Юрий Михайлович Лотман (1922 – 1993) – культуролог, основатель Тартусско-московской семиотической школы. Автор многочисленных трудов по истории русской культуры с точки зрения семиотики, разработал собственную общую теорию культуры , изложенную в работе «Культура и взрыв» (1992).

Текст печатается по изданию: Ю. M. Лотман Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII-начало XIX века). СПб., – «Искусство – СПБ». – 1994.

Быт и культура

Посвятив беседы русскому быту и культуре XVIII – начала XIX столетия, мы прежде всего должны определить значение понятий «быт», «культура», «русская культура XVIII – начала XIX столетия» и их отношения между собой. При этом оговоримся, что понятие «культура», принадлежащее к наиболее фундаментальным в цикле наук о человеке, само может стать предметом отдельной монографии и неоднократно им становилось. Было бы странно, если бы мы в предлагаемой книге задались целью решать спорные вопросы, связанные с этим понятием. Оно очень емкое: включает в себя и нравственность, и весь круг идей, и творчество человека, и многое другое. Для нас будет вполне достаточно ограничиться той стороной понятия «культура», которая необходима для освещения нашей, сравнительно узкой темы.

Культура, прежде всего, – понятие коллективное. Отдельный человек может быть носителем культуры, может активно участвовать в ее развитии, тем не менее, по своей природе культура, как и язык, – явление общественное, то есть социальное.

Следовательно, культура есть нечто общее для какого-либо коллектива – группы людей, живущих одновременно и связанных определенной социальной организацией. Из этого вытекает, что культура есть форма общения между людьми и возможна лишь в такой группе, в которой люди общаются. (Организационная структура, объединяющая людей, живущих в одно время, называется синхронной, и мы в дальнейшем будем пользоваться этим понятием при определении ряда сторон интересующего нас явления).

Всякая структура, обслуживающая сферу социального общения, есть язык. Это означает, что она образует определенную систему знаков, употребляемых в соответствии с известными членам данного коллектива правилами. Знаками же мы называем любое материальное выражение (слова, рисунки, вещи и т. д.), которое имеет значение и, таким образом, может служить средством передачи смысла.

Следовательно, культура имеет, во-первых, коммуникационную и, во-вторых, символическую природу. Остановимся на этой последней. Подумаем о таком простом и привычном, как хлеб. Хлеб веществен и зрим. Он имеет вес, форму, его можно разрезать, съесть. Съеденный хлеб вступает в физиологический контакт с человеком. В этой его функции про него нельзя спросить: что он означает? Он имеет употребление, а не значение. Но когда мы произносим: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», – слово «хлеб» означает не просто хлеб как вещь, а имеет более широкое значение: «пища, потребная для жизни». А когда в Евангелии от Иоанна читаем слова Христа: «Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать» (Иоанн, 6:35), то перед нами – сложное символическое значение и самого предмета, и обозначающего его слова.

Меч также не более чем предмет. Как вещь он может быть выкован или сломан, его можно поместить в витрину музея, и им можно убить человека. Это все – употребление его как предмета, но когда, будучи прикреплен к поясу или поддерживаемый перевязью помещен на бедре, меч символизирует свободного человека и является «знаком свободы», он уже предстает как символ и принадлежит культуре.

В XVIII веке русский и европейский дворянин не носит меча – на боку его висит шпага (иногда крошечная, почти игрушечная парадная шпага, которая оружием практически не является). В этом случае шпага – символ символа: она означает меч, а меч означает принадлежность к привилегированному сословию.

Принадлежность к дворянству означает и обязательность определенных правил поведения, принципов чести, даже покроя одежды. Мы знаем случаи, когда «ношение неприличной дворянину одежды» (то есть крестьянского платья) или также «неприличной дворянину» бороды делались предметом тревоги политической полиции и самого императора.

Шпага как оружие, шпага как часть одежды, шпага как символ, знак дворянства – всё это различные функции предмета в общем контексте культуры.

В разных своих воплощениях символ может одновременно быть оружием, пригодным для прямого практического употребления, или полностью отделяться от непосредственной функции. Так, например, маленькая специально предназначенная для парадов шпага исключала практическое применение, фактически являясь изображением оружия, а не оружием. Сфера парада отделялась от сферы боя эмоциями, языком жеста и функциями. Вспомним слова Чацкого: «Пойду на смерть как на парад». Вместе с тем в «Войне и мире» Толстого мы встречаем в описании боя офицера, ведущего своих солдат в сражение с парадной (то есть бесполезной) шпагой в руках. Сама биполярная ситуация «бой – игра в бой» создавала сложные отношения между оружием как символом и оружием как реальностью. Так шпага (меч) оказывается вплетенной в систему символического языка эпохи и становится фактом ее культуры.

Мы употребили выражение «вековое здание культуры». Оно не случайно. Мы говорили о синхронной организации культуры. Но сразу же надо подчеркнуть, что культура всегда подразумевает сохранение предшествующего опыта. Более того, одно из важнейших определений культуры характеризует ее как «негенетическую» память коллектива. Культура есть память. Поэтому она всегда связана с историей, всегда подразумевает непрерывность нравственной, интеллектуальной, духовной жизни человека, общества и человечества. И потому, когда мы говорим о культуре нашей, современной, мы, может быть сами того не подозревая, говорим и об огромном пути, который эта культура прошла. Путь этот насчитывает тысячелетия, перешагивает границы исторических эпох, национальных культур и погружает нас в одну культуру – культуру человечества.

Поэтому же культура всегда, с одной стороны, – определенное количество унаследованных текстов, а с другой – унаследованных символов.

Символы культуры редко возникают в ее синхронном срезе. Как правило, они приходят из глубины веков и, видоизменяя свое значение (но не теряя при этом памяти и о своих предшествующих смыслах), передаются будущим состояниям культуры. Такие простейшие символы, как круг, крест, треугольник, волнистая линия, более сложные: рука, глаз, дом – и еще более сложные (например, обряды) сопровождают человечество на всем протяжении его многотысячелетней культуры.

Следовательно, культура исторична по своей природе. Само ее настоящее всегда существует в отношении к прошлому (реальному или сконструированному в порядке некоей мифологии) и к прогнозам будущего. Эти исторические связи культуры называют диахронными. Как видим, культура вечна и всемирна, но при этом всегда подвижна и изменчива. В этом сложность понимания прошлого (ведь оно ушло, отдалилось от нас). Но в этом и необходимость понимания ушедшей культуры: в ней всегда есть потребное нам сейчас, сегодня.

Человек меняется, и, чтобы представить себе логику поступков литературного героя или людей прошлого – а ведь мы равняемся на них, и они как-то поддерживают нашу связь с прошлым, – надо представлять себе, как они жили, какой мир их окружал, каковы были их общие представления и представления нравственные, их служебные обязанности, обычаи, одежда, почему они поступали так, а не иначе. Это и будет темой предлагаемых бесед.

Определив, таким образом, интересующие нас аспекты культуры, мы вправе, однако, задать вопрос: не содержится ли в самом выражении «культура и быт» противоречие, не лежат ли эти явления в различных плоскостях? В самом деле, что такое быт? Быт – это обычное протекание жизни в ее реально-практических формах; быт – это вещи, которые окружают нас, наши привычки и каждодневное поведение. Быт окружает нас как воздух, и, как воздух, он заметен нам только тогда, когда его не хватает или он портится. Мы замечаем особенности чужого быта, но свой быт для нас неуловим – мы склонны его считать «просто жизнью», естественной нормой практического бытия. Итак, быт всегда находится в сфере практики, это мир вещей прежде всего. Как же он может соприкасаться с миром символов и знаков, составляющих пространство культуры?

Обращаясь к истории быта, мы легко различаем в ней глубинные формы, связь которых с идеями, с интеллектуальным, нравственным, духовным развитием эпохи самоочевидна. Так, представления о дворянской чести или же придворный этикет, хотя и принадлежат истории быта, но неотделимы и от истории идей. Но как быть с такими, казалось бы, внешними чертами времени, как моды, обычаи каждодневной жизни, детали практического поведения и предметы, в которых оно воплощается? Так ли уж нам важно знать, как выглядели «Лепажа стволы роковые», из которых Онегин убил Ленского, или – шире – представлять себе предметный мир Онегина?

Однако выделенные выше два типа бытовых деталей и явлений теснейшим образом связаны. Мир идей неотделим от мира людей, а идеи – от каждодневной реальности. Александр Блок писал:

Случайно на ноже карманном

Найди пылинку дальних стран –

И мир опять предстанет странным...

«Пылинки дальних стран» истории отражаются в сохранившихся для нас текстах – в том числе и в «текстах на языке быта». Узнавая их и проникаясь ими, мы постигаем живое прошлое. Отсюда – метод предлагаемых читателю «Бесед о русской культуре» – видеть историю в зеркале быта, а мелкие, кажущиеся порой разрозненными бытовые детали освещать светом больших исторических событий.

Какими же путями происходит взаимопроникновение быта и культуры? Для предметов или обычаев «идеологизированного быта» это самоочевидно: язык придворного этикета, например, невозможен без реальных вещей, жестов и т. д., в которых он воплощен и которые принадлежат быту. Но как связываются с культурой, с идеями эпохи те бесконечные предметы повседневного быта, о которых говорилось выше?

Сомнения наши рассеются, если мы вспомним, что все окружающие нас вещи включены не только в практику вообще, но и в общественную практику, становятся как бы сгустками отношений между людьми и в этой своей функции способны приобретать символический характер.

В «Скупом рыцаре» Пушкина Альбер ждет момента, когда в его руки перейдут сокровища отца, чтобы дать им «истинное», то есть практическое употребление. Но сам барон довольствуется символическим обладанием, потому что и золото для него – не желтые кружочки, за которые можно приобрести те или иные вещи, а символ полновластия. Макар Девушкин в «Бедных людях» Достоевского изобретает особую походку, чтобы не были видны его дырявые подошвы. Дырявая подошва – реальный предмет; как вещь она может причинить хозяину сапог неприятности: промоченные ноги, простуду. Но для постороннего наблюдателя порванная подметка – это знак, содержанием которого является Бедность, а Бедность – один из определяющих символов петербургской культуры. И герой Достоевского принимает «взгляд культуры»: он страдает не оттого, что ему холодно, а оттого, что ему стыдно. Стыд же – один из наиболее мощных психологических рычагов культуры. Итак, быт, в символическом его ключе, есть часть культуры.

Но у этого вопроса имеется еще одна сторона. Вещь не существует отдельно, как нечто изолированное в контексте своего времени. Вещи связаны между собой. В одних случаях мы имеем в виду функциональную связь и тогда говорим о «единстве стиля». Единство стиля есть принадлежность, например мебели, к единому художественному и культурному пласту, «общность языка», позволяющая вещам «говорить между собой». Когда вы входите в нелепо обставленную комнату, куда натаскали вещи самых различных стилей, у вас возникает ощущение, словно вы попали на рынок, где все кричат и никто не слушает другого. Но может быть и другая связь. Например, вы говорите: «Это вещи моей бабушки». Тем самым вы устанавливаете некую интимную связь между предметами, обусловленную памятью о дорогом вам человеке, о его давно уже ушедшем времени, о своем детстве. Не случайно существует обычай дарить вещи «на память» – вещи имеют память. Это как бы слова и записки, которые прошлое передает будущему.

С другой стороны, вещи властно диктуют жесты, стиль поведения и в конечном итоге психологическую установку своим обладателям. Так, например, с тех пор, как женщины стали носить брюки, у них изменилась походка, стала более спортивной, более «мужской». Одновременно произошло вторжение типично «мужского» жеста в женское поведение (например, привычка высоко закидывать при сидении ногу на ногу – жест не только мужской, но и «американский», в Европе он традиционно считался признаком неприличной развязности). Внимательный наблюдатель может заметить, что прежде резко различавшиеся мужская и женская манеры смеяться в настоящее время утратили различие, и именно потому, что женщины в массе усвоили мужскую манеру смеха.

Вещи навязывают нам манеру поведения, поскольку создают вокруг себя определенный культурный контекст. Ведь надо уметь держать в руках топор, лопату, дуэльный пистолет, современный автомат, веер или баранку автомашины. В прежние времена говорили: «Он умеет (или не умеет) носить фрак». Мало сшить себе фрак у лучшего портного – для этого достаточно иметь деньги. Надо еще уметь его носить, а это, как рассуждал герой романа Бульвера-Литтона «Пелэм, или Приключение джентльмена», – целое искусство, дающееся лишь истинному денди. Тот, кто держал в руке и современное оружие, и старый дуэльный пистолет, не может не поразиться тому, как хорошо, как ладно последний ложится в руку. Тяжесть его не ощущается – он становится как бы продолжением тела. Дело в том, что предметы старинного быта производились вручную, форма их отрабатывалась десятилетиями, а иногда и веками, секреты производства передавались от мастера к мастеру. Это не только вырабатывало наиболее удобную форму, но и неизбежно превращало вещь в историю вещи, в память о связанных с нею жестах. Вещь, с одной стороны, придавала телу человека новые возможности, а с другой – включала человека в традицию, то есть и развивала, и ограничивала его индивидуальность.

Однако быт – это не только жизнь вещей, это и обычаи, весь ритуал ежедневного поведения, тот строй жизни, который определяет распорядок дня, время различных занятий, характер труда и досуга, формы отдыха, игры, любовный ритуал и ритуал похорон. Связь этой стороны быта с культурой не требует пояснений. Ведь именно в ней раскрываются те черты, по которым мы обычно узнаем своего и чужого, человека той или иной эпохи, англичанина или испанца.

Обычай имеет еще одну функцию. Далеко не все законы поведения фиксируются письменно. Письменность господствует в юридической, религиозной, этической сферах. Однако в жизни человека есть обширная область обычаев и приличий. «Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу». Эти нормы принадлежат культуре, они закрепляются в формах бытового поведения, всего того, о чем говорится: «так принято, так прилично». Эти нормы передаются через быт и тесно соприкасаются со сферой народной поэзии. Они вливаются в память культуры.

Вопросы к тексту:

1. Как Ю. Лотман определяет значение понятий «быт», «культура»?

2. В чем, с точки зрения Ю. Лотмана, заключается символическая природа культуры?

3. Какпроисходит взаимопроникновение быта и культуры?

4. Докажите на примерах из современной жизни, что окружающие нас вещи включены в общественную практику, и в этой своей функции приобретают символический характер.

Микроистория

Ю. M. Лотман

БЕСЕДЫ О РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ

Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века)

Светлой памяти родителей моих Александры Самойловны и Михаила Львовича Лотманов

Издание выпущено в свет при содействии Федеральной целевой программы книгоиздания России и международного фонда «Культурная инициатива».

«Беседы о русской культуре» принадлежат перу блестящего исследователя русской культуры Ю. М. Лотмана. В свое время автор заинтересованно откликнулся на предложение «Искусства - СПБ» подготовить издание на основе цикла лекций, с которыми он выступал на телевидении. Работа велась им с огромной ответственностью - уточнялся состав, главы расширялись, появлялись новые их варианты. Автор подписал книгу в набор, но вышедшей в свет ее не увидел - 28 октября 1993 года Ю. М. Лотман умер. Его живое слово, обращенное к многомиллионной аудитории, сохранила эта книга. Она погружает читателя в мир повседневной жизни русского дворянства XVIII - начала XIX века. Мы видим людей далекой эпохи в детской и в бальном зале, на поле сражения и за карточным столом, можем детально рассмотреть прическу, покрой платья, жест, манеру держаться. Вместе с тем повседневная жизнь для автора - категория историко-психологическая, знаковая система, то есть своего рода текст. Он учит читать и понимать этот текст, где бытовое и бытийное неразделимы.

«Собранье пестрых глав», героями которых стали выдающиеся исторические деятели, царствующие особы, рядовые люди эпохи, поэты, литературные персонажи, связано воедино мыслью о непрерывности культурно-исторического процесса, интеллектуальной и духовной связи поколений.

В специальном выпуске тартуской «Русской газеты», посвященном кончине Ю. М. Лотмана, среди его высказываний, записанных и сбереженных коллегами и учениками, находим слова, которые содержат квинтэссенцию его последней книги: «История проходит через Дом человека, через его частную жизнь. Не титулы, ордена или царская милость, а „самостоянье человека“ превращает его в историческую личность».

Издательство благодарит Государственный Эрмитаж и Государственный Русский музей, безвозмездно предоставившие гравюры, хранящиеся в их фондах, для воспроизведения в настоящем издании.

ВВЕДЕНИЕ:

Быт и культура

Посвятив беседы русскому быту и культуре XVIII - начала XIX столетия, мы прежде всего должны определить значение понятий «быт», «культура», «русская культура XVIII - начала XIX столетия» и их отношения между собой. При этом оговоримся, что понятие «культура», принадлежащее к наиболее фундаментальным в цикле наук о человеке, само может стать предметом отдельной монографии и неоднократно им становилось. Было бы странно, если бы мы в предлагаемой книге задались целью решать спорные вопросы, связанные с этим понятием. Оно очень емкое: включает в себя и нравственность, и весь круг идей, и творчество человека, и многое другое. Для нас будет вполне достаточно ограничиться той стороной понятия «культура», которая необходима для освещения нашей, сравнительно узкой темы.

Культура, прежде всего, - понятие коллективное. Отдельный человек может быть носителем культуры, может активно участвовать в ее развитии, тем не менее по своей природе культура, как и язык, - явление общественное, то есть социальное .

Следовательно, культура есть нечто общее для какого-либо коллектива - группы людей, живущих одновременно и связанных определенной социальной организацией. Из этого вытекает, что культура есть форма общения между людьми и возможна лишь в такой группе, в которой люди общаются. (Организационная структура, объединяющая людей, живущих в одно время, называется синхронной, и мы в дальнейшем будем пользоваться этим понятием при определении ряда сторон интересующего нас явления).

Всякая структура, обслуживающая сферу социального общения, есть язык. Это означает, что она образует определенную систему знаков, употребляемых в соответствии с известными членам данного коллектива правилами. Знаками же мы называем любое материальное выражение (слова, рисунки, вещи и т. д.), которое имеет значение и, таким образом, может служить средством передачи смысла.

Следовательно, культура имеет, во-первых, коммуникационную и, во-вторых, символическую природу. Остановимся на этой последней. Подумаем о таком простом и привычном, как хлеб. Хлеб веществен и зрим. Он имеет вес, форму, его можно разрезать, съесть. Съеденный хлеб вступает в физиологический контакт с человеком. В этой его функции про него нельзя спросить: что он означает? Он имеет употребление, а не значение. Но когда мы произносим: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», - слово «хлеб» означает не просто хлеб как вещь, а имеет более широкое значение: «пища, потребная для жизни». А когда в Евангелии от Иоанна читаем слова Христа: «Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать» (Иоанн, 6:35), то перед нами - сложное символическое значение и самого предмета, и обозначающего его слова.

Меч также не более чем предмет. Как вещь он может быть выкован или сломан, его можно поместить в витрину музея, и им можно убить человека. Это все - употребление его как предмета, но когда, будучи прикреплен к поясу или поддерживаемый перевязью помещен на бедре, меч символизирует свободного человека и является «знаком свободы», он уже предстает как символ и принадлежит культуре.

В XVIII веке русский и европейский дворянин не носит меча - на боку его висит шпага (иногда крошечная, почти игрушечная парадная шпага, которая оружием практически не является). В этом случае шпага - символ символа: она означает меч, а меч означает принадлежность к привилегированному сословию.

Принадлежность к дворянству означает и обязательность определенных правил поведения, принципов чести, даже покроя одежды. Мы знаем случаи, когда «ношение неприличной дворянину одежды» (то есть крестьянского платья) или также «неприличной дворянину» бороды делались предметом тревоги политической полиции и самого императора.

Шпага как оружие, шпага как часть одежды, шпага как символ, знак дворянства - всё это различные функции предмета в общем контексте культуры.

В разных своих воплощениях символ может одновременно быть оружием, пригодным для прямого практического употребления, или полностью отделяться от непосредственной функции. Так, например, маленькая специально предназначенная для парадов шпага исключала практическое применение, фактически являясь изображением оружия, а не оружием. Сфера парада отделялась от сферы боя эмоциями, языком жеста и функциями. Вспомним слова Чацкого: «Пойду на смерть как на парад». Вместе с тем в «Войне и мире» Толстого мы встречаем в описании боя офицера, ведущего своих солдат в сражение с парадной (то есть бесполезной) шпагой в руках. Сама биполярная ситуация «бой - игра в бой» создавала сложные отношения между оружием как символом и оружием как реальностью. Так шпага (меч) оказывается вплетенной в систему символического языка эпохи и становится фактом ее культуры.

А вот еще один пример, в Библии (Книга Судей, 7:13–14) читаем: «Гедеон пришел [и слышит]. И вот, один рассказывает другому сон, и говорит: снилось мне, будто круглый ячменный хлеб катился по стану Мадиамскому и, прикатившись к шатру, ударил в него так, что он упал, опрокинул его, и шатер распался. Другой сказал в ответ ему: это не иное что, как меч Гедеона…» Здесь хлеб означает меч, а меч - победу. И поскольку победа была одержана с криком «Меч Господа и Гедеона!», без единого удара (мадиамитяне сами побили друг друга: «обратил Господь меч одного на другого во всем стане»), то меч здесь - знак силы Господа, а не военной победы.

Итак, область культуры - всегда область символизма.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Контрольная работа по дисциплине

«Культурология»

по книге Лотмана Ю.М.

«Беседы о русской культуре»

Часть 1

1.1 Биография Ю.М. Лотмана

1.2 Основные работы Ю.М.Лотмана

1.4 Вклад в изучение культуры

Часть 2. Краткий реферат «Беседы о русской культуре»

Список литературы

Часть 1

1.1 Юрий Михайлович Лотман

Юрий Михайлович Лотман родился 28 февраля 1922 года в семье петроградских интеллигентов, в знаменитом доме в начале Невского проспекта, где помещалась в пушкинское время кондитерская Вольфа-Беранжера. Отец был известным адвокатом, затем юрисконсультом в издательстве. Мать работала врачом. В семье он был младшим, кроме него были три сестры. Все жили дружно, очень небогато, но весело. Юрий Лотман закончил с отличием известную в Петрограде Peterschule, которая отличалась высоким уровнем гуманитарного образования

Литературоведческий круг друзей старшей сестры Лидии повлиял на выбор профессии. В 1939 году Юрий Михайлович поступил на филологический факультет Ленинградского университета, где тогда преподавали знаменитые профессора и академики: Г.А.Гуковский читал введение в литературоведение, М.К. Азадовский - русский фольклор, А.С. Орлов - древнерусскую литературу, И.И. Толстой - античную литературу. В фольклорном семинаре В.Я. Проппа Лотман написал свою первую курсовую работу. Занятия в Университете продолжались в Публичной библиотеке, и это заложило основы колоссальной трудоспособности Лотмана. Кроме того были студенческие приработки, грузовые работы в порту, бесплатные шефские лекции на предприятиях свидания и вечеринки.

В октябре 1940 года Лотман был призван в армию. То, что он еще до начала Великой Отечественной войны стал кадровым военным, возможно спасло ему жизнь. Часть, в которой служил Лотман в первые же дни была переброшена на передовую и почти четыре года находилась в жестоких боях. Юрий Михайлович пересек с отступающей армией всю европейскую часть страны, от Молдавии до Кавказа, а затем наступал на запад, до самого Берлина, бывал в самых отчаянных ситуациях. Под обстрелами, бомбежками за храбрость и стойкость в боях получал ордена и медали, но судьба его удивительно миловала: он даже не был ранен, лишь однажды сильно контужен.

В конце 1946 года Лотман демобилизовался и продолжил учебу в Ленинградском университете. Больше всего возобновившего занятия студента привлекли спецкурсы и спецсеминары Н.И.Мордовченко, который работал тогда над докторской диссертацией о русской литературной критике первой четверти 19 века. Уже в студенческие годы Юрий Михайлович сделал первые научные открытия. В рукописном отделе Государственной публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина. В тетради масона Максима Невзорова он нашел копию программного документа одного из раннедекабристких тайных обществ, Союза Русских Рыцарей, основателями которого были граф М.А. Дмитриев-Мамонов и М.Ф. Орлов. Найденный источник был давно известен по названию « Краткие наставления русским рыцарям», он упоминался в переписке, фигурировал в следственных делах декабристов, но исследователи тщетно искали сам текст, документ уже считался утраченным.Статью о находке вместе с найденным документом Лотман опубликовал в «Вестнике Ленинградского университета».

В 1950 году Лотман закончил университет, но ему как еврею был закрыт путь в аспирантуру. (в стране свирепствовала антисемитская компания). Юрию Михайловичу удалось найти работу в Эстонии, он стал преподавателем, а затем заведующим кафедрой русского языка и литературы Тартуского учительского института. Некие органы теоретически не имеющие никакого отношения к науке и педагогике, а практически всем ведавшие, превратили Лотмана в «невыездного», закрыли ему зарубежье - но труды ученого все-таки пересекали границу. Переводились на десятки языков, сделали имя автора всемирно известным.

В 1952 году Лотман защитил в Ленинградском университете кандидатскую диссертацию о творческих взаимоотношениях Радищева и Карамзина.

С 1954 года и до конца жизни Юрий Михайлович работал в Тартуском университете. В 1961 году он защитил докторскую диссертацию. В 1960-1977 он заведовал кафедрой русской литературы в Тартуском государственном университете. Известный литературовед Зара Григорьевна Минц стала женой Лотмана, в семье появились дети.

Ю.М. Лотман отличался невероятной работоспособностью, он успевал руководить кафедрой, изучать эстонский язык, готовить новые спецкурсы. Читать лекции, писать научные труды, организовывать конференции. Лотман - автор 800 научных трудов, в том числе многих фундаментальных монографий. Он был всемирно известным ученым, Лауреатом Пушкинской премии Российской Академии наук, член-корреспондентом Британской Академии, академиком Норвежской, Шведской, Эстонской академий. Был вице-президентом Всемирной ассоциации семиотики. Он обладал энциклопедической эрудицией в сочетании с глубиной профессионального знания. Литература и история, культурология и семиотика лишь самое краткое обозначение тех обширных пространств, к которым был приложен труд, энергия, способности, ум, чувства этого замечательного исследователя и удивительного человека.

Ю.М. Лотман внес большой вклад в исследование истории русской культуры. По его книгам об А.С. Пушкине, М.Ю. Лермонтове, Н.В. Гоголе. Н.М. Карамзине учились многие поколения студентов. Каждая книга представляет собой значительное событие в истории культуры, ибо отличается от других трудов по литературоведению оригинальным подходом и глубиной анализа, соединением истории культуры и истории души.

Освобожденный в последние годы от запретов и ограничений Юрий Михайлович объездил почти весь западный мир, выступая с докладами на различных конференциях и читая лекции в университетах.

Прикованный к больницам, потерявший зрение, он до последних дней занимался. Последняя книга «Культура и взрыв» была создана под диктовку - это своеобразное завещание автора.

1.2 Основные работы Ю.М. Лотмана

Статья «Радищев и Мабли» 1958 открыла большую серию трудов ученого, посвященных русско-западноевропейским культурным связям.

Комплекс карамзинских трудов Лотмана - один из самых значительных в его наследии.

Параллельно Лотман изучал жизнь и творчество писателей и общественных деятелей начала 19 века.

В 1958 году благодаря ректору Тартуского университета Ф.Д. Клементу стали выпускаться «Труды по русской и славянской мифологии» новой серии «Ученых записок» куда вошли многие работы Лотмана.

Во время работы над докторской диссертацией Лотман начинает основательно изучать декабристов, Пушкина, Лермонтова.

«Основные этапы развития русского реализма» 1960г.

« Истоки «толстовского направления» в русской литературе 1830г.» 1962г.

«Идейная структура «Капитанской дочки» 1962

Вершиной пушкинианы Лотмана являются 3 книги: «Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин»Спецкурс. Вводные лекции в изучение текста»

«Роман Пушкина «Евгений Онегин» Комментарий. Пособие для учителя»

«Александр Сергеевич Пушкин.Биография писателя.Пособие для учащихся»

« О метаязыке типологических описаний культуры»

«Симеотика кино и проблемы киноэстетики».

« Лекции по структуральной поэтике. Вып 1. введение, теория стиха»

«Структура художественного текста»

«Внутри мыслящих миров»

«Избранные статьи» в 3 томах, в которых собраны научные труды по симеотике, типологии культуры, о тексте, как семиотической проблеме, о культуре и программах поведения, семиотическом пространстве, семиотике различных видов искусств, семиотическом механизме трансляции культуры.

1.3 Принадлежность к научной школе

Структурализмом и семиотикой Лотман заинтересовался очень рано, на грани 1950-1960 годов. Этому интересу способствовали неизменное его тяготение к новым методам, теоретический склад мышления и отвращение к вульгарно-социологическому методу (навязываемому сверху)

Семиотика, наука о знаках и знаковых системах, возникла до Второй мировой войны. В разных областях стали создаваться теоретические надстройки: у языковедов - металингвистика, у философов - метатеория, у математиков - метаматематика. Человеческая культура наполнена знаками, чем дальше она развивается, тем более сложными знаками оперирует. Многоэтажность и сложность знаковых систем вызвали рождение семиотики.

Структурализм -раздел симеотики. Который изучает соотношение знаков между собой. Главным стимулом ее развития было появление электронно-вычислительной техники - необходимость создания математической лингвистики. Лотман создатель литературоведческого структурализма. Он взял основные методологические и методические предпосылки лингвистических новаторов: разделение изучаемого текста на содержание и выражение, а планов на систему уровней (синтаксический, морфологический фонетический) в пределах уровня - разделение на соотносящиеся и противостоящие друг другу элементы, а структуру текста исследовал в двух аспектах: синтагматическом и парадигматическом.

1.4 Вклад в изучение культуры

Заслуга Ю.М. Лотмана состоит в раскрытии знаково-символической природе культуры и механизмов ее трансляции на основе применения семиотического метода и теории информации.

Семиотика культуры - магистральное направление культурологических

исследований. Она способствует более глубокому пониманию текстов культуры, выявляет механизмы культурной преемственности. Раскрывает знаково-символическую природу языков культуры, содействует диалогу культур разных стран и народов.

Ч асть 2 . Краткий реферат «Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (18 - начала 19 века)»

Введение: Быт и культура.

Культура имеет коммуникативную и символическую природу. Культура есть память. Человек меняется, и чтобы представить себе логику поступков литературного героя или людей прошлого надо представить себе, как они жили, какой мир их окружал, каковы были их общие представления и представления нравственный, их служебные обязанности, обычаи, одежда, почему они поступали так, а не иначе. Это и будет темой предлагаемых бесед.

Культура и быт: не содержится ли в самом выражении противоречие, не лежат ли эти явления в различных плоскостях? Что такое быт?

Быт - это обычное протекание жизни в ее реально-практических формах. Видеть историю в зеркале быта, а мелкие разрозненные бытовые детали освещать светом больших исторических событий - метод предлагаемых читателю «Бесед о русской культуре».

Быт, в символическом его ключе, есть часть культуры. Вещи имеют память, это как бы слова и записки, которые прошлое передает будущему. С другой стороны, вещи могут властно диктовать жесты, стиль поведения и в конечном итоге психологическую установку своим обладателям, поскольку создают вокруг себя определенный культурный контекст.

Однако быт - это не только жизнь вещей, это и обычаи, весь ритуал ежедневного поведения, тот строй жизни, который определяет распорядок дня, время различных занятий, характер труда и досуга, формы отдыха, игры, любовный ритуал и ритуал похорон.

История плохо предсказывает будущее, но хорошо обьясняет настоящее. Время революций антиисторично, а время реформ обращает людей к размышлениям о дорогах истории. Правда у истории много граней, и даты крупных исторических событий, биографии исторических лиц мы еще помним. Но как жили исторические люди? А ведь именно в этом безымянном пространстве чаще всего развертывается настоящая история. Толстой был глубочайше прав: без знания простой жизни нет понимания истории.

Люди действуют по мотивам, побуждениям своей эпохи.

18 век - это время, когда оформлялись черты новой русской культуры, культуры нового времени, которому принадлежим и мы. !8 - начало 19 века - это семейный альбом нашей сегодняшней культуры, ее домашний архив.

История не меню, где можно выбирать блюда по вкусу. Здесь требуется знание и понимание. Не только, чтобы восстановить непрерывность культуры, но и чтобы проникнуть в тексты Пушкина и Толстого.

Нас будет интересовать культура и быт русского дворянства, та культура которая дала Фонвизина, Державина, Радищева, Новикова, Пушкина, Лермонтова, Чаадаева…

Часть 1.

Люди и чины.

Среди разнообразных последствий реформ Петра1 создание дворянства в функции государственного и культурно доминирующего сословия занимает не последнее место. Еще раньше началось стирание различий между поместьем и вотчиной, а указ царя Федора Алексеевича в 1682, возвестивший уничтожение местничества, показал, что господствующей силой в вызревающем государственном порядке будет дворянство.

Психология служилого сословия была фундаментом самосознания дворянина 18 века. Именно через службу сознавал он себя частью сословия. Петр 1 всячески стимулировал это чувство и личным примером и рядом законодательных актов. Вершиной их явилась Табель о рангах - это была реализация общего принципа новой петровской государственности - регулярности.Табель делила все виды службы на воинскую, статскую и придворную все чины разделены были на 14 классов. Военная служба была в привилегированном положении, 14 классов в воинской службе давали право наследственного дворянства. Статская служба не считалась благородной, для разночинцев. Русская бюрократия, являясь важным фактором государственной жизни, почти не оставила следа в духовной жизни.

Русские императоры были военными и получали военное воспитание и образование, они привыкли с детства смотреть на армию как на идеал организации. В дворянском быту был «культ мундира».

Человек в России, если он не принадлежал к податному сословию, не мог не служить. Без службы нельзя было получить чина, при оформлении бумаг нужно было указывать чин, если такового не имелось - подписывались «Недоросль». Впрочем, если дворянин не служил, родня устраивала ему фиктивную службу и долгосрочный отпуск. Одновременно с распределением чинов шло распределение выгод и почестей. Место чина в служебной иерархии было связано с получением многих реальных привилегий.

Система орденов возникнув при Петре1 вытеснила существовавшие ранее типы царских наград - вместо награды-вещи появился награда-знак. Позже создалась целая иерархия орденов. Кроме системы орденов можно назвать иерархию в определенном смысле противостоящую чинам, образованную системой знатности. Появилось звание графа, барона.

Культурный парадокс сложивщейся в России ситуации состоял в том, что права господствующего класса формулировались в тех терминах, которыми философы Просвещения описывали идеал прав человека. Это в то время, когда крестьяне были практически низведены до степени рабов.

Женский мир.

Характер женщины весьма своеобразно соотносится с культурой эпохи. Это самый чуткий барометр общественной жизни. Женское влияние редко рассматриваются как самостоятельная историческая проблема. Разумеется женский мир сильно отличался от мужского, прежде всего тем, что был выключен из сферы государственной службы. Чин женщины определялся чином мужа или отца, если она не была придворной.

К концу 18 века появляется совершенно новое понятие - женская библиотека. Оставаясь по прежнему миром чувств, детской и хозяйства, женский мир становится более духовным. Женский быт начал стремительно меняться в петровскую эпоху. Петр 1 изменил не только государственную жизнь, но и домашний уклад. В модах царила искусственность. Женщины тратили много времени на изменение внешности. Дамы кокетничали, вели вечерний образ жизни. Мушки на лице и игры веером создавали язык кокетства. Вечерний макияж требовал много косметики. Модно было иметь любовника. Семья, хозяйство, воспитание детей было на втором плане.

И вдруг произошли важные перемены - зарождается романтизм, становится принятым стремиться к природе, естественности нравов и поведения. Павел! пытался остановить моду - простоту одежды пропагандировала эпоха французской революции. Появились платья, которые позже стали называть онегинскими. Бледность стала обязательным элементом женской привлекательности - знак глубины сердечных чувств.

Особую роль мир женщины сыграл в судьбах русского романтизма. Эпоха Просвещения поставила вопрос о защите женских прав.

Женский характер в конце 18 века формировался литературой. Особенно важно, что женщина постоянно и активно усваивала роли, которые отводили ей поэмы и романы, поэтому можно оценивать бытовую и психологическую реальность их жизни через призму литературы.

Конец интересующей нас эпохи создал три типа женских образов: образ ангела, случайно посетившего землю, демонический характер и женщина героиня.

Женское о бразование в 18- начале 19 века

Знание традиционно считалось привилегией мужчин - образование женщин обернулось проблемой ее места в обществе, созданном мужчинами. Необходимость женского образования и характер его стали предметом споров и связались с общим пересмотром типа жизни, типа быта. В итоге возникло учебное заведение - Смольный институт с широкой программой. Обучение длилось 9 лет в изоляции. Обучение было поверхностным, исключение составляли языки, танцы и рукоделие. Из смолянок делали придворные игрушки. Смолянки славились чувствительностью, их сентиментальная неподготовленность к жизни была свидетельством их неиспорченности. Экзальтация поведения не был отсутствием искренности - это был язык того времени.

Смольный институт был не единственным женским ученым заведением Возникали частные пансионы, они были иностранные и уровень обучения был невысоким. Систематически учили языкам и танцам. Третий вид женского образования - домашний. Оно ограничивалось языками, умением держать себя в обществе, танцевать, петь, играть на музыкальном инструменте и рисовать, а также начатками истории, географии и словесности. С началом выездов в свет обучение прекращалось.

Тип русской образованной женщины начал складываться к 30 годам 18 века. Однако в целом женское образование 18-начала 19 веков не имело ни своего лицея, ни Московского или Дерптского университетов. Тип высокодуховной русской женщины сложился под воздействием русской литературы и культуры эпохи.

Часть 2.

Танцы были важным структурным элементом дворянского быта. В жизни русского столичного дворянина время разделялось на две половины: пребывание дома (частное лицо) и в собрании, где реализовывалась общественная жизнь.

Бал был сферой противоположной службе и областью общественного представительства. Основным элементом бала как общественно-эстетического действа были танцы. Обучение танцам начиналось с 5 лет. Длительные тренировки придавали молодым людям уверенность в движениях, свободу и непринужденность в постановке фигуры, что влияло на психический строй человека. Изящество являлось признаком хорошего воспитания. Начинался бал полонезом, второй бальный танец - вальс (в 20 годы пользовался репутацией непристойного), центр бала - мазурка. Котильон - вид кадрили, один из заключающих бал танцев, танец игра. Бал обладал стройной композицией, подчинялся твердым законам и был противопоставлением двум крайним полюсам: параду и маскараду.

Сватовство. Брак. Развод.

Ритуал замужества в дворянском обществе 18-начала19 века носит следы тех же противоречий, что и вся бытовая жизнь. Традиционные русские обычаи вступали в конфликт с представлениями о европеизме. Нарушение родительской воли и похищение невесты не входило в нормы европейского поведения, зато являлось общим местом романтических сюжетов. Семейные отношения в крепостном быту неотделимы от отношений помещика и крестьянки, это обязательный фон, вне которого делаются непонятными и отношения мужа и жены. Одним из проявлений странностей быта этой эпохи были крепостные гаремы.

Все возрастающий разрыв между укладом жизни дворянства и народа вызывает трагическое мироощущение у наиболее мыслящей части дворян. Если в 18 веке культурный дворянин стремился отдалиться от народного бытового поведения, то в 19 веке возникает противонаправленный порыв.

Дворянские свадьбы сохраняли определенную связь с традицией жениться осенью, но переводили ее на язык европеизированных нравов.

Одним из нововведений послепетровской действительности был развод. Для развода требовалось решение консистории - духовной канцелярии. Редкая и скандальная форма развода часто заменялась практическим разводом: супруги разъезжались, делили владения, после чего женщина получала свободу.

Домашняя жизнь дворянина 18 века складывалась как сложное переплетение обычаев, утвержденных народной традицией, религиозных обрядов, философского вольнодумства, западничества, влияющего на разрыв с окружающей действительностью. Этот беспорядок, приобретавший характер идейного и бытового хаоса, имели и положительную сторону. В значительной мере здесь проявлялась молодость культуры, еще не исчерпавшей своих возможностей.

Русский дендизм.

Зародившись в Англии, дендизм включал в себя национальное противопоставление французским модам, вызывавшим в конце 18 века бурное возмущение английских патриотов. Дендизм приобретал окраску романтического бунтарства. Он был ориентирован на экстравагантность поведения, оскорбительная для общества манера держаться, развязность жестов, демонстративный шокинг - формы разрушения светских запретов воспринимались как поэтические. Карамзин в 1803 году описывал любопытный феномен слияния бунта и цинизма, превращения эгоизма в своеобразную религию и насмешливое отношение во всем принципам пошлой морали. В предыстории русского дендизма можно отметить так называемых хрипунов. Затягивание пояса до соперничества с женской талией придавало военному моднику вид удавленника и оправдывало название его хрипуном. Большую роль в поведении денди играли очки, лорнет воспринимался как признак англомании. Приличия 18 века в России запрещали младшим по возрасту или чину смотреть на старших через очки: это воспринималось как наглость. Другой характерный признак дендизма - поза разочарованности и пресыщенности. Дендизм прежде всего поведение, а не теория или идеология. Не отделимый от индивидуализма и находящийся в зависимости от наблюдателей, дендизм постоянно колеблется между претензией на бунт и разнообразными компромиссами с обществом. Его ограниченность заключена в ограниченности и непоследовательности моды, на языке которой он вынужден разговаривать со своей эпохой.

Карточная игра.

Карточная игра сделалась своеобразной моделью жизни. В функции карточной игры проявляется ее двойная природа: карты используются при гадании (прогнозирующая, программирующая функции) и при игре, то есть представляет собой образ конфликтной ситуации. Она не сопоставима с другими модными играми той поры. Существенную роль здесь сыграло то, что карточная игра покрывает два различных типа конфликтных ситуаций - коммерческая и азартная игра.

Первые рассматриваются как приличные, для солидных людей, окружались ореолом уюта семейной жизни, поэзией невинных развлечений, вторые - влекли за собой атмосферу инфернальности, встречают решительное моральное осуждение. Известно, что азартные игры в России конца 18 века формально подвергались запрещению как безнравственные, хотя практически процветали, превратились во всеобщий обычай дворянского общества и фактически были канонизированы. Карточная игра и шахматы являются как бы антиподами игрального мира. Азартные игры строятся так, что игрок вынужден принимать решение, фактически не имея никакой информации. Таким образом он играет со Случаем. Пересечение принципов регулярной государственности и произвола создает ситуацию непредсказуемости и образом государственности становится механизм азартной карточной игры. В России наиболее распространены были фараон и штосс - игры, в которых наибольшую роль играл случай. Строгая нормированность, проникавшая в частную жизнь человека империи, создавала психологическую потребность взрывов непредсказуемости. Не случайно отчаянные вспышки карточной игры неизбежно сопутствовали эпохам реакции:1824,25, 1830 годы. Карточная терминология бурно проникала в другие сферы культуры. Проблема карточной игры делалась для современников как бы символическим выражением конфликтов эпохи. Шулерство сделалось почти официальной профессией и дворянское общество относилось к нечестной игре в карты, хотя и с осуждением. Но значительно более снисходительно, чем к отказу стреляться на дуэли, например. Карты являлись синонимом дуэли и антонимом парада. Эти два полюса очерчивали границу дворянского быта той эпохи.

Дуэль.

Поединок по определенным правилам с целью восстановления чести. Оценка меры оскорбления - незначительное, кровное, смертельное - должна соотноситься с оценкой со стороны социальной среды. Дуэль начиналась с вызова, после этого противники не должны были вступать в общение, оскорбленный обсуждал тяжесть нанесенной ему обиды с секундантами и противнику направлялся письменный вызов (картель).Секунданты должны были приложить максимум усилий к примирению, они же вырабатывали условия дуэли и оформляли их письменно. Дуэль в России была уголовным преступлением, становилась предметом судебного разбирательства, суд приговаривал дуэлянтов к смертной казни, которая для офицеров заменялась разжалованием в солдаты и переводом на Кавказ.

Правительство к поединкам относилось отрицательно, в официальной литературе дуэли преследовались как проявление свободолюбия. Мыслители-демократы подвергали дуэль критике, видели в ней проявление сословного предрассудка дворянства и противопоставляли дворянскую честь человеческой, основанной на Разуме и Природе.

Искусство жизни.

1.Искусство и внехудожественная реальность не сопоставимы. Классицизм.

2. второй подход к соотношению искусства и реальности. Романтизм.

Искусство как область моделей и программ.

3.Жизнь выступает как область моделирующей активности, создает образцы, которым подражает искусство. Можно сопоставить с реализмом.

Особенную роль в культуре начала 19 века в общеевропейском масштабе сыграл театр. Специфические формы сценичности сходят с театральной площадки и подчиняют себе жизнь. Для бытового поведения русского дворянина конца 18-начала 19 века характерны прикрепленность типа поведения к определенной сценической площадке и тяготение к антракту - перерыву, во время которого театральность поведения понижается до минимума. Характерно разграничение бытового и театрального поведения. Однако дворянское поведение как система предполагало определенные выпадения из нормы, которые были равнозначны антрактам. Поведение скованное приличиями и системой театрализованного жеста порождало стремление к свободе: гусарское поведение, тяготение к грязному быту, прорывы в мир цыган. Чем строже организован быт, тем привлекательнее самые крайние формы бытового бунта. Солдатская скованность при Николае 1 компенсировалась диким разгулом. Интересным показателем театрализованности повседневной жизни - любительские спектакли и домашние театры воспринимались как уход из мира неискренной жизни света в мир подлинных чувств. Показательно устойчивое стремление осмыслить законы жизни через призму наиболее условных форм театрального спектакля - маскарада, кукольной комедии, балагана. Рассматривая зрелищную культуру начала 19 века, нельзя обойти военные действия и как антипод боя - парад.

Есть эпохи, когда искусство властно вторгается в быт, эстетизируя повседневное течение жизни. Это вторжение имеет много последствий. Только на фоне мощного вторжения поэзии в жизнь русского дворянства начала 19 века понятно и объяснимо колоссальное явление Пушкина. Движимая законами обычая, бытовая жизнь заурядного дворянина 18 века была бессюжетна. Взгляд на реальную жизнь как на спектакль давал возможность избирать амплуа индивидуального поведения и наполнял ожиданием событий. Именно модель театрального поведения, превращая человека в действующее лицо, освобождала его от автоматической власти группового поведения, обычая.

Театр и живопись - два полюса, взаимопритягательные и взаимно отталкивающиеся. Опера тяготела больше к живописи, драма - к подчеркнутой театральности, балет сложно располагался в этом пространстве. Различные виды искусств создавали различную действительность, и жизнь, стремившаяся стать копией искусства, впитывала эти различия. Только в условиях функциональной связи между живописью и театром могли возникнуть такие явления, как например юсуповский театр (смена декораций Гонзага под спец.музыку), живые картины. Естественным следствием сближения театра и живописи - создание грамматики сценического искусства.

Люди осознают себя сквозь призму живописи, поэзии, театра, кино, цирка и одновременно видят в этих искусствах наиболее полное, как в фокусе, выражение самой реальности. В подобные эпохи искусство и жизнь сливаются воедино, не разрушая непосредственности чувства и искренности мысли. Только представляя себе человека той поры, мы можем понять искусство и одновременно, только в зеркалах искусства мы находим подлинное лицо человека той поры.

Итог пути.

Смерть выводит личность из пространства, отведенного для жизни: из области исторического и социального личность переходит в сферы вечного. Уже к середине 18 века смерть сделалась одной из ведущих литературных тем. Петровская эпоха была отмечена идеей группового бытия, человеческая смерть казалась незначительной перед лицом государственной жизни. Для людей допетровской эпохи смерть была лишь завершением жизни, которую принимали как неизбежность. Конец 18 века пересмотрел этот вопрос и как следствие - эпидемия самоубийств.

Тема смерти - добровольного жертвоприношения на алтарь отечества - все чаще звучат в высказываниях членов тайного общества. Трагический поворот этических вопросов в последние годы перед восстанием декабристов изменил отношение в дуэли. Последекабристкий период ощутимо изменил концепцию смерти в системе культуры. Смерть вносила истинный масштаб в карьерные и государственные ценности. Лицо эпохи отразилось и в образе смерти. Смерть давала свободу и ее искали в Кавказской войне, на дуэли. Там, где вступала в права смерть, кончалась власть императора.

Часть 3.

«Птенцы гнезда Петрова»

Иван Иванович Неплюев - апологет реформы и Михаил Петрович Аврамов - критик реформы, происходили из старинного дворянского рода, занимали высокие посты при Петре1. Неплюев обучался за границей, работал в Адмиралтействе, был послом в Константинополе, в Турции.После смерти Петра подвергся гонениям и получил назначение в Оренбург, где развил бурную деятельность. В елизаветинскую эпоху - сенатор, при Екатерине был очень приближен к царствующей особе. До последних дней оставался человеком Петровской эпохи.

Абрамов поступил на службу 10 лет в Посольский приказ и был связан с ним всю жизнь. В 18 - секретарь русского посла в Голландии. В 1712 - директор СПб типографии, издавал «Ведомости» и множество полезных книг Неплюев представлял собой пример человека исключительной цельности, не знавшего раздвоения и никогда не мучившегося сомнениями. В полном контакте со временем, он посвятил жизнь практической государственной деятельности. Личность Абрамова была глубоко раздвоенной, практическая деятельность сталкивалась в нем с утопическими мечтаниями. Создав в воображении идеализированный образ старины, предлагал новаторские реформы, считая их защитой традиции. После смерти Петра1 - ссылка на Камчатку. За свои проекты не раз оказывался в Тайной канцелярии. Умер в тюрьме. Он принадлежал к тем, кто выдумывали утопические проекты будущего и утопические образы прошедшего лишь бы не видеть настоящего. Получи они власть - обагрили бы страну кровью своих противников, в реальной же ситуации проливали свою кровь.

Эпоха раскола людей на догматиков-мечтателей и циников-практиков

Век богатырей.

Люди последней трети 18 века, при всем разнообразии натур, были отмечены одной общей чертой - устремленностью к особому индивидуальному пути, специфическому личному поведению.Они поражают неожиданностью ярких индивидуальностей. Время рождало героев бескорыстной самоотверженности и бесшабашных авантюристов.

А.Н. Радищев - одна из самых загадочных фигур в русской истории. Он обладал обширнейшими знаниями в юриспруденции, географии, геологии, истории. В сибирской ссылке прививал оспу местным жителям. Отлично владел шпагой, ездил верхом, был прекрасным танцором. Служа на таможне не брал взяток, в Петербурге казался чудаком. «Энциклопедист» убежденный, что судьба поставила его свидетелем и участником нового сотворения мира.Считал, что нужно воспитывать героизм и для этой цели могут быть использованы все философские концепции, на которые можно опереться. Радищев разработал своеобразную теорию русской революции. Рабство противоестественно и переход от рабства к свободе мыслился как мгновенное общенародное действие.От издания «Путешествия из Петербурга в Москву» он ожидал не литературных, а исторических событий. Радищев не создал ни заговора,ни ни партии, всю надежду возлагал на истину. Появилась мысль о крови философа, проповедующего правду. Люди поверят, полагал Радищев, тем словам, за которые заплачено жизнью. Героическое самоубийство сделалось предметом размышлений Радищева. Готовность к смерти возвышает героя над тираном и переносит человека их обычной жизни в мир исторических деяний. В этом свете его собственное самоубийство предстает в нетрадиционном свете.

Суд и ссылка застали Радищева вдовцом. Сестра жены Е.А. Рубановская втайне была влюблена в мужа сестры. Именно она избавила Радищева от пыток, подкупив палача Шешковского. В дальнейшем предварила подвиг декабристок и хотя обычаи категорически препятствовали браку с близкой родственницей, вышла замуж за Радищева.

Радищев всю свою жизнь и даже смерть стремился подчинить доктринам философов.Он силой вдавливал себя в нормы философской жизни и одновременно силой воли и самовоспитания делал такую жизнь образцом и программой реальной жизни. лотман культура российский дворянство

А.С. Суворов - незаурядный полководец с высокими воинскими качествами и умением владеть душами солдат, человек своей эпохи, эпохи героического индивидуализма. Противоречивость поведения была для Суворова принципиальной. В столкновениях с противником он использовал ее как тактический прием. Начиная играть, он заигрывался, в его поведении были детские черты, противоречиво сочетающиеся с поведением и мыслями

военного теоретика и философа. Одни видели в этом тактику поведения, другие варварство и коварство в характере полководца. Смена масок составляла одну из особенностей его поведения. Известно, что Суворов не терпел зеркал, в его тактику входила слава человека. Не отражающегося в зеркалах. Действия Суворова подразумевали не стихийное следование темпераменту и характеру, а постоянное их преодоление. От рождения был тщедушен и слаб здоровьем. Женился в 45 лет по распоряжению отца на властной, крупной и красивой В.И.Прозоровской. После разрыва с женой, Суворов оставил у себя дочь, а затем отдал ее в Смольный институт. Он не принял Французскую революцию, он до конца жизни остался человеком, для которого идея изменения политического порядка была несовместима с чувством патриотизма.

Суворов и Радищев - люди, принадлежащие как бы к двум полюсам своей эпохи.

Две женщины.

Мемуары княгини Н.Б. Долгорукой и А.Е.Карамышевой - охватывает период с 30-х по 80-е годы 18 века и освещает семейный быт дворян. Жизнь,трагедия княгини Натальи Борисовны стала сюжетом, волновавшим многих поэтов. Из рода Шереметьевых Наталья вышла замуж за И.А. Долгорукого, фаворита Петра 2. После смерти царя сосланы в Сибирь. В трудных условиях проявился благородный характер Долгорукой, жизнь умудрила, но не сломила ее. Глубокое религиозное чувство стало огранической основой жизни и бытового поведения.Потеря всех материальных ценностей жизни породило напряженную вспышку духовности. В Сибири князь Иван подвергся пыткам и четвертован. Наталья была возвращена с сыновьями и вырастив детей постриглась в монахини.

Мемуары А.Е. Лабзиной (Карамышевой) - наивно фотографическое воспроизведение реальности. Карамышев незаурядный ученый, преподавал в Горной академии, приближен к Потемкину, однако преданность науке привела его к Белому морю, в тяжелые условия быта, где он развил энергичную деятельность по организации рудников. Анну Евдокимовну муж воспитывал в духе Просвещения,ему помогал писатель Херасков. Эксперимент по ествесственному воспитанию заключался в изоляции, строгом контроле знакомств, чтения. Ее даже не допускали к мужу,к тому же он всегда был занят работой. Но Карамышева была убеждена, что он проводил время погрязая в разврате. Карамышев отделял нравственное чувство от полового влечения и получив в жены 13летнюю девочку долго не воспринимал ее. Карамышев приобщал свою жену в свободомыслию и вольнодумству, но делал это с напором. Предлагал завести любовника, чтобы приобщить жену к свободе - подчеркивая, что любит ее.С такой же прямолинейностью он отучал ее поститься. Его просвещение было для нее грехом, их разделяла граница моральной непереводимости.Конфликт взаимной слепоты противоположных культур, драматизм в том, что 2 человека любили друг друга разгороженные стеной непонимания. Мемуары Лабзиной - назидательная пьеса, по канонам житийных сюжетов.

Люди 1812 года.

Отечественная война взорвала жизнь всех сословий русского общества. Однако переживание этих событий не было однородным. Большое число жителей Москвы отхлынуло в провинцию, те кто имел поместья отправились туда, а чаще в близкие к ним губернские города. Отличительной чертой 1812 года стало стирание резких противоречий между столичной и провинциальной жизнью. Многие отрезанные от своих поместий, занятых французами, оказались в бедственном положении.Многие семьи оказались разбросанными по всей России.

Сближение города и провинции, столь ощутимое в Москве. Почти не сказалось на жизни Петербурга, однако он не был отделен от переживаний этого времени.Защищенный армией Витгенштейна, в относительной безопасности он имел возможность осмыслять события в некоторой исторической перспективе. Именно здесь возникли такие эпохально важные идеологические явления, как независимый патриотический журнал «Сын Отечества», в будущем сделавшийся основным изданием декабристкого движения.Первые ростки декабризма оформились именно здесь, в беседах вернувшихся из военных походов офицеров.

Декабрист в повседневной жизни.

Декабристы проявили значительную творческую энергию в создании особого типа русского человека. Специфическое, необычное в дворянском кругу поведение значительной группы молодых людей, находящихся по своим талантам, происхождению, семейным и личным связям и служебным перспективам в центре общественного внимания, оказало влияние на целое поколение русских людей. Идейно-политическое содержание дворянской революционности породило особые черты характера и особый тип поведения

Декабристы были людьми действия. В этом сказывалась их установка на практическое изменение политического бытия России.Декабристов характеризовало постоянное стремление высказывать без обиняков свое мнение, не признавая утвержденного ритуала и правил светского поведения. Подчеркнутая несветскость и бестактность речевого поведения определялось в близких к декабристам кругах как спартанское, римское поведение. Декабрист своим поведением отменял иерархичность и стилевое многообразие поступка, отменялось различие между устной и письменной речью: высокая упорядоченность, синтаксическая завершенность письменной речи переносилась в устное употребление.Декабристы культивировали серьезность как норму поведения. Осознание себя как исторического лица заставляло оценивать свою жизнь как цепь сюжетов для будущих историков. Характерно, что бытовое поведение сделалось одним из критериев отбора кандидатов в общество, на этой основе возникло своеобразное рыцарство, которое определило нравственное обаяние декабристкой традиции в русской культуре и сослужило плохую службу в трагических условиях (декабристы не были психологически подготовлены к тому, чтобы действовать в условиях узаконенной подлости).Декабристы были романтическими героями.

Известен подвиг декабристок и его поистине великое значение для духовной истории русского общества. Поступок декабристок был актом протеста и вызовом. «Виновата» была русская литература, создавшая представление о женском эквиваленте героического поведения гражданина, и моральные нормы декабристкого круга, требовавшие прямого перенесения поведения литературных героев в жизнь.

В начале 19 века появился особый тип разгульного поведения, который воспринимался не в качестве нормы армейского досуга, а как вариант вольномыслия. Мир разгула становился самостоятельной сферой, погружение в которую исключало службу. Приобщение к свободомыслию мыслилось как праздник, а в пире и даже оргии виделась реализация идеала вольности. Но была и другая разновидность свободолюбивой морали - идеал стоицизма, римской добродетели, героического аскетизма. Отменяя господствующее в дворянском обществе деление бытовой жизни на области службы и отдыха, либералисты хотели превратить всю жизнь в праздник, заговорщики - в служение.Все виды светских развлечений сурово осуждаются декабристами,как признак душевной пустоты. Отшельничество декабристов сопровождалось недвусмысленным и открытым презрением к обычному времяпрепровождению дворянина. Культ братства, основанного на единстве духовных идеалов, экзальтация дружбы. Революционеры следующих этапов часто считали, что декабристы более говорили, чем действовали. Однако понятие действия исторически изменчиво и декабристов можно назвать практиками. Создание совершенно нового для России типа человека вклад декабристов в русскую культуру оказался непреходящим. Декабристы внесли в поведение человека единство, но не путем реабилитации жизненной прозы, а тем, что пропуская жизнь через фильтры героических текстов, просто отменили то, что не подлежало занесению на скрижали истории.

Вместо заключения: «Между двойной бездной…»

Мы хотим понимать историю прошлого и произведения художественной литературы предшествующих эпох, но при этом наивно полагаем, что достаточно взять в руки интересующую нас книгу, положить рядом с собой словарь и понимание гарантировано. Но каждое сообщение состоит из двух частей: того, о чем говорится и того, о чем не говорится, потому что оно и так известно. Вторая часть опускается. Читатель современник с легкостью восстанавливает ее сам, по своему жизненному опыту…В прошедших эпохах без специального изучения мы инопланетяне.

История, отраженная в одном человека, в его жизни, быте, жесте, изоморфна истории человечества, они отражаются в друг друге и познаются через друг друга.

3 часть.

«Беседы о русской культуре» посвященные изучению быта и традиций русского дворянства 18 - начала 19 веков представляют несомненный интерес.Это время, когда Россия встала на путь модернизации и просвещенного абсолютизма. Начало этому процессу положили реформы Петра1, охватившие многие сферы жизни общества. После смерти Петра 1 его реформаторский курс продолжила Екатерина2. При ней была продолжена реформа образования, получили дальнейшее развитие наука, литература и общественно-политическая мысль -утверждение демократических традиций. При Александре1 в обществе впервые формируется достаточно многочисленная политическая оппозиция. Возникают тайные общества. Воспользовавшись смертью Алесандра1 декабристы 14 декабря 1825 решили захватить власть и провозгласить введение конституции. Восстание было жестоко подавлено. Уже в начале века формируется как политическое течение российский консерватизм. Отличительной чертой николаевского царствования явилось стремление властей погасить оппозиционный настроения с помощью теории официальной народности. В становлении национального самосознания, национальной культуры большая роль принадлежит лучшим представителям дворянства, формирующейся интеллигенции. Ю.М. Лотман погружает читателя в повседневную жизнь этого сословия, позволяя увидеть людей той эпохи на службе, в военных походах, воспроизвести ритуалы сватовства, брака, проникнуть в особенности женского мира и личных отношений, понять значение маскарадов и карточной игры правил дуэли и понятия чести.

Долгое время дворянская культура оставалась вне научного исследования. Лотман стремился восстановить историческую правду о значении дворянской культуры, которая дала Фонвизина и Державина, Радищева и Новикова, Пушкина и декабристов, Лермонтова и Чаадаева, Толстого и Тютчева. Принадлежность к дворянству имела отличительные черты: обязательность правил поведения, принципов чести, покроя одежды, служебных и домашних занятий, праздников и развлечений. Вся жизнь дворянства пронизана символами и знаками. Раскрывая свою символическую природу, вещь вступает в диалог с современностью, обнаруживает связи с историей и становится бесценной. История культуры обязательно должна быть соединена с чувствами, быть зримой, осязаемой, слышимой, тогда ее ценности входят в мир человека и закрепляются в нем надолго.

Список литературы

1.Иконникова С.Н. История культурологических теорий: Учеб.пособие. В 3 ч. Ч. 3 История культурологии в лицах /Иконникова С.Н., СПб.гос.ун-т культуры и искусств.-СПб,2001.- 152с.

2. Лотман Ю.М. Пушкин./ Ю.М. Лотман, вступ.ст. Б.Ф. Егоров, худ. Д.М. Плаксин.- СПб.: Искусство- СПб,1995.-847с.

3.Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре:Быт и традиции русского дворянства (18-начала19 века).- СПб.:Искусство,1996.-399с.

4.Мир русской культуры.Энциклопедический словарь/ ред. А.Н.Мячин.-М.: Вече,1997.-624с.

5. Радугин А.А. История России:Учеб.пособие для ВУЗов/ сост. И отв.ред. А.А.Радугин.-М.:Центр,1998.-352с.

Размещено на Allbest.ru

...

Подобные документы

курсовая работа , добавлен 25.11.2014


Понятие культуры и семиотики в работах Ю.М. Лотмана. Текст как краеугольный камень семиотики культуры Ю.М. Лотмана. Понятие семиосферы, семиотические основы знания. Структурный анализ художественного текста. Искусство как система, построенная на языке.

реферат , добавлен 03.08.2014


Общая характеристика социальной и культурной сферы России в начале XX века, изменения образа жизни средних слоев и рабочих, обновление внешнего облика города. Особенности русской культуры и искусства "Серебряного века": балет, живопись, театр, музыка.

презентация , добавлен 15.05.2011


Теоретическое исследование содержания менталитета и смеховой культуры. Определение исторической заданности смеховой культуры и особенностей её формирования в Древней Руси. Анализ творчества скоморохов и описание типичных черт российского менталитета.

дипломная работа , добавлен 28.12.2012


Анализ культурной ситуации XIX века, определение основных стилей искусства, особенностей философско-мировоззренческих направленностей этого периода. Романтизм и реализм как явления культуры XIX века. Социокультурные особенности динамики культуры XIX в.

реферат , добавлен 24.11.2009


Историческая периодизация отечественной культуры (от Руси к России). Наличие у русской культуры собственной типологизации, не покрываемой общезападной типологизацией. Место русской культуры в типологии культуры Н. Данилевского по книге "Россия и Европа".

контрольная работа , добавлен 24.06.2016


Второй том "Очерков по истории русской культуры" П.Н. Милюкова посвящен развитию "духовной" стороны русской культуры. Анализ очерка по исследованию истории религии освещает положение и роль русской церкви в жизни общества начиная с конца ХV века.

лекция , добавлен 31.07.2008


"Домострой" - энциклопедия семейной жизни, домашних обычаев, традиций русского хозяйствования и церковных канонов. Кризис в жизни русского государства в XVI веке, его отображение в идейной, правовой и культурной сферах, нравах и отношениях в семье.

курсовая работа , добавлен 08.12.2009


Характеристика тенденций развития русской культуры в XIX веке, который стал веком свершений, веком развития всех тех тенденций, которые сложились в прошлом. Главная идея культуры шестидесятников XIX в. Общественная мысль, идеи западников и славянофилов.

реферат , добавлен 28.06.2010


"Золотой век" русской культуры 19 века. Начало XIX века - время культурного и духовного подъёма России. Тесное общение и взаимодействие русской культуры с другими культурами. Художественная литература, музыкальная культура, развитие науки в XIX веке.

Беседы о русской культуре:

Быт и традиции русского дворянства (XVIII-нач. XIX века)

Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII -нач. XIX века) - СПб., 2000.

Вопросы и задания к тексту:

Какую роль играл бал в жизни русского дворянина, по мнению Лотмана?

Отличался ли бал от других форм развлечения?

Как дворян готовили к балам?

В каких литературных произведениях вы встречали описание бала, отношение к нему или отдельным танцам?

Каково значение слова дендизм?

Восстановите модель внешнего облика и поведения русского денди.

Какую роль играла дуэль в жизни русского дворянина?

Как относились к дуэлям в царской России?

Как осуществлялся ритуал дуэли?

Приведите примеры дуэлей в истории и литературных произведениях?

Лотман ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII-нач. XIX века)

Танцы были важным структурным элементом дворянского быта. Их роль существенно отличалась как от функции танцев в народном быту того времени, так и от современной.

В жизни русского столичного дворянина XVIII - начала XIX века время разделялось на две половины: пребывание дома было посвящено семейным и хозяйственным заботам - здесь дворянин выступал как частное лицо; другую половину занимала служба - военная или статская, в которой дворянин выступал как верноподданный, служа государю и государству, как представитель дворянства перед лицом других сословий. Противопоставление этих двух форм поведения снималось в венчающем день «собрании» - на балу или званом вечере. Здесь реализовывалась общественная жизнь дворянина... он был дворянин в дворянском собрании, человек своего сословия среди своих.

Таким образом, бал оказывался, с одной стороны, сферой, противоположной службе, - областью непринужденного общения, светского отдыха, местом, где границы служебной иерархии ослаблялись. Присутствие дам, танцы, нормы светского общения вводили внеслужебные ценностные критерии, и юный поручик, ловко танцующий и умеющий смешить дам, мог почувствовать себя выше стареющего, побывавшего в сражениях полковника. С другой стороны, бал был областью общественного представительства, формой социальной организации, одной из немногих форм дозволенного в России той поры коллективного быта. В этом смысле светская жизнь получала ценность общественного дела. Характерен ответ Екатерины II на вопрос Фонвизина: «Отчего у нас не стыдно не делать ничего?» - «... в обществе жить не есть не делать ничего» 16 .

Со времени петровских ассамблей остро встал вопрос и об организационных формах светской жизни. Формы отдыха, общения молодежи, календарного ритуала, бывшие в основном общими и для народной, и для боярско-дворянской среды, должны были уступить место специфически дворянской структуре быта. Внутренняя организация бала делалась задачей исключительной культурной важности, так как была призвана дать формы общению «кавалеров» и «дам», определить тип социального поведения внутри дворянской культуры. Это повлекло за собой ритуализацию бала, создание строгой последовательности частей, выделение устойчивых и обязательных элементов . Возникала грамматика бала, а сам он складывался в некоторое целостное театрализованное представление, в котором каждому элементу (от входа в залу до разъезда) соответствовали типовые эмоции, фиксированные значения, стили поведения. Однако строгий ритуал, приближавший бал к параду, делал тем более значимыми возможные отступления, «бальные вольности», которые композиционно возрастали к его финалу, строя бал как борение «порядка» и «свободы».

Основным элементом бала как общественно-эстетического действа были танцы. Они служили организующим стержнем вечера, задавали тип и стиль беседы. «Мазурочная болтовня» требовала поверхностных, неглубоких тем, но также занимательности и остроты разговора, способности к быстрому эпиграмматическому ответу.

Обучение танцам начиналось рано - с пяти-шести лет. Так, например, Пушкин начал учиться танцам уже в 1808 году...

Раннее обучение танцам было мучительным и напоминало жесткую тренировку спортсмена или обучение рекрута усердным фельдфебелем. Составитель «Правил», изданных в 1825 году, Л. Петровский, сам опытный танцмейстер, так описывает некоторые приемы первоначального обучения, осуждая при этом не саму методу, а лишь ее слишком жесткое применение: «Учитель должен обращать внимание на то, чтобы учащиеся от сильного напряжения не потерпели в здоровье. Некто рассказывал мне, что учитель его почитал непременным правилом, чтобы ученик, несмотря на природную неспособность, держал ноги вбок, подобно ему, в параллельной линии... Как ученик имел 22 года, рост довольно порядочный и ноги немалые, притом неисправные; то учитель, не мог сам ничего сделать, почел за долг употребить четырех человек, из коих два выворачивали ноги, а два держали колена. Сколько сей ни кричал, те лишь смеялись и о боли слышать не хотели - пока наконец не треснуло в ноге, и тогда мучители оставили его...»

Длительная тренировка придавала молодому человеку не только ловкость во время танцев, но и уверенность в движениях, свободу и непринужденность в постановке фигуры, что определенным образом влияло и на психический строй человека: в условном мире светского общения он чувствовал себя уверенно и свободно, как опытный актер на сцене. Изящество, сказывающееся в точности движений, являлось признаком хорошего воспитания...

Аристократической простоте движений людей «хорошего общества» и в жизни, и в литературе противостоит скованность или излишняя развязность (результат борьбы с собственной застенчивостью) жестов разночинца...

Бал в начале XIX века начинался польским (полонезом), который в торжественной функции первого танца сменил менуэт. Менуэт отошел в прошлое вместе с королевской Францией...

В «Войне и мире» Толстой, описывая первый бал Наташи, противопоставит полонез, который открывает «государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома»... второму танцу - вальсу, который становится моментом торжества Наташи.

Пушкин характеризовал его так:

Однообразный и безумный,

Как вихорь жизни молодой,

Кружится вальса вихорь шумный;

Чета мелькает за четой.

Эпитеты «однообразный и безумный» имеют не только эмоциональный смысл. «Однообразный» - поскольку, в отличие от мазурки, в которой в ту пору огромную роль играли сольные танцы и изобретение новых фигур, и уж тем более от танца - игры котильона, вальс состоял из одних и тех же постоянно повторяющихся движений. Ощущение однообразия усиливалось также тем, что «в это время вальс танцевали в два, а не в три па, как сейчас» 17 . Определение вальса как «безумного» имеет другой смысл: ... вальс... пользовался в 1820-е годы репутацией непристойного или, по крайней мере, излишне вольного танца... Жанлис в «Критическом и систематическом словаре придворного этикета»: «Молодая особа, легко одетая, бросается в руки молодого человека, который ее прижимает к своей груди, который ее увлекает с такой стремительностью, что сердце ее невольно начинает стучать, а голова идет кругом! Вот что такое этот вальс!.. Современная молодежь настолько естественна, что, ставя ни во что утонченность, она с прославляемыми простотой и страстностью танцует вальсы».

Не только скучная моралистка Жанлис, но и пламенный Вертер Гете считал вальс танцем настолько интимным, что клялся, что не позволит своей будущей жене танцевать его ни с кем, кроме себя...

Однако слова Жанлис интересны еще и в другом отношении: вальс противопоставляется классическим танцам как романтический; страстный, безумный, опасный и близкий к природе, он противостоит этикетным танцам старого времени. «Простонародность» вальса ощущалась остро... Вальс был допущен на балы Европы как дань новому времени. Это был танец модный и молодежный.

Последовательность танцев во время бала образовывала динамическую композицию. Каждый танец... задавал определенный стиль не только движений, но и разговора. Для того чтобы понять сущность бала, надо иметь в виду, что танцы были в нем лишь организующим стержнем. Цепь танцев организовывала и последовательность настроений... Каждый танец влек за собой приличные для него темы разговоров... Интересный пример смены темы разговора в последовательности танцев находим в «Анне Карениной». «Вронский с Кити прошел несколько туров вальса»... Она ожидает с его стороны слов признания, которые должны решить ее судьбу, но для важного разговора необходим соответствующий ему момент в динамике бала. Его возможно вести отнюдь не в любую минуту и не при любом танце. «Во время кадрили ничего значительного не было сказано, шел прерывистый разговор... Но Кити и не ожидала большего от кадрили. Она ждала с замиранием сердца мазурки. Ей казалось, что в мазурке все должно решиться».

Мазурка составляла центр бала и знаменовала собой его кульминацию. Мазурка танцевалась с многочисленными причудливыми фигурами и мужским соло, составляющим кульминацию танца... В пределах мазурки существовало несколько резко выраженных стилей. Отличие между столицей и провинцией выражалось в противопоставлении «изысканного» и «бравурного» исполнения мазурки...

Русский дендизм.

Слово «денди» (и производное от него - «дендизм») с трудом переводится на русский язык. Вернее, слово это не только передается несколькими по смыслу противоположными русскими словами, но и определяет, по крайней мере в русской традиции, весьма различные общественные явления.

Зародившись в Англии, дендизм включал в себя национальное противопоставление французским модам, вызывавшим в конце XVIII века бурное возмущение английских патриотов. Н.Карамзин в «Письмах русского путешественника» описывал, как во время его (и его русских приятелей) прогулок по Лондону толпа мальчишек забросала грязью человека, одетого по французской моде. В противоположность французской «утонченности» одежды английская мода канонизировала фрак, до этого бывший лишь одеждой для верховой езды. «Грубый» и спортивный, он воспринимался как национальный английский. Французская предреволюционная мода культивировала изящество и изысканность, английская допускала экстравагантность и в качестве высшей ценности выдвигала оригинальность 18 . Таким образом, дендизм был окрашен в тона национальной специфики и в этом смысле, с одной стороны, смыкался с романтизмом, а с другой - примыкал к антифранцузским патриотическим настроениям, охватившим Европу в первые десятилетия XIX века.

С этой точки зрения дендизм приобретал окраску романтического бунтарства. Он был ориентирован на экстравагантность поведения, оскорбляющего светское общество, и на романтический культ индивидуализма. Оскорбительная для света манера держаться, «неприличная» развязность жестов, демонстративный шокинг - все формы разрушения светских запретов воспринимались как поэтические. Такой стиль жизни был свойствен Байрону.

На противоположном полюсе находилась та интерпретация дендизма, которую развивал самый прославленный денди эпохи - Джордж Бреммель. Здесь индивидуалистическое презрение к общественным нормам выливалось в иные формы. Байрон противопоставлял изнеженному свету энергию и героическую грубость романтика, Бреммель - грубому мещанству «светской толпы» изнеженную утонченность индивидуалиста 19 . Этот второй тип поведения Бульвер-Литтон позже приписал герою романа «Пелэм, или Приключения джентльмена» (1828) - произведения, вызвавшего восхищение Пушкина и повлиявшего на его некоторые литературныезамыслы и даже, в какие-то мгновения, на его бытовое поведение...

Искусство дендизма создает сложную систему собственной культуры, которая внешне проявляется в своеобразной «поэзии утонченного костюма»... Герой Бульвера-Литтона с гордостью говорит про себя, что он в Англии «ввел накрахмаленные галстуки». Он же «силою своего примера»... «приказывал обтирать отвороты своих ботфорт 20 шампанским».

Пушкинский Евгений Онегин «три часа по крайней мере // Пред зеркалами проводил».

Однако покрой фрака и подобные этому атрибуты моды составляют лишь внешнее выражение дендизма. Они слишком легко имитируются профанами, которым недоступна его внутренняя аристократическая сущность... Человек должен делать портного, а не портной - человека.

Роман Бульвера-Литтона, являющийся как бы беллетризованной программой дендизма, получил распространение в России, он не был причиной возникновения русского дендизма, скорее, напротив: русский дендизм вызвал интерес к роману...

Известно, что Пушкин подобно своему герою Чарскому из «Египетских ночей» не выносил столь милой для романтиков типа Кукольника роли «поэт в светском обществе». Автобиографически звучат слова: «Публика смотрит на него (поэта), как на свою собственность; по ее мнению, он рожден для ее «пользы и удовольствия»...

Дендизм поведения Пушкина - не в мнимой приверженности к гастрономии, а в откровенной насмешке, почти наглости... Именно наглость, прикрытая издевательской вежливостью, составляет основу поведения денди. Герой неоконченного пушкинского «Романа в письмах» точно описывает механизм дендистской наглости: «Мужчины отменно недовольны моею fatuite indolente, которая здесь еще новость. Они бесятся тем более, что я чрезвычайно учтив и благопристоен, и они никак не понимают, в чем именно состоит мое нахальство - хотя и чувствуют, что я нахал».

Типично дендистское поведение было известно в кругу русских щеголей задолго до того, как имена Байрона и Бреммеля, равно как и само слово «денди», стали известны в России... Карамзин в 1803 году описал этот любопытный феномен слияния бунта и цинизма, превращения эгоизма в своеобразную религию и насмешливое отношение ко всем принципам «пошлой» морали. Герой «Моей исповеди» с гордостью рассказывает о своих похождениях: «Я наделал много шуму в своем путешествии - тем, что, прыгая в контрдансах с важными дамами немецких Княжеских Дворов, нарочно ронял их на землю самым неблагопристойным образом; а более всего тем, что с добрыми Католиками целуя туфель Папы, укусил ему ногу, и заставил бедного старика закричать изо всей силы»... В предыстории русского дендизма можно отметить немало заметных персонажей. Одни из них - так называемые хрипуны... «Хрипуны» как явление, уже прошедшее, упоминаются Пушкиным в вариантах «Домика в Коломне»:

Гвардейцы затяжные,

Вы, хрипуны

(но хрип ваш приумолк) 21 .

Грибоедов в «Горе от ума» называет Скалозуба: «Хрипун, удавленник, фагот». Смысл этих военных жаргонизмов эпохи до 1812 года современному читателю остается непонятным... Все три названия Скалозуба («Хрипун, удавленник, фагот») говорят о перетянутой талии (ср. слова самого Скалозуба: «И талии так узки»). Это же объясняет и пушкинское выражение «Гвардейцы затяжные» - то есть перетянутые в поясе. Затягивание пояса до соперничества с женской талией - отсюда сравнение перетянутого офицера с фаготом - придавало военному моднику вид «удавленника» и оправдывало называние его «хрипуном». Представление об узкой талии как о важном признаке мужской красоты держалось еще несколько десятилетий. Николай I туго перетягивался, даже когда в 1840-х годах у него отрос живот. Он предпочитал переносить сильные физические страдания, лишь бы сохранить иллюзию талии. Мода эта захватила не только военных. Пушкин с гордостью писал брату о стройности своей талии...

В поведении денди большую роль играли очки - деталь, унаследованная от щеголей предшествующей эпохи. Еще в XVIII веке очки приобрели характер модной детали туалета. Взгляд через очки приравнивался к разглядыванию чужого лица в упор, то есть дерзкому жесту. Приличия XVIII века в России запрещали младшим по возрасту или чину смотреть через очки на старших: это воспринималось как наглость. Дельвиг вспоминал, что в Лицее запрещали носить очки и что поэтому ему все женщины казались красавицами, иронически добавляя, что, окончив Лицей и приобретя очки, он был сильно разочарован... Дендизм ввел в эту моду свой оттенок: появился лорнет, воспринимавшийся как признак англомании...

Специфической чертой дендистского поведения было также рассматривание в театре через зрительную трубу не сцены, а лож, занятых дамами. Онегин подчеркивает дендизм этого жеста тем, что глядит «скосясь», а глядеть так на незнакомых дам - двойная дерзость. Женским адекватом «дерзкой оптики» был лорнет, если его обращали не на сцену...

Другой характерный признак бытового дендизма - поза разочарованности и пресыщенности... Однако «преждевременная старость души» (слова Пушкина о герое «Кавказского пленника») и разочарованность могли в первую половину 1820-х годов восприниматься не только в ироническом ключе. Когда эти свойства проявлялись в характере и поведении таких людей, как П.Я. Чаадаев, они приобретали трагический смысл...

Однако «скука» - хандра, была слишком распространенным явлением, чтобы исследователь мог отмахнуться от нее. Для нас она особенно интересна в данном случае тем, что характеризует именно бытовое поведение. Так, подобно Чаадаеву, хандра выгоняет за границу Чацкого...

Сплин как причина распространения самоубийств среди англичан упоминался еще Н.М. Карамзиным в «Письмах русского путешественника». Тем более заметно, что в русском дворянском быту интересующей нас эпохи самоубийство от разочарованности было достаточно редким явлением, и в стереотип дендистского поведения оно не входило. Его место занимали дуэль, безрассудное поведение на войне, отчаянная игра в карты...

Между поведением денди и разными оттенками политического либерализма 1820-х годов были пересечения... Однако природа их была различна. Дендизм - прежде всего именно поведение, а не теория или идеология 22 . Кроме того, дендизм ограничен узкой сферой быта... Не отделимый от индивидуализма и одновременно находящийся в неизменной зависимости от наблюдателей дендизм постоянно колеблется между претензией на бунт и разнообразными компромиссами с обществом. Его ограниченность заключена в ограниченности и непоследовательности моды, на языке которой он вынужден разговаривать со своей эпохой.

Двойственная природа русского дендизма создавала возможность двоякой его интерпретации... Именно эта двуликость сделалась характерной чертой странного симбиоза дендизма и петербургской бюрократии. Английские привычки бытового поведения, манеры стареющего денди, равно как и порядочность в границах николаевского режима, - таков будет путь Блудова и Дашкова. «Русского денди» Воронцова ждала судьба главнокомандующего Отдельным Кавказским корпусом, наместника Кавказа, генерал-фельдмаршала и светлейшего князя. У Чаадаева же - совсем другая судьба: официальное объявление сумасшедшим. Бунтарский байронизм Лермонтова не будет уже умещаться в границах дендизма, хотя, отраженный в зеркале Печорина, он обнаружит эту, уходящую в прошлое, родовую связь.

Дуэль.

Дуэль (поединок) - происходящий по определенным правилам парный бой, имеющий целью восстановление чести... Таким образом, роль дуэли – социально-знаковая. Дуэль... не может быть понята вне самой специфики понятия «честь» в общей системе этики русского европеизированного послепетровского дворянского общества...

Русский дворянин XVIII - начала XIX века жил и действовал под влиянием двух противоположных регуляторов общественного поведения. Как верноподданный, слуга государства, он подчинялся приказу... Но в то же время, как дворянин, человек сословия, которое одновременно было и социально господствующей корпорацией, и культурной элитой, он подчинялся законам чести. Идеал, который создает себе дворянская культура, подразумевает полное изгнание страха и утверждение чести как основного законодателя поведения... С этих позиций переживает известную реставрацию средневековая рыцарская этика. ...Поведение рыцаря не измеряется поражением или победой, а имеет самодовлеющую ценность. Особенно ярко это проявляется в отношении к дуэли: опасность, сближение лицом к лицу со смертью становятся очищающими средствами, снимающими с человека оскорбление. Сам оскорбленный должен решить (правильное решение свидетельствует о степени его владения законами чести): является ли бесчестие настолько незначительным, что для его снятия достаточно демонстрации бесстрашия - показа готовности к бою... Человек, слишком легко идущий на примирение, может прослыть трусом, неоправданно кровожадный - бретером.

Дуэль, как институт корпоративной чести, встречала оппозицию с двух сторон. С одной стороны, правительство относилось к поединкам неизменно отрицательно. В «Патенте о поединках и начинании ссор», составлявшем 49-ю главу петровского «Устава воинского» (1716), предписывалось: «Ежели случится, что двое на назначенное место выдут, и один против другаго шпаги обнажат, то Мы повелеваем таковых, хотя никто из оных уязвлен или умерщвлен не будет, без всякой милости, также и секундантов или свидетелей, на которых докажут, смертию казнить и оных пожитки отписать... Ежели же биться начнут, и в том бою убиты и ранены будут, то как живые, так и мертвые повешаны да будут» 23 ... дуэль в России не была пережитком, поскольку ничего аналогичного в быту русской «старой феодальной знати» не существовало.

На то, что поединок представляет собой нововведение, недвусмысленно указывала Екатерина II: «Предубеждения, не от предков полученные, но перенятые или наносные, чуждые» 24 ...

На причины отрицательного отношения самодержавной власти к обычаю дуэли указал еще Монтескье: «Честь не может быть принципом деспотических государств: там все люди равны и потому не могут превозноситься друг над другом; там все люди рабы и потому не могут превозноситься ни над чем... Может ли деспот потерпеть ее в своем государстве? Она полагает свою славу в презрении к жизни, а вся сила деспота только в том, что он может лишать жизни. Как она сама могла бы стерпеть деспота?»...

С другой стороны, дуэль подвергалась критике со стороны мыслителей-демократов, видевших в ней проявление сословного предрассудка дворянства и противопоставлявших дворянскую честь человеческой, основанной на Разуме и Природе. С этой позиции дуэль делалась объектом просветительской сатиры или критики... Известно отрицательное отношение к дуэли А. Суворова. Отрицательно относились к дуэли и масоны.

Таким образом, в дуэли, с одной стороны, могла выступать на первый план узко сословная идея защиты корпоративной чести, а с другой - общечеловеческая, несмотря на архаические формы, идея защиты человеческого достоинства...

В связи с этим отношение декабристов к поединку было двойственным. Допуская в теории негативные высказывания в духе общепросветительской критики дуэли, декабристы практически широко пользовались правом поединка. Так, Е.П.Оболенский убил на дуэли некоего Свиньина; многократно вызывал разных лиц и с несколькими дрался К.Ф. Рылеев; А.И. Якубович слыл бретером...

Взгляд на дуэль как на средство защиты своего человеческого достоинства не был чужд и Пушкину. В кишиневский период Пушкин оказался в обидном для его самолюбия положении штатского молодого человека в окружении людей в офицерских мундирах, уже доказавших на войне свое несомненное мужество. Так объясняется преувеличенная щепетильность его в этот период в вопросах чести и почти бретерское поведение. Кишиневский период отмечен в воспоминаниях современников многочисленными вызовами Пушкина 25 . Характерный пример - дуэль его с подполковником С.Н. Старовым... Дурное поведение Пушкина во время танцев в офицерском собрании стало причиной дуэли... Дуэль была проведена по всем правилам: между стреляющимися не было личной неприязни, а безукоризненность соблюдения ритуала в ходе дуэли вызвала в обоих взаимное уважение. Тщательность соблюдения ритуала чести уравняла положение штатского юноши и боевогоподполковника, дав им равное право на общественное уважение...

Бретерское поведение как средство социальной самозащиты и утверждения своего равенства в обществе привлекло, возможно, внимание Пушкина в эти годы к Вуатюру - французскому поэту XVII века, утверждавшему свое равенство в аристократических кругах подчеркнутым бретерством...

Отношение Пушкина к дуэли противоречиво: как наследник просветителей XVIII века, он видит в ней проявление «светской вражды», которая «дико... боится ложного стыда». В «Евгении Онегине» культ дуэли поддерживает Зарецкий - человек сомнительной честности. Однако в то же время дуэль - и средство защиты достоинства оскорбленного человека. Она ставит в один ряд таинственного бедняка Сильвио и любимца судьбы графа Б. 26 Дуэль - предрассудок, но честь, которая вынуждена обращаться к ее помощи, - не предрассудок.

Именно благодаря своей двойственности дуэль подразумевала наличие строгого и тщательно исполняемого ритуала... Никаких дуэльных кодексов в русской печати в условиях официального запрета появиться не могло... Строгость в соблюдении правил достигалась обращением к авторитету знатоков, живых носителей традиции и арбитров в вопросах чести...

Дуэль начиналась с вызова. Ему, как правило, предшествовало столкновение, в результате которого какая-либо сторона считала себя оскорбленной и в качестве таковой требовала удовлетворения (сатисфакции). С этого момента противники уже не должны были вступать ни в какое общение: это брали на себя их представители-секунданты. Выбрав себе секунданта, оскорбленный обсуждал с ним тяжесть нанесенной ему обиды, от чего зависел и характер будущей дуэли - от формального обмена выстрелами до гибели одного или обоих участников. После этого секундант направлял противнику письменный вызов (картель)… На обязанности секундантов лежало изыскивать все возможности, не нанося ущерба интересам чести и особенно следя за соблюдением прав своего доверителя, для мирного решения конфликта. Даже на поле боя секунданты обязаны были предпринять последнюю попытку к примирению. Кроме того, секунданты вырабатывают условия дуэли. В этом случае негласные правила предписывают им стараться, чтобы раздраженные противники не избирали более кровавых форм поединка, чем это требует минимум строгих правил чести. Если примирение оказывалось не возможным, как это было, например, в дуэли Пушкина с Дантесом, секунданты составляли письменные условия и тщательно следили за строгим исполнением всей процедуры.

Так, например, условия, подписанные секундантами Пушкина и Дантеса, были следующими (подлинник по-французски): «Условия дуэли Пушкина и Дантеса были максимально жестокими (дуэль была рассчитана на смертельный исход), но и условия поединка Онегина и Ленского, к нашему удивлению, были также очень жестокими, хотя причин для смертельной вражды здесь явно не было...

1. Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга и пяти шагов (для каждого) от барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам.

2. Вооруженные пистолетами противники по данному знаку, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьеры, могут стрелять.

3. Сверх того, принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место, для того, чтобы выстреливший первым огню своего противника подвергся на том же самом расстоянии 27 .

4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то в случае безрезультатности поединок возобновляется как бы в первый раз: противники ставятся на то же расстояние в 20 шагов, сохраняются те же барьеры и те же правила.

5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя.

6. Секунданты, нижеподписавшиеся и облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своей честью строгое соблюдение изложенных здесь условий».

Ч ПФДЕМШОЩИ РПЪЙГЙСИ, ЧУЕЗДБ СЧМСАЭЙИУС ЙУЛМАЮЕОЙЕН ЙЪ РТБЧЙМБ, НПЦОП ЗПЧПТЙФШ П ЛХМШФХТЕ ПДОПЗП ЮЕМПЧЕЛБ. оП ФПЗДБ УМЕДХЕФ ХФПЮОЙФШ, ЮФП НЩ ЙНЕЕН ДЕМП У ЛПММЕЛФЙЧПН, УПУФПСЭЙН ЙЪ ПДОПК МЙЮОПУФЙ. хЦЕ ФП, ЮФП ЬФБ МЙЮОПУФШ ОЕЙЪВЕЦОП ВХДЕФ РПМШЪПЧБФШУС СЪЩЛПН, ЧЩУФХРБС ПДОПЧТЕНЕООП ЛБЛ ЗПЧПТСЭЙК Й УМХЫБАЭЙК, УФБЧЙФ ЕЕ Ч РПЪЙГЙА ЛПММЕЛФЙЧБ. фБЛ, ОБРТЙНЕТ, ТПНБОФЙЛЙ ЮБУФП ЗПЧПТЙМЙ П РТЕДЕМШОПК ЙОДЙЧЙДХБМШОПУФЙ УЧПЕК ЛХМШФХТЩ, П ФПН, ЮФП Ч УПЪДБЧБЕНЩИ ЙНЙ ФЕЛУФБИ УБН БЧФПТ СЧМСЕФУС, Ч ЙДЕБМЕ, ЕДЙОУФЧЕООЩН УЧПЙН УМХЫБФЕМЕН (ЮЙФБФЕМЕН). пДОБЛП Й Ч ЬФПК УЙФХБГЙЙ ТПМЙ ЗПЧПТСЭЕЗП Й УМХЫБАЭЕЗП, УЧСЪЩЧБАЭЙК ЙИ СЪЩЛ ОЕ ХОЙЮФПЦБАФУС, Б ЛБЛ ВЩ РЕТЕОПУСФУС ЧОХФТШ ПФДЕМШОПК МЙЮОПУФЙ: «ч ХНЕ УЧПЕН С УПЪДБМ НЙТ ЙОПК // й ПВТБЪПЧ ЙОЩИ УХЭЕУФЧПЧБОШЕ» (мЕТНПОФПЧ н. а. уПЮ. Ч 6-ФЙ Ф. н.; м., 1954, Ф. 1, У. 34).

гЙФБФЩ РТЙЧПДСФУС РП ЙЪДБОЙСН, ЙНЕАЭЙНУС Ч ВЙВМЙПФЕЛЕ БЧФПТБ, У УПИТБОЕОЙЕН ПТЖПЗТБЖЙЙ Й РХОЛФХБГЙЙ ЙУФПЮОЙЛБ.

пТЙЗЙОБМШОЩК ФЕЛУФ ЙНЕЕФ РТЙНЕЮБОЙС, УПДЕТЦБЭЙЕУС Ч ЛПОГЕ ЛОЙЗЙ Й РТПОХНЕТПЧБООЩЕ РП ЗМБЧБН, Б ФБЛЦЕ РПДУФТПЮОЩЕ УОПУЛЙ ПВПЪОБЮЕООЩЕ ЪЧЕЪДПЮЛБНЙ. дМС ХДПВУФЧБ ЧПУРТЙСФЙС Ч ОБЫЕН УМХЮБЕ РПУФТБОЙЮОЩЕ УОПУЛЙ РПМХЮЙМЙ УЛЧПЪОХА, ОП ПФДЕМШОХА ОХНЕТБГЙА. рПУФТБОЙЮОЩЕ УОПУЛЙ, ПВПЪОБЮЕООЩЕ Ч ЛОЙЗЕ ПРТЕДЕМЕООЩН ЛПМЙЮЕУФЧПН ЪЧЕЪДПЮЕЛ, ЪДЕУШ ЙНЕАФ РПТСДЛПЧЩК ОПНЕТ УП ЪЧЕЪДПЮЛПК (ОБРТЙНЕТ, 1*, 2* Й Ф.Д.). – ТЕДБЛГЙС ьрй «пФЛТЩФЩК ФЕЛУФ»

РХЫЛЙО б. у. рПМО. УПВТ. УПЮ. Ч 16-ФЙ Ф. [н.; м. ], 1937—1949, Ф. 11, У. 40. дБМЕЕ ЧУЕ УУЩМЛЙ ОБ ЬФП ЙЪДБОЙЕ ДБАФУС Ч ФЕЛУФЕ УПЛТБЭЕООП: рХЫЛЙО, ФПН, ЛОЙЗБ, УФТБОЙГБ. уУЩМЛЙ ОБ «еЧЗЕОЙС пОЕЗЙОБ» ДБАФУС Ч ФЕЛУФЕ, У ХЛБЪБОЙЕН ЗМБЧЩ (БТБВУЛПК ГЙЖТПК) Й УФТПЖЩ (ТЙНУЛПК).

ОЕУНПФТС ОБ ЧТБЦДЕВОПЕ ПФОПЫЕОЙЕ Л РПРЩФЛБН ГЕТЛПЧОЩИ ДЕСФЕМЕК ЧМЙСФШ ОБ ЗПУХДБТУФЧЕООХА ЧМБУФШ, ОБ ЙЪЧЕУФОЩЕ УМХЮБЙ ЛПЭХОУФЧБ, рЕФТ ФЭБФЕМШОП УПВМАДБМ РТБЧПУМБЧОЩЕ ПВТСДЩ. дБЦЕ ОЕТБУРПМПЦЕООЩК Л ОЕНХ ДЙРМПНБФ аУФ аМШ ЧЩОХЦДЕО ВЩМ РТЙЪОБФШ, ЮФП «ГБТШ ВМБЗПЮЕУФЙЧ», Б ДТХЗПК УЧЙДЕФЕМШ, ЖТБОГХЪ мЕ-жПТФ Ч 1721 ЗПДХ ПФНЕЮБМ, ЮФП «ГБТШ ЗПЧЕМ ВПМЕЕ ФЭБФЕМШОП, ЮЕН ПВЩЮОП, У нЕБ culpa (РПЛБСОЙЕН. — а. м.),ЛПМЕОПРТЕЛМПОЕОЙЕН Й НОПЗПЛТБФОЩН ГЕМПЧБОЙЕН ЪЕНМЙ».

Ч ОБТПДОЙЮЕУЛЙИ ЛТХЗБИ Й Ч ПЛТХЦЕОЙЙ б. й. зЕТГЕОБ УХЭЕУФЧПЧБМБ ФЕОДЕОГЙС ЧЙДЕФШ Ч УФБТППВТСДГБИ ЧЩТБЪЙФЕМЕК НОЕОЙК ЧУЕЗП ОБТПДБ Й ОБ ЬФПН ПУОПЧБОЙЙ ЛПОУФТХЙТПЧБФШ ПФОПЫЕОЙЕ ЛТЕУФШСОУФЧБ Л рЕФТХ. ч ДБМШОЕКЫЕН ЬФХ ФПЮЛХ ЪТЕОЙС ХУЧПЙМЙ ТХУУЛЙЕ УЙНЧПМЙУФЩ — д. у. нЕТЕЦЛПЧУЛЙК Й ДТ., ПФПЦДЕУФЧМСЧЫЙЕ УЕЛФБОФПЧ Й РТЕДУФБЧЙФЕМЕК ТБУЛПМБ УП ЧУЕН ОБТПДПН. чПРТПУ ЬФПФ ОХЦДБЕФУС Ч ДБМШОЕКЫЕН ВЕУРТЙУФТБУФОПН ЙУУМЕДПЧБОЙЙ. пФНЕФЙН МЙЫШ, ЮФП ФБЛЙЕ, УДЕМБЧЫЙЕУС ХЦЕ РТЙЧЩЮОЩНЙ ХФЧЕТЦДЕОЙС, ЛБЛ НОЕОЙЕ ЙЪЧЕУФОПЗП ЙУУМЕДПЧБФЕМС МХВЛБ д. тПЧЙОУЛПЗП, ЮФП МХВПЛ «лБЛ НЩЫЙ ЛПФБ ИПТПОЙМЙ» Й ТСД МЙУФПЧ ОБ ФЕНХ «уФБТЙЛ Й ЧЕДШНБ» СЧМСАФУС УБФЙТБНЙ ОБ рЕФТБ, ОБ РПЧЕТЛХ ПЛБЪЩЧБАФУС ОЙ ОБ ЮЕН ОЕ ПУОПЧБООЩНЙ.

ЧРПУМЕДУФЧЙЙ, ПУПВЕООП РТЙ оЙЛПМБЕ I, РПМПЦЕОЙЕ НЕОСМПУШ Ч УФПТПОХ ЧУЕ ВПМШЫЕЗП РТЕЧТБЭЕОЙС ДЧПТСОУФЧБ Ч ЪБНЛОХФХА ЛБУФХ. хТПЧЕОШ ЮЙОБ, РТЙ ЛПФПТПН ОЕДЧПТСОЙО РПМХЮБМ ДЧПТСОУФЧП, ЧУЕ ЧТЕНС РПЧЩЫБМУС.

РТЕДРПЮФЕОЙЕ, ДБЧБЕНПЕ ЧПЙОУЛПК УМХЦВЕ, ПФТБЪЙМПУШ Ч РПМОПН ЪБЗМБЧЙЙ ЪБЛПОБ: «фБВЕМШ П ТБОЗБИ ЧУЕИ ЮЙОПЧ, ЧПЙОУЛЙИ, УФБФУЛЙИ Й РТЙДЧПТОЩИ, ЛПФПТЩЕ Ч ЛПФПТПН ЛМБУУЕ ЮЙОЩ; Й ЛПФПТЩЕ Ч ПДОПН ЛМБУУЕ, ФЕ ЙНЕАФ РП УФБТЫЙОУФЧХ ЧТЕНЕОЙ ЧУФХРМЕОЙС Ч ЮЙО НЕЦДХ УПВПА, ПДОБЛПЦ ЧПЙОУЛЙЕ ЧЩЫЕ РТПФЮЙИ, ИПФС В Й УФБТЕЕ ЛФП Ч ФПН ЛМБУУЕ РПЦБМПЧБО ВЩМ». иБТБЛФЕТОП Й ДТХЗПЕ: ОБЪОБЮЙЧ ЧПЙОУЛЙЕ ЮЙОЩ I ЛМБУУБ (ЗЕОЕТБМ-ЖЕМШДНБТЫБМ Ч УХИПРХФОЩИ Й ЗЕОЕТБМ-БДНЙТБМ Ч НПТУЛЙИ ЧПКУЛБИ), рЕФТ ПУФБЧЙМ РХУФЩНЙ НЕУФБ I ЛМБУУБ Ч УФБФУЛПК Й РТЙДЧПТОПК УМХЦВЕ. мЙЫШ ХЛБЪБОЙЕ уЕОБФБ, ЮФП ЬФП РПУФБЧЙФ ТХУУЛЙИ ДЙРМПНБФПЧ РТЙ УОПЫЕОЙСИ У ЙОПУФТБООЩНЙ ДЧПТБНЙ Ч ОЕТБЧОПЕ РПМПЦЕОЙЕ, ХВЕДЙМП ЕЗП Ч ОЕПВИПДЙНПУФЙ I ЛМБУУБ Й ДМС УФБФУЛПК УМХЦВЩ (ЙН УФБМ ЛБОГМЕТ). рТЙДЧПТОБС ЦЕ УМХЦВБ ФБЛ Й ПУФБМБУШ ВЕЪ ЧЩУЫЕЗП ТБОЗБ.

ЙОФЕТЕУОП, ЮФП ДЧПТСОУФЧП, ВЩУФТП ТБЪПТСЧЫЕЕУС Ч 1830—1840-Е ЗПДЩ, ФПЦЕ ЧОЕУМП БЛФЙЧОЩК ЧЛМБД Ч ЖПТНЙТПЧБОЙЕ ТХУУЛПК ЙОФЕММЙЗЕОГЙЙ. рТПЖЕУУЙПОБМШОПЕ ДПТЕЖПТНЕООПЕ ЮЙОПЧОЙЮЕУФЧП ПЛБЪБМПУШ Й ЪДЕУШ ЪОБЮЙФЕМШОП НЕОЕЕ БЛФЙЧОЩН.

ТЕНПОФ МПЫБДЕК — ФЕИОЙЮЕУЛЙК ФЕТНЙО Ч ЛБЧБМЕТЙЙ, ПЪОБЮБАЭЙК РПРПМОЕОЙЕ Й ПВОПЧМЕОЙЕ ЛПОУЛПЗП УПУФБЧБ. дМС ЪБЛХРЛЙ МПЫБДЕК ПЖЙГЕТ У ЛБЪЕООЩНЙ УХННБНЙ ЛПНБОДЙТПЧБМУС ОБ ПДОХ ЙЪ ВПМШЫЙИ ЕЦЕЗПДОЩИ ЛПОУЛЙИ СТНБТПЛ. рПУЛПМШЛХ МПЫБДЙ РПЛХРБМЙУШ Х РПНЕЭЙЛПЧ — МЙГ ЮБУФОЩИ, РТПЧЕТЛЙ УХННЩ ТЕБМШОП ЙУФТБЮЕООЩИ ДЕОЕЗ ЖБЛФЙЮЕУЛЙ ОЕ ВЩМП. зБТБОФЙСНЙ ТЕБМШОПУФЙ УХННЩ ДЕОЕЦОЩИ ФТБФ ВЩМЙ, У ПДОПК УФПТПОЩ, ДПЧЕТЙЕ Л ЛПНБОДЙТПЧБООПНХ ПЖЙГЕТХ, Б У ДТХЗПК — ПРЩФОПУФШ РПМЛПЧПЗП ОБЮБМШУФЧБ, ТБЪВЙТБЧЫЕЗПУС Ч УФПЙНПУФЙ МПЫБДЕК.

ОБДП УЛБЪБФШ, ЮФП УМХЦВБ ВЕЪ ЦБМПЧБОШС ВЩМБ ДПЧПМШОП ЮБУФЩН СЧМЕОЙЕН, Б б. нЕОЫЙЛПЧ Ч 1726 ЗПДХ ЧППВЭЕ ПФНЕОЙМ ЦБМПЧБОШЕ НЕМЛЙН ЮЙОПЧОЙЛБН, ЗПЧПТС, ЮФП ПОЙ Й ФБЛ ВЕТХФ НОПЗП ЧЪСФПЛ.

Ч ВЩФПРЙУБОЙСИ XVIII УФПМЕФЙС ЙЪЧЕУФЕО УМХЮБК, ЛПЗДБ ОЕЛЙК ЗПУФШ УПТПЛ МЕФ ТЕЗХМСТОП РПСЧМСМУС ОБ ПВЕДБИ Х ПДОПЗП ЧЕМШНПЦЙ. пДОБЛП, ЛПЗДБ ЬФПФ ЮЕМПЧЕЛ ХНЕТ, ПЛБЪБМПУШ, ЮФП ОЙЛФП, ЧЛМАЮБС ИПЪСЙОБ, ОЕ ЪОБМ, ЛФП ПО ФБЛПК Й ЛБЛПЧП ЕЗП ЙНС.

10* чУЕ ЪБЛПОЩ ГЙФЙТХАФУС РП ЙЪДБОЙА: рПМОПЕ УПВТБОЙЕ ЪБЛПОПЧ тПУУЙКУЛПК йНРЕТЙЙ, РПЧЕМЕОЙЕН зПУХДБТС оЙЛПМБС рБЧМПЧЙЮБ УПУФБЧМЕООПЕ. (1649 —1825). ф. 1 —45. урВ., 1830.

12* уФБТЩК РТЙОГЙР, ПДОБЛП, ОЕ ВЩМ ДП ЛПОГБ ХОЙЮФПЦЕО. ьФП ПФТБЦБМПУШ Ч ФПН, ЮФП РЕТЙПДЙЮЕУЛЙ Ч УЙУФЕНХ ПТДЕОПЧ ЧТЩЧБМЙУШ ОЕ ХУМПЧОЩЕ, Б НБФЕТЙБМШОЩЕ ГЕООПУФЙ. фБЛ, ПТДЕОУЛБС ЪЧЕЪДБ У ВТЙММЙБОФБНЙ ЙНЕМБ ЪОБЮЕОЙЕ ПУПВПК УФЕРЕОЙ ПФМЙЮЙС

14* пЖЙГЙБМШОПЕ ОБЪЧБОЙЕ — ПТДЕО УЧ. йПБООБ йЕТХУБМЙНУЛПЗП. лБЛ ЙЪЧЕУФОП, рБЧЕМ I ЧЪСМ РПД РПЛТПЧЙФЕМШУФЧП ПУФТПЧ нБМШФХ Й Ч ДЕЛБВТЕ 1798 З. ПВЯСЧЙМ УЕВС ЧЕМЙЛЙН НБЗЙУФТПН нБМШФЙКУЛПЗП ПТДЕОБ. лПОЕЮОП, ЬФП ВЩМП УПЧЕТЫЕООП ОЕЧПЪНПЦОЩН: ЛБЧБМЕТЩ нБМШФЙКУЛПЗП ПТДЕОБ ДБЧБМЙ ПВЕФ ВЕЪВТБЮЙС, Б рБЧЕМ ВЩМ ХЦЕ ЧФПТЙЮОП ЦЕОБФ; ЛТПНЕ ФПЗП, нБМШФЙКУЛЙК ПТДЕО — ЛБФПМЙЮЕУЛЙК, Б ТХУУЛЙК ГБТШ, ТБЪХНЕЕФУС, ВЩМ РТБЧПУМБЧОЩН. оП рБЧЕМ I УЮЙФБМ, ЮФП ПО ЧУЕ НПЦЕФ (ДБЦЕ МЙФХТЗЙА ПФУМХЦЙМ ПДОБЦДЩ!); ЧУЕ, ЮФП НПЦЕФ вПЗ, РПД УЙМХ Й ТХУУЛПНХ ЙНРЕТБФПТХ.

17* уТ. РПЪДОЕКЫЕЕ ЙТПОЙЮЕУЛПЕ ЙУФПМЛПЧБОЙЕ УЕНБОФЙЛЙ УМПЧБ «УМХЦЙФШ» Ч ТЕЮЙ ДЧПТСОЙОБ Й ТБЪОПЮЙОГБ-РПРПЧЙЮБ: «бИ, РПЪЧПМШФЕ, ЧБЫБ ЖБНЙМЙС НОЕ ЪОБЛПНБ — тСЪБОПЧ. дБ, ФЕРЕТШ С РПНОА. нЩ У ЧБЫЙН ВБФАЫЛПК ЧНЕУФЕ УМХЦЙМЙ".. юФП ЦЕ ЧЩ У ОЙН, ЧУЕОПЭОХА ЙМЙ ПВЕДОА УМХЦЙМЙ?" — УРТПУЙМ тСЪБОПЧ.. фП ЕУФШ ЛБЛ?" — „с ОЕ ЪОБА, ЛБЛ. дПМЦОП ВЩФШ, УПВПТОЕ. б ФП ЛБЛ ЦЕ ЕЭЕ?" рПУТЕДОЙЛ У ОЕДПХНЕОЙЕН УНПФТЕМ ОБ тСЪБОПЧБ:. дБ ТБЪЧЕ ЧБЫ ВБФАЫЛБ ОЕ УМХЦЙМ Ч ЗТПДОЕОУЛЙИ ЗХУБТБИ?" — оЕФ; ПО ВПМШЫЕ Ч УЕМБИ РТЕУЧЙФЕТПН УМХЦЙМ"» (уМЕРГПЧ ч. б. уПЮ. Ч 2-И Ф. н., 1957, Ф. 2, У. 58).

18* йЪЧЕУФОБС ОБЛМПООПУФШ ХРПФТЕВМСФШ ЧЩУПЛЙЕ УМПЧБ Ч УОЙЦЕООП-ЙТПОЙЮЕУЛЙИ ЪОБЮЕОЙСИ ЛПУОХМБУШ РПЪЦЕ Й ЧЩТБЦЕОЙС «УМХЦЙФШ ЙЪ ЮЕУФЙ». пОП ОБЮБМП ПВПЪОБЮБФШ ФТБЛФЙТОХА РТЙУМХЗХ, ОЕ РПМХЮБАЭХА ПФ ИПЪСЙОБ ЦБМПЧБОШС Й УМХЦБЭХА ЪБ ЮБЕЧЩЕ. уТ. ЧЩТБЦЕОЙЕ Ч «пРБУОПН УПУЕДЕ» ч. м. рХЫЛЙОБ, РТЙОБДМЕЦБЭЕЕ ЛХИБТЛЕ Ч РХВМЙЮОПН ДПНЕ: «йЪ ЮЕУФЙ МЙЫШ ПДОПК С Ч ДПНЕ ЪДЕУШ УМХЦХ» (рПЬФЩ 1790—1810-И ЗПДПЧ. м., 1971, У. 670).

ФБН ЦЕ, Ф. 5, У. 16, УП УУЩМЛПК ОБ: тБВЙОПЧЙЮ н. д. уПГЙБМШОПЕ РТПЙУИПЦДЕОЙЕ Й ЙНХЭЕУФЧЕООПЕ РПМПЦЕОЙЕ ПЖЙГЕТПЧ ТЕЗХМСТОПК ТХУУЛПК БТНЙЙ Ч ЛПОГЕ уЕЧЕТОПК ЧПКОЩ. — ч ЛО.: тПУУЙС Ч РЕТЙПД ТЕЖПТН рЕФТБ I. н., 1973, У 171; вХЗБОПЧ ч. й., рТЕПВТБЦЕОУЛЙК б. б., фЙИПОПЧ а. б. ьЧПМАГЙС ЖЕПДБМЙЪНБ Ч тПУУЙЙ. уПГЙБМШОП-ЬЛПОПНЙЮЕУЛЙЕ РТПВМЕНЩ. н., 1980, У. 241.

19* фПМШЛП Ч РТЙДЧПТОПК УМХЦВЕ ЦЕОЭЙОЩ УБНЙ ЙНЕМЙ ЮЙОЩ. ч фБВЕМЙ П ТБОЗБИ ОБИПДЙН: «дБНЩ Й ДЕЧЙГЩ РТЙ ДЧПТЕ, ДЕКУФЧЙФЕМШОП Ч ЮЙОБИ ПВТЕФБАЭЙЕУС, ЙНЕАФ УМЕДХАЭЙЕ ТБОЗЙ... » (рБНСФОЙЛЙ ТХУУЛПЗП РТБЧБ. чЩР. 8, У. 186) — ДБМЕЕ УМЕДПЧБМП ЙИ РЕТЕЮЙУМЕОЙЕ.

УН.: уЕНЕОПЧБ м. о. пЮЕТЛЙ ЙУФПТЙЙ ВЩФБ Й ЛХМШФХТОПК ЦЙЪОЙ тПУУЙЙ: рЕТЧБС РПМПЧЙОБ XVIII ЧЕЛБ м., 1982, У. 114—115; рЕТЕРЙУЛБ ЛОСЗЙОЙ е. р. хТХУПЧПК УП УЧПЙНЙ ДЕФШНЙ. — ч ЛО.: уФБТЙОБ Й ОПЧЙЪОБ. лО. 20. н., 1916; юБУФОБС РЕТЕРЙУЛБ ЛОСЪС рЕФТБ йЧБОПЧЙЮБ иПЧБОУЛПЗП, ЕЗП УЕНШЙ Й ТПДУФЧЕООЙЛПЧ. — ч ЛО. фБН ЦЕ, ЛО. 10; зТБНПФЛЙ XVII — ОБЮБМБ XVIII ЧЕЛБ. н., 1969.

20* уТЕДОЕЧЕЛПЧБС ЛОЙЗБ ВЩМБ ТХЛПРЙУОПК. лОЙЗБ XIX ЧЕЛБ — ЛБЛ РТБЧЙМП, РЕЮБФОПК (ЕУМЙ ОЕ ЗПЧПТЙФШ П ЪБРТЕЭЕООПК МЙФЕТБФХТЕ, П ЛХМШФХТЕ ГЕТЛПЧОПК Й ОЕ ХЮЙФЩЧБФШ ОЕЛПФПТЩИ ДТХЗЙИ УРЕГЙБМШОЩИ УМХЮБЕЧ). XVIII ЧЕЛ ЪБОЙНБЕФ ПУПВПЕ РПМПЦЕОЙЕ: ТХЛПРЙУОЩЕ Й РЕЮБФОЩЕ ЛОЙЗЙ УХЭЕУФЧХАФ ПДОПЧТЕНЕООП, ЙОПЗДБ — ЛБЛ УПАЪОЙЛЙ, РПТПК — ЛБЛ УПРЕТОЙЛЙ.

21* уН. Ч «рХФЕЫЕУФЧЙЙ ЙЪ рЕФЕТВХТЗБ Ч нПУЛЧХ» б. о. тБДЙЭЕЧБ, Ч ЗМБЧЕ «оПЧЗПТПД», РПТФТЕФ ЦЕОЩ ЛХРГБ: «рТБУЛПЧШС дЕОЙУПЧОБ, ЕЗП ОПЧПВТБЮОБС УХРТХЗБ, ВЕМБ Й ТХНСОБ. ъХВЩ ЛБЛ ХЗПМШ. вТПЧЙ Ч ОЙФЛХ, ЮЕТОЕЕ УБЦЙ».

тПНБО ЛМБУУЙЮЕУЛЙК, УФБТЙООЩК,

пФНЕООП ДМЙООЩК, ДМЙООЩК, ДМЙООЩК,

оТБЧПХЮЙФЕМШОЩК Й ЮЙООЩК,

вЕЪ ТПНБОФЙЮЕУЛЙИ ЪБФЕК.

зЕТПЙОС РПЬНЩ — оБФБМЙС рБЧМПЧОБ ЮЙФБМБ ФБЛЙЕ ТПНБОЩ ЕЭЕ Ч ОБЮБМЕ XIX ЧЕЛБ: Ч РТПЧЙОГЙЙ ПОЙ ЪБДЕТЦБМЙУШ, ОП Ч УФПМЙГБИ ЙИ ЧЩФЕУОЙМ ТПНБОФЙЪН, РЕТЕНЕОЙЧЫЙК ЮЙФБФЕМШУЛЙЕ ЧЛХУЩ. уТ. Ч «еЧЗЕОЙЙ пОЕЗЙОЕ»:

б ОЩОЮЕ ЧУЕ ХНЩ Ч ФХНБОЕ,

нПТБМШ ОБ ОБУ ОБЧПДЙФ УПО,

рПТПЛ МАВЕЪЕО — Й Ч ТПНБОЕ,

й ФБН ХЦ ФПТЦЕУФЧХЕФ ПО. (3, XII))

23* рПЧЕУФШ H. M. лБТБНЪЙОБ «тЩГБТШ ОБЫЕЗП ЧТЕНЕОЙ», ОБ ЛПФПТПК НЩ Ч ДБООПН УМХЮБЕ ПУОПЧЩЧБЕНУС, — ИХДПЦЕУФЧЕООПЕ РТПЙЪЧЕДЕОЙЕ, Б ОЕ ДПЛХНЕОФ. пДОБЛП НПЦОП РПМБЗБФШ, ЮФП ЙНЕООП Ч ЬФЙИ ЧПРТПУБИ лБТБНЪЙО ВМЙЪПЛ Л ВЙПЗТБЖЙЮЕУЛПК ТЕБМШОПУФЙ.

24* жТБОГХЪУЛПЕ РЙУШНП ЗПУХДБТА ЙМЙ ЧЩУЫЙН УБОПЧОЙЛБН, ОБРЙУБООПЕ НХЦЮЙОПК, ВЩМП ВЩ ЧПУРТЙОСФП ЛБЛ ДЕТЪПУФШ: РПДДБООЩК ПВСЪБО ВЩМ РЙУБФШ РП-ТХУУЛЙ Й ФПЮОП УМЕДХС ХУФБОПЧМЕООПК ЖПТНЕ. дБНБ ВЩМБ ЙЪВБЧМЕОБ ПФ ЬФПЗП ТЙФХБМБ. жТБОГХЪУЛЙК СЪЩЛ УПЪДБЧБМ НЕЦДХ ОЕА Й ЗПУХДБТЕН ПФОПЫЕОЙС, РПДПВОЩЕ ТЙФХБМШОЩН УЧСЪСН ТЩГБТС Й ДБНЩ. жТБОГХЪУЛЙК ЛПТПМШ мАДПЧЙЛ XIV, РПЧЕДЕОЙЕ ЛПФПТПЗП ЧУЕ ЕЭЕ ВЩМП ЙДЕБМПН ДМС ЧУЕИ ЛПТПМЕК еЧТПРЩ, ДЕНПОУФТБФЙЧОП РП-ТЩГБТУЛЙ ПВТБЭБМУС У ЦЕОЭЙОБНЙ МАВПЗП ЧПЪТБУФБ Й УПГЙБМШОПЗП РПМПЦЕОЙС.

йОФЕТЕУОП ПФНЕФЙФШ, ЮФП АТЙДЙЮЕУЛЙ УФЕРЕОШ УПГЙБМШОПК ЪБЭЙЭЕООПУФЙ, ЛПФПТПК ТБУРПМБЗБМБ ТХУУЛБС ЦЕОЭЙОБ-ДЧПТСОЛБ Ч ОЙЛПМБЕЧУЛХА ЬРПИХ, НПЦЕФ ВЩФШ УПРПУФБЧМЕОБ У ЪБЭЙЭЕООПУФША РПУЕФЙЧЫЕЗП тПУУЙА ЙОПУФТБОГБ. уПЧРБДЕОЙЕ ЬФП ОЕ УФПМШ ХЦ УМХЮБКОП: Ч ЮЙОПЧОП-ВАТПЛТБФЙЮЕУЛПН НЙТЕ ТБОЗБ Й НХОДЙТБ ЧУСЛЙК, ЛФП ФБЛ ЙМЙ ЙОБЮЕ ЧЩИПДЙФ ЪБ ЕЗП РТЕДЕМЩ, — «ЙОПУФТБОЕГ».

25* рТБЧДБ, Ч ПФМЙЮЙЕ ПФ уЕО-рТЕ ЙЪ «оПЧПК ьМПЙЪЩ», цХЛПЧУЛЙК — ДЧПТСОЙО. пДОБЛП ДЧПТСОУФЧП ЕЗП УПНОЙФЕМШОП: ЧУЕ ПЛТХЦБАЭЙЕ ЪОБАФ, ЮФП ПО ОЕЪБЛПООЩК УЩО У ЖЙЛФЙЧОП ДПВЩФЩН ДЧПТСОУФЧПН (УН.: рПТФОПЧБ й. й., жПНЙО о. л. дЕМП П ДЧПТСОУФЧЕ цХЛПЧУЛПЗП. — ч ЛО.: цХЛПЧУЛЙК Й ТХУУЛБС ЛХМШФХТБ. м., 1987, У. 346—350).

26* фБЛ ОБЪЩЧБМЙ ПВЩЮОП ЛОЙЗХ «рМХФБТИБ иЕТПОЕКУЛПЗП п ДЕФПЧПДУФЧЕ, ЙМЙ ЧПУРЙФБОЙЙ ДЕФЕК ОБУФБЧМЕОЙЕ. рЕТЕЧЕДЕООПЕ У ЕММЙОП-ЗТЕЮЕУЛПЗП СЪЩЛБ у[ФЕРБОПН] р[ЙУБТЕЧЩН]». урВ., 1771.

28* чПЪНПЦОП, ЮФП ЧОЙНБОЙЕ тБДЙЭЕЧБ Л ЬФПНХ ЬРЙЪПДХ ЧЩЪЧБОП УПВЩФЙЕН, РТСНП РТЕДЫЕУФЧПЧБЧЫЙН ОБРЙУБОЙА ФЕЛУФБ. рПУМЕДОЙЕ СЛПВЙОГЩ — цЙМШВЕТ тПНН Й ЕЗП ЕДЙОПНЩЫМЕООЙЛЙ, ПВПДТСС ДТХЗ ДТХЗБ, ЙЪВЕЦБМЙ ЛБЪОЙ, ФБЛ ЛБЛ ЪБЛПМПМЙУШ ПДОЙН ЛЙОЦБМПН, ЛПФПТЩК ПОЙ РЕТЕДБЧБМЙ ДТХЗ ДТХЗХ ЙЪ ТХЛ Ч ТХЛЙ (ДБФЙТПЧЛХ РПЬНЩ 1795—1796 ЗЗ. УН.: тБДЙЭЕЧ б. о. уФЙИПФЧПТЕОЙС. м., 1975, У. 244—245).

29* юФПВЩ ПГЕОЙФШ ЬФПФ ЫБЗ ДПЧПМШОП ПУФПТПЦОПЗП рМЕФОЕЧБ, УМЕДХЕФ ХЮЕУФШ, ЮФП ОБЮЙОБС У 1830-ЗП ЗПДБ ЧПЛТХЗ ПГЕОЛЙ ФЧПТЮЕУФЧБ рХЫЛЙОБ ЫМБ ПУФТБС РПМЕНЙЛБ Й БЧФПТЙФЕФ ЕЗП ВЩМ РПЛПМЕВМЕО ДБЦЕ Ч УПЪОБОЙЙ ОБЙВПМЕЕ ВМЙЪЛЙИ Л ОЕНХ РПЬФПЧ (ОБРТЙНЕТ, е. вБТБФЩОУЛПЗП). ч ПЖЙГЙПЪОЩИ ЦЕ ЛТХЗБИ ДЙУЛТЕДЙФЙТПЧБФШ РПЬЪЙА рХЫЛЙОБ УДЕМБМПУШ Ч ЬФЙ ЗПДЩ УЧПЕЗП ТПДБ ПВЩЮБЕН.

30* уХНБТПЛПЧ б. р. йЪВТ. РТПЙЪЧЕДЕОЙС. м., 1957, У. 307. пВТБЭЕОЙЕ РПЬФБ Л ЧПУРЙФБООЙГБН уНПМШОПЗП ЙОУФЙФХФБ ОБРПНЙОБЕФ, Й ЧЙДЙНП ОЕ УМХЮБКОП, ЙЪЧЕУФОЩЕ УФТПЛЙ н. мПНПОПУПЧБ: «п ЧЩ, ЛПФПТЩИ ПЦЙДБЕФ // пФЕЮЕУФЧП ЙЪ ОЕДТ УЧПЙИ... » пДОБЛП мПНПОПУПЧ ПВТБЭБЕФУС Л ТХУУЛПНХ АОПЫЕУФЧХ ВЕЪ ЛБЛПЗП-МЙВП ХЛБЪБОЙС ОБ УПУМПЧЙЕ, ЧЕУШ ЦЕ УНЩУМ РПУМБОЙС уХНБТПЛПЧБ УПУФПЙФ Ч УПЪДБОЙЙ РТПЗТБННЩ ДМС ЧПУРЙФБОЙС ТХУУЛПК ДЧПТСОУЛПК ДЕЧХЫЛЙ.

33* рЕТЧПЕ ЧПУРЙФБФЕМШОПЕ ЪБЧЕДЕОЙЕ ДМС ДЕЧХЫЕЛ ЧПЪОЙЛМП Ч дЕТРФЕ, ЪБДПМЗП ДП уНПМШОПЗП ЙОУФЙФХФБ, Ч 50-Е ЗПДЩ XVIII ЧЕЛБ. рТЕРПДБЧБОЙЕ ФБН ЧЕМПУШ ОБ ОЕНЕГЛПН СЪЩЛЕ.

34* рТЙНЕЮ. рХЫЛЙОБ: «оЕФПЮОПУФШ. — оБ ВБМБИ ЛБЧБМЕТЗБТД<УЛЙЕ> ПЖЙГЕТЩ СЧМСАФУС ФБЛ ЦЕ, ЛБЛ Й РТПЮЙЕ ЗПУФЙ, Ч ЧЙГ НХОДЙТЕ, Ч ВБЫНБЛБИ. ъБНЕЮБОЙЕ ПУОПЧБФЕМШОПЕ, ОП Ч ЫРПТБИ ЕУФШ ОЕЮФП РПЬФЙЮЕУЛПЕ. уУЩМБАУШ ОБ НОЕОЙЕ б. й. в. » (VI, 528).

[рЕФТПЧУЛЙК м.] рТБЧЙМБ ДМС ВМБЗПТПДОЩИ ПВЭЕУФЧЕООЩИ ФБОГЕЧ, ЙЪДБООЩЕ ХЮЙФЕМЕН ФБОГЕЧБОШС РТЙ уМПВПДУЛП-ХЛТБЙОУЛПК ЗЙНОБЪЙЙ мАДПЧЙЛПН рЕФТПЧУЛЙН. иБТШЛПЧ, 1825, У. 13—14.

35* н. б. оБТЩЫЛЙОБ — МАВПЧОЙГБ, Б ОЕ ЦЕОБ ЙНРЕТБФПТБ, РПЬФПНХ ОЕ НПЦЕФ ПФЛТЩЧБФШ ВБМ Ч РЕТЧПК РБТЕ, Х рХЫЛЙОБ ЦЕ «мБММБ-тХЛ» ЙДЕФ Ч РЕТЧПК РБТЕ У бМЕЛУБОДТПН I.

ЪБРЙУЛЙ с. н. оЕЧЕТПЧБ. — тХУУЛБС УФБТЙОБ, 1883, Ф. XI (ГЙФ. РП: рПНЕЭЙЮШС тПУУЙС, У. 148). рБТБДПЛУБМШОПЕ УПЧРБДЕОЙЕ ОБИПДЙН Ч УФЙИПФЧПТЕОЙЙ чУЕЧПМПДБ тПЦДЕУФЧЕОУЛПЗП, УПЪДБАЭЕЗП ПВТБЪ вЕУФХЦЕЧБ-нБТМЙОУЛПЗП, ВЕЦБЧЫЕЗП Ч ЗПТЩ Й ДЕЛМБНЙТХАЭЕЗП УМЕДХАЭЙК ФЕЛУФ:

мЙЫШ ОБ УЕТДГЕ ФПМШЛП ОБМСЦЕФ ФПУЛБ

й ОЕВП РПЛБЦЕФУС ХЪЛЙН,

чУА ОПЮШ ЕК Ч ЗБТЕНЕ ЮЙФБА «гЩЗБО»,

чУЕ РМБЮХ, РПА РП-ЖТБОГХЪУЛЙ.

чППВТБЦЕОЙЕ РПЬФБ УФТБООП РПЧФПТСМП ЖБОФБЪЙЙ РПНЕЭЙЛБ ДБЧОЙИ РПТ.

39* пФПЦДЕУФЧМЕОЙЕ УМПЧ «ИБН» Й «ТБВ» РПМХЮЙМП ПДОП МАВПРЩФОПЕ РТПДПМЦЕОЙЕ. дЕЛБВТЙУФ оЙЛПМБК фХТЗЕОЕЧ, ЛПФПТЩК, РП УМПЧБН рХЫЛЙОБ, «ГЕРЙ ТБВУФЧБ ОЕОБЧЙДЕМ», ЙУРПМШЪПЧБМ УМПЧП «ИБН» Ч УРЕГЙЖЙЮЕУЛПН ЪОБЮЕОЙЙ. пО УЮЙФБМ, ЮФП ИХДЫЙНЙ ТБВБНЙ СЧМСАФУС ЪБЭЙФОЙЛЙ ТБВУФЧБ — РТПРПЧЕДОЙЛЙ ЛТЕРПУФОПЗП РТБЧБ. дМС ОЙИ ПО Й ЙУРПМШЪПЧБМ Ч УЧПЙИ ДОЕЧОЙЛБИ Й РЙУШНБИ УМПЧП «ИБН», РТЕЧТБФЙЧ ЕЗП Ч РПМЙФЙЮЕУЛЙК ФЕТНЙО.

УН. ПВ ЬФПН Ч ЛО.: лБТРПЧЙЮ е. р. ъБНЕЮБФЕМШОЩЕ ВПЗБФУФЧБ ЮБУФОЩИ МЙГ Ч тПУУЙЙ. урВ., 1874, У. 259—263; Б ФБЛЦЕ: мПФНБО а. н. тПНБО б. у. рХЫЛЙОБ «еЧЗЕОЙК пОЕЗЙО». лПННЕОФБТЙК. м., 1980, У. 36—42.

40* уТ. Ч ФПН ЦЕ ЙУФПЮОЙЛЕ ПРЙУБОЙЕ ПВТСДБ УЧБФПЧУФЧБ: «уФПМ ВЩМ ОБЛТЩФ ЮЕМПЧЕЛ ОБ УПТПЛ. оБ УФПМЕ УФПСМЙ ЮЕФЩТЕ ПЛПТПЛБ Й ВЕМЩК ВПМШЫПК, ЛТХЗМЩК, УМБДЛЙК РЙТПЗ У ТБЪОЩНЙ ХЛТБЫЕОЙСНЙ Й ЖЙЗХТБНЙ».

41* рПДЪБЗПМПЧПЛ «пФТЩЧПЛ ЙЪ РЙУШНБ АЦОПЗП ЦЙФЕМС» — ОЕ ФПМШЛП ОБНЕЛ ОБ ВЙПЗТБЖЙЮЕУЛЙЕ ПВУФПСФЕМШУФЧБ БЧФПТБ, ОП Й ДЕНПОУФТБФЙЧОПЕ РТПФЙЧПРПУФБЧМЕОЙЕ УЕВС «РЕФЕТВХТЗУЛПК» ФПЮЛЕ ЪТЕОЙС.

42* фП ЕУФШ «ЛБЮЕМЙ Ч ЧЙДЕ ЧТБЭБАЭЕЗПУС ЧБМБ У РТПДЕФЩНЙ УЛЧПЪШ ОЕЗП ВТХУШСНЙ, ОБ ЛПФПТЩИ РПДЧЕЫЕОЩ СЭЙЛЙ У УЙДЕОШСНЙ» (уМПЧБТШ СЪЩЛБ рХЫЛЙОБ. ч 4-И Ф. н., 1956—1961, Ф. 2, У. 309). лБЛ МАВЙНПЕ ОБТПДОПЕ ТБЪЧМЕЮЕОЙЕ, ЬФЙ ЛБЮЕМЙ ПРЙУБОЩ ВЩМЙ РХФЕЫЕУФЧЕООЙЛПН пМЕБТЙЕН (уН.: пМЕБТЙК бДБН. пРЙУБОЙЕ РХФЕЫЕУФЧЙС Ч нПУЛПЧЙА... урВ., 1806, У. 218—219), ЛПФПТЩК РТЙЧЕМ Й ЙИ ТЙУХОПЛ.

44* ъБТС ЙМЙ ЪПТС — ЧЙД ФТБЧЩ, УЮЙФБЧЫЕКУС Ч ОБТПДОПК НЕДЙГЙОЕ ГЕМЕВОПК «чП ЧТЕНС ФТПЙГЛПЗП НПМЕВОБ ДЕЧХЫЛЙ, УФПСЭЙЕ УМЕЧБ ПФ БМФБТС, ДПМЦОЩ ХТПОЙФШ ОЕУЛПМШЛП УМЕЪЙОПЛ ОБ РХЮПЛ НЕМЛЙИ ВЕТЕЪПЧЩИ ЧЕФПЛ (Ч ДТХЗЙИ ТБКПОБИ тПУУЙЙ РМБЛБМЙ ОБ РХЮПЛ ЪБТЙ ЙМЙ ОБ ДТХЗЙЕ ГЧЕФЩ. — а. м.). ьФПФ РХЮПЛ ФЭБФЕМШОП УВЕТЕЗБЕФУС РПУМЕ Й УЮЙФБЕФУС ЪБМПЗПН ФПЗП, ЮФП Ч ЬФП МЕФП ОЕ ВХДЕФ ЪБУХИЙ» (ъЕТОПЧБ б. в. нБФЕТЙБМЩ РП УЕМШУЛПИПЪСКУФЧЕООПК НБЗЙЙ Ч дНЙФТПЧУЛПН ЛТБЕ. — уПЧЕФУЛБС ЬФОПЗТБЖЙС, 1932, 3, У. 30).

45* п ЕДЙОПН УЧБДЕВОПН ПВТСДЕ Ч ХУМПЧЙСИ ЛТЕРПУФОПЗП ВЩФБ ЗПЧПТЙФШ ОЕМШЪС. лТЕРПУФОПЕ РТЙОХЦДЕОЙЕ Й ОЙЭЕФБ УРПУПВУФЧПЧБМЙ ТБЪТХЫЕОЙА ПВТСДПЧПК УФТХЛФХТЩ. фБЛ, Ч «йУФПТЙЙ УЕМБ зПТАИЙОБ» ОЕЪБДБЮМЙЧЩК БЧФПТ зПТАИЙО РПМБЗБЕФ, ЮФП ПРЙУЩЧБЕФ РПИПТПООЩК ПВТСД, ЛПЗДБ УЧЙДЕФЕМШУФЧХЕФ, ЮФП Ч ЕЗП ДЕТЕЧОЕ РПЛПКОЙЛПЧ ЪБТЩЧБМЙ Ч ЪЕНМА (ЙОПЗДБ ПЫЙВПЮОП) УТБЪХ РПУМЕ ЛПОЮЙОЩ, «ДБВЩ НЕТФЧЩК Ч ЙЪВЕ МЙЫОЕЗП НЕУФБ ОЕ ЪБОЙНБМ». нЩ ВЕТЕН РТЙНЕТ ЙЪ ЦЙЪОЙ ПЮЕОШ ВПЗБФЩИ ЛТЕРПУФОЩИ ЛТЕУФШСО — РТБУПМПЧ Й ФПТЗПЧГЕЧ, ФБЛ ЛБЛ ЪДЕУШ ПВТСД УПИТБОЙМУС Ч ОЕТБЪТХЫЕООПН ЧЙДЕ.

46* йЪ РТЙНЕЮБОЙК Л СРПОУЛПНХ ФЕЛУФХ ЧЙДОП, ЮФП ТХУУЛПЕ УМПЧП «ЧЕОГЩ» ОЕ ПЮЕОШ ФПЮОП РЕТЕДБЕФ УПДЕТЦБОЙЕ. уМПЧП Ч ПТЙЗЙОБМЕ ПЪОБЮБЕФ «ДЙБДЕНХ ОБ УФБФХЕ ВХДДЩ» (У. 360). иБТБЛФЕТОП, ЮФП ЙОЖПТНБФПТ ПФПЦДЕУФЧМСЕФ ОПЧПВТБЮОЩИ ОЕ У ЪЕНОЩНЙ ЧМБУФЙФЕМСНЙ, Б У ВПЗБНЙ.

49* оБРПНОЙН ХЦЕ ПФНЕЮБЧЫХАУС ОБНЙ МАВПРЩФОХА ДЕФБМШ. тЕЮШ ЙДЕФ ПВ ЬРПИЕ еМЙЪБЧЕФЩ рЕФТПЧОЩ. оП ЛПЗДБ эЕТВБФПЧ ЗПЧПТЙФ П ОЕК ЛБЛ П ЮЕМПЧЕЛЕ, ПО ХРПФТЕВМСЕФ ЦЕОУЛХА ЖПТНХ: «ЗПУХДБТЩОС», ЛПЗДБ ЦЕ П ЕЕ ЗПУХДБТУФЧЕООПК ДЕСФЕМШОПУФЙ — НХЦУЛХА: «ЗПУХДБТШ».

51* ъДЕУШ ТЕЮШ ЙДЕФ ПВ БОЗМЙКУЛПК НХЦУЛПК НПДЕ: ЖТБОГХЪУЛЙЕ ЦЕОУЛЙЕ Й НХЦУЛЙЕ НПДЩ УФТПЙМЙУШ ЛБЛ ЧЪБЙНОП УППФЧЕФУФЧЕООЩЕ — Ч бОЗМЙЙ ЛБЦДБС ЙЪ ОЙИ ТБЪЧЙЧБМБУШ РП УПВУФЧЕООЩН ЪБЛПОБН.

65* «пУФТЙЦЕО РП РПУМЕДОЕК НПДЕ» Й «ЛБЛ ДЕОДЙ МПОДПОУЛЙК ПДЕФ» ФБЛЦЕ пОЕЗЙО. ьФПНХ РТПФЙЧПРПУФБЧМЕОЩ «ЛХДТЙ ЮЕТОЩЕ ДП РМЕЮ» мЕОУЛПЗП. «лТЙЛХО, НСФЕЦОЙЛ Й РПЬФ», ЛБЛ ИБТБЛФЕТЙЪХЕФУС мЕОУЛЙК Ч ЮЕТОПЧПН ЧБТЙБОФЕ, ПО, ЛБЛ Й ДТХЗЙЕ ОЕНЕГЛЙЕ УФХДЕОФЩ, ОПУЙМ ДМЙООЩЕ ЧПМПУЩ Ч ЪОБЛ МЙВЕТБМЙЪНБ, ЙЪ РПДТБЦБОЙС ЛБТВПОБТЙСН.

ЧРЕТЧЩЕ УПРПУФБЧМЕОЙЕ УАЦЕФПЧ ЬФЙИ РТПЙЪЧЕДЕОЙК УН.: ыФЕКО у. рХЫЛЙО Й зПЖНБО. уТБЧОЙФЕМШОПЕ ЙУФПТЙЛП-МЙФЕТБФХТОПЕ ЙУУМЕДПЧБОЙЕ. дЕТРФ, 1927, У. 275.

66* оЕУНПФТС ОБ ФП, ЮФП ТБЪЧПД Й ОПЧЩК ВТБЛ ВЩМЙ ЪБЛПОПДБФЕМШОП ПЖПТНМЕОЩ, ПВЭЕУФЧП ПФЛБЪЩЧБМПУШ РТЙЪОБФШ УЛБОДБМШОЩК РТПЙЗТЩЫ ЦЕОЩ, Й ВЕДОБС ЗТБЖЙОС тБЪХНПЧУЛБС ВЩМБ РПДЧЕТЗОХФБ ПУФТБЛЙЪНХ. чЩИПД ЙЪ РПМПЦЕОЙС У РТЙУХЭЙН ЕНХ ДЦЕОФМШНЕОУФЧПН ОБЫЕМ бМЕЛУБОДТ I, РТЙЗМБУЙЧ ВЩЧЫХА ЛОСЗЙОА ОБ ФБОЕГ Й ОБЪЧБЧ ЕЕ РТЙ ЬФПН «ЗТБЖЙОЕК». пВЭЕУФЧЕООЩК УФБФХУ, ФБЛЙН ПВТБЪПН, ВЩМ ЧПУУФБОПЧМЕО.

УН.: мЕЛПНГЕЧБ н. й., хУРЕОУЛЙК в. б. пРЙУБОЙЕ ПДОПК УЙУФЕНЩ У РТПУФЩН УЙОФБЛУЙУПН; еЗПТПЧ в. ж. рТПУФЕКЫЙЕ УЕНЙПФЙЮЕУЛЙЕ УЙУФЕНЩ Й ФЙРПМПЗЙС УАЦЕФПЧ. — фТХДЩ РП ЪОБЛПЧЩН УЙУФЕНБН. чЩР. р. фБТФХ, 1965.

РПЧЕУФЙ, ЙЪДБООЩЕ бМЕЛУБОДТПН рХЫЛЙОЩН. урВ., 1834, У. 187. ч БЛБДЕНЙЮЕУЛПН ЙЪДБОЙЙ рХЫЛЙОБ, ОЕУНПФТС ОБ ХЛБЪБОЙЕ, ЮФП ФЕЛУФ РЕЮБФБЕФУС РП ЙЪДБОЙА «рПЧЕУФЕК» 1834 ЗПДБ, Ч ЮБУФЙ ФЙТБЦБ ЬРЙЗТБЖ ПРХЭЕО, ИПФС ЬФП ПВУФПСФЕМШУФЧП ОЙЗДЕ Ч ЙЪДБОЙЙ ОЕ ПЗПЧПТЕОП.

67* фБЛ, р. б. чСЪЕНУЛЙК РЙЫЕФ П «НЙТОПК, ФБЛ ОБЪЩЧБЕНПК ЛПННЕТЮЕУЛПК ЙЗТЕ, П ЛБТФПЮОПН ЧТЕНСРТПЧПЦДЕОЙЙ, УЧПКУФЧЕООПН Х ОБУ ЧУЕН ЧПЪТБУФБН, ЧУЕН ЪЧБОЙСН Й ПВПЙН РПМБН. пДОБ ТХУУЛБС ВБТЩОС ЗПЧПТЙМБ Ч чЕОЕГЙЙ: „лПОЕЮОП, ЛМЙНБФ ЪДЕУШ ИПТПЫ; ОП ЦБМШ, ЮФП ОЕ У ЛЕН УТБЪЙФШУС Ч РТЕЖЕТБОУЙЛ". дТХЗПК ОБЫ УППФЕЮЕУФЧЕООЙЛ, ЛПФПТЩК РТПЧЕМ ЪЙНХ Ч рБТЙЦЕ, ПФЧЕЮБМ ОБ ЧПРТПУ, ЛБЛ ДПЧПМЕО ПО рБТЙЦЕН: „пЮЕОШ ДПЧПМЕО, Х ОБУ ЛБЦДЩК ЧЕЮЕТ ВЩМБ УЧПС РБТФЙС"» (чСЪЕНУЛЙК р. уФБТБС ЪБРЙУОБС ЛОЙЦЛБ. м., 1929, У. 85—86).

УФТБИПЧ о. рЕТЕРЙУЛБ нПДЩ, УПДЕТЦБЭБС РЙУШНБ ВЕЪТХЛЙИ нПД, ТБЪНЩЫМЕОЙС ОЕПДХЫЕЧМЕООЩИ ОБТСДПЧ, ТБЪЗПЧПТЩ ВЕУУМПЧЕУОЩИ ЮЕРГПЧ, ЮХЧУФЧПЧБОЙС НЕВЕМЕК, ЛБТЕФ, ЪБРЙУОЩИ ЛОЙЦЕЛ, РХЗПЧЙГ Й УФБТПЪБЧЕФОЩИ НБОЕЛ, ЛХОФБЫЕК, ЫМБЖПТПЧ, ФЕМПЗТЕК Й РТ. оТБЧУФЧЕООПЕ Й ЛТЙФЙЮЕУЛПЕ УПЮЙОЕОЙЕ, Ч ЛПЕН У ЙУФЙООПК УФПТПОЩ ПФЛТЩФЩ ОТБЧЩ, ПВТБЪ ЦЙЪОЙ Й ТБЪОЩС УНЕЫОЩС Й ЧБЦОЩС УГЕОЩ НПДОПЗП ЧЕЛБ. н., 1791, У. 31—32.

69* уН. Х оПЧЙЛПЧБ: «рПДТСД МАВПЧОЙЛПЧ Л РТЕУФБТЕМПК ЛПЛЕФЛЕ... НОПЗЙН ОБЫЙН ЗПУРПДЮЙЛБН ЧУЛТХЦЙМ ЗПМПЧЩ... ИПФСФ УЛБЛБФШ ОБ РПЮФПЧЩИ МПЫБДСИ Ч рЕФЕТВХТЗ, ЮФПВЩ ФБЛПЗП РПМЕЪОПЗП ДМС ОЙИ ОЕ РТПРХУФЙФШ УМХЮБС» (уБФЙТЙЮЕУЛЙЕ ЦХТОБМЩ о. й. оПЧЙЛПЧБ. н.; м., 1951, У. 105. р. о. вЕТЛПЧ Ч ЛПННЕОФБТЙЙ Л ЬФПНХ НЕУФХ РПМБЗБЕФ, ЮФП ТЕЮШ ЙДЕФ П ЖБЧПТЙФБИ ЙНРЕТБФТЙГЩ). зОПН ъПТ Ч «рПЮФЕ дХИПЧ» лТЩМПЧБ РЙЫЕФ нБМЙЛХМШНХМШЛХ: «с РТЙОСМ ЧЙД НПМПДПЗП Й РТЙЗПЦЕЗП ЮЕМПЧЕЛБ, РПФПНХ ЮФП ГЧЕФХЭБС НПМПДПУФШ, РТЙСФОПУФЙ Й ЛТБУПФБ Ч ОЩОЕЫОЕЕ ЧТЕНС ФБЛЦЕ Ч ЧЕУШНБ ОЕНБМПН ХЧБЦЕОЙЙ Й РТЙ ОЕЛПФПТЩИ УМХЮБСИ, ЛБЛ УЛБЪЩЧБАФ, РТПЙЪЧПДСФ ЧЕМЙЛЙЕ ЮХДЕУБ» (лТЩМПЧ й. б. рПМО. УПВТ. УПЮ., Ф. I, У. 43), УТ.:

дБ, ЮЕН ЦЕ ФЩ, цХЦХ, Ч УМХЮБК РПРБМ,

вЕУУЙМЕО ВЩЧЫЙ ФБЛ Й НБМ... (ФБН ЦЕ, Ф. 3, У. 170).

75* ч ДБООПН УМХЮБЕ ДМС ОБУ ОЕЧБЦОП ФП ПВУФПСФЕМШУФЧП, ЮФП Ч РШЕУЕ зПЗПМС «НПМПДПК ЮЕМПЧЕЛ» ПЛБЪЩЧБЕФУС УПЧУЕН ОЕ «МЕЗЛПЧЕТОЩН», Б ФБЛЦЕ СЧМСЕФУС ХЮБУФОЙЛПН ЫХМЕТУЛПК ЫБКЛЙ.

еНХ ЗПФПЧЙФШ ЮЕУФОЩК ЗТПВ,

й ФЙИП ГЕМЙФШ Ч ВМЕДОЩК МПВ

оБ ВМБЗПТПДОПН ТБУУФПСОШЙ.

«вМБЗПТПДОПЕ ТБУУФПСОЙЕ» ЪДЕУШ — ХФЧЕТЦДЕООПЕ РТБЧЙМБНЙ ДХЬМЙ. ч ТБЧОПК УФЕРЕОЙ ХВЙКУФЧП ОБ ДХЬМЙ ИБТБЛФЕТЙЪХЕФУС ЛБЛ «ЮЕУФОПЕ».

77* «рПТПЫЛПЧЩЕ» — ЖБМШЫЙЧЩЕ ЛБТФЩ (ПФ ЫЕУФЕТЛЙ ДП ДЕУСФЛЙ). лБТФЩ ОБЛМЕЙЧБАФУС ПДОБ ОБ ДТХЗХА, ОБРТЙНЕТ, ЫЕУФЕТЛБ ОБ УЕНЕТЛХ, ЖЙЗХТБ НБУФЙ ЧЩТЕЪБЕФУС, ОБУЩРБООЩК ВЕМЩК РПТПЫПЛ ДЕМБЕФ ЬФП ОЕЪБНЕФОЩН. ыХМЕТ Ч ИПДЕ ЙЗТЩ ЧЩФТСИЙЧБЕФ РПТПЫПЛ, РТЕЧТБЭБС ЫЕУФЕТЛХ Ч УЕНЕТЛХ Й Ф. Д.

79* ч ИПДЕ БЪБТФОЩИ ЙЗТ ФТЕВПЧБМПУШ РПТПК ВПМШЫПЕ ЛПМЙЮЕУФЧП ЛПМПД. рТЙ ЙЗТЕ Ч ЖБТБПО ВБОЛПНЕФ Й ЛБЦДЩК ЙЪ РПОФЕТПЧ (Б ЙИ НПЗМП ВЩФШ ВПМЕЕ ДЕУСФЛБ) ДПМЦЕО ВЩМ ЙНЕФШ ПФДЕМШОХА ЛПМПДХ. лТПНЕ ФПЗП, ОЕХДБЮМЙЧЩЕ ЙЗТПЛЙ ТЧБМЙ Й ТБЪВТБУЩЧБМЙ ЛПМПДЩ, ЛБЛ ЬФП ПРЙУБОП, ОБРТЙНЕТ, Ч ТПНБОЕ д. о. вЕЗЙЮЕЧБ «уЕНЕКУФЧП иПМНУЛЙИ». йУРПМШЪПЧБООБС («РТПРПОФЙТПЧБООБС») ЛПМПДБ ФХФ ЦЕ ВТПУБМБУШ РПД УФПМ. ьФЙ ТБЪВТПУБООЩЕ, ЮБУФП Ч ПЗТПНОПН ЛПМЙЮЕУФЧЕ, РПД УФПМБНЙ ЛБТФЩ РПЪЦЕ, ЛБЛ РТБЧЙМП, УПВЙТБМЙУШ УМХЗБНЙ Й РТПДБЧБМЙУШ НЕЭБОБН ДМС ЙЗТЩ Ч ДХТБЛБ Й РПДПВОЩЕ ТБЪЧМЕЛБФЕМШОЩЕ ЙЗТЩ. юБУФП Ч ЬФПК ЛХЮЕ ЛБТФ ОБ РПМХ ЧБМСМЙУШ Й ХРБЧЫЙЕ ДЕОШЗЙ, ЛБЛ ЬФП, ОБРТЙНЕТ, ЙНЕМП НЕУФП ЧП ЧТЕНС ЛТХРОЩИ ЙЗТ, ЛПФПТЩЕ БЪБТФОП ЧЕМ о. оЕЛТБУПЧ. рПДЩНБФШ ЬФЙ ДЕОШЗЙ УЮЙФБМПУШ ОЕРТЙМЙЮОЩН, Й ПОЙ ДПУФБЧБМЙУШ РПФПН МБЛЕСН ЧНЕУФЕ У ЛБТФБНЙ. ч ЫХФМЙЧЩИ МЕЗЕОДБИ, ПЛТХЦБЧЫЙИ ДТХЦВХ фПМУФПЗП Й жЕФБ, РПЧФПТСМУС БОЕЛДПФ П ФПН, ЛБЛ жЕФ ЧП ЧТЕНС ЛБТФПЮОПК ЙЗТЩ ОБЗОХМУС, ЮФПВЩ РПДОСФШ У РПМБ ХРБЧЫХА ОЕВПМШЫХА БУУЙЗОБГЙА, Б фПМУФПК, ЪБРБМЙЧ Х УЧЕЮЙ УПФЕООХА, РПУЧЕФЙМ ЕНХ, ЮФПВЩ ПВМЕЗЮЙФШ РПЙУЛЙ.

82* йУФПЛЙ ЬФПЗП РПЧЕДЕОЙС ЪБНЕФОЩ ХЦЕ Ч рЕФЕТВХТЗЕ Ч 1818—1820 ЗПДЩ. пДОБЛП УЕТШЕЪОЩИ РПЕДЙОЛПЧ Х рХЫЛЙОБ Ч ЬФПФ РЕТЙПД ЕЭЕ ОЕ ПФНЕЮЕОП. дХЬМШ У лАИЕМШВЕЛЕТПН ОЕ ЧПУРТЙОЙНБМБУШ рХЫЛЙОЩН ЧУЕТШЕЪ. пВЙДЕЧЫЙУШ ОБ рХЫЛЙОБ ЪБ ЬРЙЗТБННХ «ъБ ХЦЙОПН ПВЯЕМУС С... » (1819), лАИЕМШВЕЛЕТ ЧЩЪЧБМ ЕЗП ОБ ДХЬМШ. рХЫЛЙО РТЙОСМ ЧЩЪПЧ, ОП ЧЩУФТЕМЙМ Ч ЧПЪДХИ, РПУМЕ ЮЕЗП ДТХЪШС РТЙНЙТЙМЙУШ. рТЕДРПМПЦЕОЙЕ ЦЕ чМ. оБВПЛПЧБ П ДХЬМЙ У тЩМЕЕЧЩН ЧУЕ ЕЭЕ ПУФБЕФУС РПЬФЙЮЕУЛПК ЗЙРПФЕЪПК.

ФБММЕНБО ДЕ тЕП цЕДЕПО. ъБОЙНБФЕМШОЩЕ ЙУФПТЙЙ. м., 1974, Ф. 1, У. 159. уН. ПВ ЬФПН: мПФНБО а. фТЙ ЪБНЕФЛЙ Л РТПВМЕНЕ: «рХЫЛЙО Й ЖТБОГХЪУЛБС ЛХМШФХТБ». — рТПВМЕНЩ РХЫЛЙОПЧЕДЕОЙС. тЙЗБ, 1983.

83* ч РТЕДЫЕУФЧХАЭЙИ ТБВПФБИ П «еЧЗЕОЙЙ пОЕЗЙОЕ» НОЕ РТЙИПДЙМПУШ РПМЕНЙЮЕУЛЙ ЧЩУЛБЪЩЧБФШУС П ЛОЙЗЕ вПТЙУБ йЧБОПЧБ (ЧПЪНПЦОП, РУЕЧДПОЙН; РПДМЙООБС ЖБНЙМЙС БЧФПТБ, ЛБЛ Й ЛБЛЙЕ ВЩ ФП ОЙ ВЩМП УЧЕДЕОЙС П ОЕН, НОЕ ОЕЙЪЧЕУФОЩ). уН.: мПФНБО а. «дБМШ УЧПВПДОПЗП ТПНБОБ». н, 1959. уПИТБОСС УХЭОПУФШ УЧПЙИ ЛТЙФЙЮЕУЛЙИ ЪБНЕЮБОЙК П ЪБНЩУМЕ ЬФПК ЛОЙЗЙ, С УЮЙФБА УЧПЕК ПВСЪБООПУФША РТЙЪОБФШ ЙИ ПДОПУФПТПООПУФШ. нОЕ УМЕДПЧБМП ПФНЕФЙФШ, ЮФП БЧФПТ РТПСЧЙМ ИПТПЫЕЕ ЪОБОЙЕ ВЩФБ РХЫЛЙОУЛПК ЬРПИЙ Й УПЕДЙОЙМ ПВЭЙК УФТБООЩК ЪБНЩУЕМ У ТСДПН ЙОФЕТЕУОЩИ ОБВМАДЕОЙК, УЧЙДЕФЕМШУФЧХАЭЙИ ПВ ПВЫЙТОПК ПУЧЕДПНМЕООПУФЙ. тЕЪЛПУФШ НПЙИ ЧЩУЛБЪЩЧБОЙК, П ЛПФПТПК Ч ОБУФПСЭЕЕ ЧТЕНС С УПЦБМЕА, ВЩМБ РТПДЙЛФПЧБОБ МПЗЙЛПК РПМЕНЙЛЙ.

84* рП ДТХЗЙН РТБЧЙМБН, РПУМЕ ФПЗП, ЛБЛ ПДЙО ЙЪ ХЮБУФОЙЛПЧ ДХЬМЙ ЧЩУФТЕМЙМ, ЧФПТПК НПЗ РТПДПМЦБФШ ДЧЙЦЕОЙЕ, Б ФБЛЦЕ РПФТЕВПЧБФШ РТПФЙЧОЙЛБ Л ВБТШЕТХ. ьФЙН РПМШЪПЧБМЙУШ ВТЕФЕТЩ.

86* уТ. Ч «зЕТПЕ ОБЫЕЗП ЧТЕНЕОЙ»: «нЩ ДБЧОП ХЦ ЧБУ ПЦЙДБЕН", — УЛБЪБМ ДТБЗХОУЛЙК ЛБРЙФБО У ЙТПОЙЮЕУЛПК ХМЩВЛПК. с ЧЩОХМ ЮБУЩ Й РПЛБЪБМ ЕНХ. пО ЙЪЧЙОЙМУС, ЗПЧПТС, ЮФП ЕЗП ЮБУЩ ХИПДСФ».

уНЩУМ ЬРЙЪПДБ — Ч УМЕДХАЭЕН: ДТБЗХОУЛЙК ЛБРЙФБО, ХВЕЦДЕООЩК, ЮФП рЕЮПТЙО «РЕТЧЩК ФТХУ», ЛПУЧЕООП ПВЧЙОСЕФ ЕЗП Ч ЦЕМБОЙЙ, ПРПЪДБЧ, УПТЧБФШ ДХЬМШ.

87* хЮБУФЙЕ Ч ДХЬМЙ, ДБЦЕ Ч ЛБЮЕУФЧЕ УЕЛХОДБОФБ, ЧМЕЛМП ЪБ УПВПК ОЕЙЪВЕЦОЩЕ ОЕРТЙСФОЩЕ РПУМЕДУФЧЙС: ДМС ПЖЙГЕТБ ЬФП, ЛБЛ РТБЧЙМП, ВЩМП ТБЪЦБМПЧБОЙЕ Й УУЩМЛБ ОБ лБЧЛБЪ (РТБЧДБ, ТБЪЦБМПЧБООЩН ЪБ ДХЬМШ ОБЮБМШУФЧП ПВЩЛОПЧЕООП РПЛТПЧЙФЕМШУФЧПЧБМП). ьФП УПЪДБЧБМП ЙЪЧЕУФОЩЕ ФТХДОПУФЙ РТЙ ЧЩВПТЕ УЕЛХОДБОФПЧ: ЛБЛ МЙГП, Ч ТХЛЙ ЛПФПТПЗП РЕТЕДБАФУС ЦЙЪОШ Й ЮЕУФШ, УЕЛХОДБОФ, ПРФЙНБМШОП, ДПМЦЕО ВЩМ ВЩФШ ВМЙЪЛЙН ДТХЗПН. оП ЬФПНХ РТПФЙЧПТЕЮЙМП ОЕЦЕМБОЙЕ ЧПЧМЕЛБФШ ДТХЗБ Ч ОЕРТЙСФОХА ЙУФПТЙА, МПНБС ЕНХ ЛБТШЕТХ. уП УЧПЕК УФПТПОЩ, УЕЛХОДБОФ ФБЛЦЕ ПЛБЪЩЧБМУС Ч ФТХДОПН РПМПЦЕОЙЙ. йОФЕТЕУЩ ДТХЦВЩ Й ЮЕУФЙ ФТЕВПЧБМЙ РТЙОСФШ РТЙЗМБЫЕОЙЕ ХЮБУФЧПЧБФШ Ч ДХЬМЙ ЛБЛ МЕУФОЩК ЪОБЛ ДПЧЕТЙС, Б УМХЦВЩ Й ЛБТШЕТЩ — ЧЙДЕФШ Ч ЬФПН ПРБУОХА ХЗТПЪХ ЙУРПТФЙФШ РТПДЧЙЦЕОЙЕ ЙМЙ ДБЦЕ ЧЩЪЧБФШ МЙЮОХА ОЕРТЙСЪОШ ЪМПРБНСФОПЗП ЗПУХДБТС.

88* оБРПНОЙН РТБЧЙМП ДХЬМЙ: «уФТЕМСФШ Ч ЧПЪДХИ ЙНЕЕФ РТБЧП ФПМШЛП РТПФЙЧОЙЛ, УФТЕМСАЭЙК ЧФПТЩН. рТПФЙЧОЙЛ, ЧЩУФТЕМЙЧЫЙК РЕТЧЩН Ч ЧПЪДХИ, ЕУМЙ ЕЗП РТПФЙЧОЙЛ ОЕ ПФЧЕФЙМ ОБ ЧЩУФТЕМ ЙМЙ ФБЛЦЕ ЧЩУФТЕМЙМ Ч ЧПЪДХИ, УЮЙФБЕФУС ХЛМПОЙЧЫЙНУС ПФ ДХЬМЙ... » (дХТБУПЧ. дХЬМШОЩК ЛПДЕЛУ, 1908, У. 104). рТБЧЙМП ЬФП УЧСЪБОП У ФЕН, ЮФП ЧЩУФТЕМ Ч ЧПЪДХИ РЕТЧПЗП ЙЪ РТПФЙЧОЙЛПЧ НПТБМШОП ПВСЪЩЧБЕФ ЧФПТПЗП Л ЧЕМЙЛПДХЫЙА, ХЪХТРЙТХС ЕЗП РТБЧП УБНПНХ ПРТЕДЕМСФШ УЧПЕ РПЧЕДЕОЙЕ ЮЕУФЙ.

ВЕУФХЦЕЧ (нБТМЙОУЛЙК) б. б. оПЮШ ОБ ЛПТБВМЕ. рПЧЕУФЙ Й ТБУУЛБЪЩ. н., 1988, У. 20. рПМШЪХЕНУС ДБООЩН ЙЪДБОЙЕН ЛБЛ ФЕЛУФПМПЗЙЮЕУЛЙ ОБЙВПМЕЕ ДПУФПЧЕТОЩН.

РТПВМЕНБ БЧФПНБФЙЪНБ ЧЕУШНБ ЧПМОПЧБМБ рХЫЛЙОБ; УН.: сЛПВУПО т. уФБФХС Ч РПЬФЙЮЕУЛПК НЙЖПМПЗЙЙ рХЫЛЙОБ. — ч ЛО.: сЛПВУПО т. тБВПФЩ РП РПЬФЙЛЕ. н., 1987, У. 145—180.

УН.: мПФНБО а. н. фЕНБ ЛБТФ Й ЛБТФПЮОПК ЙЗТЩ Ч ТХУУЛПК МЙФЕТБФХТЕ ОБЮБМБ XIX ЧЕЛБ. — хЮЕО. ЪБР. фБТФХУЛПЗП ЗПУ. ХО-ФБ, 1975. чЩР. 365. фТХДЩ РП ЪОБЛПЧЩН УЙУФЕНБН, Ф. VII.

90* вЩЧБМЙ Й ВПМЕЕ ЦЕУФЛЙЕ ХУМПЧЙС. фБЛ, юЕТОПЧ (УН. У. 167), НУФС ЪБ ЮЕУФШ УЕУФТЩ, ФТЕВПЧБМ РПЕДЙОЛБ ОБ ТБУУФПСОЙЙ Ч ФТЙ (!) ЫБЗБ. ч РТЕДУНЕТФОПК ЪБРЙУЛЕ (ДПЫМБ Ч ЛПРЙЙ ТХЛПК б. вЕУФХЦЕЧБ) ПО РЙУБМ: «уФТЕМСАУШ ОБ ФТЙ ЫБЗБ, ЛБЛ ЪБ ДЕМП УЕНЕКУФЧЕООПЕ; ЙВП, ЪОБС ВТБФШЕЧ НПЙИ, ИПЮХ ЛПОЮЙФШ УПВПА ОБ ОЕН, ОБ ЬФПН ПУЛПТВЙФЕМЕ НПЕЗП УЕНЕКУФЧБ, ЛПФПТЩК ДМС РХУФЩИ ФПМЛПЧ ЕЭЕ РХУФЕКЫЙИ МАДЕК РТЕУФХРЙМ ЧУЕ ЪБЛПОЩ ЮЕУФЙ, ПВЭЕУФЧБ Й ЮЕМПЧЕЮЕУФЧБ» (дЕЧСФОБДГБФЩК ЧЕЛ. лО. 1. н., 1872, У. 334). рП ОБУФПСОЙА УЕЛХОДБОФПЧ ДХЬМШ РТПЙУИПДЙМБ ОБ ТБУУФПСОЙЙ Ч ЧПУЕНШ ЫБЗПЧ, Й ЧУЕ ТБЧОП ПВБ ХЮБУФОЙЛБ ЕЕ РПЗЙВМЙ.

92* пВЩЮОЩК НЕИБОЙЪН ДХЬМШОПЗП РЙУФПМЕФБ ФТЕВХЕФ ДЧПКОПЗП ОБЦЙНБ ОБ УРХУЛПЧПК ЛТАЮПЛ, ЮФП РТЕДПИТБОСЕФ ПФ УМХЮБКОПЗП ЧЩУФТЕМБ. ыОЕММЕТПН ОБЪЩЧБМПУШ ХУФТПКУФЧП, ПФНЕОСАЭЕЕ РТЕДЧБТЙФЕМШОЩК ОБЦЙН. ч ТЕЪХМШФБФЕ ХУЙМЙЧБМБУШ УЛПТПУФТЕМШОПУФШ, ОП ЪБФП ТЕЪЛП РПЧЩЫБМБУШ ЧПЪНПЦОПУФШ УМХЮБКОЩИ ЧЩУФТЕМПЧ.

94* рПДПВОЩК ЛПОФТБУФ ЙУРПМШЪПЧБО н. вХМЗБЛПЧЩН Ч «нБУФЕТЕ Й нБТЗБТЙФЕ». оБ ВБМХ, УТЕДЙ РЩЫОП ОБТСЦЕООЩИ ЗПУФЕК, РПДЮЕТЛОХФБС ОЕВТЕЦОПУФШ ПДЕЦДЩ чПМБОДБ ЧЩДЕМСЕФ ЕЗП ТПМШ иПЪСЙОБ. рТПУФПФБ НХОДЙТБ оБРПМЕПОБ УТЕДЙ РЩЫОПЗП ДЧПТБ ЙНЕМБ ФПФ ЦЕ УНЩУМ. рЩЫОПУФШ ПДЕЦДЩ УЧЙДЕФЕМШУФЧХЕФ ПВ ПТЙЕОФБГЙЙ ОБ ФПЮЛХ ЪТЕОЙС ЧОЕЫОЕЗП ОБВМАДБФЕМС. дМС чПМБОДБ ОЕФ ФБЛПЗП «ЧОЕЫОЕЗП» ОБВМАДБФЕМС. оБРПМЕПО ЛХМШФЙЧЙТХЕФ ФХ ЦЕ РПЪЙГЙА, ПДОБЛП Ч ВПМЕЕ УМПЦОПН ЧБТЙБОФЕ: чПМБОДХ Ч УБНПН ДЕМЕ ВЕЪТБЪМЙЮОП, ЛБЛ ПО ЧЩЗМСДЙФ, оБРПМЕПО ЙЪПВТБЦБЕФ ФПЗП, ЛПНХ ВЕЪТБЪМЙЮОП, ЛБЛ ПО ЧЩЗМСДЙФ.

ЖЕПЖБОБ рТПЛПРПЧЙЮБ, БТИЙЕРЙУЛПРБ чЕМЙЛПЗП оПЧЗПТПДБ Й чЕМЙЛЙИ мХЛ, УЧСФЕКЫЕЗП РТБЧЙФЕМШУФЧХАЭЕЗП УЙОПДБ ЧЙГЕ-РТЕЪЙДЕОФБ... уМПЧБ Й тЕЮЙ, Ю. 1, 1760, У. 158.

96* фБЛ, ДПУХЗЙ ЧЕМЙЛЙИ ЛОСЪЕК, ВТБФШЕЧ бМЕЛУБОДТБ Й оЙЛПМБС рБЧМПЧЙЮЕК — лПОУФБОФЙОБ Й нЙИБЙМБ ТЕЪЛП ЛПОФТБУФЙТПЧБМЙ У НХОДЙТОПК УФСОХФПУФША ЙИ ПЖЙГЙБМШОПЗП РПЧЕДЕОЙС. лПОУФБОФЙО Ч ЛПНРБОЙЙ РШСОЩИ УПВХФЩМШОЙЛПЧ ДПЫЕМ ДП ФПЗП, ЮФП ЙЪОБУЙМПЧБМ Ч ЛПНРБОЙЙ (ЦЕТФЧБ УЛПОЮБМБУШ) ДБНХ, УМХЮБКОП ЪБВТЕДЫХА Ч ЕЗП ЮБУФШ ДЧПТГБ ЙЪ РПМПЧЙОЩ нБТЙЙ жЕДПТПЧОЩ. йНРЕТБФПТ бМЕЛУБОДТ ЧЩОХЦДЕО ВЩМ ПВЯСЧЙФШ, ЮФП РТЕУФХРОЙЛ, ЕУМЙ ЕЗП ОБКДХФ, ВХДЕФ ОБЛБЪБО РП ЧУЕК УФТПЗПУФЙ ЪБЛПОБ. тБЪХНЕЕФУС, РТЕУФХРОЙЛ ОБКДЕО ОЕ ВЩМ.

п ФЩ, ЮФП Ч ЗПТЕУФЙ ОБРТБУОП

оБ ВПЗБ ТПРЭЕЫШ, ЮЕМПЧЕЛ,

чОЙНБК, ЛПМШ Ч ТЕЧОПУФЙ ХЦБУОП

пО Л йПЧХ ЙЪ ФХЮЙ ТЕЛ!

уЛЧПЪШ ДПЦДШ, УЛЧПЪШ ЧЙИТШ, УЛЧПЪШ ЗТБД ВМЙУФБС

й ЗМБУПН ЗТПНЩ РТЕТЩЧБС,

уМПЧБНЙ ОЕВП ЛПМЕВБМ

й ФБЛ ЕЗП ОБ ТБУРТА ЪЧБМ. ыФЙВМЕФЩ ЛБЛ ЖПТНБ ЧПЕООПК ПДЕЦДЩ ВЩМЙ ЧЧЕДЕОЩ рБЧМПН РП РТХУУЛПНХ ПВТБЪГХ. ьУРБОФПО — ЛПТПФЛБС РЙЛБ, ЧЧЕДЕООБС РТЙ рБЧМЕ Ч ПЖЙГЕТУЛХА ЖПТНХ.

99* чУЕ ОЙФЙ ЪБЗПЧПТБ ВЩМЙ ОБУФПМШЛП УПУТЕДПФПЮЕОЩ Ч ТХЛБИ ЙНРЕТБФПТБ, ЮФП ДБЦЕ ОБЙВПМЕЕ БЛФЙЧОЩЕ ХЮБУФОЙЛЙ ЪБЗПЧПТБ РТПФЙЧ уРЕТБОУЛПЗП: ОБЪЧБООЩК ЧЩЫЕ с. ДЕ уБОЗМЕО Й ЗЕОЕТБМ-БДЯАФБОФ б. д. вБМБЫПЧ, РТЙОБДМЕЦБЧЫЙК Л ОБЙВПМЕЕ ВМЙЪЛЙН Л ЙНРЕТБФПТХ МЙГБН, — РПУМБООЩЕ ДПНПК Л уРЕТБОУЛПНХ У ФЕН, ЮФПВЩ ЪБВТБФШ ЕЗП, ЛПЗДБ ПО ЧЕТОЕФУС ЙЪ ДЧПТГБ РПУМЕ БХДЙЕОГЙЙ Х ГБТС, У ЗТХУФОЩН ОЕДПХНЕОЙЕН РТЙЪОБМЙУШ ДТХЗ ДТХЗХ Ч ФПН, ЮФП ОЕ ХЧЕТЕОЩ, РТЙДЕФУС МЙ ЙН БТЕУФПЧЩЧБФШ уРЕТБОУЛПЗП ЙМЙ ПО РПМХЮЙФ Х ЙНРЕТБФПТБ ТБУРПТСЦЕОЙЕ БТЕУФПЧБФШ ЙИ. ч ЬФЙИ ХУМПЧЙСИ ПЮЕЧЙДОП, ЮФП бМЕЛУБОДТ ОЕ ХУФХРБМ ОЙЮШЕНХ ДБЧМЕОЙА, Б ДЕМБМ ЧЙД, ЮФП ХУФХРБЕФ, ОБ УБНПН ДЕМЕ ФЧЕТДП РТПЧПДС ЙЪВТБООЩК ЙН ЛХТУ, ОП, ЛБЛ ЧУЕЗДБ, МХЛБЧС, НЕОСС НБУЛЙ Й РПДЗПФБЧМЙЧБС ПЮЕТЕДОЩИ ЛПЪМПЧ ПФРХЭЕОЙС.

ГЙФ. РП: иТЕУФПНБФЙС РП ЙУФПТЙЙ ЪБРБДОПЕЧТПРЕКУЛПЗП ФЕБФТБ. н., 1955, Ф. 2, У. 1029. ч НЕНХБТБИ БЛФЕТБ зОБУФБ-НМБДЫЕЗП УПДЕТЦЙФУС ХРПНЙОБОЙЕ П ФПН, ЮФП, ЛПЗДБ ОБ ТЕРЕФЙГЙЙ НБЫЙОЙУФ ЧЩУФБЧЙМ ЗПМПЧХ ЙЪ-ЪБ ЛХМЙУ, «ФПФЮБУ ЦЕ зЈФЕ РТПЗТЕНЕМ: „зПУРПДЙО з"ОБУФ, ХВЕТЙФЕ ЬФХ ОЕРПДИПДСЭХА ЗПМПЧХ ЙЪ-ЪБ РЕТЧПК ЛХМЙУЩ УРТБЧБ: ПОБ ЧФПТЗБЕФУС Ч ТБНЛХ НПЕК ЛБТФЙОЩ"» (ФБН ЦЕ, У. 1037).

БТБРПЧ р. мЕФПРЙУШ ТХУУЛПЗП ФЕБФТБ. урВ., 1861, У. 310. ыБИПЧУЛПК ЙУРПМШЪПЧБМ ФЕБФТБМШОЩК ЬЖЖЕЛФ ЙЪЧЕУФОПЗП Ч ФХ РПТХ БОЕЛДПФБ, УТ. Ч УФЙИПФЧПТЕОЙЙ ч. м. рХЫЛЙОБ «л ЛОСЪА р. б. чСЪЕНУЛПНХ» (1815):

оБ ФТХД ИХДПЦОЙЛБ УЧПЙ ВТПУБАФ ЧЪПТЩ,

«рПТФТЕФ, — ТЕЫЙМЙ ЧУЕ, — ОЕ УФПЙФ ОЙЮЕЗП:

рТСНПК ХТПД, ьЪПР, ОПУ ДМЙООЩК, МПВ У ТПЗБНЙ!

й ДПМЗ ИПЪСЙОБ РТЕДБФШ ПЗОА ЕЗП!» —

«нПК ДПМЗ ОЕ ХЧБЦБФШ ФБЛЙНЙ ЪОБФПЛБНЙ

(п ЮХДП! ЗПЧПТЙФ ЛБТФЙОБ ЙН Ч ПФЧЕФ):

рТЕД ЧБНЙ, ЗПУРПДБ, С УБН, Б ОЕ РПТФТЕФ!»

(рПЬФЩ 1790—1810-И ЗПДПЧ, У. 680.)

101* оБ ЬЖЖЕЛФЕ ОЕПЦЙДБООПЗП УФПМЛОПЧЕОЙС ОЕРПДЧЙЦОПУФЙ Й ДЧЙЦЕОЙС РПУФТПЕОЩ УАЦЕФЩ У ПЦЙЧБАЭЙНЙ УФБФХСНЙ, ПФ ТСДБ ЧБТЙБГЙК ОБ ФЕНХ П зБМБФЕЕ — УФБФХЕ, ПЦЙЧМЕООПК ЧДПИОПЧЕОЙЕН ИХДПЦОЙЛБ (УАЦЕФ ЬФПФ, ЛПФПТПНХ РПУЧСЭЕО «уЛХМШРФПТ» вБТБФЩОУЛПЗП, ВЩМ ЫЙТПЛП РТЕДУФБЧМЕО ЧП ЖТБОГХЪУЛПН ВБМЕФЕ XVIII ЧЕЛБ), ДП «лБНЕООПЗП ЗПУФС» рХЫЛЙОБ Й ТБЪТБВБФЩЧБЧЫЙИ ЬФХ ЦЕ ФЕНХ РТПЙЪЧЕДЕОЙК нПМШЕТБ Й нПГБТФБ.

ИТЕУФПНБФЙС РП ЙУФПТЙЙ ЪБРБДОПЕЧТПРЕКУЛПЗП ФЕБФТБ, Ф. 2, У. 1026. тБУРПМПЦЕОЙЕ РТБЧПЗП Й МЕЧПЗП ФБЛЦЕ ТПДОЙФ УГЕОХ У ЛБТФЙОПК: РТБЧЩН УЮЙФБЕФУС РТБЧПЕ РП ПФОПЫЕОЙА Л БЛФЕТХ, РПЧЕТОХФПНХ МЙГПН Л РХВМЙЛЕ, Й ОБПВПТПФ.

102* уН. Ч «рХФЕЫЕУФЧЙЙ ЙЪ рЕФЕТВХТЗБ Ч нПУЛЧХ» ЗМБЧХ «еДТПЧП»: «с УЙА РПЮФЕООХА НБФШ У ЪБУХЮЕООЩНЙ ТХЛБЧБНЙ ЪБ ЛЧБЫОЕА ЙМЙ У РПДПКОЙЛПН РПДМЕ ЛПТПЧЩ УТБЧОЙЧБМ У ЗПТПДУЛЙНЙ НБФЕТСНЙ».

104* «чЩКДЕН... ДБДЙН ДСДЕ ХНЕТЕФШ ЙУФПТЙЮЕУЛЙ» (ЖТБОГ.). нПУЛЧЙФСОЙО, 1854, 6, ПФД. IV, У. II. р. вБТФЕОЕЧ УППВЭБЕФ ДТХЗХА ЧЕТУЙА: «оБН РЕТЕДБЧБМЙ УПЧТЕНЕООЙЛЙ, ЮФП, ХУМЩЫБЧ ЬФЙ УМПЧБ ПФ ХНЙТБАЭЕЗП чБУЙМЙС мШЧПЧЙЮБ, рХЫЛЙО ОБРТБЧЙМУС ОБ ГЩРПЮЛБИ Л ДЧЕТЙ Й ЫЕРОХМ УПВТБЧЫЙНУС ТПДОЩН Й ДТХЪШСН ЕЗП: „зПУРПДБ, ЧЩКДЕНФЕ, РХФШ ЬФП ВХДХФ ЕЗП РПУМЕДОЙЕ УМПЧБ"» (тХУУЛЙК БТИЙЧ, 1870, У. 1369).

107* уТ. Ч «бМШВПНЕ» пОЕЗЙОБ: «ч лПТБОЕ НОПЗП НЩУМЕК ЪДТБЧЩИ, // чПФ ОБРТЙНЕТ: РТЕД ЛБИЪДЩН УОПН // нПМЙУШ — ВЕЗЙ РХФЕК МХЛБЧЩИ // юФЙ вПЗБ Й ОЕ УРПТШ У ЗМХРГПН». ч «рБНСФОЙЛЕ»: «иЧБМХ Й ЛМЕЧЕФХ РТЙЕНМЙ ТБЧОПДХЫОП // й ОЕ ПУРПТЙЧБК ЗМХРГБ». дЕТЦБЧЙО, ОБРПНЙОБС ЮЙФБФЕМА УЧПА ПДХ «вПЗ», УНСЗЮЙМ ЧЩУПЛПЕ Й ОЕ УПЧУЕН ВЕЪХРТЕЮОПЕ, У ФПЮЛЙ ЪТЕОЙС ГЕТЛПЧОПК ПТФПДПЛУБМШОПУФЙ, УПДЕТЦБОЙЕ ЬФПЗП УФЙИПФЧПТЕОЙС ЖПТНХМПК: «... РЕТЧЩК С ДЕТЪОХМ... // ч УЕТДЕЮОПК РТПУФПФЕ ВЕУЕДПЧБФШ П вПЗЕ». ч ЬФПН ЛПОФЕЛУФЕ ПВТБЭЕОЙЕ Л нХЪЕ (ИПФС УМПЧП Й ОБРЙУБОП У РТПРЙУОПК ВХЛЧЩ) НПЗМП ЧПУРТЙОЙНБФШУС ЛБЛ РПЬФЙЮЕУЛБС ХУМПЧОПУФШ. ъОБЮЙФЕМШОП ВПМЕЕ ДЕТЪЛЙН ВЩМП ТЕЫЕОЙЕ рХЫЛЙОБ: «чЕМЕОША вПЦЙА, П нХЪБ, ВХДШ РПУМХЫОБ». вПЗ Й нХЪБ ДЕНПОУФТБФЙЧОП УПУЕДУФЧХАФ, РТЙЮЕН ПВБ УМПЧБ ОБРЙУБОЩ У ВПМШЫПК ВХЛЧЩ. ьФП УФБЧЙМП ЙИ Ч ЕДЙОЩК УНЩУМПЧПК Й УЙНЧПМЙЮЕУЛЙК ТСД ТБЧОП ЧЩУПЛЙИ, ОП ОЕУПЧНЕУФЙНЩИ ГЕООПУФЕК. фБЛПЕ ЕДЙОУФЧП УПЪДБЧБМП ПУПВХА РПЪЙГЙА БЧФПТБ, ДПУФХРОПЗП ЧУЕН ЧЕТЫЙОБН ЮЕМПЧЕЮЕУЛПЗП ДХИБ.

108* рЕТЕД рПМФБЧУЛПК ВЙФЧПК рЕФТ I, РП РТЕДБОЙА, УЛБЪБМ: «чПЙОЩ! чПФ РТЙЫЕМ ЮБУ, ЛПФПТЩК ТЕЫБЕФ УХДШВХ пФЕЮЕУФЧБ. йФБЛ, ОЕ ДПМЦОП ЧБН РПНЩЫМСФШ, ЮФП УТБЦБЕФЕУШ ЪБ рЕФТБ, ОП ЪБ ЗПУХДБТУФЧП, рЕФТХ РПТХЮЕООПЕ, ЪБ ТПД УЧПК, ЪБ пФЕЮЕУФЧП». й ДБМЕЕ: «б П рЕФТЕ ЧЕДБКФЕ, ЮФП ЕНХ ЦЙЪОШ ОЕ ДПТПЗБ, ФПМШЛП ВЩ ЦЙМБ тПУУЙС». ьФПФ ФЕЛУФ ПВТБЭЕОЙС рЕФТБ Л УПМДБФБН ОЕМШЪС УЮЙФБФШ БХФЕОФЙЮОЩН. фЕЛУФ ВЩМ Ч РЕТЧПН ЕЗП ЧБТЙБОФЕ УПУФБЧМЕО жЕПЖБОПН рТПЛПРПЧЙЮЕН (ЧПЪНПЦОП, ОБ ПУОПЧЕ ЛБЛЙИ-ФП ХУФОЩИ МЕЗЕОД) Й РПФПН РПДЧЕТЗБМУС ПВТБВПФЛБН (УН.: фТХДЩ ЙНР. ТХУУЛ. ЧПЕООП-ЙУФПТЙЮЕУЛПЗП ПВЭЕУФЧБ, Ф. III, У. 274—276; рЙУШНБ Й ВХНБЗЙ рЕФТБ чЕМЙЛПЗП, Ф. IX, ЧЩР. 1, 3251, РТЙНЕЮ. 1, У. 217—219; ЧЩР. 2, У. 980—983). фП, ЮФП Ч ТЕЪХМШФБФЕ ТСДБ РЕТЕДЕМПЛ ЙУФПТЙЮЕУЛБС ДПУФПЧЕТОПУФШ ФЕЛУФБ УФБМБ ВПМЕЕ ЮЕН УПНОЙФЕМШОПК, У ОБЫЕК ФПЮЛЙ ЪТЕОЙС РБТБДПЛУБМШОП РПЧЩЫБЕФ ЕЗП ЙОФЕТЕУ, ФБЛ ЛБЛ РТЕДЕМШОП ПВОБЦБЕФ РТЕДУФБЧМЕОЙЕ П ФПН, ЮФП ДПМЦЕО ВЩМ УЛБЪБФШ рЕФТ I Ч ФБЛПК УЙФХБГЙЙ, Б ЬФП ДМС ЙУФПТЙЛБ ОЕ НЕОЕЕ ЙОФЕТЕУОП, ЮЕН ЕЗП РПДМЙООЩЕ УМПЧБ. фБЛПК ЙДЕБМШОЩК ПВТБЪ ЗПУХДБТС-РБФТЙПФБ жЕПЖБО Ч ТБЪОЩИ ЧБТЙБОФБИ УПЪДБЧБМ Й Ч ДТХЗЙИ ФЕЛУФБИ.

110* з. б. зХЛПЧУЛЙК, Б ЪБ ОЙН Й ДТХЗЙЕ ЛПННЕОФБФПТЩ РПМБЗБАФ, ЮФП «УМПЧП ХНЙТБАЭЕЗП лБФПОБ» — ПФУЩМЛБ Л рМХФБТИХ (УН.: тБДЙЭЕЧ б. о. рПМЙ. УПВТ. УПЮ., Ф. 1, У. 295, 485). вПМЕЕ ЧЕТПСФОП РТЕДРПМПЦЕОЙЕ, ЮФП тБДЙЭЕЧ ЙНЕЕФ Ч ЧЙДХ НПОПМПЗ лБФПОБ ЙЪ ПДОПЙНЕООПК ФТБЗЕДЙЙ дДДЙУПОБ, РТПГЙФЙТПЧБООПК ЙН Ч ФПН ЦЕ РТПЙЪЧЕДЕОЙЙ, Ч ЗМБЧЕ «вТПООЙГЩ» (ФБН ЦЕ, У. 269).

111* ьФЙ УМПЧБ УЧЙДЕФЕМШУФЧХАФ, ЮФП ИПФС пРПЮЙОЙО ЙНЕМ ВТБФШЕЧ, ЦЙМ ПО ХЕДЙОЕООП Й ВЩМ ЕДЙОУФЧЕООЩН, ЕУМЙ ОЕ УЮЙФБФШ ЛТЕРПУФОЩИ УМХЗ, ПВЙФБФЕМЕН УЧПЕЗП ПДЙОПЛПЗП ДЕТЕЧЕОУЛПЗП ЦЙМЙЭБ, ЪБРПМОЕООПЗП ЛОЙЗБНЙ.

116* ч ДБООПН УМХЮБЕ НЩ ЙНЕЕН РТБЧП ЗПЧПТЙФШ ЙНЕООП П ФЧПТЮЕУФЧЕ: БОБМЙЪ РПЛБЪЩЧБЕФ, ЮФП лБТБНЪЙО РЕЮБФБМ ФПМШЛП ФХ РЕТЕЧПДОХА МЙФЕТБФХТХ, ЛПФПТБС УППФЧЕФУФЧПЧБМБ ЕЗП УПВУФЧЕООПК РТПЗТБННЕ, Й ОЕ УФЕУОСМУС РЕТЕДЕМЩЧБФШ Й ДБЦЕ ХУФТБОСФШ ФП, ЮФП ОЕ УПЧРБДБМП У ЕЗП ЧЪЗМСДБНЙ.

118* йНЕЕФУС Ч ЧЙДХ ЙЪЧЕУФОЩК Ч 1812 З. БРПЛТЙЖЙЮЕУЛЙК ТБУУЛБЪ П ЛТЕУФШСОЙОЕ, ЛПФПТЩК ПФТХВЙМ УЕВЕ ТХЛХ, ЮФПВЩ ОЕ ЙДФЙ Ч ОБРПМЕПОПЧУЛХА БТНЙА (УТ. УЛХМШРФХТХ рЙНЕОПЧБ «тХУУЛЙК уГЕЧПМБ»).

119* йУФПТЙС ЛПОГЕРГЙК УНЕТФЙ Ч ТХУУЛПК ЛХМШФХТЕ ОЕ ЙНЕЕФ ГЕМПУФОПЗП ПУЧЕЭЕОЙС. дМС УТБЧОЕОЙС У ЪБРБДОП-ЕЧТПРЕКУЛПК ЛПОГЕРГЙЕК НПЦОП РПТЕЛПНЕОДПЧБФШ ЮЙФБФЕМА ЛОЙЗХ: Vovel Michel. La mort et l"Occident de 1300 à nos jours. < Paris >, Gallimard, 1983

120* пО РТЙИПДЙМУС ТПДУФЧЕООЙЛПН ФПНХ НПУЛПЧУЛПНХ ЗМБЧОПЛПНБОДХАЭЕНХ, ЛОСЪА б. б. рТПЪПТПЧУЛПНХ, ЛПФПТЩК РПЪЦЕ У ЦЕУФПЛПУФША РТЕУМЕДПЧБМ о. оПЧЙЛПЧБ Й НПУЛПЧУЛЙИ НБТФЙОЙУФПЧ Й П ЛПФПТПН рПФЕНЛЙО УЛБЪБМ еЛБФЕТЙОЕ, ЮФП ПОБ ЧЩДЧЙОХМБ ЙЪ УЧПЕЗП БТУЕОБМБ «УБНХА УФБТХА РХЫЛХ», ЛПФПТБС ОЕРТЕНЕООП ВХДЕФ УФТЕМСФШ Ч ГЕМШ ЙНРЕТБФТЙГЩ, РПФПНХ ЮФП УЧПЕК ОЕ ЙНЕЕФ. пДОБЛП ПО ЧЩУЛБЪБМ ПРБУЕОЙЕ, ЮФПВЩ рТПЪПТПЧУЛЙК ОЕ ЪБРСФОБМ Ч ЗМБЪБИ РПФПНУФЧБ ЙНС еЛБФЕТЙОЩ ЛТПЧША. рПФЕНЛЙО ПЛБЪБМУС РТПЧЙДГЕН.

121* зБМЕТБ — ЧПЕООЩК ЛПТБВМШ ОБ ЧЕУМБИ. лПНБОДБ ЗБМЕТЩ УПУФПЙФ ЙЪ ЫФБФБ НПТУЛЙИ ПЖЙГЕТПЧ, ХОФЕТ-ПЖЙГЕТПЧ Й УПМДБФ-БТФЙММЕТЙУФПЧ, НПТСЛПЧ Й РТЙЛПЧБООЩИ ГЕРСНЙ ЛБФПТЦОЙЛПЧ ОБ ЧЕУМБИ. зБМЕТЩ ХРПФТЕВМСМЙУШ Ч НПТУЛЙИ УТБЦЕОЙСИ ЛБЛ ОЕ ЪБЧЙУСЭЕЕ ПФ ОБРТБЧМЕОЙС ЧЕФТБ Й ПВМБДБАЭЕЕ ВПМШЫПК РПДЧЙЦОПУФША УТЕДУФЧП. рЕФТ I РТЙДБЧБМ ВПМШЫПЕ ЪОБЮЕОЙЕ ТБЪЧЙФЙА ЗБМЕТОПЗП ЖМПФБ. уМХЦВБ ОБ ЗБМЕТБИ УЮЙФБМБУШ ПУПВЕООП ФСЦЕМПК.

124* ч ЬФПН НЕУФЕ Ч РХВМЙЛБГЙЙ зПМЙЛПЧБ ТЕЮШ рЕФТБ ДБОБ Ч ВПМЕЕ РТПУФТБООПН ЧЙДЕ; УОЙУИПДЙФЕМШОПУФШ рЕФТБ ЕЭЕ ВПМЕЕ РПДЮЕТЛОХФБ: «фЩ ЧЮЕТБ ВЩМ Ч ЗПУФСИ; Б НЕОС УЕЗПДОС ЪЧБМЙ ОБ ТПДЙОЩ; РПЕДЕН УП НОПА».

126* ч НЕНХБТБИ оЕРМАЕЧ ТЙУХЕФ ЛТБУПЮОЩЕ ЛБТФЙОЩ ЬФПК ДТБНБФЙЮЕУЛПК УЙФХБГЙЙ: «... ЦБМЕС ЦЕОХ НПА Й ДЕФЕК, ФБЛЦЕ Й УМХЦЙФЕМЕК, Ч РТЕДНЕУФЙК Х гБТШЗТБДБ, ЙНЕОХЕНПН вХАЛДЕТЕ, ЪБРЕТУС Ч ПУПВХА ЛПНОБФХ Й РПМХЮБМ РТПРЙФБОЙЕ Ч ПЛОП, ОЙЛПЗП Л УЕВЕ ОЕ ДПРХУЛБС; ЦЕОБ НПС ЕЦЕЮБУОП Х ДЧЕТЕК П ФПН УП УМЕЪБНЙ РТПУЙМБ НЕОС» (У. 124). мЕЮЙМУС ПО «РТЙОЙНБОЙЕН ИЙОЩ У ЧПДПК» (ФБН ЦЕ).

128* уМПЧП «ИХДПЦЕУФЧП» ПЪОБЮБМП Ч ФХ РПТХ РПОСФЙЕ, РЕТЕДБЧБЕНПЕ ОБНЙ ФЕРЕТШ УМПЧПН «ТЕНЕУМП». н. бЧТБНПЧ, ЛБЛ ЮЕМПЧЕЛ УЧПЕК ЬРПИЙ, Ч ЦЙЧПРЙУЙ РПДЮЕТЛЙЧБЕФ ТЕНЕУМП — УПЮЕФБОЙЕ ФТХДБ Й ХНЕОЙС. дМС МАДЕК рЕФТПЧУЛПК ЬРПИЙ УМПЧБ «ТЕНЕУМП», «ХНЕОЙЕ» ЪЧХЮБМЙ ФПТЦЕУФЧЕООЕЕ Й ДБЦЕ РПЬФЙЮОЕЕ, ЮЕН УМПЧП «ФБМБОФ». ьФПФ РБЖПУ РПЪЦЕ ПФТБЦЕО Ч УМПЧБИ б. ж. нЕТЪМСЛПЧБ «УЧСФБС ТБВПФБ» П РПЬЪЙЙ; Ч УМПЧБИ (РПЧФПТСАЭЙИ л рБЧМПЧХ) н. гЧЕФБЕЧПК «тЕНЕУМЕООЙЛ, С ЪОБА ТЕНЕУМП» Й бООЩ бИНБФПЧПК «УЧСФПЕ ТЕНЕУМП».

УН.: пРЙУБОЙЕ ЙЪДБОЙК ЗТБЦДБОУЛПК РЕЮБФЙ. 1708 — СОЧБТШ 1725. н.; м., 1955, У. 125—126; УН. ФБЛЦЕ: пРЙУБОЙЕ ЙЪДБОЙК, ОБРЕЮБФБООЩИ РТЙ рЕФТЕ I. уЧПДОЩК ЛБФБМПЗ. м., 1972.

130* уНЩУМ ЬФЙИ УМПЧ ПВЯСУОСЕФУС РТПФЙЧПРПУФБЧМЕОЙЕН ЫЙТПЛПЗП РХФЙ, ЧЕДХЭЕЗП Ч БД, Й ХЪЛПЗП, «ФЕУОПЗП», ЧЕДХЭЕЗП Ч ТБК. уТ. УМПЧБ РТПФПРПРБ бЧЧБЛХНБ П «ФЕУОПН» РХФЙ Ч ТБК. тЕБМЙЪХС НЕФБЖПТХ, бЧЧБЛХН ЗПЧПТЙМ, ЮФП ФПМУФЩЕ, «ВТАИБФЩЕ» ОЙЛПОЙБОЕ Ч ТБК ОЕ РПРБДХФ.

131* рП ЛБРТЙЪОПНХ РЕТЕРМЕФЕОЙА УАЦЕФПЧ Й УХДЕВ, ЙНЕООП ЧП ЧТЕНС УМЕДУФЧЙС РП ДЕМХ ГБТЕЧЙЮБ бМЕЛУЕС ДПУФЙЗМБ БРПЗЕС ЛБТШЕТБ з. з. уЛПТОСЛПЧБ-рЙУБТЕЧБ, УХДШВБ ЛПФПТПЗП РПЪЦЕ ОЕПЦЙДБООП РЕТЕУЕЮЕФУС У УХДШВПК бЧТБНПЧБ.

133* нПЦОП УПНОЕЧБФШУС Й Ч ФПН, ЮФП ТПНБОФЙЮЕУЛЙК ВТБЛ оЕЮЕЧПМПДПЧБ У ЮЕТЛЕЫЕОЛПК РПМХЮЙМ ГЕТЛПЧОПЕ ВМБЗПУМПЧЕОЙЕ. рЕТЕЧПД УАЦЕФБ «лБЧЛБЪУЛПЗП РМЕООЙЛБ» ОБ СЪЩЛ ВЩФПЧПК ТЕБМШОПУФЙ УЧСЪБО ВЩМ У ОЕЛПФПТЩНЙ ФТХДОПУФСНЙ.

134* фБЛ, ОБРТЙНЕТ, Ч ЙЪДБОЙЙ ЕЗП АТЙДЙЮЕУЛЙИ УПЮЙОЕОЙК й. дХЫЕЮЛЙОПК ВЩМЙ ПВОБТХЦЕОЩ УПФОЙ ФЕЛУФПМПЗЙЮЕУЛЙИ ПЫЙВПЛ ОБ ОЕУЛПМШЛЙИ ДЕУСФЛБИ УФТБОЙГ; РПУЛПМШЛХ ОЕЛПФПТЩЕ УФТБОЙГЩ ЙЪДБОЙС ДБАФ ЖПФПФЙРЙЮЕУЛПЕ ЧПУРТПЙЪЧЕДЕОЙЕ ТХЛПРЙУЕК, МАВПРЩФОЩК ЮЙФБФЕМШ, УПРПУФБЧМСС ЙИ У ФХФ ЦЕ РТЙЧЕДЕООЩНЙ РЕЮБФОЩНЙ УФТБОЙГБНЙ, НПЦЕФ ПВОБТХЦЙФШ РТПРХУЛЙ ГЕМЩИ УФТПЛ Й ДТХЗЙЕ РМПДЩ ВЕЪПФЧЕФУФЧЕООПУФЙ Й ОЕЧЕЦЕУФЧБ.

УН. ЗМБЧХ «тПМШ тБДЙЭЕЧБ Ч УРМПЮЕОЙЙ РТПЗТЕУУЙЧОЩИ УЙМ». — ч ЛО.: вБВЛЙО д. у. б. о. тБДЙЭЕЧ. мЙФЕТБФХТОП-ПВЭЕУФЧЕООБС ДЕСФЕМШОПУФШ. н.; м., 1966.

135* дМС РТПУЧЕФЙФЕМС ОБТПД — РПОСФЙЕ ВПМЕЕ ЫЙТПЛПЕ, ЮЕН ФБ ЙМЙ ЙОБС УПГЙБМШОБС ЗТХРРБ. тБДЙЭЕЧ, ЛПОЕЮОП, Й Ч ХНЕ ОЕ НПЗ РТЕДУФБЧЙФШ ОЕРПУТЕДУФЧЕООПК ТЕБЛГЙЙ ЛТЕУФШСОЙОБ ОБ ЕЗП ЛОЙЗХ. ч ОБТПД ЧИПДЙМБ ДМС ОЕЗП ЧУС НБУУБ МАДЕК, ЛТПНЕ ТБВПЧ ОБ ПДОПН РПМАУЕ Й ТБВПЧМБДЕМШГЕЧ — ОБ ДТХЗПН.

ФБН ЦЕ, Ф. 2, У. 292—293, 295. йНЕЕФУС Ч ЧЙДХ НПОПМПЗ лБФПОБ Ч ПДОПЙНЕООПК ФТБЗЕДЙЙ бДДЙУПОБ, ЗДЕ лБФПО ИБТБЛФЕТЙЪХЕФ УБНПХВЙКУФЧП ЛБЛ ЛТБКОАА УЙМХ ФПТЦЕУФЧБ УЧПВПДЩ ОБД ТБВУФЧПН.

136* лБТБНЪЙО, ЛБЛ НПЦОП УХДЙФШ, ВЩМ ЧЪЧПМОПЧБО УБНПХВЙКУФЧПН тБДЙЭЕЧБ Й ПРБУБМУС ЧПЪДЕКУФЧЙС ЬФПЗП РПУФХРЛБ ОБ УПЧТЕНЕООЙЛПЧ. ьФЙН, ЧЙДЙНП, ПВЯСУОСЕФУС ФП, ЮФП БЧФПТ, ДП ЬФПЗП У УПЮХЧУФЧЙЕН ПРЙУБЧЫЙК ГЕМХА ГЕРШ УБНПХВЙКУФЧ ПФ ОЕУЮБУФМЙЧПК МАВЧЙ ЙМЙ РТЕУМЕДПЧБОЙК РТЕДТБУУХДЛПЧ, Ч ЬФП ЧТЕНС Ч ТСДЕ УФБФЕК Й РПЧЕУФЕК ЧЩУФХРЙМ У ПУХЦДЕОЙЕН РТБЧБ ЮЕМПЧЕЛБ УБНПЧПМШОП ЛПОЮБФШ УЧПА ЦЙЪОШ.

138* оЕЙЪЧЕУФОП, У РПНПЭША ЛБЛЙИ УТЕДУФЧ, — НПЦЕФ ВЩФШ, РПФПНХ, ЮФП Ч ДБМЕЛПК уЙВЙТЙ ДЕОШЗЙ ЧЩЗМСДЕМЙ ХВЕДЙФЕМШОЕЕ, ЮЕН УФПМЙЮОЩЕ ЪБРТЕФЩ, — Й ПО, ЧЙДЙНП, ПЖПТНЙМ ЬФПФ ВТБЛ Й ГЕТЛПЧОЩН ТЙФХБМПН. рП ЛТБКОЕК НЕТЕ, ТПДЙЧЫЙКУС Ч уЙВЙТЙ УЩО рБЧЕМ УЮЙФБМУС ЪБЛПООЩН, Й ОЙЛБЛЙИ ФТХДОПУФЕК, УЧСЪБООЩИ У ЬФЙН, Ч ДБМШОЕКЫЕН ОЕ ЧПЪОЙЛБМП.

139* йОФЕТЕУХАЭЕЕ ОБУ УЕКЮБУ РЙУШНП Ч ПТЙЗЙОБМЕ ОБРЙУБОП РП-ЖТБОГХЪУЛЙ. ч ДБООПН НЕУФЕ Ч РЕТЕЧПДЕ ДПРХЭЕОБ ЙУЛМАЮЙФЕМШОП ЧБЦОБС ОЕФПЮОПУФШ. жТБОГХЪУЛПЕ «une irréligion» (ФБН ЦЕ, У. 118) РЕТЕЧЕДЕОП ЛБЛ «ВЕЪЧЕТЙЕ». оБ УБНПН ДЕМЕ ТЕЮШ ЙДЕФ ОЕ П ВЕЪЧЕТЙЙ, ХРТЕЛБФШ Ч ЛПФПТПН тХУУП ВЩМП ВЩ ЬМЕНЕОФБТОПК ПЫЙВЛПК, Б П ДЕЙУФЙЮЕУЛПН УФТЕНМЕОЙЙ РПУФБЧЙФШ ЧЕТХ ЧЩЫЕ ПФДЕМШОЩИ ТЕМЙЗЙК

140* рПУМЕДОЙЕ УМПЧБ ЧП ЖТБОГХЪУЛПН РЙУШНЕ уХЧПТПЧБ РТЕДУФБЧМСАФ УПВПК «ТХУУЛЙК» ФЕЛУФ, ОБРЙУБООЩК МБФЙОЙГЕК, РТЕЪТЙФЕМШОЩК ЧПМСРАЛ, РЕТЕДТБЪОЙЧБАЭЙК ЖТБОГХЪУЛХА ТЕЮШ ТХУУЛЙИ ДЧПТСО.

141* уХЧПТПЧ ХРПФТЕВМСЕФ ЧЩТБЦЕОЙЕ «loi naturelle». ч ГЙФЙТХЕНПН ЙЪДБОЙЙ ПОП РЕТЕЧЕДЕОП ЛБЛ «ЪБЛПО РТЙТПДЩ», ЮФП РПМОПУФША ЙУЛБЦБЕФ ЕЗП УНЩУМ. уХЧПТПЧ ЙУРПМШЪХЕФ МЕЛУЙЛХ ЙЪ ФЕТНЙОПМПЗЙЙ УЛПФПЧПДУФЧБ, ЗДЕ «ОБФХТБ» ПЪОБЮБЕФ ЛБЮЕУФЧП РПТПДЩ. рЕТЕЧПД УМПЧПН «ЕУФЕУФЧЕООЩК» Ч ДБООПН ЙЪДБОЙЙ ПЫЙВПЮЕО.

УН.: рБОЮЕОЛП б. н. уНЕИ ЛБЛ ЪТЕМЙЭЕ. — ч ЛО.: уНЕИ Ч дТЕЧОЕК тХУЙ. м., 1984, У. 72—153. жХЛУ е. бОЕЛДПФЩ ЛОСЪС йФБМЙКУЛПЗП, ЗТБЖБ уХЧПТПЧБ тЩНОЙЛУЛПЗП. урВ., 1900, У. 20—21.

142* йЗТБ УХДШВЩ РТЙЧЕМБ Ч ДБМШОЕКЫЕН е. жХЛУБ ОБ УИПДОПК ДПМЦОПУФЙ Ч РПИПДОХА ЛБОГЕМСТЙА лХФХЪПЧБ ЧП ЧТЕНС пФЕЮЕУФЧЕООПК ЧПКОЩ 1812 ЗПДБ. ьФПФ ОЕЪБНЕФОЩК ЮЕМПЧЕЛ РПОАИБМ Ч УЧПЕК ЦЙЪОЙ РПТПИБ, Й ЕУМЙ ПО ОЕ ВЩМ ЛТЙФЙЮЕУЛЙН ЙУФПТЙЛПН, ФП ЪБФП РЙУБМ П ФПН, ЮФП УБН ЧЙДЕМ Й РЕТЕЦЙМ.

ЧПЕООПЗП ЛТБУОПТЕЮЙС ЮБУФШ РЕТЧБС, УПДЕТЦБЭБС ПВЭЙЕ ОБЮБМБ УМПЧЕУОПУФЙ. уПЮЙОЕОЙЕ ПТДЙОБТОПЗП РТПЖЕУУПТБ уБОЛФРЕФЕТВХТЗУЛПЗП хОЙЧЕТУЙФЕФБ сЛПЧБ фПМНБЮЕЧБ. урВ., 1825, У. 47. пТЙЗЙОБМШОБС УФЙМЙУФЙЛБ ЬФПЗП РЙУШНБ, ЧЙДЙНП, ЫПЛЙТПЧБМБ ЧПЕООЩИ ЙУФПТЙЛПЧ ПФ е. жХЛУБ ДП ТЕДБЛФПТПЧ ЮЕФЩТЕИФПНОПЗП «уПВТБОЙС ДПЛХНЕОФПЧ» 1950—1952 ЗЗ. Й ч. у. мПРБФЙОБ (1987). оЙ Ч ПДОП ЙЪ ЬФЙИ ЙЪДБОЙК РЙУШНП ОЕ ВЩМП ЧЛМАЮЕОП. нЕЦДХ ФЕН ПОП РТЕДУФБЧМСЕФ УПВПК ЙУЛМАЮЙФЕМШОП СТЛЙК ДПЛХНЕОФ МЙЮОПУФЙ Й УФЙМС РПМЛПЧПДГБ.

144* х уХЧПТПЧБ ЙНЕМУС ФБЛЦЕ УЩО бТЛБДЙК, ОП ЖЕМШДНБТЫБМ ВЩМ ЗПТБЪДП ВПМЕЕ РТЙЧСЪБО Л ДПЮЕТЙ. бТЛБДЙК ДПЦЙМ МЙЫШ ДП ДЧБДГБФЙ УЕНЙ МЕФ Й РПЗЙВ, ХФПОХЧ Ч ФПН УБНПН тЩНОЙЛЕ, ЪБ РПВЕДХ ОБ ЛПФПТПН ПФЕГ ЕЗП РПМХЮЙМ ФЙФХМ тЩНОЙЛУЛПЗП.

147* нХОДЙТ Й ПТДЕО Ч ЬФПН ЛХМШФХТОПН ЛПОФЕЛУФЕ ЧЩУФХРБАФ ЛБЛ УЙОПОЙНЩ: ОБЗТБДБ НПЗМБ ЧЩТБЦБФШУС ЛБЛ Ч ЖПТНЕ ПТДЕОБ, ФБЛ Й Ч ЧЙДЕ ОПЧПЗП ЮЙОБ, ЮФП ПФТБЦБМПУШ Ч НХОДЙТЕ.

149* рП ЬФПНХ ЦЕ ДЕМХ ВЩМ БТЕУФПЧБО Й ЪБЛМАЮЕО Ч рЕФТПРБЧМПЧУЛХА ЛТЕРПУФШ еТНПМПЧ. рПУМЕ ХВЙКУФЧБ ЙНРЕТБФПТБ ПО ВЩМ ПУЧПВПЦДЕО Й У ОЕПРТБЧДБЧЫЙНУС ПРФЙНЙЪНПН ОБРЙУБМ ОБ ДЧЕТСИ УЧПЕК ЛБНЕТЩ: «оБЧУЕЗДБ УЧПВПДОБ ПФ РПУФПС». рТПЫМП 25 МЕФ, Й ТБЧЕМЙО, ЛБЛ Й ЧУС ЛТЕРПУФШ, ВЩМ ЪБРПМОЕО БТЕУФПЧБООЩНЙ ДЕЛБВТЙУФБНЙ

152* хВПТОБС — ЛПНОБФБ ДМС РЕТЕПДЕЧБОЙС ЙЪ ХФТЕООЙИ ФХБМЕФПЧ Ч ДОЕЧОПЕ РМБФШЕ, Б ФБЛЦЕ ДМС РТЙЮЕУЩЧБОЙС Й УПЧЕТЫЕОЙС НБЛЙСЦБ. фЙРПЧБС НЕВЕМШ ХВПТОПК УПУФПСМБ ЙЪ ЪЕТЛБМБ, ФХБМЕФОПЗП УФПМЙЛБ Й ЛТЕУЕМ ДМС ИПЪСКЛЙ Й ЗПУФЕК.

ЪБРЙУЛЙ ДАЛБ мЙТЙКУЛПЗП... РПУМБ ЛПТПМС йУРБОУЛПЗП, 1727—1730 ЗПДПЧ. рВ., 1847, У. 192—193. ч РТЙМПЦЕОЙЙ Л ЬФПК ЛОЙЗЕ ПРХВМЙЛПЧБОЩ УПЮЙОЕОЙС жЕПЖБОБ рТПЛПРПЧЙЮБ, ГЙФЙТХЕНЩЕ ОБНЙ.

154* рХЫЛЙО У ПВЩЮОПК ДМС ОЕЗП ЗМХВЙОПК РПДЮЕТЛЙЧБЕФ, ЮФП ЗЙВЕМШ ЪБ ДЕМП, ЛПФПТПЕ ЮЕМПЧЕЛ УЮЙФБМ УРТБЧЕДМЙЧЩН, ПРТБЧДЩЧБЕФУС ЬФЙЛПК ЮЕУФЙ, ДБЦЕ ЕУМЙ Ч ЗМБЪБИ РПФПНУФЧБ ПОП ЧЩЗМСДЙФ, ОБРТЙНЕТ, ЛБЛ РТЕДТБУУХДПЛ.

ЙОФЕТЕУОЩК ПЮЕТЛ МЙФЕТБФХТОПЗП ПВТБЪБ ВПСТЩОЙ нПТПЪПЧПК УН.: рБОЮЕОЛП б. н. вПСТЩОС нПТПЪПЧБ — УЙНЧПМ Й НЙЖ. — ч ЛО.: рПЧЕУФШ П ВПСТЩОЕ нПТПЪПЧПК. н., 1979.

155* мЙЮОХА ДХЫЕЧОХА НСЗЛПУФШ мБВЪЙО УПЮЕФБМ У ЗТБЦДБОУЛПК УНЕМПУФША. пФЛТЩФЩК РТПФЙЧОЙЛ бТБЛЮЕЕЧБ, ПО РПЪЧПМЙМ УЕВЕ ДЕТЪЛПЕ ЪБСЧМЕОЙЕ: ОБ УПЧЕФЕ Ч бЛБДЕНЙЙ ИХДПЦЕУФЧ Ч ПФЧЕФ ОБ РТЕДМПЦЕОЙЕ ЙЪВТБФШ Ч бЛБДЕНЙА бТБЛЮЕЕЧБ, ЛБЛ МЙГП, ВМЙЪЛПЕ ЗПУХДБТА, ПО РТЕДМПЦЙМ ЙЪВТБФШ ГБТУЛПЗП ЛХЮЕТБ йМША — «ФБЛЦЕ ВМЙЪЛХА ЗПУХДБТА ЙНРЕТБФПТХ ПУПВХ» (ыЙМШДЕТ о. л. йНРЕТБФПТ бМЕЛУБОДТ рЕТЧЩК. еЗП ЦЙЪОШ Й ГБТУФЧПЧБОЙЕ. урВ., 1898, Ф. IV, У. 267). ъБ ЬФП ПО ЪБРМБФЙМ ХЧПМШОЕОЙЕН ПФ УМХЦВЩ Й УУЩМЛПК, ЛПФПТХА РЕТЕОЕУ У ВПМШЫПК ФЧЕТДПУФША.