Творчество Максима Горького удивительно и самобытно, как судьба самого писателя. Его произведения глубоки и сильны в смысловом и философском плане. Анализ рассказа Максима Горького “Макар Чудра” поможет учащимся 8 класса подготовиться к урокам литературы, а также будет полезен при написании творческих и тестовых работ. После прочтения школьниками текста “Макар Чудра”, анализ произведения может быть затруднен отсутствием специфических знаний, поэтому профессиональный подробный разбор произведения по плану, который представлен в нашей статье, будет очень полезен.

Краткий анализ

История создания – рассказ написан и опубликован в Тифлисе благодаря другу М. Горького Александру Калюжному, который заставил поверить автора в его талант и способности. Это первое опубликованное произведение автора.

Год написания – 1892.

Тема – смысл жизни, любовь, воля, ценность свободы, сила характера.

Жанр – рассказ.

Направление – романтизм.

История создания

В “Макаре Чудра” анализ будет неполным без предыстории создания.

В 1891 году Алексей Пешков, пишущий под псевдонимом Максим Горький, отправился в странствия “по Руси” из Нижнего Новгорода до Крыма и Кавказа. Впечатления, собранные в этом путешествии, стали основой многих произведений Максима Горького. В 1892 году в Тифлисе он пишет рассказ “Макар Чудра” и с помощью своего друга Александра Калюжного публикует его в местной газете “Кавказ”.

Именно с этого периода за ним закрепляется придуманный самим автором литературный псевдоним (Максим – в честь своего отца, Горький – намёк на судьбу народа и самого писателя, на горькую правду его творчества). Роль революционера Калюжного в творческой судьбе Горького особенна. Он настоятельно рекомендовал начинающему писателю записывать свои воспоминания и рассказы, убеждал своего товарища в его в таланте и особом художественном видении мира.

Уже в зрелом возрасте Горький писал в письме к Калюжному о том, что именно он сыграл решающую роль в творческой судьбе писателя. Критика приняла первые романтические произведения достаточно ровно, многие сумели рассмотреть в начинающем писателе огромный потенциал, особый стиль и оказались правы.

Тема

Свобода, внутренняя и физическая, характер и человеческая воля, предел гордости и честолюбия, любовь и её сила – вот проблемы , которые затрагивает автор в рассказе.

Романтическая направленность произведения определяет его содержание и стиль. Столкновение двух идеальных персонажей, как схватка двух стихий, невозможно без ужасающих последствий. Любовь, которая настигла главных героев были-легенды, настолько всепоглощающая, что её земное существование невозможно – она даёт шанс героям соединиться на небесах. Слишком горячи, своенравны, свободолюбивы влюблённые, чтобы променять свою жизнь на покой и семью.

Любовь в проблематике рассказа занимает второе место после свободы. Она воспринимается главными героями скорее как проклятие, чем как дар. Они признают её силу, но не хотят мириться с сердцем, гордость и желание быть независимым побеждает в каждом из молодых людей. Если не рассматривать историю, рассказанную цыганом, как аллегорию, то отношения влюблённых напоминают грубую и непримиримую схватку, глупую игру с гордостью и достоинством, чем романтические чувства.

Для Зобара и Радды любовь – тяжкий груз, от которого они могут избавится только ценой собственной жизни. Такой единственно возможный финал очень характерен для романтических произведений.

Композиция

Особенностью композиции рассказа является его построение “рассказ в рассказе” (а если точнее – легенда в рассказе). Присутствие явного рассказчика даёт возможность автору высказывать и обрамлять философскими размышлениями основное повествование. Экспозиция рассказа – рассуждение 58-летнего цыгана Макара Чудры о жизни и её смысле, о женщинах и любви, о свободе и её понимании людьми.

Именно его рассказ и образ моря окольцовывает главное повествование. В начале рассказа мы видим описание свободной стихии, и в конце, когда Чудра заканчивает легенду, морская стихия снова всплывает в описании, как символ свободы. Немыслимая история любви, проникнутая романтизмом, из уст мудрого персонажа звучит правдиво и в то же время нереально. Образы, которые рисует рассказчик идеализированы: красота Радды, талант и умения Зобара, его натура и характер. Легенда в повествовании цыгана – как доказательство его философии жизни. Красивые фразы, трогающие за душу пусты без жизненных подтверждений, она является самым важным компонентом композиции.

Своеобразный колорит рассказу придаёт речь цыгана, его обращения к собеседнику “орёл” и манера говорить “с высоты” своего опыта. Мудрые слова вложил автор в завязку произведения, именно там содержится основная мысль рассказа: человек сам – жизнь, он волен и свободен выбирать. Вывод очевиден: чтобы быть счастливым нужно двигаться, не стоять на месте, не учить других, не оглядываться на людей.

Главные герои

Жанр

Жанр романтического рассказа у Горького, как у любого мастера слова, особенный. Произведение живёт за счёт рассказа – речи повествователя – Макара Чудры. Он, несомненно, отражает взгляды на жизнь самого автора.

Невозможно представить творчество Горького без его яркого философского пафоса, мудрости и связи с простым народом. Язык рассказа удивительно сочный, мелодичный и поэтичный. Красочные выразительные сравнения, олицетворения и метафоры делают повествование похожим на сказку или легенду, придают ему особый колорит.

Речь цыгана проста, лаконична и удивительно масштабна по своей содержательности, её хочется слушать и слушать, не перебивая. Взгляд на жизнь свободного народа не совпадает с мировоззрением среднестатистического человека, но он так романтически идеален и так притягателен, что заставляет внимать каждому слову рассказчика. Ранним романтическим произведениям Горького свойственен пафос свободы, гиперболизация, превосходства человека над всем существующим.

Тест по произведению

Рейтинг анализа

Средняя оценка: 4.1 . Всего получено оценок: 239.

С моря дул влажный, холодный ветер, разнося по степи задумчивую мелодию плеска набегавшей на берег волны и шелеста прибрежных кустов. Изредка его порывы приносили с собой сморщенные, желтые листья и бросали их в костер, раздувая пламя; окружавшая нас мгла осенней ночи вздрагивала и, пугливо отодвигаясь, открывала на миг слева — безграничную степь, справа — бесконечное море и прямо против меня — фигуру Макара Чудры, старого цыгана,— он сторожил коней своего табора, раскинутого шагах в пятидесяти от нас. Не обращая внимания на то, что холодные волны ветра, распахнув чекмень, обнажили его волосатую грудь и безжалостно бьют ее, он полулежал в красивой, сильной позе, лицом ко мне, методически потягивал из своей громадной трубки, выпускал изо рта и носа густые клубы дыма и, неподвижно уставив глаза куда-то через мою голову в мертво́ молчавшую темноту степи, разговаривал со мной, не умолкая и не делая ни одного движения к защите от резких ударов ветра. — Так ты ходишь? Это хорошо! Ты славную долю выбрал себе, сокол. Так и надо: ходи и смотри, насмотрелся, ляг и умирай — вот и все! — Жизнь? Иные люди? — продолжал он, скептически выслушав мое возражение на его «так и надо».— Эге! А тебе что до этого? Разве ты сам — не жизнь? Другие люди живут без тебя и проживут без тебя. Разве ты думаешь, что ты кому-то нужен? Ты не хлеб, не палка, и не нужно тебя никому. — Учиться и учить, говоришь ты? А ты можешь научиться сделать людей счастливыми? Нет, не можешь. Ты поседей сначала, да и говори, что надо учить. Чему учить? Всякий знает, что ему нужно. Которые умнее, те берут что есть, которые поглупее — те ничего не получают, и всякий сам учится... — Смешные они, те твои люди. Сбились в кучу и давят друг друга, а места на земле вон сколько,— он широко повел рукой на степь.— И всё работают. Зачем? Кому? Никто не знает. Видишь, как человек пашет, и думаешь: вот он по капле с потом силы свои источит на землю, а потом ляжет в нее и сгниет в ней. Ничего по нем не останется, ничего он не видит с своего поля и умирает, как родился,— дураком. — Что ж,— он родился затем, что ли, чтоб поковырять землю, да и умереть, не успев даже могилы самому себе выковырять? Ведома ему воля? Ширь степная понятна? Говор морской волны веселит ему сердце? Он раб — как только родился, всю жизнь раб, и все тут! Что он с собой может сделать? Только удавиться, коли поумнеет немного. — А я, вот смотри, в пятьдесят восемь лет столько видел, что коли написать все это на бумаге, так в тысячу таких торб, как у тебя, не положишь. А ну-ка, скажи, в каких краях я не был? И не скажешь. Ты и не знаешь таких краев, где я бывал. Так нужно жить: иди, иди — и все тут. Долго не стой на одном месте — чего в нем? Вон как день и ночь бегают, гоняясь друг за другом, вокруг земли, так и ты бегай от дум про жизнь, чтоб не разлюбить ее. А задумаешься — разлюбишь жизнь, это всегда так бывает. И со мной это было. Эге! Было, сокол. — В тюрьме я сидел, в Галичине. «Зачем живу на свете?» — помыслил я со скуки,— скучно в тюрьме, сокол, э, как скучно! — и взяла меня тоска за сердце, как посмотрел я из окна на поле, взяла и сжала его клещами. Кто скажет, зачем он живет? Никто не скажет, сокол! И спрашивать себя про это не надо. Живи, и все тут. И похаживай да посматривай кругом себя, вот и тоска не возьмет никогда. Я тогда чуть не удавился поясом, вот как! — Хе! Говорил я с одним человеком. Строгий человек, из ваших, русских. Нужно, говорит он, жить не так, как ты сам хочешь, а так, как сказано в божьем слове. Богу покоряйся, и он даст тебе все, что попросишь у него. А сам он весь в дырьях, рваный. Я и сказал ему, чтобы он себе новую одежду попросил у бога. Рассердился он и прогнал меня, ругаясь. А до того говорил, что надо прощать людей и любить их. Вот бы и простил мне, коли моя речь обидела его милость. Тоже — учитель! Учат они меньше есть, а сами едят по десять раз в сутки. Он плюнул в костер и замолчал, снова набивая трубку. Ветер выл жалобно и тихо, во тьме ржали кони, из табора плыла нежная и страстная песня-думка. Это пела красавица Нонка, дочь Макара. Я знал ее голос густого, грудного тембра, всегда как-то странно, недовольно и требовательно звучавший — пела ли она песню, говорила ли «здравствуй». На ее смуглом, матовом лице замерла надменность царицы, а в подернутых какой-то тенью темно-карих глазах сверкало сознание неотразимости ее красоты и презрение ко всему, что не она сама. Макар подал мне трубку. — Кури! Хорошо поет девка? То-то! Хотел бы, чтоб такая тебя полюбила? Нет? Хорошо! Так и надо — не верь девкам и держись от них дальше. Девке целоваться лучше и приятней, чем мне трубку курить, а поцеловал ее — и умерла воля в твоем сердце. Привяжет она тебя к себе чем-то, чего не видно, а порвать — нельзя, и отдашь ты ей всю душу. Верно! Берегись девок! Лгут всегда! Люблю, говорит, больше всего на свете, а ну-ка, уколи ее булавкой, она разорвет тебе сердце. Знаю я! Эге, сколько я знаю! Ну, сокол, хочешь, скажу одну быль? А ты ее запомни и, как запомнишь,— век свой будешь свободной птицей. «Был на свете Зобар, молодой цыган, Лойко Зобар. Вся Венгрия, и Чехия, и Славония, и все, что кругом моря, знало его,— удалый был малый! Не было по тем краям деревни, в которой бы пяток-другой жителей не давал богу клятвы убить Лойко, а он себе жил, и уж коли ему понравился конь, так хоть полк солдат поставь сторожить того коня — все равно Зобар на нем гарцевать станет! Эге! разве он кого боялся? Да приди к нему сатана со всей своей свитой, так он бы, коли б не пустил в него ножа, то наверно бы крепко поругался, а что чертям подарил бы по пинку в рыла́ — это уж как раз! И все таборы его знали или слыхали о нем. Он любил только коней и ничего больше, и то недолго — поездит, да и продаст, а деньги, кто хочет, тот и возьми. У него не было заветного — нужно тебе его сердце, он сам бы вырвал его из груди, да тебе и отдал, только бы тебе от того хорошо было. Вот он какой был, сокол! Наш табор кочевал в то время по Буковине,— это годов десять назад тому. Раз — ночью весенней — сидим мы: я, Данило солдат, что с Кошутом воевал вместе, и Нур старый, и все другие, и Радда, Данилова дочка. Ты Нонку мою знаешь? Царица-девка! Ну, а Радду с ней равнять нельзя — много чести Нонке! О ней, этой Радде, словами и не скажешь ничего. Может быть, ее красоту можно бы на скрипке сыграть, да и то тому, кто эту скрипку, как свою душу, знает. Много посушила она сердец молодецких, ого, много! На Мораве один магнат, старый, чубатый, увидал ее и остолбенел. Сидит на коне и смотрит, дрожа, как в огневице. Красив он был, как черт в праздник, жупан шит золотом, на боку сабля, как молния сверкает, чуть конь ногой топнет, вся эта сабля в камнях драгоценных, и голубой бархат на шапке, точно неба кусок,— важный был господарь старый! Смотрел, смотрел, да и говорит Радде: «Гей! Поцелуй, кошель денег дам». А та отвернулась в сторону, да и только! «Прости, коли обидел, взгляни хоть поласковей»,— сразу сбавил спеси старый магнат и бросил к ее ногам кошель — большой кошель, брат! А она его будто невзначай пнула ногой в грязь, да и все тут. — Эх, девка! — охнул он, да и плетью по коню — только пыль взвилась тучей. А на другой день снова явился. «Кто ее отец?» — громом гремит по табору. Данило вышел. «Продай дочь, что хочешь возьми!» А Данило и скажи ему: «Это только паны продают все, от своих свиней до своей совести, а я с Кошутом воевал и ничем не торгую!» Взревел было тот, да и за саблю, но кто-то из нас сунул зажженный трут в ухо коню, он и унес молодца. А мы снялись, да и пошли. День идем и два, смотрим — догнал! «Гей вы, говорит, перед богом и вами совесть моя чиста, отдайте девку в жены мне: все поделю с вами, богат я сильно!» Горит весь и, как ковыль под ветром, качается в седле. Мы задумались. — А ну-ка, дочь, говори! — сказал себе в усы Данило. — Кабы орлица к ворону в гнездо по своей воле вошла, чем бы она стала? — спросила нас Радда. Засмеялся Данило, и все мы с ним. — Славно, дочка! Слышал, господарь? Не идет дело! Голубок ищи — те податливей.— И пошли мы вперед. А тот господарь схватил шапку, бросил ее оземь и поскакал так, что земля задрожала. Вот она какова была Радда, сокол! Да! Так вот раз ночью сидим мы и слышим — музыка плывет по степи. Хорошая музыка! Кровь загоралась в жилах от нее, и звала она куда-то. Всем нам, мы чуяли, от той музыки захотелось чего-то такого, после чего бы и жить уж не нужно было, или, коли жить, так — царями над всей землей, сокол! Вот из темноты вырезался конь, а на нем человек сидит и играет, подъезжая к нам. Остановился у костра, перестал играть, улыбаясь, смотрит на нас. — Эге, Зобар, да это ты! — крикнул ему Данило радостно. Так вот он, Лойко Зобар! Усы легли на плечи и смешались с кудрями, очи, как ясные звезды, горят, а улыбка — целое солнце, ей-богу! Точно его ковали из одного куска железа вместе с конем. Стоит весь, как в крови, в огне костра и сверкает зубами, смеясь! Будь я проклят, коли я его не любил уже, как себя, раньше, чем он мне слово сказал или просто заметил, что и я тоже живу на белом свете! Вот, сокол, какие люди бывают! Взглянет он тебе в очи и полонит твою душу, и ничуть тебе это не стыдно, а еще и гордо для тебя. С таким человеком ты и сам лучше становишься. Мало, друг, таких людей! Ну, так и ладно, коли мало. Много хорошего было бы на свете, так его и за хорошее не считали бы. Так-то! А слушай-ка дальше. Радда и говорит: «Хорошо ты, Лойко, играешь! Кто это сделал тебе скрипку такую звонкую и чуткую?» А тот смеется: «Я сам делал! И сделал ее не из дерева, а из груди молодой девушки, которую любил крепко, а струны из ее сердца мною свиты. Врет еще немного скрипка, ну, да я умею смычок в руках держать!» Известно, наш брат старается сразу затуманить девке очи, чтоб они не зажгли его сердце, а сами подернулись бы по тебе грустью, вот и Лойко тож. Но — не на ту напал. Радда отвернулась в сторону и, зевнув, сказала: «А еще говорили, что Зобар умен и ловок,— вот лгут люди!» — и пошла прочь. — Эге, красавица, у тебя остры зубы! — сверкнул очами Лойко, слезая с коня.— Здравствуйте, браты! Вот и я к вам! — Просим гостя! — сказал Данило в ответ ему. Поцеловались, поговорили и легли спать... Крепко спали. А наутро, глядим, у Зобара голова повязана тряпкой. Что это? А это конь зашиб его копытом сонного. Э, э, э! Поняли мы, кто этот конь, и улыбнулись в усы, и Данило улыбнулся. Что ж, разве Лойко не стоил Радды? Ну, уж нет! Девка как ни хороша, да у ней душа узка и мелка, и хоть ты пуд золота повесь ей на шею, все равно, лучше того, какова она есть, не быть ей. А, ну ладно! Живем мы да живем на том месте, дела у нас о ту пору хорошие были, и Зобар с нами. Это был товарищ! И мудр, как старик, и сведущ во всем, и грамоту русскую и мадьярскую понимал. Бывало, пойдет говорить — век бы не спал, слушал его! А играет — убей меня гром, коли на свете еще кто-нибудь так играл! Проведет, бывало, по струнам смычком — и вздрогнет у тебя сердце, проведет еще раз — и замрет оно, слушая, а он играет и улыбается. И плакать и смеяться хотелось в одно время, слушая его. Вот тебе сейчас кто-то стонет горько, просит помощи и режет тебе грудь, как ножом. А вот степь говорит небу сказки, печальные сказки. Плачет девушка, провожая добра молодца! Добрый молодец кличет девицу в степь. И вдруг — гей! Громом гремит вольная, живая песня, и само солнце, того и гляди, затанцует по небу под ту песню! Вот как, сокол! Каждая жила в твоем теле понимала ту песню, и весь ты становился рабом ее. И коли бы тогда крикнул Лойко: «В ножи, товарищи!» — то и пошли бы мы все в ножи, с кем указал бы он. Все он мог сделать с человеком, и все любили его, крепко любили, только Радда одна не смотрит на парня; и ладно, коли бы только это, а то еще и подсмеивается над ним. Крепко она задела за сердце Зобара, то-то крепко! Зубами скрипит, дергая себя за ус, Лойко, очи темнее бездны смотрят, а порой в них такое сверкает, что за душу страшно становится. Уйдет ночью далеко в степь Лойко, и плачет до утра его скрипка, плачет, хоронит Зобарову волю. А мы лежим да слушаем и думаем: как быть? И знаем, что, коли два камня друг на друга катятся, становиться между ними нельзя — изувечат. Так и шло дело. Вот сидели мы, все в сборе, и говорили о делах. Скучно стало. Данило и просит Лойко: «Спой, Зобар, песенку, повесели душу!» Тот повел оком на Радду, что неподалеку от него лежала кверху лицом, глядя в небо, и ударил по струнам. Так и заговорила скрипка, точно это и вправду девичье сердце было! И запел Лойко:

Гей-гей! В груди горит огонь,
А степь так широка!
Как ветер, быстр мой борзый конь,
Тверда моя рука!

Повернула голову Радда и, привстав, усмехнулась в очи певуну. Вспыхнул, как заря, он.

Гей, гоп-гей! Ну, товарищ мой!
Поскачем, что ль, вперед?!
Одета степь суровой мглой,
А там рассвет нас ждет!
Гей-гей! Летим и встретим день.
Взвивайся в вышину!
Да только гривой не задень
Красавицу луну!

Вот пел! Никто уж так не поет теперь! А Радда и говорит, точно воду цедит: — Ты бы не залетал так высоко, Лойко, неравно упадешь, да — в лужу носом, усы запачкаешь, смотри.— Зверем посмотрел на нее Лойко, а ничего не сказал — стерпел парень и поет себе:

Гей-гоп! Вдруг день придет сюда,
А мы с тобою спим.
Эй, гей! Ведь мы с тобой тогда
В огне стыда сгорим!

— Это песня! — сказал Данило.— Никогда не слыхал! такой песни; пусть из меня сатана себе трубку сделает, коли вру я! Старый Нур и усами поводил, и плечами пожимал, и всем нам по душе была удалая Зобарова песня! Только Радде не понравилась. — Вот так однажды комар гудел, орлиный клекот передразнивая,— сказала она, точно снегом в нас кинула. — Может быть, ты, Радда, кнута хочешь? — потянулся Данило к ней, а Зобар бросил наземь шапку, да и говорит, весь черный, как земля: — Стой, Данило! Горячему коню — стальные удила! Отдай мне дочку в жены! — Вот сказал речь! — усмехнулся Данило.— Да возьми, коли можешь! — Добро! — молвил Лойко и говорит Радде: — Ну, девушка, послушай меня немного, да не кичись! Много я вашей сестры видел, эге, много! А ни одна не тронула моего сердца так, как ты. Эх, Радда, полонила ты мою душу! Ну что ж? Чему быть, так то и будет, и... нет такого коня, на котором от самого себя ускакать можно б было!.. Беру тебя в жены перед богом, своей честью, твоим отцом и всеми этими людьми. Но смотри, воле моей не перечь — я свободный человек и буду жить так, как я хочу! — И подошел к ней, стиснув зубы, сверкая глазами. Смотрим мы, протянул он ей руку,— вот, думаем, и надела узду на степного коня Радда! Вдруг видим, взмахнул он руками и оземь затылком — грох!.. Что за диво? Точно пуля ударила в сердце малого. А это Радда захлестнула ему ременное кнутовище за ноги, да и дернула к себе,— вот отчего упал Лойко. И снова уж лежит девка не шевелясь, да усмехается молча. Мы смотрим, что будет, а Лойко сидит на земле и сжал руками голову, точно боится, что она у него лопнет. А потом встал тихо, да и пошел в степь, ни на кого не глядя. Нур шепнул мне: «Смотри за ним!» И пополз я за Зобаром по степи в темноте ночной. Так-то, сокол!» Макар выколотил пепел из трубки и снова стал набивать ее. Я закутался плотнее в шинель и, лежа, смотрел на его старое лицо, черное от загара и ветра. Он, сурово и строго качая головой, что-то шептал про себя; седые усы шевелились, и ветер трепал ему волосы на голове. Он был похож на старый дуб, обожженный молнией, но все еще мощный, крепкий и гордый своей силой. Море шепталось по-прежнему с берегом, и ветер все так же носил его шепот по степи. Нонка уже не пела, а собравшиеся на небе тучи сделали осеннюю ночь еще темней. «Шел Лойко нога за ногу, повеся голову и опустив руки, как плети, и, придя в балку к ручью, сел на камень и охнул. Так охнул, что у меня сердце кровью облилось от жалости, но все ж не подошел к нему. Словом горю не поможешь — верно?! То-то! Час он сидит, другой сидит и третий не шелохнется — сидит. И я лежу неподалеку. Ночь светлая, месяц серебром всю степь залил, и далеко все видно. Вдруг вижу: от табора спешно Радда идет. Весело мне стало! «Эх, важно! — думаю,— удалая девка Радда!» Вот она подошла к нему, он и не слышит. Положила ему руку на плечо; вздрогнул Лойко, разжал руки и поднял голову. И как вскочит, да за нож! Ух, порежет девку, вижу я, и уж хотел, крикнув до табора, побежать к ним, вдруг слышу: — Брось! Голову разобью! — Смотрю: у Радды в руке пистоль, и она в лоб Зобару целит. Вот сатана девка! А ну, думаю, они теперь равны по силе, что будет дальше! — Слушай! — Радда заткнула за пояс пистоль и говорит Зобару: — Я не убить тебя пришла, а мириться, бросай нож! — Тот бросил и хмуро смотрит ей в очи. Дивно это было, брат! Стоят два человека и зверями смотрят друг на друга, а оба такие хорошие, удалые люди. Смотрит на них ясный месяц да я — и все тут. — Ну, слушай меня, Лойко: я тебя люблю! — говорит Радда. Тот только плечами повел, точно связанный по рукам и ногам. — Видала я молодцов, а ты удалей и краше их душой и лицом. Каждый из них усы себе бы сбрил — моргни я ему глазом, все они пали бы мне в ноги, захоти я того. Но что толку? Они и так не больно-то удалы, а я бы их всех обабила. Мало осталось на свете удалых цыган, мало, Лойко. Никогда я никого не любила, Лойко, а тебя люблю. А еще я люблю волю! Волю-то, Лойко, я люблю больше, чем тебя. А без тебя мне не жить, как не жить и тебе без меня. Так вот я хочу, чтобы ты был моим и душой и телом, слышишь? — Тот усмехнулся. — Слышу! Весело сердцу слушать твою речь! Ну-ка, скажи еще! — А еще вот что, Лойко: все равно, как ты ни вертись, я тебя одолею, моим будешь. Так не теряй же даром времени — впереди тебя ждут мои поцелуи да ласки... крепко целовать я тебя буду, Лойко! Под поцелуй мой забудешь ты свою удалую жизнь... и живые песни твои, что так радуют молодцов-цыган, не зазвучат по степям больше — петь ты будешь любовные, нежные песни мне, Радде... Так не теряй даром времени,— сказала я это, значит, ты завтра покоришься мне как старшему товарищу юнаку. Поклонишься мне в ноги перед всем табором и поцелуешь правую руку мою — и тогда я буду твоей женой. Вот чего захотела чертова девка! Этого и слыхом не слыхано было; только в старину у черногорцев так было, говорили старики, а у цыган — никогда! Ну-ка, сокол, выдумай что ни то посмешнее? Год поломаешь голову, не выдумаешь! Прянул в сторону Лойко и крикнул на всю степь, как раненный в грудь. Дрогнула Радда, но не выдала себя. — Ну, так прощай до завтра, а завтра ты сделаешь, что я велела тебе. Слышишь, Лойко! — Слышу! Сделаю,— застонал Зобар и протянул к ней руки. Она и не оглянулась на него, а он зашатался, как сломанное ветром дерево, и пал на землю, рыдая и смеясь. Вот как замаяла молодца проклятая Радда. Насилу я привел его в себя. Эхе! Какому дьяволу нужно, чтобы люди горе горевали? Кто это любит слушать, как стонет, разрываясь от горя, человеческое сердце? Вот и думай тут!.. Воротился я в табор и рассказал о всем старикам. Подумали и решили подождать да посмотреть — что будет из этого. А было вот что. Когда собрались все мы вечером вокруг костра, пришел и Лойко. Был он смутен и похудел за ночь страшно, глаза ввалились; он опустил их и, не подымая, сказал нам: — Вот какое дело, товарищи: смотрел в свое сердце этой ночью и не нашел места в нем старой вольной жизни моей. Радда там живет только — и все тут! Вот она, красавица Радда, улыбается, как царица! Она любит свою волю больше меня, а я ее люблю больше своей воли, и решил я Радде поклониться в ноги, так она велела, чтоб все видели, как ее красота покорила удалого Лойку Зобара, который до нее играл с девушками, как кречет с утками. А потом она станет моей женой и будет ласкать и целовать меня, так что уже мне и песен петь вам не захочется, и воли моей я не пожалею! Так ли, Радда? — Он поднял глаза и сумно посмотрел на нее. Она молча и строго кивнула головой и рукой указала себе на ноги. А мы смотрели и ничего не понимали. Даже уйти куда-то хотелось, лишь бы не видать, как Лойко Зобар упадет в ноги девке — пусть эта девка и Радда. Стыдно было чего-то, и жалко, и грустно. — Ну! — крикнула Радда Зобару. — Эге, не торопись, успеешь, надоест еще...— засмеялся он. Точно сталь зазвенела,— засмеялся. — Так вот и все дело, товарищи! Что остается? А остается попробовать, такое ли у Радды моей крепкое сердце, каким она мне его показывала. Попробую же,— простите меня, братцы! Мы и догадаться еще не успели, что хочет делать Зобар, а уж Радда лежала на земле, и в груди у нее по рукоять торчал кривой нож Зобара. Оцепенели мы. А Радда вырвала нож, бросила его в сторону и, зажав рану прядью своих черных волос, улыбаясь, сказала громко и внятно: — Прощай, Лойко! я знала, что ты так сделаешь!..— да и умерла... Понял ли девку, сокол?! Вот какая, будь я проклят на веки вечные, дьявольская девка была! — Эх! да и поклонюсь же я тебе в ноги, королева гордая! — на всю степь гаркнул Лойко да, бросившись наземь, прильнул устами к ногам мертвой Радды и замер. Мы сняли шапки и стояли молча. Что ты скажешь в таком деле, сокол? То-то! Нур сказал было: «Надо связать его!..» Не поднялись бы руки вязать Лойко Зобара, ни у кого не поднялись бы, и Hyp знал это. Махнул он рукой, да и отошел в сторону. А Данило поднял нож, брошенный в сторону Раддой, и долго смотрел на него, шевеля седыми усами, на том ноже еще не застыла кровь Радды, и был он такой кривой и острый. А потом подошел Данило к Зобару и сунул ему нож в спину как раз против сердца. Тоже отцом был Радде старый солдат Данило! — Вот так! — повернувшись к Даниле, ясно сказал Лойко и ушел догонять Радду. А мы смотрели. Лежала Радда, прижав к груди руку с прядью волос, и открытые глаза ее были в голубом небе, а у ног ее раскинулся удалой Лойко Зобар. На лицо его пали кудри, и не видно было его лица. Стояли мы и думали. Дрожали усы у старого Данилы, и насупились густые брови его. Он глядел в небо и молчал, а Нур, седой, как лунь, лег вниз лицом на землю и заплакал так, что ходуном заходили его стариковские плечи. Было тут над чем плакать, сокол! ...Идешь ты, ну и иди своим путем, не сворачивая в сторону. Прямо и иди. Может, и не загинешь даром. Вот и все, сокол!» Макар замолчал и, спрятав в кисет трубку, запахнул на груди чекмень. Накрапывал дождь, ветер стал сильнее, море рокотало глухо и сердито. Один за другим к угасающему костру подходили кони и, осмотрев нас большими, умными глазами, неподвижно останавливались, окружая нас плотным кольцом. — Гоп, гоп, эгой! — крикнул им ласково Макар и, похлопав ладонью шею своего любимого вороного коня, сказал, обращаясь ко мне: — Спать пора! — Потом завернулся с головой в чекмень и, могуче вытянувшись на земле, умолк. Мне не хотелось спать. Я смотрел во тьму степи, и в воздухе перед моими глазами плавала царственно красивая и гордая фигура Радды. Она прижала руку с прядью черных волос к ране на груди, и сквозь ее смуглые, тонкие пальцы сочилась капля по капле кровь, падая на землю огненно-красными звездочками. А за нею по пятам плыл удалой молодец Лойко Зобар; его лицо завесили пряди густых черных кудрей, и из-под них капали частые, холодные и крупные слезы... Усиливался дождь, и море распевало мрачный и торжественный гимн гордой паре красавцев цыган — Лойке Зобару и Радде, дочери старого солдата Данилы. А они оба кружились во тьме ночи плавно и безмолвно, и никак не мог красавец Лойко поравняться с гордой Раддой.

Цель урока: совершенствовать навыки анализа текста, сравнительной характеристики текстов; расширить понятие о романтизме, о композиции, о конфликте.

Ход урока

I. Реализация домашнего задания

Сообщение ученика о театре, музыке, живописи, архитектуре рубежа веков. (Можно подобрать материал, согласующийся с ранним романтическим творчеством М. Горького. Например, сделать сообщение по живописи Врубеля, дать комментарий к его романтическим образам.)

II. Беседа по рассказу «Макар Чудра»

Вспомните, что такое композиция и какова ее роль в художественном произведении. Как раскрываются в композиции рассказа Горького «Макар Чудра» образы героев?

Комментарий учителя

Композиция (от лат. compositio - расстановка, составление) - это построение художественного произведения. Она касается и сюжетной стороны, и системы образов произведения, проявляется через описания природы, через детали. Композицию обеспечивает непрерывность движения художественной мысли и чувства. Композиция подчинена одной цели - наиболее полно раскрыть образ главного героя, являющегося выразителем авторской идеи.

Композиция и «Макара Чудры», и «Старухи Изергиль» сходны - рассказ в рассказе. Этот прием часто встречается в литературе (приведем примеры). Легенды, рассказанные героями Горького, выражают авторские представления о людях, о том, что считать ценным и важным в жизни.

В композиции важную роль играют портретные характеристики. Портрет Радды дается опосредованно. О ее необычайной красоте мы узнаем по реакции людей, которых она поражала: «Может быть, ее красоту можно на скрипке сыграть, да и то тому, кто эту скрипку, как свою душу знает»; «один магнат... красивый, как черт в праздник... увидал ее и остолбенел». Гордая Радда отвергла и деньги, и предложение идти в жены к тому магнату: «Кабы орлица к ворону в гнездо по своей воле вошла, чем бы она стала?» Гордость и красота равновелики в этой героине.

Зато портрет Лойко нарисован подробно: «Усы легли на плечи и смешались с кудрями, очи, как ясные звезды, горят, а улыбка - целое солнце, ей-богу! Словно ею ковали из одного куска железа вместе с конем». Образ не просто романтический - фольклорный, сказочный.

Вспомните, что называется конфликтом в произведении? Каков конфликт в рассказе «Макар Чудра»?

Комментарий учителя

Конфликт в произведении (от лат. conflictus - столкновение) - противоборство разнонаправленных сил, противопоставленbе характеров, обстоятельств, позиций, идей.

Основной конфликт в ранних произведениях Горького - романтический: противопоставление идеала и действительности. Рассказывал о любви Радды и Лойко Зобара, Макар Чудра полагает что только так и должен воспринимать жизнь настоящий человек, только так можно было сохранить собственную свободу. Конфликт между любовью и гордостью, стремлением к свободе разрешается смертью обоих - покориться любимому человеку ни один не захотел.

Найдите в рассказе описание пейзажа, назовите его особенности.

Соотнесите пейзажи в различных рассказах Горького.

Комментарий учителя

Действие романтических произведений происходит в необычной, порой экзотической, обстановке: в цыганском таборе, в общении со стихией, с миром природы (море, горы, прибрежные скалы). Часто действие переносится в легендарные времена. Вспомним, что экзотический антураж был характерен и для ранних романтических произведений Пушкина и Лермонтова.

Старый цыган Макар Чудра предстает перед читателем в романтическом пейзаже. Героя окружают холодные волны ветра», «мгла осенней ночи», которая «вздрагивала и, пугливо отодвигаясь, открывала на миг слева - безграничную степь, справа - бесконечное море». Обратим внимание на одушевленность пейзажа, на его широту, которая символизирует безграничность свободы героя, его неспособность и нежелание на что бы то ни было эту свободу променять.

Отметим развернутую метафоричность стиля Горького, яркую звукопись.

В рассказе «Челкаш» (1894) морской пейзаж описывается несколько раз. При свете жаркого солнца: «Закованные в гранит волны моря подавлены громадными тяжестями, скользящими по их хребтам, бьются о борта судов, о берега, бьются и ропщут, вспененные, загрязненные разным хламом». И темной ночью: «По небу двигались толстые пласты лохматых туч, море было покойно, черно и густо, как масло. Оно дышало влажным, соленым ароматом и ласково звучало, плескаясь о борта судов, о берег, чуть-чуть покачивая лодку Челкаша. На далекое пространство от берега с моря подымались темные остовы судов, вонзая в небо острые мачты с разноцветными фонарями на вершинах. Море отражало огни фонарей и было усеяно массой желтых пятен. Они красиво трепетали на его бархате, мягком, матово-черном. Море спало здоровым, крепким сном работника, который сильно устал за день».

Именно в таком пейзаже - приморском, ночном, таинственном и пре красном - могут реализовать себя герои Горького. Пейзаж рождает в душе человека «могучие мечты», делает его сильнее, красивее, свободнее.

Действие легенд происходит в глубокой древности - это как будто время, предшествовавшее началу истории, эпоха первотворений. Поэтому в настоящем есть следы, прямо связанные с той эпохой, - это образы Радды и Лойко Зобара, сотканные перед взором рассказчика в темноте ночи; голубые огоньки, оставшиеся от сердца Данко, тень Ларры, которую видит Изергиль.

Какие качества человека являются важными для героев Горького и для самого писателя?

Комментарий учителя

В характере Макара Чудры единственное начало, которое он полагает наиболее ценным, - максималистское стремление к свободе. То же начало и в характере Челкаша с «его кипучей, нервной натурой, жадной до впечатлений». Челкаша автор представляет читателю так: «старый травленый волк, хорошо знакомый гаванскому люду, заядлый пьяница и ловкий, смелый вор». Отличительной чертой Изергиль является ее уверенность, что вся ее жизнь была подчинена любви к людям, однако свобода была для нее превыше всего.

Герои легенд, рассказанных Макаром Чудрой и старухой Изергиль, тоже воплощают стремление к свободе. Свобода, воля для них дороже всего на свете. Неразрешимое противоречие между двумя началами в романтическом характере - любовью и гордостью - мыслится Макаром Чудрой как совершенно естественное, и разрешиться оно может только смертью.

Владислав Ходасевич вспоминал о Горьком: ему «...нравилось только все то, что украшает действительность, от нее уводит, или с ней не считается, или просто к ней прибавляет то, чего в ней нет... Он любил всех людей творческого склада, всех, кто вносит или только мечтает внести в мир нечто новое... Сюда же примыкала его живая, как-то очень задорно и весело окрашенная любовь к людям, нарушающим или стремящимся нарушить заведенный в мире порядок... Ему нравились все, решительно все люди, вносящие в мир элемент бунта или хоть озорства...» (В. Ф. Ходасевич. Некрополь. СПб.: Азбука-классика, 2001).

Образ повествователя - один из самых незаметных, он обычно остается в тени. Но у Горького герой-рассказчик является важнейшим критерием авторской оценки, средством выражения авторской позиции. Заинтересованный взгляд повествователя отбирает самых ярких героев, самые значительные, с его точки зрения, эпизоды и рассказывает о них. В этом и есть авторская оценка - восхищение силой, красотой, неординарностью человеческой личности.

Вопросы по ранним романтическим рассказам М. Горького:

1. Как вы понимаете принцип «романтического двоемирия» в творчестве Горького? Обоснуйте ответ.

2. Каковы особенности пейзажа в ранних романтических рассказах Горького. Какова роль пейзажа?

3. Какую роль в композиции рассказа «Макар Чудра» играет портрет?

4. Как вы понимаете слова героини рассказа Горького «Старуха Изергиль»: «И вижу я, не живут люди, а все примеряются»?

5. Чего испугался «осторожный человек» из рассказа «Старуха Изергиль», наступивший ногой на «гордое сердце» Данко? С какими литературными персонажами можно сопоставить этого «осторожного человека»?

6. Каков идеал человека в ранних романтических рассказах Горького?

7. В чем вы видите особенности романтизма Горького?

Домашнее задание

Подготовиться к сочинению по романтическим произведениям Горького.

Смысл названия

Макар Чудра — имя старого, умудренного жизненным опытом цыгана, который рассказывает печальную историю любви Радды и Лойко, напоминающую легенду.

Главная тема произведения

Главная тема произведения — человеческая воля.

Макар Чудра за свою долгую жизнь побывал во многих краях. Состарившись, он лишь еще тверже укрепился во мнении, что счастье человека заключается в постоянном движении.

Цыган с усмешкой относится к людям, которые всю жизнь находятся на одном месте. Приковав себя к земле и работе, они становятся рабами. Макар считает, что жизнь и так слишком коротка, чтобы накладывать на нее ограничения и никогда не познать «ширь степную» и «говор морской волны».

Макар приводит пример из своей жизни, когда он попал в тюрьму. Неволя для цыгана хуже смерти. Изнемогая от тоски по бескрайним просторам, Макар тогда чуть было не покончил с собой.

Старый цыган гордится тем, что принадлежит к гордому и вольному народу. В подтверждение своих слов он рассказывает быль, которая могла произойти только в цыганском таборе.

Лойко Зобар даже среди соплеменников выделялся своей удалью и бесшабашностью. Под стать ему была и Данилова дочка Радда. Двое красивых и гордых молодых людей, судя по всему, с первого взгляда по достоинству оценили друг друга. На правах мужчины Лойко попытался подчинить себе девушку, но столкнулся с таким же сильным и неукротимым характером.

Макар не зря предупреждает собеседника, что любая женщина представляет опасность, потому что рано или поздно покоряет волю влюбленного в нее человека. Требование Радды поклониться ей в ноги перед всем табором означало для Лойко добровольное попадание в рабство. Гордый цыган еще никогда и ни перед кем не склонял своей головы.

В этом столкновении двух независимых личностей не могло быть победителя. Лойко и Радда предпочли смерть необходимости покориться. Радда предчувствовала, что ее любимый скорее убьет ее, чем признает себя побежденным. Да и сам Лойко знал, что отец не простит ему убийство любимой дочери.

Влюбленные погибли, но стали символом цыганской вольности и независимости. Их тела давно истлели, но души в сознании всех цыган до сих пор ведут непримиримую борьбу с любыми проявлениями рабства.

Проблематика

На раннем этапе творческого пути Горькому было присуще впадать в крайности. Любая проблема решалась писателем по принципу: все или ничего. При этом высшей ценностью он считал свободу.

Проблема любовных отношений в рассказе решается прямолинейно. Если абсолютно свободная любовь невозможна, то есть только один выход — смерть. Автор вместе с Макаром одобряет такое развитие событий, хотя для большинства людей оно выглядит по меньшей мере странно.

История Лойко и Радды — красивая легенда, а не прямое руководство к действию. Это своеобразный гимн непобедимому стремлению к свободе. Любовь является одним из сильнейших человеческих чувств, но даже оно не должно приводить к рабству и подчинению одного человека другим.

В более широком смысле рассказ «Макар Чудра» поднимает главную проблему, волнующую молодого Горького. Это необходимость борьбы с угнетением и несправедливостью, во главе которой стоят самые гордые и свободолюбивые люди.

Проблема свободы всегда волновала художников слова. Именно свобода была притягательна для романтических героев. Ради нее они были готовы принять смерть. Ведь романтизм как литературное течение формировал вполне определенный канон: исключительная личность, предъявляющая миру исключительные же требования. Поэтому герой на порядок выше людей, его окружающих, поэтому общество как таковое им отвергается. Этим обусловлено и типичное одиночество героя: для него это естественное состояние, а отдушину герой находит только в общении с природой, причем чаще со стихией.

Максим Горький в своих ранних произведениях обращается к традициям романтизма , но в контексте ХХ века его творчество получает определение неоромантического .

В 1892 году в печати появился первый романтический рассказ «Макар Чудра» , в котором старый цыган появляется перед читателем в окружении романтического пейзажа: его окутывает «мгла осенней ночи» , открывающая слева безграничную степь и справа бесконечное море. Писатель дает ему возможность говорить о себе, о своих взглядах, а история Лойко Зобара и Радды, рассказанная старым чабаном, становится основным средством раскрытия образа главного героя , ведь его именем назван рассказ.

Повествуя о Радде и Лойко, Чудра говорит скорее о себе. В основе его характера лежит единственное начало, которое он считает наиболее ценным, - максимальное стремление к свободе . Для героев воля тоже дороже всего на свете. В Радде проявление гордости настолько сильно, что ее не может сломить даже любовь к Лойко Зобару: «Никогда я никого не любила, Лойко, а тебя люблю. А еще я люблю волю! Волю-то, Лойко, я люблю больше, чем тебя» .

Такое неразрешимое противоречие между любовью и гордостью в романтическом характере воспринимается Макаром Чудрой как абсолютно естественное, а разрешиться оно может только смертью: романтический герой не может пожертвовать ни своей безграничной любовью, ни абсолютной гордостью. Но ведь любовь предполагает смирение, самопожертвование и способность покориться любимому человеку. А этого-то как раз и не могут сделать герои легенды, рассказанной Чудрой.

Какую же оценку дает этой позиции Макар Чудра? Он считает, что только так и должен понимать жизнь настоящий человек, который достоин подражания, и только с такой позицией можно сохранить личную свободу.

Но соглашается ли автор со своим героем? Какова же авторская позиция и каковы средства ее выражения? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно отметить важную композиционную особенность ранних произведений Горького – наличие образа повествователя . На первый взгляд, это незаметный образ, ведь он не проявляет себя в каких-либо действиях. Но именно позиция этого человека, странника, который встречает на своем пути разных людей, особенно важна для самого писателя.

Практически во всех ранних романтических произведениях Максима Горького будет воплощено и негативное сознание, искажающее реальную картину бытия, и позитивное, наполняющее жизнь более высоким смыслом и содержанием. А пристальный взгляд автобиографического героя как будто выхватывает самые яркие характеры – такие, как Макар Чудра.

И пусть он довольно скептически выслушивает возражения героя-повествователя, но именно финал расставляет все точки над «и» в позиции автора. Когда рассказчик, глядя во тьму бескрайней степи, видит, как цыгане Лойко Зобар и Радда «кружились во тьме ночи плавно и безмолвно» , и никак «не мог красавец Лойко поравняться с гордой Раддой» , он и выявляет свою позицию. Да, в этих словах звучит восхищение, но думающий читатель осознает бесплодность такого кровавого исхода: даже после смерти Лойко не может стать вровень с красавицей Раддой.

В соответствии с лучшими традициями романтизма Максим Горький использовал в своем рассказе множество средств выразительности. Описывая главных героев, он пользуется гиперболой: красоту Радды можно только на скрипке сыграть, а усы Лойко легли на плечи и смешались с кудрями. Для передачи особенностей речи, особенно старого Чудры, вводит обращения, междометия, риторические восклицания.

Немалую роль играет пейзаж, но не простой, а одушевленный, где Макар управляет волнами, а море распевает мрачный, но при этом торжественный гимн паре гордых красавцев-цыган.

• «Детство», краткое содержание по главам повести Максима Горького
• «На дне», анализ драмы Максима Горького
• «Старуха Изергиль», анализ рассказа Горького