Овсянникова Ассоль

«Газданов Гайто (Георгий Иванович, род. 1903) ― писатель-романист» ― вот все, что можно было узнать о Газданове в 1967 году, когда его имя впервые появилось в советской печати.

До 1996 года, которым датируется его собрание сочинений, прошло почти 30 лет. Газданов написал восемь блестящих романов, более сорока рассказов, но, подобно А.С. Грибоедову, остался в истории литературы автором одного бессмертного произведения ― «Вечер у Клэр». И эту вопиющую несправедливость уже многие годы исправляют многочисленные исследователи творчества и жизни писателя: кинематографисты, литературоведы, литературные критики.

Одним из последних значимых шагов в исследовании жизни и творчества Гайто Газданова стал документальный фильм владикавказских кинематографистов, режиссера Рафаэля Гаспарянца и продюсера Темины Туаевой «Игра воображения. Гайто Газданов».

Критика эмиграции нарекла его «русским Прустом», выделяя творчество писателя как наиболее удачный пример интеграции в европейскую культуру. Но сам Газданов всю жизнь считал себя исключительно русским писателем во всех смыслах этого слова. Многие отмечают противоречивость натуры писателя. Осетин по происхождению, он не знал осетинского языка и помнил Кавказ лишь по летним поездкам туда в детстве, но ни характер, ни мировоззрение писателя, ни образность его произведений непостижимы без понимания осетинских корней. Из пятидесяти лет, прожитых за границей, он работал ночным таксистом ровно столько же, сколько впоследствии сотрудником радио «Свобода», однако в памяти современников остался как «писатель-шофер». Он не любил насилия и не был отмечен наградами ни в одном боевом сражении, но эпитет «героический» неизменно сопровождал его имя и не был оспорен даже недоброжелателями. Все, кто знал Газданова лично, не забывали отметить его исключительную тягу к здоровому образу жизни, называя трезвенником и спортсменом (фотография, где он уже в преклонном возрасте стоит на руках, осталась его своеобразной визитной карточкой), однако при этом он был страстным курильщиком и никогда не пытался расстаться с дурной привычкой, которая и свела его в могилу, — он скончался за день до своего 68-летия от рака легких.

Полно представить характер и судьбу писателя на фоне картин его эпохи достаточно сложно, поскольку он никогда не вел дневников, не оставил воспоминаний, и ни один из его современников не посвятил в своих мемуарах его личности хоть сколько-нибудь полный раздел.

Первая монография, с которой началось исследование творчества Газданова и в которой обозначены его самые главные жизненные вехи, была написана американским славистом Ласло Диенешем в начале 1980-х годов. С тех пор открылось много новых фактов, приоткрывших неведомые ранее страницы жизни писателя, стала доступна часть документов из литературного и личного архива Газданова, вышла книга в серии «ЖЗЛ» Ольги Орловой, снято два документальных фильма, по творчеству Георгия Ивановича защищают кандидатские и докторские диссертации.

«Я родился на севере, ранним ноябрьским утром. Много раз потом представлял себе слабеющую тьму петербургской улицы, и зимний туман, и ощущение необычайной свежести, которая входила в комнату, как только открывалось окно, ― так писал Газданов в рассказе «Третья жизнь». — Мне было три года, когда мои родители на некоторое время вернулись в Петербург, из которого незадолго перед этим уехали. Они остановились у бабушки в большом ее доме на Кабинетной улице. В том самом, где я родился».

Гайто рос в большой семье, окруженный вниманием и любовью. Любовь к чтению и литературе зародилась в нем под влиянием матери, Веры Николаевны Абациевой. Она воспитывалась в Санкт-Петербурге, знала немецкий и французский, увлеченно занималась историей, литературой и музыкой, знала наизусть множество стихов, в том числе всего «Демона» и «Евгения Онегина», но вкус отца ― немецкую социологию и философию недолюбливала, о чем много лет спустя писал Гайто.

От отца Баппи (Ивана) на всю жизнь у него останется привычка к гимнастике и плаванию. Но самым ценным приобретением тех лет станут отцовские рассказы. «За время моего детства, — писал Газданов, — я совершил несколько кругосветных путешествий, потом открыл новый остров, став его правителем, построил через море железную дорогу и привез на свой остров маму прямо в вагоне… Сказку о путешествии на корабле я привык слушать каждый вечер и сжился с ней так, что когда она изредка прекращалась — если, например, отец бывал в отъезде, — я огорчался почти до слез». Отец умер в 1911 году, к 1913 году одна за другой, с разницей в несколько лет умерли сестры. Гайто остался вдвоем с матерью.

Вера Николаевна устроила его в Петровско-Полтавский кадетский корпус, но строгая воинская среда пришлась не по душе мечтательному Гайто. Через год он оставил учебу в корпусе, Газдановы переехали в Харьков, где Гайто начал учиться в прославленной второй городской гимназии. Мать с сыном поселились во флигеле дома семьи Пашковых. Мальчик рос вместе с тремя дочерьми хозяев. Со временем дружная детская компания превратилась в молодежную, куда были вхожи студенты, старшеклассники, молодые офицеры. Гайто был влюблен в старшую из сестер Татьяну Пашкову, получившую у друзей имя Клэр, что означает «светлая». Она была душой ставших регулярными встреч, которые со временем начали называться «Вечера у Клэр». Гайто прославился на этих встречах своими докладами, посвященными ставшим тогда модными Ницше и Шопенгауэру. Много позже он опишет этот период в своем самом известном романе.

Юный Гайто страдал от неразделенной любви и терпеливо переживал дружественные насмешки из-за своего юного возраста и маленького роста. Когда он, например, выступал с чтением докладов или декламацией стихов, то становился на скамеечку, чтобы его лучше было видно и слышно. Но все это не помогало привлечь внимание возлюбленной.

Прошло время, и мирную жизнь России всколыхнула революция. Началась Гражданская война. Гайто, охваченный стремлением к новому и неизведанному, стал солдатом Добровольческой армии. Вера Николаевна была потрясена его решением, зная горькую цену расставания с близкими людьми. В результате Гайто до конца своей жизни так и не смог встретиться с матерью. Он напишет: «Она просила меня остаться, и нужна была вся моя жестокость моих 16 лет, чтобы оставить мать одну и идти воевать без убеждения, без энтузиазма, исключительно из желания увидеть и понять на войне такие новые вещи, которые, может быть, переродят меня».

В течение года бронепоезд, на котором служил Гайто, перемещался по дорогам Таврии и Крыма. Житейский опыт писателя, как он сам считал, увеличился вдвое, и был сравним с опытом всей его предшествующей жизни.

«Целый год, ― вспоминал он в «Вечере у Клэр», ― бронепоезд ездил по рельсам Таврии и Крыма, как зверь, загнанный облавой и ограниченный кругом охотников. Он менял направления, шел вперед, потом возвращался, затем ехал влево, чтобы через некоторое время опять мчаться назад. На юге перед ним расстилалось море, на севере ему заграждала путь вооруженная Россия. А вокруг вертелись в окнах поля, летом зеленые, зимой белые, но всегда пустынные и враждебные. Бронепоезд побывал всюду и летом он приехал в Севастополь».

Литературный критик Марк Слоним писал: «Газданов начал с рассказов о гражданской войне, обративших на себя внимание не только сочетанием иронии и лирики, но и остротой слога и каким-то мажорным мужественным тоном. Эмоция не переходила у него в сентиментальность и слезливость».

Осенью 1920 года последнее наступление Белой армии захлебнулось. Возвращаясь на бронепоезд и обнаружив, что его захватили красные, Гайто вместе с оставшимися сослуживцами стал пробиваться к побережью Крыма. Они попали в окружение. Чудом удалось добраться до Феодосии, где ему предстояла спешная эвакуация в Турцию в составе Добровольческой армии Врангеля. В конце 1920-го 126 кораблей взяли курс на Константинополь.

Около года Гайто пробыл в военном лагере в Галлиполи близ Константинополя. Люди жили надеждой, что все это временно, что они скоро вернутся на родину. Но время шло, а полуголодное существование и болезни делали свое дело. Тем не менее в лагере царил строгий порядок, который, по мнению Гайто, был бы уместен в боевых условиях. Он с трудом переносил жесткую дисциплину и конфликтовал с начальством.

«Мы были побеждены революцией и жизнью. Мы голодали. Однажды я проглотил кусок терпкой галлиполийской глины и вот до сих пор этот комок, прорастающий в моем сердце, давит на меня грузом желтого отчаяния, голода и тяжелой памятью о земле, где я родился жить».

Испытывая голод, многие отдавали туркам последнее. Однажды Гайто достал в задумчивости из кармана любимые часы, подаренные бабушкой, на которых была выгравирована надпись: «Не теряйте меня, пожалуйста. Кисловодск, 15 мая 1916 года». Тогда он ясно осознал, что часы отныне стали единственной вещью, которая связывает его с родными и снова опустил их в глубокий карман.

Случайная встреча в Константинополе с двоюродной сестрой, известной в Европе балериной Авророй Газдановой, первой балериной Осетии, изменила всю его дальнейшую судьбу. Имея знакомства в кругах русской эмиграции, Аврора устроила Гайто учиться в местную русскую гимназию, которая в 1921 году переехала в болгарский город Шумен. После окончания гимназии в 1923 году Гайто отправился в Париж. За пару месяцев до принятия этого решения на доске объявлений он прочитал, что «металлургические, химические и автомобильные заводы Бельгии, Люксембурга и Франции предлагают подписать контракты». В реальности это означало, что вид на жительство надо заработать, просто так в гости Европа никого не ждет.

Париж

Добравшись в декабре 1923 года до Парижа, Гайто и не подозревал, что попал в город всей своей жизни. Он не знал, что через несколько лет совсем освободится от русского акцента. Париж, поначалу узнанный Гайто, казался ему похожим на труп, который нельзя любить, но необходимо хорошо знать, если хочешь стать профессионалом. Он хотел писать. Затем сюда и приехал.

Он стал осваивать Париж с окраины, с портового места Сен-Дени, куда приходили баржи на разгрузку. Гайто взяли в артель грузчиком, где он проработал совсем недолго. Он просто однажды не вышел на работу и пошел на Монпарнас, где всегда было много русских, среди которых он надеялся найти хоть какие-нибудь вести о заработках и дешевых ночлежках. Он хватался за самую разную работу: брал переводы, преподавал языки, писал репортажи, вместе с Вадимом Андреевым (сыном Леонида Андреева), с которым учился в гимназии, пытался заняться мелким бизнесом. Но все это не улучшало бедственное положение. Неделями ему случалось ночевать в метро или в переходах. И Гайто пошел наниматься на автомобильный завод «Рено». Благодаря этому ему удалось легализоваться во Франции. У будущего писателя появилось намерение сменить образ жизни. Он поступил в Сорбонну. Один из эпизодов, связанных с поступлением в университет, подробно описан в романе «Призрак Александра Вольфа».

Прага

В середине 20-х годов Прага была виднейшим центром русской эмиграции, поэтому не было ничего удивительного, что для русских студентов, учившихся в Пражском университете, появился журнал «Своими путями». Первый раз Гайто послал в этот журнал сразу несколько рассказов. Один из них ― «Гостиница грядущего» ― напечатали очень быстро. Следующей публикации пришлось ждать ровно год. Несколько рассказов попали в руки к заведующему литературным отделом журнала «Воля России» Марку Слониму (у этих двух изданий были общие сотрудники). В нем печатались Марина Цветаева, Андрей Белый, Борис Зайцев и многие другие. В 1927 году там была опубликована «Повесть о трех неудачах», которая для молодого автора стала подлинной удачей: она стояла вслед за замятинским романом «Мы» и стихами Бориса Пастернака. Эту публикацию Газданов отмечал как день рождения Газданова-писателя. С этого момента его имя в журнале стало появляться раз в полгода.

К середине 1920-х годов в Париже образовалось много русских литературных сообществ. В объединении «Кочевье», главной из задач которого было понять и угадать значение и назначение эмигрантских писателей, часто выступали писатели, критики и поэты. Именно здесь произошло обсуждение романов Газданова «Вечер у Клэр» и «Алексей Шувалов». Особенно тепло отзывался о них Михаил Осоргин: он высоко оценил оригинальный стиль и превосходный русский язык. И именно он рекомендовал Максиму Горькому издать «Вечер» в России, а впоследствии способствовал вступлению Гайто в масонскую ложу, что дало писателю возможность общаться с высшим слоем интеллигенции.

Но вернемся к «Кочевью». Именно там Гайто задумал написать манифест о том, что есть искусство подлинное и что подделка. Писал он статью во время летнего перерыва в заседаниях общества. На закате выбирался на могилу Мопассана, что неподалеку от Монпарнаса, сидел там часами и сочинял текст, который хотел отчеканить осенью своим собратьям по «Кочевью». В ноябре он читал на заседании «Чувство страха по Гоголю, Мопассану и Эдгару По». Это была первая статья, ставшая программной на многие годы. В ней Гайто утверждал, что подлинным искусством можно считать только то, что являет собой образец искусства фантастического, то есть далекого от мира реальных и определенных понятий: «Для того, чтобы пройти расстояние, отделяющее фантастическое искусство от мира фактической реальности, нужно особенное обострение известных способностей духовного зрения ― та болезнь, которую Эдгар По называл болезнью сосредоточенного внимания». Лишь немногие художники обладают этим зрением, считал Гайто, среди них: По, Мопассан, Гоголь, Достоевский.

Через год он вернулся к этой теме в докладе «Миф о Розанове», в котором расценивал творчество Василия Розанова как процесс медленного умирания. Газданов видел заслугу Розанова как художника именно в том, что ему удалось передать ряд эмоциональных колебаний, связанных с умиранием. Именно в этом ключе рассматривал Гайто и свое творчество. Он ощущал себя в положении художника перед лицом смерти, и потому духовное одиночество ― неизбежное следствие этого положения ― неотступно преследовало его.

Связующим звеном между советскими читателями и писателями русского зарубежья служил Михаил Осоргин, поскольку он пересылал наиболее интересные произведения молодых авторов М. Горькому.

Живя в Париже, Газданов получил от Горького письмо с благожелательным отзывом о свем первом романе «Вечер у Клэр», а уже в 1935 году он написал Алексею Максимовичу в Сорренто о своем желании вернуться на родину: «У меня мать живет во Владикавказе. Ни детей, ни мужа у нее не осталось. Они давно умерли. Она знает, что я выпустил роман, но я даже не могу послать ей книгу, так как это или запрещено, или во всяком случае, может повлечь за собой неприятности. Я не видел ее лет десять. И я представлял себе, как она должна огорчаться тем, что не может прочесть мою книгу, которая ей важна не как роман, а как что-то, написанное ее сыном».

Ответ пришел очень быстро: «Желанию вашему вернуться на родину сочувствую и готов помочь, чем могу. Человек вы даровитый и здесь найдете работу по душе. В этом скрыта радость жизни». К сожалению, последующий запрос Газданова в советское консульство остался без ответа. К тому же, вскоре ушел из жизни и сам Горький. Гайто так и не встретился с матерью, которая умерла в одиночестве в 1940 году.

Первый роман и слава

В 1929 году Газданов пишет «Вечер у Клэр», а в следующем, в 1930-м, на него обрушивается слава. Он написал за пару месяцев без мучительных переписываний и редактирований филигранный, завораживающий текст, от которого невозможно оторваться. Когда через 50 лет вдова Михаила Осоргина возьмется редактировать библиографический справочник, посвященный Газданову, и обнаружит длинный перечень хвалебных статей, она скажет: «Неужели в те годы произведение молодого писателя могло вызвать такой резонанс?!»

Марк Слоним писал в «Воле России»: «У Газданова литературные и изобразительные недюжинные способности, он один из самых ярких писателей, выдвинувшихся в эмиграции». «Как и у Пруста, у молодого русского писателя главное место действия не тот или иной город, не та или иная комната, а душа автора, память его, пытающаяся разыскать в прошлом все, что привело к настоящему, делающая по дороге открытия и сопоставления, достаточно горестные», ― писал Николай Оцуп в «Числах» ― первом аполитичном журнале Парижа. Когда Гайто держал его в руках, он чувствовал, что все минусы, которые не уставали отмечать наиболее агрессивно настроенные критики, в его глазах представлялись безусловными плюсами. Отсутствие политики? В условиях затянувшейся эмиграции серьезная политическая окраска казалась уже неуместной. Космополитичность в эстетике? Он до сих признавал одно разделение книг — на интересные и скучные. А каково происхождение автора и в какой национальной традиции он работает, казалось ему вопросом совершенно неважным. Внешний лоск и претензия на изысканность? Гайто был неравнодушен к хорошему переплету, и всегда предпочитал покупать издания самого лучшего качества. Самое главное, что «Числа» объемом 250-300 страниц открыли доступ тем, кто после закрытия «Воли России» лишился возможности печататься.

Вскоре Газданова вместе с Набоковым и Фельзеном назвали лучшими прозаиками альманаха. Но поскольку издание существовало за счет пожертвований, после десятого номера, к огромному сожалению многих, альманах прекратил свое существование.

В 1931 году на одном из литературных собраний Газданов знакомится с Иваном Алексеевичем Буниным. Тогда же подруга Бунина Галина Кузнецова записала в своем дневнике мнение писателя о Гайто: «Познакомился с Газдановым. Сказал о нем, что он произвел на него самое острое и шустрое, самоуверенное и дерзкое впечатление. Дал в «Современные Записки» рассказ, который написан «совсем просто». Открыл в этом году истину, догадался, что надо писать “совсем простоˮ». Эта встреча совпала с еще одним очень важным событием ― Газданов стал печататься в «Современных записках». Там вышли восемь его рассказов, роман «История одного путешествия», началась публикация романа «Ночные дороги», прекращенная с началом войны, напечатали его эссе «О Поплавском» и «О молодой эмигрантской литературе», в которой писатель укажет, что живого литературного процесса уже нет в настоящем, и его отсутствие не замедлит сказаться на смерти эмигрантской литературы как таковой в ближайшие годы. Это заявление вызвало протест Георгия Адамовича, Михаила Осоргина, Владислава Ходасевича. Среди молодежи его поддержали практически все. Тогда Гайто еще раз убедился в противоречиях между старшим поколением и младоэмигрантами. И немногие из участников полемики дожили до того времени, когда прогноз Газданова уже невозможно стало опровергнуть.

В 1932 году он напишет рассказ «На острове» ― воспоминание о Шумене, где воспроизведет слова своего директора гимназии: «В мире есть три рода борьбы за существование: борьба на поражение, борьба на уничтожение и борьба на примирение. Помните, что самый лучший и самый выгодный род борьбы ― это борьба на примирение». Слова эти стали ключевыми, когда Георгий Иванович приступил к написанию нового романа «История одного путешествия».

Семья

В августе 1936 года в Болье, на Лазурном Берегу Гайто познакомился с Фаиной Дмитриевной Ламзаки, своей будущей женой. Исполнилось желание матери, которая писала ему: «Все время ты окружен женщинами, и все как-то бестолково. Теперь надо начать новую красивую жизнь и помнить, что у тебя жизнь не должна проходить вне искусства».

Фаина Дмитриевна не вмешивалась в дела Гайто, а целиком и полностью сосредоточилась на упорядочивании его быта и создании семейного уюта. Она была на 11 лет старше мужа, и в ее отношении к Гайто сквозили материнские чувства. В то время он продолжал работать ночным таксистом. Многолетний опыт завершился романом «Ночные дороги». Газданов никогда не занимался бытописательством и не ставил себе задачу создать подробное жизнеописание русского эмигранта, совершившего знатный путь от заводского цеха до гаража. Быть ночным шофером для него означало свободу. Работая по ночам, днем он мог писать. Ночная жизнь Парижа давала ему пищу для фантазии. С самого начала он вел дневниковые записи своих впечатлений, и только с появлением в его жизни Фаины стал рассматривать эти разрозненные эпизоды как некоторый профессиональный задел для будущего романа. Именно она настояла на том, чтобы его шоферские истории увидели свет, и Гайто принялся за один из лучших своих романов, который посвятил жене (полностью он был напечатан только в 1952 году в Америке, когда у писателя появился шанс издать любой роман в Русском издательском доме).

Вторая мировая война застала чету Газдановых на юге Франции. Париж был охвачен паникой, многие состоятельные люди спешно покидали город, большинство русских издательств, газет и журналов прекратило работу. Газданов всегда был убежден, что отпор фашизму ― долг каждого здравомыслящего человека. Еще до оккупации он без колебаний подписал декларацию на верность Французской Республике, которая в случае необходимости обязывала всех иностранцев защищать страну. Гайто мог не подписывать этот документ, так как отслужившие на родине от призыва освобождались. Антифашисты Франции в кратчайший срок организовали Сопротивление, в которое в 1943 году влились тысячи военнопленных, бежавших из концлагерей. Газдановы стали активными участниками Сопротивления в партизанской группе «Русский патриот». Гайто был восхищен новым для него поколением русских людей. Сразу же после войны в издательстве братьев Люмьер вышла его книга «На французской земле», в которой были такие слова: «Никакие другие люди не могли бы их заменить. Любое другое государство не могло выдержать испытание, которое выпало на долю России». Газданов никогда не писал по заказу, он писал так, как видел, не приукрашивая и не стремясь выполнять идеологические задачи.

Вместе с женой они провели очень большую гуманитарную работу. Они крестили еврейских детей, чтобы те избежали депортации. И очень многие еврейские семьи перед депортацией оставляли Газданову свои сбережения в виде золота. Они ему доверяли. И по возвращении находили все свои сбережения нетронутыми.

Гайто встречался со многими участниками боевых действий. Он первым вывел в литературе образ партизана Василия Корика, который получил звание героя СССР спустя 25 лет после того, как Газданов о нем написал.

После войны один за другим вышли два романа «Призрак Александра Вольфа» и «Возвращение Будды», позволившие критикам сравнить автора с Альбером Камю, Жюльеном Грином, Марселем Прустом, Францем Кафкой.

В начале 1950-х годов к нему приходит мировая известность. «Возвращение Будды» публикуется в Англии и США, появляются французский, итальянский и немецкий переводы «Призрака Александра Вольфа». На этой волне из Америки приходит приглашение работать в издательстве имени А.П. Чехова, но Нью-Йорк Газданову не понравился. Он понял, что не сможет вновь пройти мучительный путь эмигранта. По возвращении в Париж Георгий Иванович получает приглашение стать сотрудником нового радио «Свободная Европа», впоследствии ставшего радио «Свобода». Фаина Дмитриевна настояла на том, чтобы Гайто согласился и смог наконец оставить тяжелую работу таксиста.

В 1953 году Газдановы переехали в Мюнхен, где тогда располагалась редакция радио «Свобода»; там писатель прошел путь от автора-редактора до главного редактора русской службы.

Последние годы Газданов жил вдали от городской суеты, работал, много курил, что сказывалось на его здоровье. Хорошо оплачиваемая работа на радио принесла достаток, но в письме к писателю Роберту Гулю он признавался: «Слишком много приходится писать для радио, что, как вы знаете лучше, чем кто-либо, имеет такое же отношение к литературе, как малярное дело к живописи».

По воспоминания секретаря Газданова Мадлен Роббер, последним в своей жизни он прочитал роман А. Солженицына «Август четырнадцатого». Перечитав за несколько дней до смерти несколько глав романа, он собрал всех сотрудников редакции и прочитал им целую лекцию, показывая тем самым пример воли и умения бороться, блестящего разума, силы духа и воли.

Гайто Газданов скончался 5 декабря 1971 года в Мюнхене накануне своего 68-летия. Его отпевали в русской церкви на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем (могила №8112).

Через три года, в 1974-м, в Москве писатель Вадим Андреев выпустит книгу, посвященную временам эмигрантской юности. Отдавая дань памяти друга, он назовет ее, как и известный роман Газданова, — «История одного путешествия».

Через 11 лет, в 1982 году, в могилу Газданова опустят гроб с телом его жены Фаины Ламзаки.

Через 19 лет, в 1990 году, родственница Татьяны Пашковой купит в парижском магазине первое издание «Вечера у Клэр». Букинист будет долго отговаривать ее от покупки: «Не стоит тратить на нее таких денег — 300 франков — для вас это большая сумма. Ведь это великий писатель. Поверьте, вскоре его книги будут продаваться в России свободно». И он оказался прав.

Через 25 лет после смерти Гайто в 1996-м в Москве вышло Собрание сочинений Газданова.

Через 30 лет со дня смерти, в 2001 году, у могилы писателя соберутся почитатели его таланта из Парижа, Москвы, Петербурга, Владикавказа. Они придут почтить память автора проникновенных рассказов и романов и установить надгробие на могиле человека, который прожил странную жизнь без зримых подвигов, но чье имя неизменно сопровождает меткий эпитет ― героический Гайто Газданов.

Юноша, устало прикрыв рукой лоб, пристально смотрит в небо, мысленно отправляя в вечность послание: в нем тоска по Клэр, сожаление об убитом в степи незнакомце и предчувствии любви, услышанное в шуме волн, несущих корабль по направлению к Австралии. Этот образ, оставшийся от лучших книг Гайто, родился в воображении скульптора Владимира Соскиева, соотечественника Газданова и внимательного читателя его книг.

Фотогалерея

Литературоведы ставят Гайто Газданова в один ряд с Набоковым и Буниным - оценивая вклад в литературу и просматривая параллели в судьбе. Это справедливо: романы "Вечер у Клэр", "Ночные дороги", еще семь романов и сорок без малого рассказов давно стали классикой. Правда и то, что касается биографии: Газданов - эмигрант той первой волны, что грузилась на пароходы в Одессе и Севастополе, бедствовала в Константинополе, зарабатывала, чем придется, в Париже, пережила (если пережила) оккупацию и никогда не забыла родины и русского языка. Все верно и для Газданова: осетин по крови, прозванный в эмиграции "русским Прустом", считал себя именно русским писателем, и, как показала история, в самооценке не ошибся. Ошибся в ином - сегодня он принадлежит мировой литературе.
Как давно подмечено критиками, в романах и рассказах Газданова события не важны сами по себе, важен отклик, рождаемый в душе и памяти рассказчика. Давно известно и то, что книги Газданова автобиографичны: в памяти и душе всплывало увиденное и пережитое.

Все реки текут в море, но море не переполняется;

к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь.

(Книга Екклесиаста. Гл. 1, стих 7)

БИОГРАФИЯ ПИСАТЕЛЯ, РАССКАЗАННАЯ ИМ САМИМ И ПИСЬМАМИ БЛИЗКИХ

Было в моих воспоминаниях всегда нечто невыразимо сладостное: я точно не видел и не знал всего, что со мной случилось после того момента, который я воскрешал: и я оказывался попеременно то кадетом, то школьником, то солдатом - и только им; все остальное переставало существовать. Я привыкал жить в прошедшей действительности, восстановленной моим воображением. Моя власть в ней была неограниченна, я не подчинялся никому, ничьей воле…»

(«Вечер у Клэр»)

Внимательный читатель «сладостных воспоминаний» найдет у Газданова подробности биографии, искусно вписанной в контекст времени. Гайто Иванович сам скажет о времени и о себе, мы лишь добавим прозы жизни, что не вместилась в рамки художественной литературы.

До тех пор мне много раз приходилось начинать жизнь сначала, это объяснялось необыкновенными обстоятельствами, в которых я очутился, - как и все мое поколение - гражданская война и поражение, революции, отъезды, путешествия в пароходных трюмах или на палубах, чужие страны, слишком часто меняющиеся условия, - одним словом, нечто резко противоположное тому, что я привык себе - давным-давно, точно в прочитанной книге, - представлять: старый дом с одним и тем же крыльцом и той же входной дверью, теми же комнатами, той же мебелью, теми же полками

библиотеки, деревьями, которые, как архивы моего бюро, существовали до моего рождения и будут продолжать расти после моей смерти, и лермонтовский дуб над спокойной моей могилой, снег зимой, зелень летом, дождь осенью, легкий ветер российского, незабываемого апреля месяца; много книг, прочитанных много раз, возвращения из путешествий и это медленное очарование семейной хроники, одно могучее и длительное дыхание, слабеющее по мере того, как будет замедляться моя жизнь, терять звучность голос, постепенно закостеневать усталые суставы, седеть волосы, хуже видеть глаза, до тех пор, пока в один прекрасный день, оглянувшись на секунду, я увижу себя точно похожим на моего деда, в теплую весеннюю погоду сидящим на скамейке под деревом, в шубе и в очках, и буду знать, что годы мои сочтены и прислушиваться к шуму листьев, чтобы запомнить его еще раз навсегда, и чтобы не забыть его, умирая.

Тогда - если бы это было так - я бы знал и понял бы, наверное, гораздо больше того, что знал и понял теперь, и я бы смотрел на мир спокойными и внимательными глазами. Теперь, вдали от моей родины, от возможности какого бы то ни было спокойного понимания, я был бы обречен на медленное и постепенное ослепление, на уменьшение интереса ко всему, что меня непосредственно не касается, и изменения, которые происходили бы, были бы, наверное, незначительны - ряд мелких ухудшений, и больше ничего. Но после этого душевного томления, после того как я прожил много времени вне каких бы то ни было соображений, кроме соображений личных, тем более всеобъемлющих и сильных, чем более они были узки, после этого - я вновь начал видеть и слышать то, что происходило вокруг меня, и оно показалось мне иным, чем раньше».

(«Ночные дороги»)

Старый дом, полки библиотеки… Домов и полок было много: профессия отца не предполагала оседлости. Баппи, а по-русски Иван, Газданов закончил Петербургский лесной институт и служил лесничим в Сибири, Белоруссии, Тверской губернии, на Кавказе. Он происходил из осетинской семьи, русской по языку и культуре; родной брат Ивана, Даниил Сергеевич, был известным адвокатом и другом поэта и художника Коста Хетагурова. К осетинской интеллигенции принадлежала и семья матери Гайто, Веры Николаевны (по-осетински - Дики) Абациевой. Она росла в Санкт-Петербурге, в доме дяди, Магомета Абациева.

Из раннего моего детства я запомнил всего лишь одно событие. Мне было три года; мои родители вернулись на некоторое время в Петербург, из которого незадолго перед этим уехали; они должны были пробыть там очень немного, что-то недели две. Они остановились у бабушки, в большом ее доме на Кабинетской улице, том самом, где я родился. Окна квартиры, находившейся на четвертом этаже, выходили во двор.

Помню, что я остался один в гостиной и кормил моего игрушечного зайца морковью, которую попросил у кухарки. Вдруг странные звуки, доносившиеся со двора, привлекли мое внимание. Они были похожи на тихое урчание, прерывавшееся изредка протяжным металлическим звоном, очень тонким и чистым. Я подошел к окну, но, как я ни пытался подняться на цыпочках и что-нибудь увидеть, ничего не удавалось. Тогда я подкатил к окну большое кресло, взобрался на него и оттуда влез на подоконник. Как сейчас вижу пустынный двор внизу и двух пильщиков; они поочередно двигались взад и вперед, как плохо сделанные металлические игрушки с механизмом. Иногда они останавливались, отдыхая; и тогда раздавался звон внезапно задержанной и задрожавшей пилы.

Я смотрел на них как зачарованный и бессознательно сползал с окна. Вся верхняя часть моего тела свешивалась во двор. Пильщики увидели меня; они остановились, подняв головы и глядя вверх, но не произнося ни слова. Был конец сентября; помню, что я вдруг почувствовал холодный воздух и у меня начали зябнуть кисти рук, не закрытые оттянувшимися назад рукавами. В это время в комнату вошла моя мать. Она тихонько приблизилась к окну, сняла меня, закрыла раму - и упала в обморок».

(«Вечер у Клэр»)

Потом, в трудные годы, Гайто Газданов снова и снова будет возвращаться к детству.

Мне стало тяжело - и я, как всегда, подумал о матери, которую я знал меньше, чем отца, и которая всегда оставалась для меня загадочной. Она была очень спокойной женщиной, несколько холодной в обращении, никогда не повышавшей голоса: Петербург, в котором она прожила до замужества, чинный дом бабушки, гувернантки, выговоры и обязательное чтение классических авторов оказали свое влияние…

В то время как к отцу я бежал навстречу и прыгал ему на грудь, зная, что этот сильный человек только иногда притворяется взрослым, а, в сущности, он такой же, как и я, мой ровесник, - к матери я подходил потихоньку, чинно, как полагается благовоспитанному мальчику…

Я не боялся матери: у нас в доме никого не наказывали - ни меня, ни сестер; но я не переставал ощущать ее превосходство над собой… Мне она часто делала выговоры, совершенно спокойные, произнесенные все тем же ровным голосом; отец мой при этом сочувственно на меня смотрел, кивал головой и как бы оказывал мне какую-то безмолвную поддержку».

(«Вечер у Клэр»)

Не назиданиями, но примером мать привила Гайто вкус и любовь к литературе.

Она любила литературу так сильно, что это становилось странным. Она читала часто и много и, кончив книгу, не разговаривала, не отвечала на мои вопросы; она смотрела прямо перед собой остановившимися, невидящими глазами и не замечала ничего окружающего. Она знала наизусть множество стихов, всего «Демона», всего «Евгения Онегина», с первой до последней строчки, но вкус отца - немецкую философию и социологию - недолюбливала; это было ей менее интересно, нежели остальное. Никогда у нас в доме я не видел модных романов - Вербицкой или Арцыбашева; кажется, и отец, и мать сходились в единодушном к ним презрении.

Первую такую книгу принес я, учеником четвертого класса, и книга, которую я случайно оставил в столовой, называлась «Женщина, стоящая посреди». Мать ее случайно увидела, и, когда я вернулся домой вечером, она спросила меня, брезгливо приподняв заглавный лист книги двумя пальцами: «Это ты читаешь? Хороший у тебя вкус». Мне стало стыдно до слез…»

(«Вечер у Клэр»)

Кроме Гайто в семье родились две дочери, но вырасти им суждено не было - обе сестры умерли в детстве.

Никаких размолвок или ссор у нас в доме не бывало, и все шло хорошо. Но судьба недолго баловала мать. Сначала умерла моя старшая сестра; смерть последовала после операции желудка от не вовремя принятой ванны. Потом, несколько лет спустя, умер отец, и, наконец, во время великой войны моя младшая сестра девятилетней девочкой скончалась от молниеносной скарлатины, проболев всего два дня.

Мы с матерью остались вдвоем. Она жила довольно уединенно; я был предоставлен самому себе и рос на свободе. Она не могла забыть утрат, обрушившихся на нее так внезапно, и долгие годы проводила как заколдованная, еще более молчаливая и неподвижная, чем раньше. Она отличалась прекрасным здоровьем и никогда не болела; и только в ее глазах, которые я помнил светлыми и равнодушными, появилась такая глубокая печаль, что мне, когда я в них смотрел, становилось стыдно за себя и за то, что я живу на свете».

(«Вечер у Клэр»)

После смерти отца и мужа материальные дела семьи пошатнулись. Вера Николаевна посоветовалась с родными и решила отдать Гайто в Петровско-Полтавский кадетский корпус.

В первый раз я расстался надолго с моей матерью в тот год, когда я стал кадетом. Корпус находился в другом городе; помню сине-белую реку, зеленые кущи Тимофеева и гостиницу, куда мать привезла меня за две недели до экзаменов и где она проходила со мной маленький учебник французского языка, в правописании которого я был нетверд. Потом экзамен, прощание с матерью, новая форма и мундир с погонами и извозчик в порванном зипуне, беспрестанно дергавший вожжами и увезший мать вниз, к вокзалу, откуда уходит поезд домой. Я остался один. Я держался в стороне от кадет, бродил часами по гулким залам корпуса и лишь позже понял, что я могу ждать далекого Рождества и отпуска на две недели. Я не любил корпуса.

Товарищи мои во многом отличались от меня: это были в большинстве случаев дети офицеров, вышедшие из полувоенной обстановки, которой я никогда не знал; у нас в доме военных не бывало, отец относился к ним с враждебностью и пренебрежением. Я не мог привыкнуть к «так точно» и «никак нет» и, помню, в ответ на выговор офицера ответил: «Вы отчасти правы, господин полковник», - за что меня еще больше наказали. С кадетами, впрочем, я скоро подружился; начальство меня не любило, хотя я хорошо учился. Методы преподавания в корпусе были самыми разнообразными. Немец заставлял кадет читать всем классом вслух, и поэтому в немецком хрестоматическом тексте слышались петушиные крики, пение неприличной песни и взвизгивание.

Учителя были плохие, никто ничем не выделялся, за исключением преподавателя естественной истории, штатского генерала, насмешливого старика, материалиста и скептика. <...> Долго потом, когда я уже стал гимназистом, кадетский корпус мне вспоминался как тяжелый, каменный сон».

(«Вечер у Клэр»)

Кадетские мучения продолжались недолго. К исходу года в Полтаву приехала мать, поговорила с сыном и с классным наставником и забрала Гайто в Харьков. Он поступил во 2-ю городскую гимназию с хорошей репутацией умного и культурного заведения. Учителя оставят по себе у Газданова долгую и благодарную память.

И тогда я ясно увидел перед собой густые деревья сада в медном свете луны и седые волосы моего учителя гимназии, который сидел рядом со мной на изогнутой деревянной скамье. <...> Он был очень умный человек, быть может, самый умный из всех, кого я когда-либо знал, и замечательный собеседник. Даже люди замкнутые или озлобленные чувствовали по отношению к нему необыкновенное доверие. Он никогда не злоупотреблял ни в малейшей степени своим огромным - душевным и культурным - превосходством над другими, и поэтому говорить с ним было особенно легко. Он сказал мне тогда, между прочим:

- Нет, конечно, ни одной заповеди, справедливость которой можно было бы доказать неопровержимым образом, как нет ни одного нравственного закона, который был бы непогрешимо обязателен. И этика вообще существует лишь постольку, поскольку мы согласны ее принять. <...> Он поднялся со скамейки; я встал тоже. Листья были неподвижны, в саду стояла тишина.

- У Диккенса где-то есть одна замечательная фраза, - сказал он. - Запомните ее, она стоит этого. Я не помню, как это сказано буквально, но смысл ее такой: нам дана жизнь с непременным условием храбро защищать ее до последнего дыхания. Спокойной ночи.
И вот теперь я так же встал с кресла, как тогда со скамьи, на которой сидел рядом с ним, и повторял эти слова, которые как-то особенно значительно звучали сейчас:

- Нам дана жизнь с непременным условием храбро защищать ее до последнего дыхания».

(«Призрак Александра Вольфа»)

Мирной харьковской жизни Газданову отмерили нещедро - пять недолгих лет, с 1912 по революционный 1917 год. Еще чуть-чуть, но важных подробностей:

Дома меня ждали обед и книжки, а вечером игра на дворе, куда мне запрещалось ходить. Мы жили тогда в доме, принадлежавшем Алексею Васильевичу Воронину, бывшему офицеру, происходившему из хорошего дворянского рода, человеку странному и замечательному».

(«Вечер у Клэр»)

В Харькове Газдановы жили в доме Пашковых. Гайто рос с детьми Пашковых, как вспоминала потом их родственница, а когда подрос, вошел в компанию, которая собиралась в доме Пашковых. На вечерах царила хозяйка - Татьяна Пашкова, тайная и безнадежная любовь Гайто. Друзья называли ее Клэр, по-французски «светлая», за роскошные, вспоминают, белокурые волосы. А эти встречи, где читали стихи, слушали музыку и читали лекции - с некоторой насмешкой - «вечерами у Клэр».

Двоюродная племянница Татьяны Пашковой рассказывала со слов своей матери, Киры Гамалеи: «Иногда устраивали «семинары»: заслушивали чей-либо доклад на заданную философскую тему. И здесь заслуженно блистал Гайто. Он делал великолепные доклады по работам Ницше, Шопенгауэра и других «модных» философов. На его выступления приходили специально, народу набиралась тьма-тьмущая, и, так как Гайто был роста невысокого, во время доклада ему под ноги ставили скамеечку».

Меж тем в России случились две революции и за порогом салона бушевала Гражданская война. В 1919 году Гайто Газданову шел шестнадцатый год: самое время бредить подвигами и искать место в меняющемся мире.

Я хотел знать, что такое война, это было все тем же стремлением к новому и неизвестному. Я поступал в белую армию потому, что находился на ее территории, потому, что так было принято; и если бы в те времена Кисловодск был занят красными войсками, я поступил бы, наверное, в красную армию. Накануне того дня, когда я должен был уехать, я встретил Щура, моего гимназического товарища; он очень удивился, увидав меня в военной форме.

- Уж не к добровольцам ли ты собрался? - спросил он.

И когда я ответил, что к добровольцам, он посмотрел на меня с еще большим изумлением.

- Что ты делаешь, ты с ума сошел? Оставайся здесь, добровольцы отступают, через две недели наши будут в городе.
- Нет, я уж решил ехать.

- Какой ты чудак. Ведь потом ты сам будешь жалеть об этом.
- Нет, я все-таки поеду.

Он крепко пожал мне руку.
- Ну, желаю тебе не разочароваться.

- Спасибо, я думаю, не придется.

- Ты веришь в то, что добровольцы победят?

- Нет, совсем не верю, потому и разочаровываться не буду.

Вечером я прощался с матерью. Мой отъезд был для нее ударом. Она просила меня остаться; и нужна была вся жестокость моих шестнадцати лет, чтобы оставить мать одну и идти воевать - без убеждения, без энтузиазма, исключительно из желания вдруг увидеть и понять на войне такие новые вещи, которые, быть может, переродят меня.

- Судьба отняла у меня мужа и дочерей, - сказала мне мать, - остался один ты, и ты теперь уезжаешь».

(«Вечер у Клэр»)

Кисловодск мелькнул в тексте неслучайно: там жила осетинская родня. Там и во Владикавказе, у деда и бабушки, Гайто Газданов проводил гимназические каникулы. Мать он больше никогда не увидит: Гайто вступит в армию Врангеля и вместе с ее разгромленными остатками отплывет из Севастополя в Турцию. Вера Николаевна уедет из Харькова во Владикавказ и доживет там до конца жизни.

Вера Николаевна Газданова, мама Гайто (в центре), и семья Пашковых в Пятигорске, 1926г.

Было много невероятного в искусственном соединении разных людей, стрелявших из пушек и пулеметов: они двигались по полям южной России, ездили верхом, мчались на поездах, гибли, раздавленные колесами отступающей артиллерии, умирали и шевелились, умирая, и тщетно пытались наполнить большое пространство моря, воздуха и снега каким-то своим, не божественным смыслом».

(«Вечер у Клэр»)

Жизнь того времени представлялась мне проходившей в трех различных странах: стране лета, тишины и известкового зноя Севастополя, в стране зимы, снега и метели и в стране нашей ночной истории, ночных тревог, и боев, и гудков во тьме и холоде. В каждой из этих стран она была иной, и, приезжая в одну из них, мы привозили с собой другие; и холодной ночью, стоя на железном полу бронепоезда, я видел перед собой море и известку; и в Севастополе иногда блеск солнца, отразившийся на невидимом стекле, вдруг переносил меня на север. Но особенно не похожей на все, что я знал до того времени, была страна ночной жизни.

Я вспоминал, как ночью над нами медленно проносился печальный, протяжный свист пуль; и то, что пуля летит очень быстро, а звук ее скользит так минорно и неторопливо, делало особенно странным все это невольное оживление воздуха, это беспокойное и неуверенное движение звуков в небе. Иногда из деревни доносился быстрый звон набата; красные облака, до тех пор незримые в темноте, освещались пламенем пожара, и люди выбегали из домов с такой же тревогой, с какой должны выбегать на палубу матросы корабля, давшего течь в открытом море, вдали от берегов. Я часто думал тогда о кораблях, как бы спеша заранее прожить эту жизнь, которая была суждена мне позже, когда мы качались вверх и вниз на пароходе, в Черном море, посредине расстояния между Россией и Босфором».

(«Вечер у Клэр»)

В Константинополе Гайто Газданов встретил двоюродную сестру, балерину Аврору Газданову, и с ее помощью поступил в русскую гимназию. Потом гимназия перебралась в Болгарию, и Гайто последовал за ней.

Володя уезжал из Константинополя один, никем не провожаемый, без слез, без объятий, даже без рукопожатия. Дул ветер с дождем, было довольно холодно, и он с удовольствием спустился в каюту. Он приехал на пароход почти в последнюю минуту, и потому едва он успел лечь и закрыть глаза, как пароход двинулся.

- Надо все же посмотреть в последний раз на Константинополь.

Он поднялся на палубу. Было почти темно, скользко и мокро; сквозь дождь уходили неверные очертания зданий, ветер бросал брызги воды в лицо; шум порта с криками турок и гудками катеров, влажно раздававшимися сквозь густеющую темноту, стал стихать и удаляться. Володя постоял некоторое время и опять спустился в каюту.

- Ну, поехали, - вслух сказал он себе.

Он лег и закрыл глаза, но не засыпал, лишь начал дремать; из далекой каюты послышалась музыка. Володя силился разобрать мотив и не мог, и, как всегда в таких случаях, ему казалось, что это нечто знакомое. Потом музыка умолкла и он задумался, глядя на толстое стекло иллюминатора, пересеченное неправильными линиями дождя».

(«История одного путешествия»)

В 1923 году Газданов закончил гимназию в болгарском городе Шумене и тут же отправился в Париж. Он мыл паровозы и вел жизнь клошара, работал грузчиком, слесарем и Бог знает кем еще, пока не сел за руль такси.

Все, или почти все, что было прекрасного в мире, стало для меня точно наглухо закрыто - и я остался один, с упорным желанием не быть все же захлестнутым той бесконечной и безотрадной человеческой мерзостью, в ежедневном соприкосновении с которой состояла моя работа».

(«Ночные дороги»)

В упорной борьбе с «безотрадной мерзостью» и потоком будней Газданов выплыл. Не отрываясь от баранки, он учился в Сорбонне, не покидая такси, начал писать. И на большой скорости влетел в литературу. Именно в ней он нашел новую родину и обрел наконец свободное дыхание.

Я входил, не зная как и почему, в иной мир, легкий и стеклянный, где все было звонко и далеко и где я, наконец, дышал этим удивительным весенним воздухом, от полного отсутствия которого я бы, кажется, задохнулся. Мне трудно было дышать, как почти всем нам, в этом европейском воздухе, где не было ни ледяной чистоты зимы, ни бесконечных запахов и звуков северной весны, ни огромных пространств моей родины».

(«Ночные дороги»)

В 1929 году в Париже небольшим тиражом напечатали первую книгу Гайто Газданова - «Вечер у Клэр». Она стала событием, роман одобрил строгий судья - Иван Бунин. Газданов решился и послал книгу Горькому. В феврале 1930 года Максим Горький ответил: «Сердечно благодарю Вас за подарок, за присланную Вами книгу. Прочитал я ее с большим удовольствием, даже - с наслаждением, а это редко бывает, хотя я читаю не мало. Вы, разумеется, сами чувствуете, что Вы весьма талантливый человек, к этому я бы добавил, что Вы еще своеобразно талантливы - право сказать я это выношу не только из «Вечера у Клэр», а также из рассказов Ваших - из «Гавайских гитар» и других».

В марте того же года Гайто Газданов ответил Горькому письмом с благодарностью: «Очень благодарен Вам за предложение послать книгу в Россию. Я был бы счастлив, если бы она могла выйти там, потому что здесь у нас нет читателей и вообще нет ничего. С другой стороны, как Вы, может быть, увидели это из книги, я не принадлежу к «эмигрантским авторам», я плохо и мало знаю Россию, так как уехал оттуда, когда мне было шестнадцать лет, немного больше; но Россия моя родина, и ни на каком другом языке, кроме русского, я не могу и не буду писать».

Газданов начал подумывать о возвращении на родину, и даже просил Горького посодействовать ему в этом. Но Горький не успел, хотя и намеревался: в 1936 году он умер.

Я жил в Париже на четвертом этаже тихого дома, такого тихого, что иногда казалось, будто он населен покойниками, к которым никто никогда не приходил».

(«Из записных книжек»)

Из советского Орджоникидзе в «тихий дом» шли письма - в 1932-м, 1933-м, 1935-м. Мать желала увидеть сына, но понимала, что возвращаться опасно, и эзоповым языком предупреждала сына:

Я лично с удовольствием отдала бы жизнь за то, чтобы тебя увидеть, услышать твой голос, посмотреть на тебя, побыть с тобой хотя бы несколько месяцев, т. ч. «желать», чтобы я то же чувствовала, что и ты от свиданья нашего - не надо, mais tu ne reviendras que dans un an, n’est-ce pas? Pas avant. («Но ты ведь вернешься только через год, не так ли? Не раньше». - Авт.) Все надо обдумать, иметь все необходимое на руках… Мой дорогой, ненаглядный мальчик, я все время беспокоюсь - здоров ли ты. Выспался ли после долгих бессонных ночей. Что ты теперь делаешь и где будешь жить. Сейчас я совершенно не представляю себе твоего образа жизни и твоих планов на будущее».

Ответы на эти вопросы мать и сын получили вскоре: Газданов познакомился с русской эмигранткой родом из Одессы Фаиной Ламзаки, счастливо женился и прожил с ней до самой кончины. Вместе они пережили оккупацию Парижа, участвовали в Сопротивлении, перебрались в Мюнхен, где Газданову предложили работу на радиостанции «Свобода».

В 1953 году за шумом глушилок советские люди услышали: «У микрофона Георгий Черкасов». О том, что это Гайто Газданов, в СССР тогда не знал почти никто. Книги Газданова вернутся на родину, когда Горбачев откинет железный занавес. На «Свободе» Газданов проработал до самой своей смерти. Жил в Мюнхене, потом опять вернулся в Париж корреспондентом парижского бюро, потом опять уехал в Мюнхен - главным редактором русской службы.

Незадолго до кончины, в 1971 году, он восстановил переписку с харьковскими друзьями молодости, прерванную, когда писатель начал работать на «вражеский голос». Письмо Татьяны Пашковой Гайто Газданов получил за месяц до смерти:

«Гайто, дорогой!

Прежде всего - бесконечно рада твоему выздоровлению! Я была уверена, что твой крепкий организм справится с этим недугом. Ты обретаешь прежние привычные габариты... Очень, очень рада… <...> Я так радовалась, наконец, установившейся связи с тобой. Ведь более тридцати лет… мы ничего не знали о тебе. Правда, за эти годы в литературе несколько раз проскальзывали сведения о тебе. Как-то в воспоминаниях Вадима Андреева, в воспоминаниях жены Бунина, но все это большой давности. <...> Много воспоминаний связано с тобой, Гайтоша. А ты почему-то вспомнил ссоры. А я помню твою оригинальную манеру собирать цветы и носить их корнями вверх! Еще ранее - твои ходули, которые весь наш девчатник повергали в восторг. А твоя память - твои чтения на память прозаических произведений и многое, многое другое.

Ты пишешь о том, чтобы я постаралась достать твою книгу 30 года - но как? Костя спрашивал у букинистов на бульварах, но у них не было. Единственный путь - это ты должен мне прислать ее… другого нет. Умудрись как-нибудь. <...> Гайто, родной, пиши, если это не связано с какими-либо неудобствами. Так мало людей, которым можно сказать - помнишь. Шлю тебе самый нежный искренний привет. Хочу думать, что ты здоров.

Годы жизни: с 23.11.1903 по 05.12.1971

Русский писатель-эмигрант осетинского происхождения.

Гайто Газданов(настоящее имя - Газданов Георгий Иванович) родился и до четырёх лет жил в Санкт-Петербурге. Отец, Иван Газданов, был лесничим, и, по долгу его службы, семье приходилось много переезжать. Они жили в Сибири, в Тверской губернии, в Харькове, в Полтаве. В 1911 году Иван Газданов скончался, что стало большим потрясением для маленького Георгия. В Полтаве будущий писатель проходил обучение в Кадетском корпусе. А с 1912 года - в Харьковской гимназии, доучившись до седьмого класса, и оставив её из-за начавшейся Гражданской войны.

В 1919 году Гайто Газданов вступил в Добровольческую армию, служил солдатом на бронепоезде. Этот поступок объясняется отнюдь не политическими мотивами, а желанием узнать, что такое война и испытать нечто новое для себя. Впоследствии, с отступающей Белой армией оказывается в Крыму. В 1920 году он уезжает из Севастополя, навсегда прощаясь с родиной.

О событиях этих лет он напишет автобиографичный роман «Вечер у Клэр».

Газданов прибыл в Турцию на пароходе, в Константинополе написал свой первый рассказ «Гостиница грядущего». После жил в Болгарии, в городе Шумене, где окончил русскую гимназию. В 1923 году переезжает во Францию.

Первый год в эмиграции были самым тяжёлым – Газданову приходилось работать портовым грузчиком, мойщиком паровозов, рабочим на автомобильном заводе, преподавателем русского и французского языков. В последующем – работал ночным таксистом, что обеспечивало его существование долгие годы. Периодически ему приходилось возвращаться к этой работе даже будучи известным писателем. Работа ночным таксистом позволила ему своими глазами увидеть жизнь парижского дна, что дало ему много пищи для размышления.

Роман «Ночные дороги» - как раз об этих первых годах жизни Газданова во Франции.

В конце двадцатых годов Газданову удаётся поступить в парижский университет Сорбонну, где он отучился четыре года на историко-филологическом факультете. В это же время пишет рассказы и публикуется во французских журналах. В это же время написан вышеупомянутый роман «Вечер у Клэр», который был высоко оценен критиками и русскими писателями, такими как Бунин и Горький. Однако, пока литературный труд не приносит Газданову материальной прибыли. Тогда же он принимает участие в работе литературного объединения русских эмигрантов «Кочевье».

В 1932 году Михаил Осоргин, писатель и журналист, высланный из России, пригласил Газданова в масонскую ложу «Северная звезда». Газданов состоял в ложе до самой смерти.

Кроме этого, он являлся членом Союза молодых писателей и поэтов (с 1931 года переименованного в Объединение писателей и поэтов).

В это время Газданов предпринимает попытки вернуться в Россию – он узнаёт о болезни своей матери. За помощью писатель обращается к Максиму Горькому. Горький выразил сожаление и был готов помочь, но скончался в 1936 году. Газданов остаётся в Париже.

В этом же году писатель женится. Его невестой стала Фаина Дмитриевна Ламзаки, дочь греческих купцов из Одессы. Роман «Ночные дороги» Газданов посвящает жене. Первые три года после женитьбы – оказываются очень плодотворными в жизни писателя. Помимо Ночных дорог, написано ещё два романа - «История одного путешествия» и «Полет», и несколько рассказов.

Газданов остаётся в Париже и на время Второй мировой войны. С женой вступают в ряды Сопротивления, укрывают в своей квартире евреев, помогают французским и советским партизанам. Работал в подпольном журнале. В 1946 написал документальную книгу «На французской земле», под впечатлением от общения с беглыми русскими, воевавшими во Франции против фашизма. Под псевдонимом Георгий Черкасов с 1953 года работал редактором, журналистом и ведущим передачи о русской литературе на американской радиостанции «Свобода».

В начале 1950-х годов выходят в свет два романа «Призрак Александра Вольфа» и «Возвращение Будды», которые приносят Газданову мировую известность и материальную независимость. Только теперь он может оставить работу ночного таксиста.

Газданов работал и в Мюнхене. С 1967 года занимал должность старшего, а затем главного редактора русской службы. Писал на политические и социальные темы. Затем перешёл на литературно-критические статьи, в которых можно обнаружить оригинальный подход к схеме восприятия литературной иерархии.

5 декабря 1971 года Гайто Газданов скончался в Мюнхене от рака лёгких. Похоронен под Парижем, на кладбище Сент-Женевьев де Буа.

В 1998 году в Москве создано «Общество друзей Гайто Газданова», члены которого занимаются изучением творчества писателя, его жизни, а так же популяризацией его произведений. Рафаэля Гаспарянц снял первый фильм о Гайто Газданове под названием «Четвёртая жизнь».

Прообразом Клэр стала Татьяна Пашкова, в которую Газданов был безответно влюблён в юности. Татьяну близкие называли Нюшечка, или Клэр, что в переводе с французского значит светлая. Семья Пашковых сдавала один флигель особняка в Харькове семье Газдановых (тогда уже вдове Вере Николаевне с маленьким сыном). За это время их семьи сблизились.

Во время литературных встреч в Париже Газданов выражал крайне своеобразную точку зрения, не признавал общепринятых авторитетов, чем заслужил репутацию неудержимого спорщика и придиры.

На одной из таких встреч Газданов следующим образом отозвался о Валерии Брюсове: «кажется, действительно, был такой стихотворец, но ведь совершенно бездарный, и кому же теперь охота его перечитывать?» В ответ на это Марина Цветаева сорвалась с места и подбежала вплотную к Газданову, размахивая руками и крича, чтобы он замолчал.

В эмигрантских кругах Газданова окрестили «русским Прустом».

Библиография

Романы
1929 -
1934 - История одного путешествия
1939 - Полёт
1941 -
1947 -
1949 -
1953 - Пилигримы
1965 -
1968 - Эвелина и её друзья
1972 - Переворот (неоконч.)

Рассказы
1926 - Гостиница грядущего
1927 - Повесть о трех неудачах
1927 - Общество восьмерки пик
1928 - Товарищ Брак
1930 - Чёрные лебеди
1931 - Фонари, Великий музыкант
1932 - Счастье, Третья жизнь
1938 - Ошибка
1939 - Вечерний спутник
1942 - Рассказ об Ольге
1962 - Нищий
1963 - Письма Иванова
Бомбей
Хана
Панихида
Княжна Мэри
Железный лорд
Судьба Саломеи

Другие работы
1929 - Заметки об Эдгаре По, Гоголе и Мопассане
1936 - О молодой эмигрантской литературе
1946 - Писатель и коллектив
1951 - Литература социального запада
1959 - О Гоголе
1961 - О постановке русских пьес во французских театрах;
1961 - О Чехове
1963 - О литературном творчестве М. А. Алданова
1965 - Роль писателя в современном мире.

Биография

Вехи в масонском пути Газданова: посвящён по рекомендации М. Осоргина и М. Тер-Погосяна 2 июня 1932 в достопочтенной ложе «Северная звезда» под эгидой (ВВФ). Возведён во 2-ю степень 13 июля 1933 года. Числился в «отпуске» в 1939 году. Оратор с 18 октября 1946 года, с 12 ноября 1959 года и в 1966 году. Судья ложи с 9 октября 1947 по 1948 год. Привратник с 9 октября 1952 года. Делегат ложи с 12 ноября 1959 года. Досточтимый мастер в 1961-1962 году. Первый страж с 27 ноября 1962 по 1964 годы. Член ложи до кончины .

Несмотря на известность и всеобщее признание, работу таксиста Газданов смог оставить лишь после того, как вышел в печать его роман «Призрак Александра Вольфа». Роман сразу по выходе был переведён на основные европейские языки.

В 1970 году у писателя диагностировали рак лёгких. Газданов стойко переносил болезнь, даже близкие люди не знали, как тяжело ему было. Посторонние же и вовсе не подозревали, что он смертельно болен. Гайто Газданов умер накануне 68-летия 5 декабря 1971 года в Мюнхене , похоронен на кладбище Сент-Женевьев де Буа под Парижем.

Память

Газданов - писатель-эмигрант, долгое время не был известен у себя на Родине. Для российского читателя газдановское наследие было открыто в 1990-х годах. В Москве в 1998 году было создано «Общество друзей Гайто Газданова», в задачи которого входит изучение творчества писателя и популяризация его произведений в России и за рубежом. Председатель Общества - Юрий Нечипоренко .

Стиль

В его произведениях сочетается порой жестокое, порой лирическое изображение жизни и романтико-утопическое начало. В раннем творчестве заметно движение от изображения всего сущего (экзистенционального бытия человека) к должному, к утопии, идеалу. Проза Газданова рефлексивна. Повествование в наиболее характерных, «газдановских» вещах ведётся от первого лица, а всё описываемое: люди, места, события - подаётся через призму восприятия рассказчика, сознание которого становится осью, соединяющей разнообразные, иногда, казалось бы, никак не связанные звенья повествования. В центре внимания оказываются не события сами по себе, а рождаемый ими отклик - черта, роднящая Газданова с Прустом , с которым, кстати, его часто сравнивали. Эта особенность газдановских текстов часто вызывала недоумение современной автору эмигрантской критики, которая, отмечая необыкновенное чувство слова и ритма, признавая магию рассказчика, тем не менее сетовала на то, что произведения эти, в сущности, «ни о чём» (Г. Адамович , Н. Оцуп). Причиной такого амбивалентного отношения со стороны критики был отказ Газданова от традиционного построения фабулы. Произведения его часто строятся на сквозной теме: путешествие, с целью обретения любимой, а через неё и самого себя - в «Вечере у Клэр», судьба и смерть - в «Призраке Александра Вольфа» и т. д. Здесь нет фабульной стройности, но есть, по выражению М. Слонима , «единство настроенности». Центральная тема объединяет, удерживает в своём поле внешне не связанные элементы сюжета, переход между которыми часто осуществляется по принципу ассоциации. Так, в рассказе «Железный лорд» огромное количество роз на Парижском рынке и их запах дают толчок памяти рассказчика - он видел такое же количество роз один раз, в «большом городе южной России», и это воспоминание воскрешает давно прошедшие события, составляющие основу рассказа. Критики, к примеру Л. Диенеш, видели в Газданове писателя-экзистенциалиста, близкого по духу к А. Камю .

Особенности прозы

Отличительной особенностью писателя является его тяготение к экзистенциализму, в особенности это наблюдается в поздних произведениях Газданова. Персонажей этих романов и рассказов можно охарактеризовать как странников, совершающих реальные и метафорические путешествия к смерти, путешествия, грозящие духовными переворотами. Душа человека, как правило, недоступна окружающим и ему самому не всегда ясна. Требуется определённая ситуация, может быть, даже опасная, чтобы скрытое стало явным. Персонажи оказываются в экстремальном положении, совершают преступления, потому что не ведают понятия «грех». Однако при этом христианские идеалы им близки и понятны: любовь к ближнему, сострадание, неприятие бездуховности. В какой-то мере можно утверждать, что герои живут в искажённо-религиозном пространстве, что, возможно, стало следствием увлечённости писателя масонством. Прозе Газданова присуща чувственная выразительность, ощущение дыхания жизни, ценности каждого мгновения.

Произведения

Газданов - автор девяти романов, 37 рассказов, книги очерков «На французской земле», а также десятков литературно-критических эссе и рецензий. Архив Газданова, хранящийся в Хотонской библиотеке Гарвардского университета , составляет около 200 единиц хранения, большая часть - варианты рукописей, которые были опубликованы.

Романы

Как движущаяся, развивающаяся система романы Газданова подразделяются на две группы, соответствующие двум периодам творчества писателя: «русские» романы и «французские». Разница в их построении дает основание для заключения о двуэтапности формирования авторского творческого «задания». В большей части «русских» романов в качестве направляющей внешнего сюжета выступает авантюрная стратегия, отражающая ранний период жизненного опыта героя - «путешественника», характеризующийся накоплением разнообразных событий и впечатлений. Лабиринтное, петляющее движение их сюжета обусловливает соответственный тип наррации, выраженный в «открытости», импровизационности. Отличительные свойства романов Газданова от многих других романов его молодых или зрелых современников в необычайном лаконизме, уход от традиционной романной формы (когда есть завязка, кульминация, развязка, чётко обозначенный сюжет), максимальная приближённость к жизни, охват огромного числа проблем социальной, духовной жизни, глубокий психологизм, генетическая связь с философскими, религиозными, этическими поисками предшествующих поколений. Писателя интересует не столько событие, сколько специфика его преломления в сознании разных персонажей и возможность множественного толкования одних и тех же жизненных явлений.

• - Вечер у Клэр
• - История одного путешествия
• - Полёт
• - Ночные дороги
• - Призрак Александра Вольфа
• - Возвращение Будды
• - Пилигримы

ГАЗДАНОВ, ГАЙТО (ГЕОРГИЙ) ИВАНОВИЧ (1903-1976), русский писатель. Родился 23 ноября (6 декабря) 1903 в С.-Петербурге в семье лесовода. Учился в полтавском кадетском корпусе, в харьковской гимназии. В неполных шестнадцать лет Газданов стал стрелком на бронепоезде в Добровольческой армии, в 1920 с остатками армии эвакуировался в Константинополь. В Болгарии получил среднее образование, в 1923 приехал в Париж. Периодически слушал курсы в Сорбонне, с 1928 по 1952 зарабатывал на жизнь ночным таксистом. В 1953-1971 сотрудничал на радио "Свобода", где с 1967 руководил русской службой новостей, часто выступая в эфире с обзорами событий общественной и культурной жизни (под псевдонимом Георгий Черкасов).

Как прозаик обратил на себя внимание романом Вечер у Клэр (1930), передавшим вынесенное Газдановым с Гражданской войны чувство, что "душа выжжена" и что его поколение входит в мир без иллюзий, утратив способность видеть в жизни что-нибудь, кроме постоянно повторяющихся трагических ситуаций, однако еще сохраняя память о романтических переживаниях и мечтах ранней юности. Влияние И.А.Бунина и особенно М.Пруста на становление писательской индивидуальности Газданова проступило во многих его рассказах, публиковавшихся журналами "Воля России" и "Современные записки". Однако по характеру коллизий и сюжетов, привлекавших Газданова, его проза скорее сопоставима с творчеством И.Бабеля.

Романы Газданова (История одного путешествия, 1935, Полет, 1939, Призрак Александра Вольфа, 1948, Эвелина и ее друзья, 1971) сочетают остроту развития фабулы, как правило связанной с роковым стечением обстоятельств или с преступлением, и философскую проблематику. Писателя интересует не столько событие, сколько специфика его преломления в сознании разных персонажей и возможность множественного толкования одних и тех же жизненных явлений. Как мастер интриги, нередко приводящей к парадоксальной развязке, Газданов занимает особое положение в русской прозе 20 в., в чем-то общее с писателями, входившими в группу "Серапионовы братья". И для них, и для него достоинством повествования оказывается сложно построенный сюжет с элементами фантастики, особенно ценимой Газдановым у Э.По и Н.В.Гоголя, которого он воспринимал прежде всего как художника, способного передать ощущение реальности невероятного.

Характеризуя собственные художественные установки, Газданов говорил о стремлении "передать ряд эмоциональных колебаний, которые составляют историю человеческой жизни и по богатству которых определяется в каждом отдельном случае большая или меньшая индивидуальность". Это стремление сполна осуществлено им в поздних романах Возвращение Будды (1954) и Пробуждение (1966), хотя они не принадлежат к числу бесспорных творческих удач.

И по жизненному опыту, и по характеру дарования Газданов не ощущал близости к литературе русского Зарубежья, особенно к ее старшему поколению, которое, на его взгляд, продолжало жить представлениями и художественными верованиями, вывезенными из России. В начале 1930-х годов, переписываясь с М.Горьким, который намеревался опубликовать его первый роман на родине, Газданов обсуждал планы своего возвращения в СССР, оставшиеся неосуществленными. В 1936 напечатал статью О молодой эмигрантской литературе, заявив,что сознание нового поколения, на собственном опыте познавшего революцию и Гражданскую войну, органически чуждо ценностям и понятиям, восходящим к Серебряному веку, и что после этого опыта стало невозможно писать так, как писали корифеи русской литературы в изгнании. Существование молодого поколения Газданов объявил мифом, поскольку оно представлено только В.В.Набоковым, тогда как другие писатели по-прежнему не осознали, что давно порвалась связь с "культурным слоем" русской классики, ставшей мертвой для тех, кого эмиграция превратила из интеллектуальной элиты в социальные низы. Статья вызвала острую полемику и обвинения ее автора в "писаревщине", однако они не поколебали веры Газданова в необходимость поиска существенно нового художественного языка, чтобы передать существование "в безвоздушном пространстве… с непрекращающимся чувством того, что завтра все опять „пойдет к черту“, как это случилось в 14-м или в 17-м году".

Это чувство преобладает в новеллах и романах Газданова 1930-х годов, которые чаще всего представляют собой вариации мотивов самопознания героя, приходящего к постижению духовной пустоты и повседневной жестокости жизни. Вынужденный постоянно соприкасаться с насилием и смертью, он тщетно ищет некий смысл в той цепочке случайностей, которые неизменно подводят к трагическому финалу.

Особенно полно и нешаблонно эти мотивы воплотились в повести Ночные дороги (закончена в 1941, полный вариант опубликован в 1952), основанной на наблюдениях Газданова над парижским "дном", которое он досконально изучил за годы своей работы шофером такси. Документальная по материалу, повесть представляет собой русский аналог таких произведений, как Путешествие на край ночи (1932) Л.-Ф.Селина и Тропик Рака (1934) Г.Миллера. Газданов описывает нравы трущобных кварталов и опустившейся богемы, воссоздает истории крушения надежд и деградации личности. Заставляя своего автобиографического героя вновь и вновь погружаться в те сферы, где его ждет встреча с "живой человеческой падалью", писатель подвергает строгой проверке еще не преодоленные персонажем либеральные иллюзии и угасающее чувство сострадания социальным жертвам.

В повести автор показал себя как последовательный сторонник взгляда на литературу как на свидетельство, не терпящее умолчаний или фальши, когда необходимо воссоздавать прежде игнорируемые сферы человеческого существования. Ночные дороги передают восходящее к Ш.Бодлеру представление Газданова о том, что истинная поэзия возникает, когда автор пережил экстремальные состояния, одарившие его достоверным, хотя и травмирующим знанием о реальности.