Как и почему на сайте «Эха Москвы» появился ксенофобский опрос и почему он там до сих пор висит

На сайте радиостанции «Эхо Москвы» есть раздел «опросы». Там размещаются итоги голосований, которые проводятся как на самом сайте «Эха», так и по телефону. В момент, когда я пишу эту колонку, на сайте видны результаты трех опросов: «Нужны ли России иностранные туристы?», «Удается ли вам экономить с энергосберегающими лампами?». А между ними есть результаты ответов аудитории «Эха Москвы» на вопрос: «Встретить представителя какой национальности в темное время дня вы опасаетесь?». На первые два вопроса предлагаются по три варианта ответа: «да», «нет» и «затрудняюсь ответить». На третий тоже есть подсказки: «украинца», «чеченца» и «затрудняюсь ответить». Последнее, видимо, на тот случай. Если слушатель «Эха» для себя еще не решил, кто страшнее: украинец или чеченец.

Такие вот бытовые вопросы, актуальные для россиян предлагает им самая популярная и плюралистичная российская радиостанция. По итогам голосования аудитория «Эха» может посмотреть в зеркало и узнать, что большинство в этой аудитории, 54% считает, что России не нужны иностранные туристы, а также, что только 39% удается экономить на лампочках. А между делом выяснить, что 57% тех, кто принял участие в опросе - их на момент написания статьи было более 9 тысяч - боятся украинцев, 31% опасаются чеченцев, а 12% пока не определились, кого из представителей этих двух народов они боятся больше.

Понятно, что опросы в СМИ имеют примерно такое же отношение к реальному общественному мнению, как консервы к консерватории. Понятно, что изучение общественного мнения в стране, ползущей от авторитарного режима к тоталитарному, задача весьма небанальная, и в сегодняшней России плохо реализуемая. Понятно, что данный опрос про «страшных украинцев» и «страшных чеченцев» сконструирован так, что среди его участников было лишь меньшинство тех, кто всерьез отнесся к этому паскудству, и действительно сделал выбор в ситуации, когда мало-мальски вменяемому человеку понятно, что и вопроса такого не бывает. С таким же успехом можно предложить аудитории «Эха» ответить на вопрос: «Над кем вы хотели бы этим вечером надругаться: над матерью или отцом?». А что, прикольно же, не так ли «эховцы»?

Из комментариев в социальных сетях стало ясно, что «лидерство» украинцев в этом «опросе» обеспечили граждане Украины, которые узнав об очередном паскудстве на «Эхе» решили повеселиться и проголосовать за себя, «страшных». Потроллить организаторов дурацкого опроса, доведя его до полного абсурда. Впрочем, какое-то число поклонников «Эха» приняло участие в данном мероприятии всерьез…

Идея провести дурацкий опрос возникла в ходе программы «Персонально ваш» с Василием Обломовым, который, собственно и внес это предложение. Вот откуда «это» выросло. Разговор зашел о Чечне, о Кадырове.

В.Обломов: «Можно провести опрос среди слушателей «Эха Москвы»: «Считаете ли вы, что Россия… кто вообще победил в этой чеченской войне, в первой, да и во второй - кто на самом деле победил?». Более того, если вы проведете опрос среди зрителей Первого канала, кого больше опасаются при обычной встрече на улице - американца, хохла с Западной Украины, такого, именно западного бандеровца, русского родного, китайца или чеченца - и задайте ему вопрос: кто для вас лично представляет большую угрозу - кажется, все мы втроем здесь сидящие можем предположить, какой ответ будет занимать лидирующие позиции. Проведите опрос, запилите вопрос прямо сейчас!».

А.Нарышкин: «У нас два варианта ответа есть…»

В.Обломов: «Пусть будут украинцы или чеченцы».

Не могу не отметить изумительную легкость, с которой Василий Обломов произносит этнофолизм «хохол». Напомню, речь не идет о каком-то пещерном ксенофобе. В студии «Эха» сидит молодой, талантливый поэт вполне отчетливо демократических убеждений, автор замечательных текстов не менее замечательного проекта «Господин хороший», выступавший на митинге 2011 года. У него множество ярких и точных слов в адрес путинского режима. Вот, например: «символом России может стать не георгиевская лента, а изоляционная». Хорошо сказано, не правда ли? И вот такой чудесный молодой человек сидит в прямом эфире, когда его слушают и видят многие тысячи людей, и он произносит слово, за которое по-хорошему пора уже бить в морду. Как в нормальной компании давно уже бьют в морду за этнофолизм, обозначающий еврея. Кстати, не думаю, что уничижительное прозвище евреев могло бы вылететь изо рта кого бы то ни было на «Эхе». Поскольку по «Холокосту» в либеральной тусовке есть консенсус и 6 миллионов жертв уже автоматически превращают в подлеца каждого, кто произносит слово, с которым евреев отправляли в газовые камеры. Видимо для российской либеральной тусовки 10 тысяч граждан Украины недостаточно, чтобы такое же табу было и для унижения украинцев. Кстати, если бы у руководителей Роскомнадзора были мозги, они бы вместо четырех вполне безобидных матерных слов, с которыми русский язык давно разобрался, а русская культура давно отвела им их почетное место в темном, но хорошо проветриваемом культурном подвале, запретили бы все слова «языка вражды», к которым этнофолизмы относятся в первую очередь.

Вернемся к «опросу». Если отвлечься от троллинга со стороны граждан Украины, которые решили посмеяться над «эховскими» дураками, то в остатке получим то, что называется «формирующим опросом». Такое часто делают грязные политтехнологи перед выборами. Задают, например, вопрос: «Вы будете голосовать за Иванова, который хочет сделать пенсии 5 тысяч евро, или за Петрова, который хочет их вообще отменить?». Потом данные опроса публикуются и граждане, склонные к конформизму, присоединяют свой голос к сформированному большинству.

Результаты ксенофобского опроса висят на сайте «Эхо» и их на момент написания статьи просмотрели десятки тысяч людей. Что в итоге. Инициатор ксенофобского опроса, поэт Василий Обломов, несомненно, поступил глупо и гадко. Он не руководитель СМИ. Не главный редактор. Он поэт, легко и быстро пишущий острые и хлесткие стихи. Это особое устройство головы. «Легкость в мыслях необыкновенная». Таков, например, Дмитрий Быков. Иногда, такое впечатление, что слова у них не проходят через голову. Просто не успевают обрабатываться мозгом. Главное, что у них получается писать хорошие стихи на злобу дня, и дай бог им обоим здоровья и вдохновения, и Быкову и Обломову. Но, помилуйте, это же не значит, что надо немедленно воплощать в металл все, что слетает у них с языка. Вот Быков, например, восхищается советским проектом, так что прикажете: СССР возрождать?

Нет никаких вопросов и к собеседникам Обломова, к двум Алексеям, Соломину и Нарышкину, которые «запилили» вполне нацистский вопрос на «Эхе». Это два птенца гнезда Венедиктова, из числа тех, кого ААВ выводит с помощью специальной селекции. Тут обращения к разуму и совести бессмысленны, поскольку адресатов не существует. Та же история и с главным редактором «эховского» сайта Виталием Рувинским. Это тот, который снимал с сайта «Эха» интервью Виктора Шендеровича о Путине и его криминально-спортивном окружении. Рувинский тогда много врал в сети, без конца повторяя: «Я убрал его (интервью Шендеровича) с сайта, там на протяжении всего эфира - личные оскорбления». Текст этого интервью до сих пор висит на сайте Радио Свободы, называется: «Шендерович перестал шутить». Там можно убедиться и в том, как врет Рувинский и в том, почему на самом деле убрали это интервью.

Можно было бы, конечно, спросить у Алексея Венедиктова, нравится ли ему, что у него на сайте (только не надо придуриваться, что сайт это отдельное СМИ!) вот уже вторые сутки висит нацистская гадость. Но почему-то не хочется спрашивать. Пусть висит и будет опознавательным знаком для всех, кто еще не понял, что такое «Эхо Москвы» и кто такой Алексей Венедиктов.

Cтраница 1

Необыкновенная легкость, с которой происходят цис-траис-превращения полиенов под действием света, поставила в очень затруднительное положение химиков, работающих с такими соединениями, например с каротинои-дами.  

Дети с необыкновенной легкостью адаптируются в мире глобальных информационных сетей, здесь для этой цели созданы все условия.  

Этот углеводород полимеризуется с необыкновенной легкостью. При полимеризации образуются димер и полимер.  

Диагноз глаукомы был поставлен с необыкновенной легкостью лишь на том основании, что имелись жалобы на подобие радужных кругов и данные офтальмотонометрии были на верхнем пределе нормы.  

Окись изобутилена обладает весьма замечательным свойством с необыкновенной легкостью реагировать с водой.  

Перициклические реакции, позволяющие выполнять реакции образования циклов с необыкновенной легкостью и исключительной селективностью, одним ударом, заменяя этим длинные, многоступенчатые и малонадежные пути, в значительной степени обусловили огромные успехи органического синтеза последнего двадцатилетия в создании сложных полициклических систем. Секрет достигнутого успеха лежит именно в глубоком понимании механизма реакции, обусловливающем возможность точного прогноза ее направления.  

Лебедевым и Филоненко2 было показано, что изобутилен полимеризуется под влиянием некоторых слабо прокаленных силикатов с необыкновенной легкостью. При этом было констатировано образование ряда полимерных форм от ди - до гексамера и наличие высших полимерных форм, не разделимых перегонкой.  

Лебедевым и Е. П. Филоненко - было показано, что изобутилен полимеризуется под влиянием некоторых слабо прокаленных силикатов с необыкновенной легкостью. При этом было констатировано образование ряда полимерных форм от ди - до гексамера и наличие высших полимерных форм, не разделимых перегонкой.  

Молекулы взаимно отталкиваются, и это несомненно, так как иначе жидкости и твердые тела сжимались бы с необыкновенной легкостью.  

Следует иметь в виду, что не весь холестерин в плазме кровд берется из пищи: организм способен сам синтезировать его, что и делает с необыкновенной легкостью. Поэтому, если вы находитесь на диете, полностью лишенной холестерина, он все равно будет в достаточно больших количествах присутствовать в липо-протеинах крови. Отсюда разумнее предположить, что проблема заключается не просто в наличии холестерина в крови, а в склонности отдельных индивидуумов к его отложению в тех сосудах, которые наиболее важны для жизнедеятельности организма.  

В области изучения терпенов много и плодотворно работал Е. Е. Вагнер и его ученики: Брикнер, Годлевский, Флавицкий, Ценковскийи др. Только глубина мысли, исключительное трудолюбие, тонкость и отчетливость эксперимента позволили Е. Е. Вагнеру и его ученикам разобраться в сложной химии этого класса соединений, подвергающихся с необыкновенной легкостью процессам изомеризации и сложным и неожиданным перегруппировкам, осложняющим трудный путь исследования этих веществ.  

Явление это присуще главным образом ненасыщенным углеводородам, из которых некоторые полимеризуются с необыкновенной легкостью, тогда как другие, наоборот, крайне медленно, при подогреве или в присутствии катализатора.  

Таким образом, белки (белковые вещества) составляют основу и структуры, и функции живых организмов. Крика, белки важны прежде всего потому, что они могут выполнять самые разнообразные функции, причем с необыкновенной легкостью и изяществом. Подсчитано, что в природе примерно 1010 - 1012 различных белков, обеспечивающих существование около 10б видов живых организмов различной сложности организации начиная от вирусов и кончая человеком.  

В 1923 году Осип Мандельштам опубликовал в пятой книге «Красной нови» резко отрицательную рецензию на новый роман Андрея Белого «Записки чудака». В этой своей рецензии он в частности писал: “Необычайная свобода и лёгкость мысли у Белого, когда он в буквальном смысле слова пытается рассказать, что думает его селезёнка”.

Приведённый фрагмент содержит чуть переиначенную, но стопроцентно опознаваемую, хрестоматийную цитату из монолога гоголевского Хлестакова: “Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: пожалуйста, братец, напиши что-нибудь. Думаю себе: пожалуй, изволь, братец! И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня лёгкость необыкновенная в мыслях ”.

Как это часто случалось с Осипом Мандельштамом, он вступил в ратоборство с Андреем Белым, вооружившись приёмами... Андрея Белого, ещё в 1909 году, в фельетоне «Штемпелёванная культура» изобразившего в облике Хлестакова своего тогдашнего заклятого врага, поэта Георгия Чулкова.

Но и самого автора «Записок чудака», склонного ошарашивать собеседников и читателей головокружительными словесными пируэтами, уподоблял герою гоголевской комедии не один Мандельштам. В частности, Д.П. Святополк-Мирский в 1922 году язвительно писал о Белом: “Не то Хлестаков, не то Иезекииль. И это неслучайно, неразделимо. «Лёгкость мыслей необыкновенная» органически связана с гениальной космической интуицией - какой-то огненный канкан взвеянных комет”.

Впрочем, в мандельштамовском случае дело, по-видимому, не ограничивалось словесными пируэтами. Ведь Белый как раз в 1923 году завершил публикацию своих грандиозных «Воспоминаний о Блоке» с их сквозной темой братства двух поэтов. Так что он вполне мог понять недобрую шутку Мандельштама ещё и как ехидный намёк на классическое хлестаковское: “С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало часто говорю ему: «Ну что, брат, Пушкин?» «Да так, брат, - отвечает, бывало, - так как-то всё...»”

Вряд ли обиженный Андрей Белый знал, что в процитированном фрагменте рецензии на «Записки чудака» Мандельштам и сам косвенно отвечал на выпад недоброжелателя. А этот выпад, в свою очередь, был спровоцирован более ранней мандельштамовской резкостью. В заметке «Кое-что о грузинском искусстве» (1922) Мандельштам следующим образом охарактеризовал творчество поэтической группы «Голубые Роги», возглавлявшейся Тицианом Табидзе и Паоло Яшвили: “«Голубые Роги» почитаются в Грузии верховными судьями в области художественной, но самим им Бог судья <...> Единственный русский поэт, имеющий на них бесспорное влияние, - это Андрей Белый, эта мистическая Вербицкая для иностранцев”.

В ответ Тициан Табидзе разразился гневной филиппикой, обыгрывающей тему “бесспорного влияния” русской поэзии на грузинскую: “Первым среди русских поэтов в Тбилиси поселился Осип Мандельштам. Благодаря человеколюбию грузин этот голодный бродяга, Агасфер, пользовался случаем и попрошайничал. Но когда он уже всем надоел, поневоле пошёл по своей дороге. Этот Хлестаков русской поэзии в Тбилиси требовал такого к себе отношения, как будто в его лице представлена вся русская поэзия”.

И вот теперь Мандельштам возвращал Тициану удар. “Хлестаков-то вовсе не я, а ваш с Яшвили поэтический кумир”, - намекал он.

Пройдёт еще пять лет, и судьба в лице литературного критика и переводчика А.Г. Горнфельда сполна рассчитается с Мандельштамом за его давнюю шутку про Белого-Хлестакова. Обвиняя Осипа Эмильевича в неумной суетне и хвастливых преувеличениях, Горнфельд издевательски процитирует знаменитое хлестаковское “тридцать пять тысяч одних курьеров”, но подразумевать будет знаменитое хлестаковское: “…а есть другой «Юрий Милославский», так тот уж мой”.

Почему именно - “...так тот уж мой”? Потому что в середине сентября 1928 года издательство «Земля и фабрика» выпустило книгу Шарля де Костера «Легенда о Тиле Уленшпигеле», где на титульном листе Мандельштам был ошибочно указан как переводчик, хотя в действительности он лишь обработал, отредактировал и свёл в один два сделанных ранее перевода - Аркадия Горнфельда и Василия Карякина. Возникла тяжёлая для Мандельштама нравственная ситуация: Горнфельд опубликовал в «Красной газете» фельетон под хлёстким названием «Переводческая стряпня», обвинявший Осипа Эмильевича в присвоении результатов чужой работы. Мандельштам ответил своему обидчику открытым письмом в «Вечерней Москве», в котором вопрошал: “Неужели Горнфельд ни во что не ставит покой и нравственные силы писателя, приехавшего к нему за 2000 вёрст для объяснений ?” Вот в ответ на это Горнфельд и позволил себе оскорбительную параллель Мандельштам - Хлестаков: “...Не помогут ни «подъятые горы», ни двадцать лет, ни тридцать томов, ни 2000 вёрст, ни прочие 35 тысяч курьеров ”.

Интересно, что пренебрежительная характеристика, ранее данная Мандельштаму Горнфельдом в частном письме к приятельнице (“мелкий жулик”), дословно совпадает с той карикатурой на автора «Камня» и «Tristia», которую набросал в 1933 году, в письме к Фёдору Гладкову, Андрей Белый: “...Есть в нём, извините, что-то «жуликоватое», отчего его ум, начитанность, «культурность» выглядят особенно неприятно”.

Что, помимо сугубо личных причин и общего для многих символистов бытового антисемитизма, могло отвращать Белого от Мандельштама?

Возможный вариант ответа: отчётливое мандельштамовское сходство с его, Андрея Белого, художественным обликом, которое, вероятно, воспринималось автором «Петербурга» как шаржированное, “жуликоватое”, “хлестаковское”. Вроде того, как Ставрогин судит о Петруше Верховенском: “Я на обезьяну мою смеюсь”. Или как Сергей Маковский говорил Николаю Гумилёву о Сергее Городецком: “...Такое впечатленье, что входит человек (Гумилёв), а за ним обезьяна (Городецкий), которая бессмысленно передразнивает жесты человека”.

Подобное отношение к акмеистам разделялось едва ли не всеми литераторами круга Белого и Блока. “В акмеизме будто есть «новое мироощущение», лопочет Городецкий в телефон, - раздражённо записывал в своём дневнике Блок 20 апреля 1913 года. - Я говорю - зачем хотите «называться», ничем вы не отличаетесь от нас <...> главное, пишите своё”.

Когда-то Владимир Соловьёв, попав в сходную ситуацию, в отместку Брюсову и другим начинающим поэтам-модернистам написал три «Пародии на русских символистов» (1895). Вторую из этих пародий мы бы хотели здесь привести полностью.

Над зелёным холмом,
Над холмом зелёным,
Нам влюблённым вдвоём,
Нам вдвоём влюблённым
Светит в полдень звезда,
Она в полдень светит,
Хоть никто никогда
Той звезды не заметит.
Но волнистый туман,
Но туман волнистый,
Из лучистых он стран,
Из страны лучистой,
Он скользит между туч,
Над сухой волною,
Неподвижно летуч
И с двойной луною.

В 1910-е годы Мандельштам написал короткую шуточную вариацию на тему этой пародии:

Тесно обнявшись, чета дивилась огромной звездою.

Утром постигли они: это сияла луна.

А в 1920 году в программном стихотворении «Я слово позабыл, что я хотел сказать...» Мандельштам использовал образ, сходный с образом “сухой волны” из соловьёвской пародии, без тени иронии.

Не слышно птиц. Бессмертник не цветёт.
Прозрачны гривы табуна ночного.
В сухой реке пустой челнок плывёт.
Среди кузнечиков беспамятствует слово.

То, что символистам и предтечам символизма казалось нелепым окарикатуриванием их собственной заветной поэтики, младшим поколением модернистов бралось на вооружение и развивалось вполне всерьёз.

Что же касается влияния на Мандельштама Андрея Белого, то его проще всего выявить в прозе. Густой отсвет романов Белого падает на мандельштамовскую повесть «Египетская марка». В 1923 году в уже цитировавшейся нами рецензии на «Записки чудака» Мандельштам неодобрительно констатировал: “В книге можно вылущить фабулу, разгребая кучу словесного мусора <...> Но фабула в этой книге просто заморыш, о ней и говорить не стоило бы”. «Египетской марке» (1927) этот упрёк может быть адресован с куда большим основанием, чем «Запискам чудака» или какому-либо ещё произведению Белого. “Я не боюсь бессвязности и разрывов”, - вызывающе заявляет Мандельштам в своей повести.

Не может не обратить на себя внимания и ориентация Мандельштама-прозаика на творчество создателя Хлестакова - вослед и отчасти в подражание Андрею Белому.

На макроуровне это проявилось прежде всего в том, что самый сюжет «Египетской марки» восходит к гоголевской «Шинели».

На микроуровне, кроме прямых цитат из Гоголя, это проявилось прежде всего в том обилии сознательных отходов от основной сюжетной линии, которое было чрезвычайно характерно как для Гоголя, так и для Андрея Белого. Иные мандельштамовские приёмы (например, подробное и исполненное откровенного комизма описание “перегородки, оклеенной картинками” в доме портного Мервиса) кажутся почти ученическими, перенятыми у позднего Гоголя: “Тут был Пушкин с кривым лицом, в меховой шубе, которого какие-то господа, похожие на факельщиков, выносили из узкой, как караульная будка, кареты и, не обращая внимания на удивлённого кучера в митрополичьей шапке, собирались швырнуть в подъезд. Рядом старомодный пилот девятнадцатого века - Сантос Дюмон в двубортном пиджаке с брелоками, - выброшенный игрой стихий из корзины воздушного шара, висел на верёвке, озираясь на парящего кондора. Дальше изображены были голландцы на ходулях, журавлиным маршем пробегающие свою маленькую страну”.

Сравним с аналогичным описанием, например, в гоголевском «Портрете»: “Зима с белыми деревьями, совершенно красный вечер, похожий на зарево пожара, фламандский мужик с трубкою и выломанною рукою, похожий более на индейского петуха в манжетах <...> К этому можно было присовокупить несколько гравированных изображений: портрет Хозрева-Мирзы в бараньей шапке, портреты каких-то генералов в треугольных шляпах, с кривыми носами”.

Кстати о носах. В ещё одном мандельштамовском прозаическом сочинении «Шум времени» (1923) сообщается, что про министра “Витте все говорили, что у него золотой нос, и дети слепо этому верили и только на нос и смотрели. Однако нос был обыкновенный и с виду мясистый”. Этот пассаж напрашивается на сопоставление с суждением гоголевского Поприщина относительно носа камер-юнкера Теплова: “Ведь у него же нос не из золота сделан, а так же, как и у меня, как и у всякого; ведь он им нюхает”.

Когда в 1934 году Осип Мандельштам написал цикл стихотворений, посвящённых памяти Андрея Белого, жена Надежда Яковлевна обратилась к нему со странным на первый взгляд вопросом: “Чего ты себя сам хоронишь?”

Эти наши заметки представляют собой попытку комментария к вопросу мандельштамовской жены и частичного ответа на её вопрос.

Интимная жизнь графа Льва Толстого стала предметом театрального исследования. К счастью, не как «зеркала русской революции» (теперь уже не важно какой), а настоящей семейной драмы. Показательно, что о гении русской литературы и общественной мысли высказались иностранцы - литовцы Миндаугас Карбаускис (режиссер) и Марюс Ивашкявичюс (автор пьесы). Их «Русский роман», поставленный в Театре им. Маяковского, имеет все основания претендовать на лучший спектакль сезона большой формы.

Действие на три с половиной часа разбито на небольшие главки - их названия бегут строкой по арлекину сцены на самом верху: «XIX век. Покровское. Левин. Тепло», или же «Москва. Вместе. Позор», или «XIX век. Анна Каренина. Бред» - всего 12 глав из жизни Льва Николаевича Толстого, его творений и многодетного семейства. Везде обозначено конкретное время и место действия, и только в прологе - единственная условность - «везде и нигде». Везде и нигде - семь человек в черных пальто и черных котелках с красными носами, как у клоунов, и на чемоданах. Куда едут? А может, бегут? Лишь одна среди них без поролонового носика - уже немолодая, с высушенными глазами - от слез или старости? Впрочем, этот «везде/нигдешный» образ в печальных тонах довольно резко впадает в реализм - интерьер усадьбы, мужики, старая прислуга, господа. В качестве постоянных элементов декорации - печь в белой плитке и стог сена на заднем плане. Остальное - диван и стулья с обивкой по аглицкой моде, шкафик с книжками - собираются в интерьер и распадаются без помощи рабочих сцены: герои сами обустраивают свое жизненное пространство. Структура пьесы Ивашкявичюса, когда реальные персонажи переходят в литературные и с ними же ассоциируются, дает эффект увлекательной игры, интриги, головокружения от легкой качки, постепенно переходящей в шторм. Еще в прологе Софья Андреевна Толстая обращается к мужу, убившему себя в лице Анны Карениной под колесами поезда. Или Левин (Игорь Дякин) в своем имении со смешной Агафьей Михайловной (чудесная работа Майи Полянской) - без сомнения, сам граф Толстой. Безбородый, без своего впечатляющего носа и без глубоко посаженных острых глазок. Напротив - наивен, рефлексирует по поводу своего полового беспутства молодости, обходителен с прислугой и мужиками... Зрители застают его не в пору его жизни как «золоченая молодежь», искатель дамских приключений и оппозиционер общепринятому мнению во всем. Он всецело поглощен своей необыкновенно сложной внутренней жизнью, как и его Левин накануне женитьбы на Кити Щербацкой из «Анны Карениной», которая во втором акте обернется Софьей Андреевной, верной и глубоко несчастной подругой жизни гения. Каково ею быть? Жалеть или завидовать и на чьей стороне истина, во имя которой жил, писал и искал смерти Толстой?

Причем сам граф, став символом, светочем и знаменем, ни разу не появится на сцене ни в каком виде. Тем более ни в бороде, ни в посконной рубахе. Ни одного штампа от живописи или литературы. Никаких рассуждений о важных вопросах человеческого существования, проклятий ветхозаветного пророка, поисков истины. Жадное искание истины в «Русском романе» - только в человеческих отношениях меж самыми близкими, обернувшееся для них трагедией. Но трагедия у Карбаускиса смотрится невероятно легко и на одном дыхании. Привычных коллективных покашливаний, этих предательских знаков драматургическо-режиссерских провисов или просто скуки, здесь нет. Карбаускис и его команда свели на этот раз два полюса - «легко» и «страшно». Возможность такого союза только подтверждает высокий класс профессионализма худрука Театра Маяковского и выводит его в лидеры современного театра в поколении 40-летних. И вполне бытовая декорация Сергея Бархина незаметно получает античное звучание, что тонко обозначено лишь абрисом четырех колонн, в тоне своем сливающихся с задником. Костюмы (Мария Данилова), свет (Игорь Капустин), музыка (Гиедрюс Пускунигис) - все работает на необыкновенную легкость этого семейного ужаса. А теперь об актерской игре, которая в конечном итоге решает многое, если не все. Тут не обошлось без открытий. Открытие первого акта - Вера Панфилова в роли Кити и юной Софьи Андреевны в одном лице. Нервозность, трепетность ее героини так натуральны и трогательны, что убеждают - в отряде столичных звезд прибыло: сильная молодая актриса на амплуа героини, серьезный конкурент нынешним. Это верно, если не видеть ее предыдущей работы (спектакль «На траве двора»), где она - сексапильная, сочная, шалая, так что возможности Панфиловой значительно шире одного определенного амплуа. Рядом с ней на вторых и третьих ролях также прекрасные актрисы - Юлия Силаева (Щербацкая-мать), Юлия Соломатина (Александра), Мириам Сехон (Анна Каренина). Хотя на первом плане у режиссера дамы, все мужские работы заметны (Алексей Дякин, Сергей Удовик, Алексей Сергеев, Павел Пархоменко). Ни для кого не открытие, что Евгения Симонова - большая актриса. Но вот в роли Софьи Андреевны, матери 7 детей и бабушки 25 внуков, супруги русского гения она стала открытием как мощная трагическая актриса. Ее работа точно для учебника по актерскому мастерству, на которую следует водить студентов в обязательном порядке. Чтобы изучать такие понятия, как интонация, посыл голоса в зал, умение работать с саунд-дизайном и умение держать паузу, от которой мурашки по коже и слезы. Весь второй акт роль у Симоновой - как один большой монолог, обращенный к невидимому супругу, который где-то там, с кем-то, в осаде «толстовцев», доводящих ее до исступления. Жалко ее бесконечно. Поразительна и Татьяна Орлова в роли литературного секретаря Толстого Черткова и одновременно Аксиньи, простой бабы в жизни Толстого. И это еще одно открытие «Русского романа», в котором сам черт (что там граф Толстой) ногу сломит - где тьма, где свет, в чем истина? А если в вине - то в чьей? Марина Райкина, «Московский комсомолец»

Ссылка на