Шариков Полиграф Полиграфович – один из главных героев повести М. А. Булгакова “Собачье сердце”. В начале повести Шариков – это просто добродушный дворовой пес, которого подбирает профессор Преображенский. Он лечит рану пса и хорошо с ним обходится. Шарик доволен

Жизнью.

“Обо мне заботятся, – подумал пес,- очень хороший человек. Я знаю, кто это. Он волшебник, маг и кудесник из собачьей сказки…”

В результате эксперимента по пересадке гипофиза на свет появляется Шариков. Вначале профессор думал, что ему удалось создать человеческое существо, но вскоре становится понятно, что, на самом деле ему удалось “воскресить” уголовника Клима Чугункина.

“Вы стоите на самой низшей ступени развития, – перекричал Филипп Филиппович, – вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные…”

Шариков аморален

И глуп, у него нет ни чести ни совести. Он лишен даже зачатков нравственности и благородства. Свою новую жизнь он начинает играя на балалайке, пьянствуя и ругаясь. Он пристает к женщинам и портит мебель, устраивает в квартире потоп. Из пса Шарика получилась “такая мразь, что волосы дыбом встают”. Шариков получает поддержку власти в лице Швондера, который видит в нем пролетария и полноценного члена общества. От пса у Шарикова осталась, пожалуй, только нелюбовь к кошкам. Швондер находит ему работу по душе – теперь он руководит отделом по отлову кошек. Но и тут Шариков проявляет жестокость, не свойственную ни животным ни людям.

Профессор Преображенский стойко сносит проделки своего подопечного и поначалу питает надежду на его перевоспитание. Но поведение человека-пса с каждым днем ухудшается. Шариков переходит все границы когда пишет на профессора донос и угрожает его убить.

“Но кто он? Клим, Клим. Вот что-с: две судимости, алкоголизм, “все поделить”, шапка и два червонца пропали…..Хам и свинья…”

Преображенский делает “обратную” операцию” и на свет снова возвращается добрый ласковый пес Шарик. Словами профессора Преображенского автор как бы подводит черту, вывод: “Наука еще не знает способа обращать зверей в людей.” А настоящим зверем был не пес Шарик, а бездушный и жестокий Клим Чугункин.

Сочинения по темам:

1. Профессор Преображенский – один из главных героев повести. Филипп Филиппович – гениальнейший доктор, талантливый ученый, “европейское светило” медицины. Он уединенно...
2. Швондер – один из героев повести М. А. Булгакова “Собачье сердце”; представитель пролетариата, председатель домкома. Автор описывает героя с нескрываемой...
3. Действие повести Булгакова "Собачье сердце" происходит в Москве. Зима 1924/25 года. В большом доме на Пречистенке живет и ведет прием...
4. М. А. Булгаков – один из наиболее ярких и талантливых писателей середины 20 века. Темы его произведений остаются актуальными и...

«Собачье сердце» было написано вслед за «Роковыми яйцами» в январе - марте 1925 года. Повесть не смогла пройти цензуру. Что же в ней так напугало большевистскую власть?

Редактор «Недр» Николай Семенович Ангарский (Клестов) торопил Булгакова с созданием «Собачьего сердца», рассчитывая, что оно будет иметь не меньший успех среди читающей публики, чем «Роковые яйца». 7 марта 1925 года Михаил Афанасьевич читал первую часть повести на литературном собрании «Никитинских субботников», а 21 марта там же - вторую часть. Один из слушателей, М.Л.Шнейдер, следующим образом передал перед собравшимися свое впечатление от «Собачьего сердца»: «Это первое литературное произведение, которое осмеливается быть самим собой. Пришло время реализации отношения к происшедшему» (т. е. к Октябрьской революции 1917 года и последующему пребыванию у власти большевиков).

На этих же чтениях присутствовал внимательный агент ОГПУ, который в донесениях от 9 и 24 марта оценил повесть совсем иначе:

«Был на очередном литературном „субботнике“ у Е.Ф.Никитиной (Газетный, 3, кв. 7, т. 2–14–16). Читал Булгаков свою новую повесть. Сюжет: профессор вынимает мозги и семенные железы у только что умершего и вкладывает их в собаку, в результате чего получается „очеловечение“ последней. При этом вся вещь написана во враждебных, дышащих бесконечным презрением к Совстрою тонах:

1) У профессора 7 комнат. Он живет в рабочем доме. Приходит к нему депутация от рабочих с просьбой отдать им 2 комнаты, т. к. дом переполнен, а у него одного 7 комнат. Он отвечает требованием дать ему еще и 8-ю. Затем подходит к телефону и по № 107 заявляет какому-то очень влиятельному совработнику „Виталию Власьевичу“ (в сохранившемся тексте первой редакции повести этот персонаж назван Виталием Александровичем; в последующих редакциях он превратился в Петра Александровича; вероятно, осведомитель на слух неправильно записал отчество. - Б.С.), что операции он ему делать не будет, „прекращает практику вообще и уезжает навсегда в Батум“, т. к. к нему пришли вооруженные револьверами рабочие (а этого на самом деле нет) и заставляют его спать на кухне, а операции делать в уборной. Виталий Власьевич успокаивает его, обещая дать „крепкую“ бумажку, после чего его никто трогать не будет.

Профессор торжествует. Рабочая делегация остается с носом. „Купите тогда, товарищ, - говорит работница, - литературу в пользу бедных нашей фракции“. - „Не куплю“, - отвечает профессор.

„Почему? Ведь недорого. Только 50 к. У вас, может быть, денег нет?“

„Нет, деньги есть, а просто не хочу“.

„Так, значит, вы не любите пролетариат?“

„Да, - сознается профессор, - я не люблю пролетариат“.

Все это слушается под сопровождение злорадного смеха никитинской аудитории. Кто-то не выдерживает и со злостью восклицает: „Утопия“.

2) „Разруха, - ворчит за бутылкой Сэн-Жульена тот же профессор. - Что это такое? Старуха, еле бредущая с клюкой? Ничего подобного. Никакой разрухи нет, не было, не будет и не бывает. Разруха - это сами люди.

Я жил в этом доме на Пречистенке с 1902 по 1917 год пятнадцать лет. На моей лестнице 12 квартир. Пациентов у меня бывает сами знаете сколько. И вот внизу на парадной стояла вешалка для пальто, калош и т. д. Так что же вы думаете? За эти 15 лет не пропало ни разу ни одного пальто, ни одной тряпки. Так было до 24 февраля (дня начала Февральской революции. - Б.С.), а 24-го украли все: все шубы, моих 3 пальто, все трости, да еще и у швейцара самовар свистнули. Вот что. А вы говорите разруха“. Оглушительный хохот всей аудитории.

3) Собака, которую он приютил, разорвала ему чучело совы. Профессор пришел в неописуемую ярость. Прислуга советует ему хорошенько отлупить пса. Ярость профессора не унимается, но он гремит: „Нельзя. Нельзя никого бить. Это - террор, а вот чего достигли они своим террором. Нужно только учить“. И он свирепо, но не больно, тычет собаку мордой в разорванную сову.

4) „Лучшее средство для здоровья и нервов - не читать газеты, в особенности же „Правду“. Я наблюдал у себя в клинике 30 пациентов. Так что же вы думаете, не читавшие „Правды“ выздоравливают быстрее читавших“, и т. д., и т. д. Примеров можно было бы привести еще великое множество, примеров тому, что Булгаков определенно ненавидит и презирает весь Совстрой, отрицает все его достижения.

Кроме того, книга пестрит порнографией, облеченной в деловой, якобы научный вид. Таким образом, эта книжка угодит и злорадному обывателю, и легкомысленной дамочке, и сладко пощекочет нервы просто развратному старичку. Есть верный, строгий и зоркий страж у Соввласти, это - Главлит, и если мое мнение не расходится с его, то эта книга света не увидит. Но разрешите отметить то обстоятельство, что эта книга (1-я ее часть) уже прочитана аудитории в 48 человек, из которых 90 процентов - писатели сами. Поэтому ее роль, ее главное дело уже сделано, даже в том случае, если она и не будет пропущена Главлитом: она уже заразила писательские умы слушателей и обострит их перья. А то, что она не будет напечатана (если „не будет“), это-то и будет роскошным им, этим писателям, уроком на будущее время, уроком, как не нужно писать для того, чтобы пропустила цензура, т. е. как опубликовать свои убеждения и пропаганду, но так, чтобы это увидело свет. (25/III 25 г. Булгаков будет читать 2-ю часть своей повести.)

Мое личное мнение: такие вещи, прочитанные в самом блестящем московском литературном кружке, намного опаснее бесполезно-безвредных выступлений литераторов 101-го сорта на заседаниях „Всероссийского Союза Поэтов“».

О чтении Булгаковым второй части повести неизвестный осведомитель сообщил гораздо лаконичнее. То ли она произвела на него меньшее впечатление, то ли посчитал, что главное уже сказано в первом доносе:

«Вторая, и последняя, часть повести Булгакова „Собачье сердце“ (о первой части я сообщил Вам двумя неделями ранее), дочитанная им на „Никитинском субботнике“, вызвала сильное негодование двух бывших там писателей-коммунистов и всеобщий восторг всех остальных. Содержание этой финальной части сводится приблизительно к следующему: очеловеченная собака стала наглеть с каждым днем, все более и более. Стала развратной: делала гнусные предложения горничной профессора. Но центр авторского глумления и обвинения зиждется на другом: на ношении собакой кожаной куртки, на требовании жилой площади, на проявлении коммунистического образа мышления. Все это вывело профессора из себя, и он разом покончил с созданным им самим несчастием, а именно: превратил очеловеченную собаку в прежнего, обыкновенного пса.

Если и подобно грубо замаскированные (ибо все это „очеловечение“ - только подчеркнуто-заметный, небрежный грим) выпады появляются на книжном рынке СССР, то белогвардейской загранице, изнемогающей не меньше нас от книжного голода, а еще больше от бесплодных поисков оригинального, хлесткого сюжета, остается только завидовать исключительнейшим условиям для контрреволюционных авторов у нас».

Такого рода сообщения наверняка насторожили инстанции, контролировавшие литературный процесс, и сделали неизбежным запрет «Собачьего сердца». Люди, искушенные в литературе, повесть хвалили. Например, 8 апреля 1925 года Вересаев писал Волошину: «Очень мне приятно было прочесть Ваш отзыв о М.Булгакове… юмористические его вещи - перлы, обещающие из него художника первого ранга. Но цензура режет его беспощадно. Недавно зарезала чудесную вещь „Собачье сердце“, и он совсем падает духом».

20 апреля 1925 года Ангарский в письме Вересаеву сетовал, что сатирические произведения Булгакова проводить «сквозь цензуру очень трудно. Я не уверен, что его новый рассказ „Собачье сердце“ пройдет. Вообще с литературой плохо. Цензура не усваивает линию партии». Старый большевик Ангарский здесь притворяется наивным.

На самом деле в стране начиналось постепенное ужесточение цензуры по мере укрепления власти Сталина.

Сыграла роль и реакция критики на предыдущую булгаковскую повесть «Роковые яйца», рассматриваемую как антисоветский памфлет. 21 мая 1925 года сотрудник «Недр» Б.Леонтьев послал Булгакову очень пессимистическое письмо: «Дорогой Михаил Афанасьевич, посылаю Вам „Записки на манжетах“ и „Собачье сердце“. Делайте с ними что хотите. Сарычев в Главлите заявил, что „Собачье сердце“ чистить уже не стоит. „Вещь в целом недопустима“ или что-то в этом роде». Однако Н.С.Ангарский, которому повесть очень нравилась, решил обратиться на самый верх - к члену Политбюро Л.Б.Каменеву. Через Леонтьева он просил Булгакова направить рукопись «Собачьего сердца» с цензурными исправлениями Каменеву, отдыхающему в Боржоми, с сопроводительным письмом, которое должно быть «авторское, слезное, с объяснением всех мытарств…»

11 сентября 1925 года Леонтьев написал Булгакову о неутешительном исходе: «Повесть Ваша „Собачье сердце“ возвращена нам Л.Б.Каменевым. По просьбе Николая Семеновича он ее прочел и высказал свое мнение: „Это острый памфлет на современность, печатать ни в коем случае нельзя“». Леонтьев и Ангарский упрекали Булгакова за то, что он послал Каменеву неправленый экземпляр: «Конечно, нельзя придавать большого значения двум-трем наиболее острым страницам; они едва ли могли что-нибудь изменить в мнении такого человека, как Каменев. И все же, нам кажется, Ваше нежелание дать ранее исправленный текст сыграло здесь печальную роль». Последующие события показали неосновательность подобных опасений: причины запрещения повести были куда фундаментальнее, чем несколько невыправленных или выправленных в соответствии с цензурными требованиями страниц. 7 мая 1926 года в рамках санкционированной ЦК кампании по борьбе со «сменовеховством» в квартире Булгакова был произведен обыск и конфискована рукопись дневника писателя и два экземпляра машинописи «Собачьего сердца». Лишь три с лишним года спустя конфискованное при содействии Горького было возвращено автору.

Фабульно «Собачье сердце», как и «Роковые яйца», восходит к произведению Уэллса, на этот раз к роману «Остров доктора Моро», где профессор-маньяк в своей лаборатории на необитаемом острове занимается созданием хирургическим путем необычных «гибридов» людей и животных. Роман Уэллса был написан в связи с ростом движения противников вивисекции - операций над животными и их убийством в научных целях. Присутствует в повести и идея омоложения, ставшая популярной в 20-е годы в СССР и ряде европейских стран.

У Булгакова добрейший профессор Филипп Филиппович Преображенский проводит эксперимент по очеловечению милого пса Шарика и очень мало напоминает героя Уэллса. Но эксперимент оканчивается провалом. Шарик воспринимает только худшие черты своего донора, пьяницы и хулигана пролетария Клима Чугункина. Вместо доброго пса возникает зловещий, тупой и агрессивный Полиграф Полиграфович Шариков, который, тем не менее, великолепно вписывается в социалистическую действительность и даже делает завидную карьеру: от существа неопределенного социального статуса до начальника подотдела очистки Москвы от бродячих животных. Вероятно, превратив своего героя в начальника подотдела московского коммунального хозяйства, Булгаков недобрым словом поминал свою вынужденную службу во владикавказском подотделе искусств и московском Лито (литературном отделе Главполитпросвета). Шариков становится общественно опасен, науськиваемый председателем домкома Швондером против своего создателя - профессора Преображенского, пишет доносы на него, а в конце даже грозит, револьвером. Профессору не остается ничего другого, как вернуть новоявленного монстра в первобытное собачье состояние.

Если в «Роковых яйцах» был сделан неутешительный вывод насчет возможности реализации в России социалистической идеи при существующем уровне культуры и просвещения, то в «Собачьем сердце» пародируются попытки большевиков сотворить нового человека, призванного стать строителем коммунистического общества. В работе «На пиру богов», впервые вышедшей в Киеве в 1918 году, философ, богослов и публицист С.Н.Булгаков заметил: «Признаюсь вам, что товарищи кажутся мне иногда существами, вовсе лишенными духа и обладающими только низшими душевными способностями, особой разновидностью дарвиновских обезьян - Homo socialisticus». Михаил Афанасьевич в образе Шарикова эту идею материализовал, учтя, вероятно, и сообщение В.Б.Шкловского, прототипа Шполянского в «Белой гвардии», приведенное в мемуарном «Сентиментальном путешествии» об обезьянах, которые будто бы сражаются с красноармейцами.

Homo socialisticus оказался удивительно жизнеспособным и прекрасно вписавшимся в новую действительность. Булгаков предвидел, что Шариковы легко могут сжить со свету не только Преображенских, но и швондеров. Сила Полиграфа Полиграфовича - в его девственности в отношении совести и культуры. Профессор Преображенский грустно пророчествует, что в будущем найдется кто-то, кто натравит Шарикова на Швондера, как сегодня председатель домкома натравливает его на Филиппа Филипповича. Писатель как бы предсказал кровавые чистки 30-х годов уже среди самих коммунистов, когда одни швондеры карали других, менее удачливых. Швондер - это мрачное, хотя и не лишенное комизма олицетворение низшего уровня тоталитарной власти - управдома, открывает большую галерею подобных героев в булгаковском творчестве, таких как Аллилуйя (Портупея) в «Зойкиной квартире», Бунша в «Блаженстве» и «Иване Васильевиче», Никанор Иванович Босой в «Мастере и Маргарите».

Есть в «Собачьем сердце» и скрытый антисемитский подтекст. В книге М.К.Дитерихса «Убийство царской семьи» есть такая характеристика председателя Уральского Совета Александра Григорьевича Белобородова (в 1938 году его благополучно расстреляли как видного троцкиста): «Производил он впечатление человека необразованного, даже малограмотного, но был самолюбив и очень большого о себе мнения. Жестокий, крикливый, он выдвинулся в определенной среде рабочих еще при керенщине, в период пресловутой работы политических партий по „углублению революции“. Среди слепой массы рабочих он пользовался большой популярностью, и ловкие, хитрые и умные Голощекин, Сафаров и Войков (всех трех Дитерихс считал евреями, хотя споры об этническом происхождении Сафарова и Войкова продолжаются по сей день. - Б.С.) умело пользовались этой его популярностью, льстя его грубому самолюбию и выдвигая его постоянно и всюду вперед. Он был типичный большевик из среды русского пролетариата, не столько по идее, сколько по форме проявления большевизма в грубых, зверских насилиях, не понимавшей пределы натуры, некультурного и недуховного существа».

Точно таким же существом является Шариков, а направляет его председатель домкома - еврей Швондер. Кстати, его фамилия, возможно, сконструирована по аналогии с фамилией Шиндер. Ее носил упоминаемый Дитерихсом командир особого отряда, сопровождавшего Романовых из Тобольска в Екатеринбург.

Операцию над Шариком профессор со священнической фамилией Преображенский делает во второй половине дня 23 декабря, а очеловечивание пса завершается в ночь на 7 января, поскольку последнее упоминание о его собачьем облике в дневнике наблюдений, который ведет ассистент Борменталь, датировано 6 января. Таким образом, весь процесс превращения собаки в человека охватывает период с 24 декабря до 6 января, от католического до православного сочельника. Происходит Преображение, только не Господне. Новый человек Шариков появляется на свет в ночь с 6-го на 7-е января - в православное Рождество. Но Полиграф Полиграфович - воплощение не Христа, а дьявола, взявший себе имя в честь вымышленного «святого» в новых советских «святцах», предписывающих праздновать День полиграфиста. Шариков - в какой-то мере жертва полиграфической продукции - книг с изложением марксистских догм, которые дал ему читать Швондер. Оттуда «новый человек» вынес только тезис о примитивной уравниловке - «взять всё да и поделить».

При последней его ссоре с Преображенским и Борменталем всячески подчеркивается связь Шарикова с потусторонними силами:

«Какой-то нечистый дух вселился в Полиграфа Полиграфовича, очевидно, гибель уже караулила его и рок стоял у него за плечами. Он сам бросился в объятья неизбежного и гавкнул злобно и отрывисто:

Да что такое в самом деле? Что я, управы, что ли, не найду на вас? Я на шестнадцати аршинах здесь сижу и буду сидеть!

Убирайтесь из квартиры, - задушевно шепнул Филипп Филиппович.

Шариков сам пригласил свою смерть. Он поднял левую руку и показал Филиппу Филипповичу обкусанный с нестерпимым кошачьим запахом шиш. А затем правой рукой по адресу опасного Борменталя из кармана вынул револьвер».

Шиш - это стоящие дыбом «волосы» на голове у черта. Такие же волосы у Шарикова: «жесткие, как бы кустами на выкорчеванном поле». Вооруженный револьвером Полиграф Полиграфович - это своеобразная иллюстрация знаменитого изречения итальянского мыслителя Никколо Макиавелли: «Все вооруженные пророки победили, а безоружные погибли». Здесь Шариков - пародия на В.И.Ленина, Л.Д.Троцкого и других большевиков, которые военной силой обеспечили торжество своего учения в России. Кстати, три тома посмертной биографии Троцкого, написанной его последователем Исааком Дойчером, так и назывались: «Вооруженный пророк», «Разоруженный пророк», «Изгнанный пророк». Булгаковский герой - пророк не Бога, а дьявола. Однако только в фантастической действительности повести его удается обезоружить и путем сложной хирургической операции привести в первичный вид - доброго и милого пса Шарика, который ненавидит только котов и дворников. В реальности большевиков никто разоружить не смог.

Реальным прототипом профессора Филиппа Филипповича Преображенского послужил дядя Булгакова Николай Михайлович Покровский, одной из специальностей которого была гинекология. Его квартира по адресу Пречистенка, 24 (или Чистый переулок, 1) в деталях совпадает с описанием квартиры Преображенского. Интересно, что в адресе прототипа названия улицы и переулка связаны с христианской традицией, а его фамилия (в честь праздника Покрова) соответствует фамилии персонажа, связанной с праздником Преображения Господня.

19 октября 1923 года Булгаков описал в дневнике свой визит к Покровским: «Поздно вечером зашел к дядькам (Н.М. и М.М. Покровским. - Б.С.). Они стали милее. Дядя Миша читал на днях мой последний рассказ „Псалом“ (я ему дал) и расспрашивал меня сегодня, что я хотел сказать и т. д. У них уже больше внимания и понимания того, что я занимаюсь литературой».

Прототип, как и герой, подвергся уплотнению, причем, в отличие от профессора Преображенского, Н.М.Покровскому избежать этой неприятной процедуры не удалось. 25 января 1922 года Булгаков отметил в дневнике: «К дяде Коле силой в его отсутствие… вопреки всяким декретам… вселили парочку».

Сохранилось колоритное описание Н.М.Покровского в воспоминаниях первой жены Булгакова Т.Н.Лаппа: «…Я как начала читать („Собачье сердце“. - Б.С.) - сразу догадалась, что это он. Такой же сердитый, напевал всегда что-то, ноздри раздувались, усы такие же пышные были. Вообще, он симпатичный был. Он тогда на Михаила очень обиделся за это. Собака у него была одно время, доберман-пинчер». Татьяна Николаевна также утверждала, что «Николай Михайлович долго не женился, но очень любил ухаживать за женщинами». Возможно, это обстоятельство побудило Булгакова заставить холостяка Преображенского заниматься операциями по омоложению жаждущих любовных похождений стареющих дам и кавалеров.

Вторая жена Булгакова Любовь Евгеньевна Белозерская вспоминала: «Ученый в повести „Собачье сердце“ профессор-хирург Филипп Филиппович Преображенский, прообразом которому послужил дядя М.А. - Николай Михайлович Покровский, родной брат матери писателя, Варвары Михайловны… Николай Михайлович Покровский, врач-гинеколог, в прошлом ассистент знаменитого профессора В.Ф.Снегирева, жил на углу Пречистенки и Обухова переулка, за несколько домов от нашей голубятни. Брат его, врач-терапевт, милейший Михаил Михайлович, холостяк, жил тут же. В этой же квартире нашли приют и две племянницы… Он (Н.М.Покровский. - Б.С.) отличался вспыльчивым и непокладистым характером, что дало повод пошутить одной из племянниц: „На дядю Колю не угодишь, он говорит: не смей рожать и не смей делать аборт“.

Оба брата Покровских пользовали всех своих многочисленных родственниц. На Николу зимнего все собирались за именинным столом, где, по выражению М.А., „восседал, как некий бог Саваоф“, сам именинник Жена его, Мария Силовна, ставила на стол пироги. В одном из них запекался серебряный гривенник Нашедший его считался особо удачливым, и за его здоровье пили. Бог Саваоф любил рассказывать незамысловатый анекдот, исказив его до неузнаваемости, чем вызывал смех молодой веселой компании».

При написании повести Булгаков консультировался как у него, так и у своего приятеля еще с киевских времен Н.Л.Гладыревского. Л.Е.Белозерская нарисовала в мемуарах такой его портрет: «Бывал у нас нередко и киевский приятель М.А., друг булгаковской семьи, хирург Николай Леонидович Гладыревский. Он работал в клинике профессора Мартынова и, возвращаясь к себе, по пути заходил к нам. М.А. всегда с удовольствием беседовал с ним… Описывая в повести „Собачье сердце“ операцию, М.А. за некоторыми хирургическими уточнениями обращался к нему. Он же… показал Маку профессору Александру Васильевичу Мартынову, а тот положил его к себе в клинику и сделал операцию по поводу аппендицита. Все это было решено очень быстро. Мне разрешили пройти к М.А. сразу же после операции. Он был такой жалкий, такой взмокший цыпленок… Потом я носила ему еду, но он был все время раздражен, потому что голоден: в смысле пищи его ограничивали».

В ранних редакциях повести среди пациентов Преображенского угадывались вполне конкретные лица. Так, упоминаемый пожилой дамой ее неистовый любовник Мориц - это хороший знакомый Булгакова Владимир Эмильевич Мориц, искусствовед, поэт и переводчик, работавший в Государственной академии художественных наук (ГАХН) и пользовавшийся большим успехом у дам. В частности, первая жена булгаковского друга Н.Н.Лямина Александра Сергеевна Лямина (урожденная Прохорова), дочь известного фабриканта, ушла от мужа к Морицу. В 1930 году Мориц был арестован по обвинению в создании вместе с хорошо знакомым Булгакову философом Г.Г.Шпетом в ГАХН «крепкой цитадели идеализма», сослан в Котлас, а после возвращения из ссылки благополучно преподавал мастерство актера в Театральном училище им. М.С.Щепкина.

Мориц написал книгу детских стихов «Клички», переводил Шекспира, Мольера, Шиллера, Бомарше, Гёте. В позднейшей редакции фамилия Мориц заменена на Альфонс. Эпизод же с «известным общественным деятелем», воспылавшим страстью к четырнадцатилетней девочке, в первой редакции был снабжен такими прозрачными подробностями, что по-настоящему испугал Н.С.Ангарского:

Я известный общественный деятель, профессор! Что же теперь делать?

Господа! - возмущенно кричал Филипп Филиппович. - Нельзя же так! Нужно сдерживать себя. Сколько ей лет?

Четырнадцать, профессор… Вы понимаете, огласка погубит меня. На днях я должен получить командировку в Лондон.

Да ведь я же не юрист, голубчик… Ну, подождите два года и женитесь на ней.

Женат я, профессор!

Ах, господа, господа!..»

Ангарский фразу насчет командировки в Лондон зачеркнул красным, а весь эпизод отметил синим карандашом, дважды расписавшись на полях. В результате в последующей редакции «известный общественный деятель» был заменен на «Я слишком известен в Москве…», а командировка в Лондон превратилась в просто «заграничную командировку». Дело в том, что слова об общественном деятеле и Лондоне делали прототип легко опознаваемым. До весны 1925 года из видных деятелей Коммунистической партии в британскую столицу ездили только двое. Первый - Леонид Борисович Красин, с 1920 года был наркомом внешней торговли и одновременно полпредом и торгпредом в Англии, а с 1924 года - полпредом во Франции. Умер же он все-таки в 1926 году в Лондоне, куда был возвращен полпредом в октябре 1925 года. Второй - Христиан Георгиевич Раковский, бывший глава Совнаркома Украины, сменивший Красина на посту полпреда в Лондоне в начале 1924 года.

Действие булгаковской повести происходит зимой 1924–1925 годов, когда полпредом в Англии был Раковский. Но прототипом растлителя малолетних послужил все-таки не он, а Красин. У Леонида Борисовича была жена, Любовь Васильевна Миловидова, и трое детей. Однако в 1920 или 1921 году Красин познакомился в Берлине с актрисой Тамарой Владимировной Жуковской (Миклашевской), которая была моложе его на 23 года. Сам Леонид Борисович родился в 1870 году, следовательно, в 1920 году его любовнице было 27 лет. Но общественность, безусловно, была шокирована большой разницей в возрасте наркома и актрисы. Тем не менее Миклашевская стала гражданской женой Красина. Он дал Миклашевской, которая перешла на работу в Наркомат внешней торговли, свою фамилию, и она стала называться Миклашевская-Красина. В сентябре 1923 года она родила от Красина дочь Тамару. Вот эти события в 1924 году были, что называется, «на слуху» и отразились в «Собачьем сердце», причем Булгаков, чтобы заострить ситуацию, сделал любовницу «видного общественного деятеля» четырнадцатилетней.

Красин несколько раз фигурировал в дневнике Булгакова. 24 мая 1923 года в связи с нашумевшим ультиматумом Керзона, которому был посвящен фельетон «Бенефис лорда Керзона в „Накануне“», писатель отметил, что «Керзон и слышать не хочет ни о каких компромиссах и требует от Красина (тот после ультиматума немедленно смотался в Лондон на аэроплане) точного исполнения по ультиматуму». Здесь сразу вспоминается пьяница и развратник Степа Лиходеев, тоже номенклатурный чин, хотя и пониже Красина - всего лишь «красный директор». Степан Богданович, по мнению финдиректора Римского, отправился из Москвы в Ялту на каком-то сверхскоростном истребителе (на самом деле его туда отправил Воланд). А вот возвращается Лиходеев в Москву точно на аэроплане.

Еще одна запись связана с прибытием Красина в Париж и датирована ночью с 20 на 21 декабря 1924 года: «Приезд monsieur Красина ознаменовался глупейшей в „style russe“ историей: полоумная баба, не то журналистка, не то эротоманка, с револьвером приходила к посольству Красина - стрелять. Полицейский инспектор ее немедленно забрал. Ни в кого она не стреляла, и вообще это мелкая, сволочная история. Эту Диксон я имел удовольствие встречать не то в 22-м, не то в 23-м году в милой редакции „Накануне“ в Москве, в Гнездниковском переулке. Толстая, совершенно помешанная баба. Выпустил ее за границу pere Луначарский, которому она осточертела своими приставаниями».

Вполне возможно, что Булгаков связывал неудавшееся покушение на Красина сумасшедшей литературной дамы Марии Диксон-Евгеньевой, урожденной Горчаковской, со слухами о скандальной связи Красина с Миклашевской.

В дневниковой записи в ночь на 21 декабря 1924 года в связи с охлаждением англо-советских отношений после обнародования письма Зиновьева, тогдашнего главы Коминтерна, Булгаков упомянул и Раковского: «Знаменитое письмо Зиновьева, содержащее в себе недвусмысленные призывы к возмущению рабочих и войск в Англии, - не только министерством иностранных дел, но и всей Англией, по-видимому, безоговорочно признано подлинным. С Англией покончено. Тупые и медленные англичане, хоть и с опозданием, но все же начинают соображать о том, что в Москве, Раковском и курьерах, приезжающих с запечатанными пакетами, таится некая, весьма грозная опасность разложения Британии».

Булгаков стремился продемонстрировать моральное разложение того, кто призван был работать на разложение «старой доброй Англии» и «прекрасной Франции». Устами Филиппа Филипповича автор выражал удивление невероятному сластолюбию большевистских вождей. Любовные похождения многих из них, в частности «всесоюзного старосты» М.И.Калинина и секретаря ЦИК А.С.Енукидзе, не были тайной для московской интеллигенции в 20-е годы.

В ранней редакции повести более крамольно читалось и заявление профессора Преображенского о том, что калоши из прихожей «исчезли в апреле 1917 года», - намек на возвращение в Россию Ленина и его «Апрельские тезисы» как первопричину всех бед, случившихся в России. В следующих редакциях апрель был заменен по цензурным соображениям на февраль 1917 г. и источником всех бедствий стала Февральская революция.

Одно из самых известных мест в «Собачьем сердце» - монолог Филиппа Филипповича о разрухе: «Это - мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша „разруха“? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует! Что вы подразумеваете под этим словом? Это вот что: если я, вместо того чтобы оперировать, каждый вечер начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, ходя в уборную, начну, извините меня за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной получится разруха. Следовательно, разруха сидит не в клозетах, а в головах». Он имеет один вполне конкретный источник В начале 20-х годов в московской Мастерской Коммунистической Драматургии была поставлена одноактная пьеса Валерия Язвицкого «Кто виноват?» («Разруха»), где главным действующим лицом была древняя скрюченная старуха в лохмотьях по имени Разруха, мешающая жить семье пролетария.

Советская пропаганда действительно делала из разрухи какую-то мифическую неуловимую злодейку, стремясь скрыть, что первопричина - в политике большевиков, в военном коммунизме, в том, что люди отвыкли честно и качественно работать и не имеют стимулов к труду. Единственным лекарством против разрухи Преображенский (и с ним Булгаков) признает обеспечение порядка, когда каждый может заниматься своим делом: «Городовой! Это, и только это! И совершенно не важно - будет ли он с бляхой или же в красном кепи. Поставить городового рядом с каждым человеком и заставить этого городового умерить вокальные порывы наших граждан. Я вам скажу… что ничто не изменится к лучшему в нашем доме, да и во всяком другом доме, до тех пор, пока не усмирите этих певцов! Лишь только они прекратят свои концерты, положение само собой изменится к лучшему!». Любителей хорового пения в рабочее время Булгаков наказал в романе «Мастер и Маргарита», где служащих Зрелищной комиссии заставляет безостановочно петь бывший регент Коровьев-Фагот.

Осуждение домкома, вместо своих прямых обязанностей занимающегося хоровым пением, возможно, имеет своим источником не только опыт жизни Булгакова в «нехорошей квартире», но и книгу Дитерихса «Убийство царской семьи». Там упоминается, что «когда вечером Авдеев (комендант Ипатьевского дома. - Б.С.) уходил, Мошкин (его помощник. - Б.С.) собирал в комендантскую комнату своих приятелей из охраны, в том числе и Медведева, и тут у них начиналась попойка, пьяный галдеж и пьяные песни, продолжавшиеся до глубокой ночи.

Орали обыкновенно на все голоса модные революционные песни: „Вы жертвою пали в борьбе роковой“ или „Отречемся от старого мира, отрясем его прах с наших ног“ и т. п.» Таким образом, гонители Преображенского уподоблялись цареубийцам.

А милиционер как символ порядка возникает еще в фельетоне «Столица в блокноте». Миф же разрухи оказывается соотносим с мифом С.В.Петлюры в «Белой гвардии», где бывшего бухгалтера Булгаков корит за то, что тот в конечном счете занялся не своим делом - стал «головным атаманом» эфемерного, по мнению писателя, Украинского государства. В романе монолог Алексея Турбина, где он призывает к борьбе с большевиками во имя восстановления порядка, соотносим с монологом Преображенского и вызывает сходную с ним реакцию. Брат Николка замечает, что «Алексей незаменимый на митинге человек, оратор». Шарик же думает о вошедшем в ораторский азарт Филиппе Филипповиче: «Он бы прямо на митингах мог деньги зарабатывать…»

Само название «Собачье сердце» взято из трактирного куплета, помещенного в книге А.В.Лейферта «Балаганы» (1922):

…На второе пирог -

Начинка из лягушачьих ног,

С луком, перцем

Да с собачьим сердцем.

Такое название может быть соотнесено с прошлой жизнью Клима Чугункина, зарабатывавшего на жизнь игрой на балалайке в трактирах (по иронии судьбы, этим же зарабатывал себе на жизнь в эмиграции и брат Булгакова Иван).

Программа московских цирков, которую изучает Преображенский на предмет наличия в них противопоказанных Шарику номеров с котами («У Соломоновского… четыре каких-то… юссемс и человек мертвой точки… У Никитина… слоны и предел человеческой ловкости») точно соответствует реальным обстоятельствам начала 1925 года. Именно тогда в 1-м Госцирке на Цветном бульваре, 13 (б. А.Саламонского) и 2-м Госцирке на Б.Садовой, 18 (б. А.Никитина) гастролировали воздушные гимнасты «Четыре Юссемс» и эквилибрист Этон, номер которого назывался «Человек на мертвой точке».

По некоторым данным, еще при жизни Булгакова «Собачье сердце» распространялось в самиздате. Об этом пишет анонимная корреспондентка в письме 9 марта 1936 года. Также и известный литературовед Разумник Васильевич Иванов-Разумник в книге мемуарных очерков «Писательские судьбы» отмечал:

«Спохватившись слишком поздно, цензура решила впредь не пропускать ни единой печатной строчки этого „неуместного сатирика“ (так выразился о М.Булгакове некий тип, на цензурной заставе команду имеющий). С тех пор рассказы и повести его запрещались (читал я в рукописи очень остроумную его повесть „Шарик“)…»

Здесь под «Шариком» явно имеется в виду «Собачье сердце».

«„Повесть о собачьем сердце“ не напечатана по цензурным соображениям. Считаю, что произведение „Повесть о собачьем сердце“ вышло гораздо более злостным, чем я предполагал, создавая его, и причины запрещения мне понятны. Очеловеченная собака Шарик - получилась, с точки зрения профессора Преображенского, отрицательным типом, так как подпала под влияние фракции (пытаясь смягчить политический смысл повести, Булгаков утверждает, что отрицательные черты Шарикова обусловлены тем, что он оказался под влиянием троцкистско-зиновьевской оппозиции, которая осенью 1926 года подвергалась гонениям. Однако в тексте повести нет никакого намека на то, что Шариков или его покровители симпатизировали Троцкому, Зиновьеву, „рабочей оппозиции“ или какому-либо оппозиционному сталинскому большинству движению. - Б.С.). Это произведение я читал на „Никитинских субботниках“, редактору „Недр“ т. Ангарскому и в кружке поэтов у Зайцева Петра Никаноровича и в „Зеленой Лампе“. В „Никитинских субботниках“ было человек 40, в „Зеленой Лампе“ человек 15, и в кружке поэтов человек 20. Должен отметить, что неоднократно получал приглашения читать это произведение в разных местах и от них отказывался, так как понимал, что в своей сатире пересолил в смысле злостности и повесть возбуждает слишком пристальное внимание.

Вопрос: Укажите фамилии лиц, бывающих в кружке „Зеленая Лампа“.

Ответ: Отказываюсь по соображениям этического порядка.

Вопрос: Считаете ли вы, что в „Собачьем сердце“ есть политическая подкладка?

Ответ: Да, политические моменты есть, оппозиционные к существующему строю».

У пса Шарика есть и по крайней мере один забавный литературный прототип. Во второй половине XIX века большой популярностью пользовалась юмористическая повесть-сказка русского писателя немецкого происхождения Ивана Семеновича Генслера «Биография кота Василия Ивановича, рассказанная им самим». Главный герой повести - петербургский кот Василий, живущий на Сенатской площади, при ближайшем рассмотрении очень напоминает не только веселого кота Бегемота (правда, в отличие от булгаковского волшебного кота, коту Генслера не черный, а рыжий), но и доброго пса Шарика (в его собачьей ипостаси).

Вот, например, как начинается повесть Генслера:

«Я происхожу от древних рыцарских фамилий, прославившихся еще в Средние века, во время Гвельфов и Гибеллинов.

Мой покойный отец, если б хотел только, мог бы насчет нашего происхождения выхлопотать грамоты и дипломы, но, во-первых, это черт знает чего бы стоило; а во-вторых, если здраво рассудить, на что нам эти дипломы?.. Повесить в рамке, на стене, под печкой (наше семейство жило в бедности, об этом я расскажу после)».

А вот, для сравнения, рассуждения булгаковского Шарика о собственном происхождении после того, как он оказался в теплой квартире профессора Преображенского и за неделю съел столько же, сколько за полтора последних голодных месяца на московских улицах: «„Я красавец. Быть может, неизвестный собачий принц-инкогнито“, - размышлял пес, глядя на лохматого кофейного пса с довольной мордой, разгуливающего в зеркальных далях. „Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом. То-то я смотрю, у меня на морде белое пятно. Откуда оно, спрашивается? Филипп Филиппович человек с большим вкусом, не возьмет он первого попавшегося пса-дворнягу“».

Кот Василий рассуждает о своей бедной доле: «Ах, если бы вы знали, что значит сидеть под печкой!.. Ужас что такое!.. Сор, мусор, гадость, тараканов целые легионы по всей стене; а летом-то, летом, матушки святы! - особливо когда нелегкая их дернет хлебы печь! Я вам говорю, нет никакой возможности терпеть!.. Уйдешь, и только на улице вдохнешь в себя чистого воздуха.

Пуф…ффа!

Да и кроме того, бывают при этом разные другие неудобства. Палки, веники, кочерги и всякие другие кухонные орудия, все это обыкновенно засовывают под печку.

Того и гляди ухватом глаза выколют… А если не это, так мокрую мочальную швабру в глаза тыкнут… Весь день потом и моешься, моешься и чихаешь… Или хоть бы тоже и это: сидишь себе и философствуешь, закрыв глаза…

Вдруг какого-нибудь чертопхана умудрит лукавый плеснуть туда по тараканам ковшик кипятку… Ведь не посмотрит, дурацкая образина, нет ли там кого; выскочишь, как угорелый, оттуда, и хоть бы извинился, скот эдакой, так нет: еще хохочет. Говорит:

Васенька, что с тобой?..

Сравнивая наше житие с чиновничьим, которым приходится при десятирублевом жалованье жить только что не в собачьих конурах, приходишь истинно к такому заключению, что эти люди с жиру бесятся: нет, вот попробовали бы денек-другой пожить под печкой!»

Точно так же Шарик становится жертвой кипятка, который выплеснул на помойку «каналья повар», и аналогичным образом рассуждает о низших советских служащих, только с прямым им сочувствием, тогда как у кота Василия это сочувствие прикрыто иронией. При этом кипяток, вполне возможно, повар плеснул, не имея намерения обварить Шарика, но тот, как и Василий, видит в происшедшем злой умысел:

«У-у-у-у-у-гу-гуг-гуу! О, гляньте на меня, я погибаю.

Вьюга в подворотне ревет мне отходную, и я вою с ней. Пропал я, пропал. Негодяй в грязном колпаке, повар столовой нормального питания служащих Центрального совета народного хозяйства плеснул кипятком и обварил мне левый бок Какая гадина, а еще пролетарий. Господи боже мой, как больно! До костей проело кипяточком. Я теперь вою, вою, да разве воем поможешь.

Чем я ему помешал? Неужели я обожру Совет народного хозяйства, если в помойке пороюсь? Жадная тварь! Вы гляньте когда-нибудь на его рожу: ведь он поперек себя шире. Вор с медной мордой. Ах, люди, люди. В полдень угостил меня колпак кипятком, а сейчас стемнело, часа четыре приблизительно пополудни, судя по тому, как луком пахнет из пожарной пречистенской команды. Пожарные ужинают кашей, как вам известно. Но это последнее дело, вроде грибов. Знакомые псы с Пречистенки, впрочем, рассказывали, будто бы на Неглинном в ресторане „бар“ жрут дежурное блюдо - грибы, соус пикан по 3 р. 75 к. порция. Это дело на любителя, все равно что калошу лизать… У-у-у-у-у…

Дворники из всех пролетариев самая гнусная мразь. Человечьи очистки, самая низшая категория. Повар попадается разный. Например, покойный Влас с Пречистенки. Скольким он жизнь спас. Потому что самое главное во время болезни перехватить кус. И вот, бывало, говорят старые псы, махнет Влас кость, а на ней с осьмушку мяса. Царство ему небесное за то, что был настоящая личность, барский повар графов Толстых, а не из Совета нормального питания. Что они там вытворяют в Нормальном питании, уму собачьему непостижимо. Ведь они же, мерзавцы, из вонючей солонины щи варят, а те, бедняги, ничего и не знают. Бегут, жрут, лакают.

Иная машинисточка получает по IX разряду четыре с половиной червонца, ну, правда, любовник ей фильдеперсовые чулочки подарит. Да ведь сколько за этот фильдеперс ей издевательств надо вынести. Ведь он ее не каким-нибудь обыкновенным способом, а подвергает французской любви. С… эти французы, между нами говоря. Хоть и лопают богато, и все с красным вином. Да… Прибежит машинисточка, ведь за 4,5 червонца в бар не пойдешь. Ей и на кинематограф не хватает, а кинематограф у женщины единственное утешение в жизни. Дрожит, морщится, а лопает… Подумать только: 40 копеек из двух блюд, а они, оба эти блюда, и пятиалтынного не стоят, потому что остальные 25 копеек завхоз уворовал. А ей разве такой стол нужен? У нее и верхушка правого легкого не в порядке, и женская болезнь на французской почве, на службе с нее вычли, тухлятиной в столовой накормили, вот она, вот она… Бежит в подворотню в любовниковых чулках. Ноги холодные, в живот дует, потому что шерсть на ней вроде моей, а штаны она носит холодные, одна кружевная видимость. Рвань для любовника. Надень-ка она фланелевые, попробуй, он и заорет: до чего ты неизящна! Надоела мне моя Матрена, намучился я с фланелевыми штанами, теперь пришло мое времечко. Я теперь председатель, и сколько ни накраду - все на женское тело, на раковые шейки, на абрау-дюрсо. Потому что наголодался я в молодости достаточно, будет с меня, а загробной жизни не существует.

Жаль мне ее, жаль! Но самого себя мне еще больше жаль. Не из эгоизма говорю, о нет, а потому что мы действительно не в равных условиях. Ей-то хоть дома тепло, ну а мне, а мне… Куда пойду? У-у-у-у-у!..

Куть, куть, куть! Шарик, а Шарик… Чего ты скулишь, бедняжка? Кто тебя обидел? Ух…

Ведьма сухая метель загремела воротами и помелом съездила по уху барышню. Юбчонку взбила до колен, обнажила кремовые чулочки и узкую полосочку плохо стиранного кружевного бельишка, задушила слова и замела пса».

У Булгакова вместо нищего чиновника, вынужденного ютиться чуть не в собачьей конуре, столь же нищая служащая-машинистка. Только они и оказываются способны на сострадание к несчастным животным.

И Шарик, и Василий Иванович подвергаются издевательствам со стороны «пролетариата». Над первым глумятся дворники и повара, над вторым - курьеры и сторожа. Но в конце концов оба находят добрых покровителей: Шарик - профессора Преображенского, а Василий Иванович, как ему казалось на первый взгляд, - семейство лавочника, который над ним не издевается, а кормит, в несбыточной надежде, что лентяй Василий Иванович будет ловить мышей. Однако герой Генслера в финале покидает своего благодетеля и дает ему уничижительную характеристику:

«Прости, сказал я ему, уходя, ты любезный человек, славный потомок древних варягов, с твоей древней славянской ленью и грязью, с твоим глинистым хлебом, с твоими ржавыми селедками, с твоей минеральной осетриной, с твоим каретным чухонским маслом, с твоими тухлыми яйцами, с твоими плутнями, обвешиванием и приписыванием, и наконец, твоей божбою, что твой гнилой товар - первый сорт. И расстаюсь я с тобой без сожаления. Если еще мне встретятся на долгом пути моей жизни подобные тебе экземпляры, то я убегу в леса. Лучше жить со зверями, чем с такими людьми. Прощай!»

Булгаковский же Шарик в финале повести по-настоящему счастлив: «…Мысли в голове у пса текли складные и теплые.

„Так свезло мне, так свезло, - думал он, задремывая, - просто неописуемо свезло. Утвердился я в этой квартире. Окончательно уверен я, что в моем происхождении нечисто. Тут не без водолаза. Потаскуха была моя бабушка, царство ей небесное, старушке. Правда, голову всю исполосовали зачем-то, но это до свадьбы заживет. Нам на это нечего смотреть“».

Рассмотрим образ Шарикова из повести "Собачье сердце". Булгаков в этом произведении не просто рассказывает о проведенном противоестественном эксперименте. Михаил Афанасьевич описывает новый тип человека, который появился отнюдь не в лаборатории ученого, а в советской действительности послереволюционных лет. Аллегорией этого типа выступает образ Шарикова в повести "Собачье сердце". Сюжетную основу произведения составляют взаимоотношения между крупным ученым и Шариковым, искусственно созданным из собаки человеком.

Оценка жизни псом Шариком

Первая часть этой повести строится во многом на внутреннем монологе бродячего полуголодного пса. Он оценивает уличную жизнь по-своему, дает характеристику характеров, нравов, быта Москвы времен нэпа со множеством чайных, магазинов, трактиров на Мясницкой с приказчиками, ненавидящими собак. Шарик способен ценить ласку и добро, сочувствовать. Он, как это ни странно, хорошо понимает социальное устройство новой страны. Шарик новоявленных хозяев жизни осуждает, а про Преображенского, старого интеллигента из Москвы, знает, что он не будет "пинать ногой" голодного пса.

Осуществление эксперимента Преображенского

В жизни этой собаки происходит счастливая, по ее мнению, случайность - ее забирает к себе в роскошную квартиру профессор. В ней есть все, даже несколько "лишних комнат". Однако пес профессору нужен не для забавы. Он хочет осуществить фантастический эксперимент: собака должна будет после пересадки некоторой части превратиться в человека. Если Фаустом, создающим в пробирке человека, становится Преображенский, то его вторым отцом, давшим Шарику свой гипофиз, является Чугункин Клим Петрович. Булгаков очень коротко дает характеристику этого человека. Его профессия - игра по трактирам на балалайке. Он плохо сложен, Печень в результате употребления алкоголя расширена. Чунугкин умер в пивной от удара ножом в сердце. Существо, появившееся после операции, унаследовало сущность своего второго отца. Шариков агрессивен, чванлив, нагл.

Полиграф Полиграфович Шариков

Михаил Афанасьевич создал яркий образ Шарикова в повести "Собачье сердце". Этот герой лишен представлений о культуре, о том, как следует вести себя с другими людьми. Через некоторое время назревает конфликт между творением и творцом, Полиграфом Полиграфовичем Шариковым, именующим себя "гомункулус", и Преображенским. Трагедия заключается в том, что "человек", едва выучившийся ходить, находит надежных союзников в своей жизни. Они подводят революционную теоретическую основу под все его поступки. Один из них - Швондер. Шариков узнает от этого героя о том, какие у него, пролетария, имеются привилегии по сравнению с Преображенским, профессором. Кроме того, он начинает понимать, что давший ему вторую жизнь ученый - классовый враг.

Поведение Шарикова

Дополним образ Шарикова в повести Булгакова "Собачье сердце" еще несколькими штрихами. Этот герой четко осознает главное кредо новоявленных хозяев жизни: воруй, грабь, растаскивай созданное другими, а главное - стремись к уравниловке. И пес, некогда благодарный Преображенскому, уже не хочет мириться с тем, что профессор поселился "один в семи комнатах". Шариков приносит бумагу, согласно которой ему следует выделить в квартире площадь в 16 кв. м. Полиграфу чужды мораль, стыд, совесть. Отсутствуют у него все другие кроме злобы, ненависти, подлости. Он распоясывается все больше и больше с каждым днем. Полиграф Полиграфович бесчинствует, ворует, пьет, пристает к женщинам. Таков образ Шарикова в повести "Собачье сердце".

Звездный час Полиграфа Полиграфовича Шарикова

Новая работа становится для Шарикова его звездным часом. Бывшая бездомная собака делает головокружительный прыжок. Она превращается в заведующего подотделом по очистке Москвы от бездомных животных. Неудивителен такой выбор Шариковым профессии: подобные им всегда хотят уничтожить своих же. Однако на достигнутом Полиграф не останавливается. Новые детали дополняют образ Шарикова в повести "Собачье сердце". Краткое описание дальнейших его деяний следующее.

История с машинисткой, обратное превращение

Шариков появляется через некоторое время в квартире Преображенского с молодой девушкой и говорит, что расписывается с ней. Это машинистка из его подотдела. Шариков заявляет, что нужно будет выселить Борменталя. В конце концов выясняется, что он эту девушку обманул, сочинил множество историй о себе. Последнее, что делает Шариков, доносит на Преображенского. Чародею-профессору из интересующей нас повести удается превратить человека обратно в собаку. Хорошо, что Преображенский осознал, что природа насилия над собой не терпит.

Шариковы в реальной жизни

В реальной жизни, увы, шариковы намного более живучи. Наглые, самоуверенные, не сомневающиеся в том, что им все дозволено, эти полуграмотные люмпены довели до глубокого кризиса нашу страну. Это не удивительно: насилие над ходом исторических событий, пренебрежение законами развития общества породить могло лишь Шариковых. Полиграф в повести превратился вновь в собаку. Но в жизни ему удалось пройти длинный и, как казалось ему и внушалось другим, славный путь. Он травил людей в 30-50-е годы, как по роду службы когда-то бездомных животных. Он пронес через всю свою жизнь подозрительность и собачью злость, заменив ими собачью верность, ставшую ненужной. Этот герой, вступив в разумную жизнь, так и остался на уровне инстинктов. И он хотел изменить страну, мир, вселенную для того, чтобы было проще удовлетворить эти звериные инстинкты. Все эти идеи проводит в создавший образ Шарикова в повести "Собачье сердце".

Человек или животное: что отличает шариковых от других людей?

Шариков гордится низким происхождением, своей необразованностью. Вообще, он гордится всем низким, что есть в нем, поскольку лишь это высоко его поднимает над теми, кто выделяется разумом, духом. Подобных Преображенскому людей нужно втоптать в грязь для того, чтобы Шариков мог возвыситься над ними. Шариковы внешне не отличаются ничем от других людей, однако нелюдская их сущность выжидает подходящего момента. Когда он наступает, такие существа превращаются в монстров, ждущих первой возможности для того, чтобы ухватить свою добычу. Таково их истинное лицо. Шариковы готовы предать своих. У них все святое и высокое превращается в свою противоположность, когда они прикасаются к нему. Страшнее всего, что таким людям удалось добиться немалой власти. Придя к ней, нелюдь стремится всех вокруг расчеловечить, чтобы легче стало управлять стадом. Все человеческие чувства у них вытесняет

Шариковы сегодня

Нельзя не обратиться к современности, анализируя образ Шарикова в повести "Собачье сердце". Краткое сочинение по произведению должно содержать в заключительной части несколько слов о сегодняшних шариковых. Дело в том, что после революции в нашей стране созданы были все условия для того, чтобы возникло большое количество подобных людей. Очень способствует этому тоталитарная система. Они проникли во все области общественной жизни, живут они и сейчас среди нас. Шариковы способны существовать, несмотря ни на что. Главная угроза человечеству сегодня - собачье сердце вместе с человеческим разумом. Поэтому написанная в начале прошлого века повесть и в наши дни остается актуальной. Она является предупреждением будущим поколениям. Кажется порой, что Россия за это время стала другой. Но образ мышления, стереотипы, ни за 10, ни за 20 лет не изменятся. Не одно поколение сменится, прежде чем из нашей жизни исчезнут шариковы, а люди станут другими, лишенными звериных инстинктов.

Итак, мы рассмотрели образ Шарикова в повести "Собачье сердце". Краткое содержание произведения поможет вам поближе познакомиться с этим героем. А прочитав оригинал повести, вы откроете для себя некоторые детали этого образа, опущенные нами. Образ Шарикова в повести М.А. Булгакова "Собачье сердце" - большое художественное достижение Михаила Афанасьевича, как и все произведение в целом.

Полиграф Полиграфович Шариков - однозначно отрицательный персонаж повести Михаила Булгакова «Собачье сердце», объединяющей вместе сразу три жанра: фантастика, сатира и антиутопия.

Раньше он был обычной бездомной собакой Шариком, но после смелого эксперимента, проведенного талантливым хирургом профессором Преображенским и его помощником доктором Борменталем, он становится человеком. Придумав себе новое имя и даже обзаведясь паспортом, Шариков начинает новую жизнь и раздувает пожар классовой борьбы со своим создателем, претендуя на его жилплощадь и всячески «качая» свои права.

Характеристика главного героя

Полиграф Полиграфович - необычное и уникальное существо, появившееся в результате пересадки гипофиза и семенных желез от человеческого донора к собаке. Случайным донором стал балалаечник, вор-рецедивист и тунеядец Клим Чугункин. Накануне операции его убивают ножом в сердце в пьяной драке и профессор, проводящий исследования в сфере омоложения человеческого организма, пользуется его органами в научных целях. Однако пересадка гипофиза не дает эффекта омоложения, а приводит к очеловечиванию бывшей собаки и её превращению в Шарикова всего за несколько недель.

(Владимир Толоконников в роли Полиграфа Полиграфовича Шарикова, х/ф "Собачье сердце", СССР 1988 )

Внешность нового «человека» получилась довольно неприятная и можно сказать отталкивающая: невысокий рост, жесткие и растущие как кусты на выкорчеванном поле волосы, лицо почти полностью покрытое пухом, низкий лоб, густые брови. От бывшего Шарика, который был самым обычным дворовым псом, потрепанным жизнью и людьми, готовым на все ради вкусно пахнущего кусочка колбасы, но с верным и добрым собачьим сердцем, у нового Шарикова остается только врожденная ненависть к кошкам, что и повлияло на его выбор будущей профессии - заведующий отделом очистки города Москвы от бродячих животных (от котов в том числе). Зато наследственность Клима Чугункина проявилась в полной мере: тут тебе и безудержное пьянство, и наглость, и хамство, вопиющая дикость и аморальность, и наконец точный и верный «нюх» на классового врага, которым оказался его создатель профессор Преображенский.

Шариков всем нагло заявляет что он простой труженик и пролетариат, борется за свои права и требует к себе уважительного отношения. Он придумывает себе имя, решает получить паспорт, чтобы окончательно узаконить в обществе свою личность, устраивается на роботу ловцом бродячих кошек и даже решает жениться. Став как он думает полноценным членом общества, он считает себя вправе тиранить своих классовых врагов Борменталя и Преображенского, нагло претендует на часть жилплощади, чтобы устроить свою личную жизнь, с помощью Швондера стряпает на профессора лживый донос и угрожает ему револьвером. Выдающийся хирург и светило с мировым именем, потерпев полное фиаско в своем эксперименте и неудачу в воспитании получившегося человекоподобного монстра Шарикова, идет на осознанное преступление - усыпляет его и с помощью очередной операции превращает обратно в собаку.

Образ героя в произведении

Образ Шарикова был создан Булгаковым как реакция на происходящие в то время (20-30-е годы XX века) события, приход к власти большевиков и его отношение к пролетариату как к строителям новой жизни. Впечатляющий образ Шарикова дает читателям понятное описание очень опасного социального явления, которое зародилась в послереволюционной России. Очень часто такие страшные люди как Шариков получали власть в свои руки, что приводило к ужасающим последствиям, разрухе и уничтожению всего самого лучшего, что создавалось веками.

То что нормальные интеллигентные люди (такие, как Борменталь и Преображенский) считали дикостью и аморальностью, в обществе того времени считалась нормой: жить за чужой счет, доносить на всех и вся, относиться с презрением к умным и интеллигентным людям и т.д. Не зря же «редкостную мразь» Шарикова профессор все же пытается переделать и воспитать, тогда же как новая власть принимает его таким какой он есть, всячески поддерживает и считает полноценным членом общества. То есть для них он вполне нормальный человек, совсем невыпадающий за рамки обычного поведения.

В повести Преображенский, понявший свою ошибку вмешательства в дела природы, успевает все исправить и уничтожить свое страшное творение. Однако в жизни все намного сложнее и запутаннее, невозможно сделать общество лучше и чище с помощью революционных насильственных методов, такая попытка заранее обречена на провал, и это доказывает сама история.

Из обыкновенного пса-дворняги формируется невежественный и опасный хам Шариков, наследующий от Клима Чугункина (донора) не только гипофиз, но и несимпатичную наружность, дурные привычки и склонность к алкоголизму. Автор показывает, как постепенно, «обработанный» председателем домкома Швондером, Полиграф Полиграфович (такое имя он выбрал себе) все больше требований предъявляет к профессору Преображевскому, становится угрозой для всего дома.

Первые слова, которые произносит человеко-пес — это вульгарная ругань и лексикон кабака. Став человеком, он следует привычкам и вкусам трижды судимого завсегдатая пивных Клима Чугункина играет на балалайке, одевается с вопиющей безвкусицей («ядовито-небесного цвета» галстук, лаковые штиблеты с белыми гетрами). Возможно, Шариков так и остался бы в рамках дурных привычек, не представляя особой опасности, если бы не Швондер. Поддерживаемый председателем домкома, Полиграф Полиграфевич начинает предъявлять непомерные требования. На справедливые замечания он огрызается: «Что-то вы меня, папаша, больно утесняете». Шариков причисляет себя к трудовому элементу. Театр для него — это «контрреволюция одна». Эскалация безобразий, учиняемых Шариковым, растет. Он уже требует, чтобы его называли по имени и отчеству, приносит из жилтоварищества бумаги на жилплощадь в шестнадцать аршин, на эту жилплощадь Приводит подозрительных личностей, оказавшихся воришками, а затем и невесту. Терпение Преображенского и Борменталя иссякает, но как только Шариков почувствовал угрозу, он становится опасным. Пропав на несколько дней, он появляется в новом виде. «На нем была кожаная куртка с чужого плеча», В бумаге; которую Шариков предъявил профессору, значилось, что он «состоит заведующим подотделом очистки города Москвы от бродячих животных (котов и прочее) в отделе МКХ». Надев кожаную куртку, Шариков обретает себя «по специальности», он ощутил власть и грубо ею пользуется. Вдохновленный Швондером, он сочиняет донос на профессора и его ассистента, обзаводится револьвером и направляет его в конечном итоге на Борменталя, подписав себе смертный приговор. Перенеся обратную операцию, пес, конечно же, ничего не помнит и вполне доволен своей судьбой.

Эксперимент не удался, сам профессор понимает, что в своих научных поисках зашел слишком далеко. Научный интерес не оправдывает чудовищных результатов, полученных в состязании с Творцом. Обращает на себя внимание сцена самой операции: Булгаков усиливает натурализм и физиологичность описания, вызывая чувство отвращения к происходящему. В азарте и волнении «творцы» новой человеческой единицы сами теряют человеческие качества.

Понятно, почему Булгакова волновала тогда проблема подобных научных творений: на его глазах совершался более чудовищный по своим масштабам и результатам социальный эксперимент, задуманный и осуществленный политическими авантюристами — революция и ее последствия. Создавался новый тип человека — гомо советикус, в котором писатель-сатирик увидел прежде всего Шарикова.