Так называется глава в мемуарах "Записки гадкого утенка" крупнейшего российского мыслителя наших дней, философа, культуролога, писателя и эссеиста 90-летнего Григория Померанца. И связана она с событиями полувековой давности – присуждением великому русскому поэту Борису Пастернаку Нобелевской премии по литературе.
Это было второе в истории русской литературы присуждение Нобелевской премии – первой удостоился в 1933 году писатель-эмигрант Иван Бунин (1870 – 1953). 23 октября 1958 г. секретарь Нобелевского фонда Андреас Эстерлинг телеграммой известил Бориса Леонидовича Пастернака о результатах голосования во втором туре Шведской Академии и присуждении ему Нобелевской премии по литературе за 1958 год.
Нет, известие не стало неожиданностью для коммунистических властей СССР. Еще 21-го октября в Отделах культуры и агитации и пропаганды ЦК КПСС обсуждался вопрос о мерах в связи с возможным присуждением Б.Л. Пастернаку Нобелевской премии. Тем не менее, сам факт присуждения премии вызвал в партийных и государственных структурах СССР бурю негодования. Этот вопрос рассматривался на уровне президиума ЦК КПСС, секретариата и лично главного идеолога СССР Михаила Суслова.
Впрочем, расправа над Пастернаком началась раньше. В 1957 году в итальянском прокоммунистическом издательстве Фельтринелли на итальянском языке вышел роман Пастернака "Доктор Живаго", после чего в советской прессе началась его травля.
Роман быстро был переведен на английский, на несколько других иностранных языков, стал весьма популярен на Западе, а спустя некоторое время и вовсе экранизирован Голливудом. Кроме того, что роман был опубликован на Западе без разрешения властей, все творчество Бориса Пастернака, и особенно "Доктор Живаго", раздражали агрессивно атеистическую власть своим глубоко христианским подтекстом.
Присуждение же Борису Пастернаку Нобелевской премии довело травлю писателя до огромных масштабов. Именно в те времена появилась фраза, позже ставшая комической расхожей присказкой: "Я романа не читал, но скажу!…".
Изречения такого рода звучали на многочисленных рабочих собраниях, на которых записные "мамани Климы" (персонаж из песни Галича, 90-летие которого отмечалось на днях) призывали к расправе над опальным поэтом.
"Литературная газета" обрушилась на Пастернака, называя его "изменником", "злобным обывателем", "клеветником", "Иудой", "вражеским наймитом" и т.д. Его исключили из Союза писателей, вынудили отказаться от премии.
Несмотря на то, что "нобелевка" была присуждена Пастернаку "За значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа", усилиями официальных советских властей она надолго, если не навсегда, прочно связалась с романом "Доктор Живаго", "антисоветская" сущность которого то и дело выявлялась в то время партагитаторами, литкритиками, лекторами общества "Знание" и иже с ними.
На самом деле это было не совсем так. Пастернак ежегодно выдвигался на соискание Нобелевской премии, начиная с 1946-го года, т.е. задолго до написания "Доктора Живаго".
Впервые слух о присуждении Пастернаку Нобелевской премии пронесся в 1954 году. А в 1958 году его кандидатура была предложена прошлогодним лауреатом Альбером Камю.
Получив известие о присуждении премии, Борис Пастернак 23 октября направил в адрес Шведской академии телеграмму, в которой говорилось, что он "Чрезвычайно благодарен, тронут, горд, изумлен и смущен" .
А 29 октября последовала вторая телеграмма: "В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от нее отказаться. Не примите за оскорбление мой добровольный отказ".
На церемонии же вручения премий, которая прошла чуть позже член Шведской академии Андерс Эстерлинг сказал: "Разумеется, этот отказ никоим образом не принижает значимости награды. Нам остается только выразить сожаление, что награждение лауреата Нобелевской премии не состоится".
Сам же Пастернак написал по поводу присуждения премии стихи:
НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.
Темный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно.
Путь отрезан отовсюду.
Будь что будет, все равно.
Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.
Но и так, почти у гроба,
Верю я, придет пора -
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.
После публикации этого стихотворения на Западе Пастернак был приглашен к Генеральному прокурору СССР Роману Руденко, где ему было предъявлено обвинение по статье 64 УК РСФСР "Измена Родине". Правда, никаких последствий для него это событие не имело, возможно потому, что стихотворение было опубликовано без его разрешения.
К Пастернаку, который постоянно жил на даче в Переделкино, даже удавалось прорваться кое-кому и из иностранных визитеров. Первым, нарушившим добровольно избранную черту оседлости нобелевского лауреата, был знаменитый американский композитор и дирижер Леонард Бернстайн, который на электричке приехал к Пастернаку 12 сентября 1959 года – на следующий день после своего первого концерта в СССР.
Чуть более чем через полтора года после скандала вокруг Нобелевской премии, 30 мая 1960 года в возрасте 70 лет Борис Леонидович Пастернак скончался от рака легких в Переделкино и был похоронен на местном кладбище. Все то же Галич написал тогда:"Как мы радуемся, сволочи, что он умер в своей постели!"
В 1987 году решение об исключении Пастернака из Союза писателей было отменено, в 1988 году "Доктор Живаго" впервые был напечатан в СССР в журнале "Новый Мир", а в 1989 году медаль Нобелевского лауреата была вручена в Стокгольме сыну поэта - Евегнию, за день до ежегодной официальной церемонии.
Это произошло на торжественном приеме в Шведской академии в присутствии нобелевских лауреатов, послов Швеции и СССР, а также многочисленных гостей. При передаче медали секретарь академии профессор Сторе Аллен прочел обе телеграммы, посланные Б.Л. Пастернаком 23 и 29 октября 1958 года, и сказал, что Шведская академия признала отказ Пастернака от премии вынужденным и по прошествии тридцати одного года вручает его медаль сыну, сожалея о том, что лауреата нет уже в живых.
А на следующий день на официальной церемонии на площадке широкой лестницы королевского дворца появился с виолончелью Мстислава Ростроповича. Свое выступление он предварил словами: "Ваши величества, достопочтенные нобелевские лауреаты, дамы и господа!
На этой великолепном празднике мне хочется напомнить вам о великом русском поэте Борисе Пастернаке, который при жизни был лишен права получить присужденную ему награду и воспользоваться счастьем и честью быть лауреатом Нобелевской премии". После этого прозвучала Сарабанда из сюиты Баха d-моль для виолончели соло.
Вслед за Пастернаком Нобелевской премии были удостоены еще три русских писателя: Александр Солженицын, Михаил Шолохов и Иосиф Бродский.
…А корзина цветов Борису Пастернаку была все же вручена. Ее заказал Илья Шмаин, взяв не хватившие на ее покупку и доставку деньги у Григория Померанца. Шмаин проследил, как цветы были доставлена сквозь пикеты милиции в московскую квартиру писателя в Лаврушинском переулке.
А вечером в шестиметровую комнату Померанца в 1-м Зачатьевском переулке, когда там собралась небольшая компания, чтобы написать поздравительную открытку нобелевскому лауреату, туда нагрянул паспортист и под видом уточнения списков к выборам проверил паспорта у всех присутствовавших. Тут-то все и вспомнили, что еще совсем недавно проверка паспортов предшествовала аресту.
Считать, что Пастернак всю свою жизнь был неугодным советским властям писателем, — не совсем верно. До середины 1930-х годов большой том его стихотворений активно издаётся, а сам Пастернак участвует в деятельности Союза писателей СССР, стараясь при этом не склоняться перед власть имущими. Так, в 1934 году на первом съезде советских литераторов Борис Леонидович сказал, что потеря своего лица грозит превращением в «социалистического сановника». На том же съезде Николай Бухарин (уже потерявший былую власть, но ещё имеющий вес в партии) называет Пастернака лучшим поэтом Советского Союза. Но уже через два года, в начале 1936-го, ситуация начинает меняться: правительство СССР недовольно слишком личным и трагическим тоном произведений поэта. Советскому Союзу нужны не декаденты, а писатели-активисты. Но тогда Пастернак в полную опалу не попадает.
Говоря об отношениях писателя с советской властью, обычно вспоминают два эпизода, связанных с Иосифом Сталиным. Первый (и наиболее известный) произошёл 13 июня 1934 года. События того дня Борис Леонидович Пастернак будет вспоминать всю свою жизнь, особенно в разгар развернувшийся травли. Около половины четвёртого дня в квартире писателя раздался звонок. Молодой мужской голос сообщил Пастернаку, что сейчас с ним будет говорить Сталин, чему поэт не поверил, но продиктованный номер всё-таки набрал. Трубку действительно поднял Генеральный секретарь партии. Показания свидетелей о том, как на самом деле прошёл этот разговор, разнятся. Точно известно, что Сталин и Пастернак говорили об Осипе Мандельштаме, отправленном в ссылку из-за издевательской эпиграммы, направленной против сталинского режима и самого Иосифа Виссарионовича. «Отец народов» спросил, друг ли Мандельштам Пастернаку, хороший ли он поэт... Что именно ответил Пастернак, неизвестно, но, судя по всему, писатель пытался уйти от неудобных вопросов, пускаясь в пространные философские рассуждения. Сталин сказал, что так товарищей не защищают, и бросил трубку. Раздосадованный Пастернак попытался дозвониться до генсека снова, уговорить того отпустить Мандельштама, но трубку никто не взял. Пастернак считал, что поступил недостойно, из-за чего долгое время не мог работать.
Уже через год, осенью 1935-го поэту выпал шанс заступиться за других литераторов. Он отправил Сталину личное послание, где просто и искренне попросил отпустить мужа и сына Анны Ахматовой — Николая Пунина и Льва Гумилёва. Оба оказались на свободе ровно через два дня. Об этих эпизодах Пастернак вспомнит в начале 1959 года, когда, доведённый до отчаяния травлей и отсутствием заработков, будет вынужден написать письмо Дмитрию Поликарпову — одному из главных виновников своих бед: «Действительно страшный и жестокий Сталин считал не ниже своего достоинства исполнять мои просьбы о заключённых и по своему почину вызывать меня по этому поводу к телефону».
- Борис Пастернак с супругой Зинаидой на даче, 1958 год
Стихи — это необработанная проза
Главной причиной травли стал единственный роман писателя — «Доктор Живаго». Пастернак, до публикации этого произведения работавший с поэзией, считал прозу более совершенной формой передачи мыслей и чувств писателя. «Стихи — это необработанная, неосуществлённая проза», — говорил он. Время после Великой Отечественной войны ознаменовалось для Пастернака ожиданием перемен: «Если Богу угодно будет и я не ошибаюсь, в России скоро будет яркая жизнь, захватывающе новый век и ещё раньше, до наступленья этого благополучия в частной жизни и обиходе, — поразительное огромное, как при Толстом и Гоголе, искусство». Для такой страны он и начал писать «Доктора Живаго» — символический роман, проникнутый христианскими мотивами и повествующий о первопричинах революции. И герои его — это символы: Живаго — русское христианство, а главный женский персонаж Лара — сама Россия. За каждым героем, за каждым событием в романе стоит нечто гораздо большее, всеобъемлющее. Но первые читатели не смогли (или не захотели) этого понять: они хвалили стихотворения, которые вошли в книгу под видом творчества Юрия Живаго, говорили о прелести пейзажей, но главную задумку не оценили. Как ни странно, смысл произведения уловили на Западе. В письмах писателей о «Докторе Живаго» зачастую говорится, что этот роман позволяет западному человеку лучше понять Россию. Но эти слова поддержки до Пастернака почти не доходили из-за развёрнутой травли со стороны властей и даже литературного сообщества. Он с трудом получал весточки из других стран и был вынужден заботиться прежде всего о том, как прокормить свою семью.
Официальная и полномасштабная кампания против Бориса Леонидовича Пастернака развернулась уже после получения им Нобелевской премии в 1958 году. Руководство партии настаивало на том, что награда была дана Пастернаку за роман «Доктор Живаго», который порочит советский строй и якобы не имеет никакой художественной ценности. Но следует помнить о том, что Пастернак тогда выдвигался на премию уже не впервые: Нобелевский комитет рассматривал его кандидатуру с 1946 года, а роман тогда ещё не существовал даже в черновиках. Да и в обосновании награды сначала говорится о достижениях Пастернака как поэта, а потом уже о его успехах в прозе: «За значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа».
Но неверно говорить и о том, что «Доктор Живаго» не оказал никакого влияния на решение Нобелевского комитета. Роман, вышедший в Италии в 1957 году, имел значительный успех. Его читали в Голландии, Великобритании и США. «Что с того, что ты в Переделкине одиноко свершаешь свой невидимый подвиг, — где-то наборщики в передниках за то получают зарплату и кормят свои семьи, что набирают твоё имя на всех языках мира. Ты способствуешь изжитию безработицы в Бельгии и в Париже», — писала Пастернаку двоюродная сестра Ольга Фрейденберг. ЦРУ, разделявшее точку зрения советского правительства об антиреволюционной направленности романа, устроило бесплатную раздачу «Доктора Живаго» русским туристам в Бельгии и планировало доставить «пропагандистскую» книгу в страны социалистического блока.
Всё это ещё до присуждения премии обеспечило Борису Леонидовичу Пастернаку опалу. Изначально писатель отдал рукопись не иностранцам, а русскому журналу «Новый мир». Ответ из редакции долго не приходил Пастернаку, поэтому он в конце концов решил передать права на публикацию романа итальянскому издателю Джанджакомо Фельтринелли. К концу 1956 года копия романа была уже в редакциях крупнейших западноевропейских государств. Советский Союз, в публикации отказавший, заставлял Пастернака отозвать книгу, но остановить процесс уже не представлялось возможным.
Пастернак прекрасно понимал, какими проблемами может обернуться для него получение Нобелевской премии, и всё же 23 октября 1958 года, в день своего триумфа, направил в Шведскую академию слова искренней признательности. Советское руководство было взбешено: СССР настаивал на том, чтобы награду получил Шолохов, но Нобелевский комитет их просьбам не внял. Кампания против Пастернака началась тут же: к нему приходили коллеги, фактически требуя отказаться от премии, но писатель был непреклонен. А 25 октября началась травля в СМИ. Московское радио сообщило, что «присуждение Нобелевской премии за единственное среднего качества произведение, каким является «Доктор Живаго», — политический акт, направленный против советского государства». В тот же день «Литературная газета» опубликовала статью, в которой назвала Пастернака «наживкой на крючке антисоветской пропаганды». Через два дня, 27 октября, на специальном заседании Союза писателей СССР было решено исключить Пастернака из организации и просить Хрущёва выслать провинившегося поэта из страны. В печати с завидным постоянством появлялись критические, если не сказать оскорбительные публикации. Основной проблемой всех этих выпадов было то, что практически никто из обвинявших роман не читал. В лучшем случае они были знакомы с несколькими кусками, вырванными из контекста. Пастернак пытался обратить на это внимание в тех редких письмах, которые он отправлял своим обвинителям, но всё было тщетно: приказ «затравить» нобелевского лауреата и заставить его отказаться от награды поступил сверху. Сам Хрущёв, не стесняясь, назвал Пастернака свиньёй, что с готовностью подхватили и другие преследователи.
Но не эти нападки заставили Пастернака отказаться от премии: писатель для сохранения здоровья перестал читать прессу. Последней каплей в чаше терпения и без того глубоко несчастного человека стали слова его музы, Ольги Ивинской. Она, опасаясь за свою свободу, обвинила писателя в эгоизме: «Тебе ничего не будет, а от меня костей не соберёшь». После этого Пастернак отправил в Швецию телеграмму о том, что принять почётную награду он не сможет.
- globallookpress.com
- Russian Look
«Исключение Пастернака — позор для цивилизованного мира»
Но расчёт советского правительства не оправдался: отказ Пастернака от премии прошёл почти незаметно, зато травля писателя получила широкий общественный резонанс во всём западном мире. Крупнейшие писатели того времени, включая Олдоса Хаксли, Альбера Камю, Андре Моруа, Эрнеста Хемингуэя, выступали в поддержку советского писателя, отправляли письма в правительство СССР с настоятельной просьбой прекратить преследование Пастернака.
«Исключение Пастернака представляет собой нечто невероятное, заставляющее вставать дыбом волосы на голове. Во-первых, потому, что присуждение Шведской академией премии обыкновенно считается за честь, во-вторых, потому, что Пастернак не может нести ответственности за то, что выбор пал на него, наконец, потому, что произвол, который допустили советские писатели, лишь увеличивает пропасть между западной культурой и русской литературой. Было время, когда великие писатели, как Толстой, Чехов, Достоевский, совершенно справедливо гордились престижем, который они имели на Западе».
Андре Моруа
«Единственное, что России надо было бы понять, — это то, что Нобелевская премия вознаградила большого русского писателя, который живёт и работает в советском обществе. К тому же гений Пастернака, его личные благородство и доброта далеки от того, чтобы оскорблять Россию. Напротив, они озаряют её и заставляют любить её больше, чем любая пропаганда. Россия пострадает от этого в глазах всего мира лишь с того момента, как будет осуждён человек, вызывающий теперь всеобщее восхищение и особенную любовь».
«Исключение Пастернака — позор для цивилизованного мира. Это означает, что он в опасности. Его надо защитить».
Лондонская газета News Chronicle
Кампания по защите Бориса Пастернака приобрела невиданные масштабы. Иностранные коллеги и читатели писали ему много писем с предложениями помощи. Поддержку писателю оказал даже премьер-министр Индии Джавахарлал Неру, который позвонил лично Хрущёву. После этого Первый секретарь СССР понял, что дела обстоят весьма серьёзно, и отправил в посольства нескольких стран письма, где официально заверял, что жизнь, свобода и имущество Пастернака находятся вне опасности.
Страшный скандал разгорелся в Швеции: здесь лауреат Ленинской премии Артур Лундквист заявил о своём отказе от награды в поддержку Пастернака. Средства массовой информации всего мира говорили о советском писателе, что иногда приводило к довольно курьёзным случаям. Например, один фермер жаловался на то, что история с Пастернаком может его разорить, потому что радиостанции, занятые обсуждением Нобелевской премии по литературе, перестали передавать информацию о ценах на зерно и прогнозы погоды.
Но жизнь Пастернака от этого не изменилась к лучшему. Сначала он опасался одного — высылки. Писатель не представлял себе жизни без России, поэтому иногда шёл на уступки власти, чтобы остаться на родине. Затем перед нобелевским триумфатором встала другая проблема — он перестал получать гонорары. Его, уже совсем не молодого и к тому же семейного человека, лишили средств к существованию. При этом гонорары за «Доктора Живаго» дожидались своего хозяина за рубежом. Получить их у писателя не было никакой возможности.
Но даже в такой атмосфере Пастернак не прекращал творить: работа помогала сохранять остатки моральных сил. Писатель задумал пьесу о крепостном актёре, который развивает свой талант, несмотря на унизительное рабское положение. Постепенно замысел становился всё более масштабным, превращаясь в пьесу обо всей России. Она называлась «Спящая красавица», но закончена так и не была: Пастернак, задумавший новое произведение летом 1959-го, ушёл из жизни 30 мая 1960 года.
Через 27 лет после смерти Пастернака, 19 февраля 1987 года, Союз писателей СССР наконец отменил свой указ об исключении Бориса Леонидовича. Все эти годы в стране шёл медленный процесс реабилитации писателя. Сначала его существование перестали полностью замалчивать, потом стали говорить о нём в нейтральном ключе. Период замалчивания и искажений закончился в конце 1980-х: сначала раскаялся Союз писателей, затем с пронзительной статьёй в память о Пастернаке выступил смертельно больной Виктор Некрасов (правда, в нью-йоркской газете) и наконец в 1988 году, с запозданием в 30 лет, журнал «Новый мир» опубликовал полный текст «Доктора Живаго». В следующем году родные Пастернака получили за него Нобелевскую премию. 10 декабря 1989 года в Стокгольме в честь великого русского писателя, лишившегося законного права быть триумфатором, звучала чарующе-трагическая мелодия из сюиты Баха d-moll для виолончели соло.
Кто и сколько раз выдвигал Пастернака, как поэт отказался от премии и что сказал на это Нобелевский комитет
Подготовила Надежда Бирюкова
Нобелевский банкет в Золотом зале Стокгольмской ратуши. 10 декабря 1958 года stockholmskallan.se
Впервые фамилия Пастернака появилась в списке Нобелевского комитета в 1946 году , то есть за одиннадцать лет до первой публикации романа «Доктор Живаго». Первым человеком, выдвинувшим Пастернака на премию, был Сесил Морис Баура — английский славист и признанный знаток русской поэзии Серебряного века, переводивший стихи Пастернака, Блока, Мандельштама и других поэтов. В том году, как и в следующем, кандидатура Пастернака не привлекла внимания членов комитета.
Но и в 1948-м имя Бориса Пастернака не исчезло из списка кандидатов на премию. 31 января, в последний день приема номинаций, членам Шведской академии предоставляется право на выдвижение своего претендента. Этим воспользовался шведский литературовед Мартин Ламм, свое предложение он повторил и в 1950-м (в 1949-м поэта вновь номинировал Сесил Морис Баура). В последующие шесть лет Пастернака на премию не выдвигали.
В 1957 году история повторится: 31 января другой член Шведской академии, классик шведской поэзии Харри Мартинсон, предлагает кандидатуру Пастернака, с которым познакомился еще в 1934 году в Москве на учредительном съезде советских писателей.
Сэр Сесил Морис Баура. Фотография студии Elliott & Fry. 1958 год © National Portrait Gallery, London
Мартин Ламм © National Archives of Sweden (Riksarkivet)
Харри Мартинсон © K. W. Gullers / Nordiska museet
В 1958 году кандидатура Пастернака была предложена Нобелевскому комитету сразу пятью профессорами-литературоведами: Эрнестом Симмонсом (Колумбийский университет, США), Гарри Левином, Ренато Поджиоли, Романом Якобсоном (все — Гарвардский университет, США) и Дмитрием Оболенским (Оксфордский университет, Англия). Тогда выбор Нобелевского комитета наконец останавливается на Пастернаке (кроме него претендентами называли Михаила Шолохова, Эзру Паунда и Альберто Моравиа).
23 октября постоянный секретарь Академии Андерс Эстерлинг объявил о присуждении Пастернаку премии по литературе — «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа».
«Вечером того дня, когда в Москве стало известно, что отцу присудили Нобелевскую премию, мы радовались, что все неприятности позади, что получение премии означает поездку в Стокгольм и выступление с речью. Как это было бы красиво и содержательно сказано! Победа казалась нам такой полной и прекрасной. Но вышедшими на следующее же утро газетами наши мечты были посрамлены и растоптаны. Было стыдно и гадко на душе».
Евгений Пастернак, сын поэта
Неделю спустя Пастернак был вынужден отправить телеграмму с отказом от Нобелевской премии:
«В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я вынужден отказаться от незаслуженной премии, пожалуйста, не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ».
Ответ поступил в тот же день: «Шведская академия получила ваш отказ с глубоким сожалением, симпатией и уважением». Андерс Эстерлинг заявил: «Пастернак может отказаться от премии, но честь этого отличия остается за ним. Он имел полное право отказаться от Нобелевской премии, которая возложила на него такую тяжелую ответственность». Повторно Нобелевская премия по литературе в 1958 году не вручалась.
В 1988 году «Доктор Живаго» был опубликован в журнале «Новый мир». Признание романа на родине позволило Нобелевскому комитету считать отказ Бориса Пастернака от премии вынужденным и недействительным. Летом 1988 года диплом Нобелевской премии Бориса Пастернака был отправлен в Москву, а медаль лауреата передана членам его семьи на торжественном приеме в 1989 году .
Роман в классической традиции, с главным героем, ввергнутым в события русской революции, которой он не противится, но и не принимает ее, и этот ураган поневоле его несет. Пастернак совершенно не собирался писать контрреволюционную книгу. Наоборот, воссоздавая эпоху сквозь призму восприятия героя и собственных переживаний, он пытался, делая над собой усилие, принять режим или, по крайней мере, понять могучее движение, которое перевернуло жизнь его родной страны.
"Новый мир" начал готовить роман к публикации - и столкнулся со страшными трудностями. В течение долгих месяцев не принималось никакого решения. Тем временем экземпляр рукописи "Живаго" попал к итальянскому издателю. Тот очень воодушевился и решил публиковать роман в Италии. Книга вышла очень быстро, и ее успех на Западе вызвал огромный скандал в Москве. Видя, какой оборот принимают события, редколлегия "Нового мира", стремясь как бы обеспечить свои тылы, направила в ЦК письмо, указывающее на антисоветский характер "Доктора Живаго". Это одна из мрачных страниц в истории журнала. Тотчас развернулась кампания, которая продолжалась вплоть до присуждения в пятьдесят восьмом году Пастернаку Нобелевской премии .
Семичастный , секретарь ЦК ВЛКСМ и будущий глава КГБ , сравнил Пастернака со свиньей. Это было сигналом к началу травли. Сразу же последовало большое собрание в Доме литераторов под председательством Сергея Сергеевича Смирнова , в то время заместителя главного редактора "Нового мира". И весь литературный бомонд потребовал исключить Пастернака из Союза . Никто его не защитил. Мало того: собравшиеся с боем брали слово, чтобы его оскорбить. Хотя в зале было немало людей, слывших вполне порядочными. Начиная с самого Смирнова, который написал смелую книгу о защитниках Брестской крепости. Борис Слуцкий , человек большого мужества и замечательный поэт, мой давний друг, до того совершенно безупречный, тоже принял участие в этом деле. Надо сказать, он никогда не мог простить себе этой минуты слабости и многие годы пытался объяснить каждому встречному, почему на том собрании взял слово. Он уверял, что сделал это из лучших побуждений, пытаясь спасти то, что еще можно было спасти. Вера Панова , тоже автор "Нового мира", специально приехала из Ленинграда и была среди самых ожесточенных ораторов. Она говорила, что автор "Живаго" - попросту провокатор, поставивший под удар всю интеллигенцию. Я знаю только двоих, кто повел себя достойно или даже смело: Володя Тендряков , специально вызванный по телефону и оставшийся дома под предлогом гриппа, но в первую очередь Вячеслав Иванов , сегодня - всемирно известный лингвист. Тогда ему было лет двадцать пять, и он единственный отстаивал право поэта на свободу творческого выражения перед битком набитой аудиторией на филфаке. Ну, реакция не заставила себя ждать: он потерял работу в МГУ и двадцать лет не мог защитить докторскую диссертацию.
23 октября 1958 года было объявлено о присуждении Нобелевской премии по литературе писателю Борису Пастернаку. До этого он выдвигался на премию в течение нескольких лет - с 1946 по 1950 годы. В 1958 году его кандидатуру предложил лауреат прошлого года Альбер Камю. Пастернак стал вторым после Ивана Бунина отечественным писателем, получившим Нобелевскую премию по литературе.
Ко времени присуждения премии уже вышел в свет роман «Доктор Живаго», опубликованный сначала в Италии, а потом в Великобритании. В СССР же звучали требования его исключения из Союза писателей, а со страниц газет началась его настоящая травля. Ряд литераторов, в частности, Лев Ошанин и Борис Полевой, требовали высылки Пастернака из страны и лишения его советского гражданства.
Тем не менее, роман, изданный заграницей, издавался огромными тиражами, за что автору были положены гонорары почти в десять миллионов долларов, однако Пастернак не мог ни выехать заграницу, ни получить положенное вознаграждение. В СССР «Доктор Живаго» был издан небольшим тиражом и был доступен только «для внутреннего пользования» высокопоставленным чиновникам ЦК КПСС.
Новый виток травли начался после присуждения ему Нобелевской премии. В частности, через два после объявления о решении Нобелевского комитета «Литературная газета» написала: «Пастернак получил «тридцать серебреников», для чего использована Нобелевская премия. Он награждён за то, что согласился исполнять роль наживки на ржавом крючке антисоветской пропаганды… Бесславный конец ждёт воскресшего Иуду, доктора Живаго, и его автора, уделом которого будет народное презрение». В «Правде» публицист Давид Заславский назвал Пастернака «литературным сорняком».
Критические и откровенно хамские по отношению к писателю речи звучали на собраниях Союза писателей и ЦК ВЛКСМ. Итогом стало единогласное исключение Пастернака из Союза писателей СССР. Правда, ряд писателей на рассмотрение этого вопроса не явились, среди них Александр Твардовский, Михаил Шолохов, Самуил Маршак, Илья Эренбург. В то же время Твардовский отказался публиковать в «Новом мире» роман «Доктор Живаго», а затем критически отзывался о Пастернаке в прессе.
Поддержку Пастернаку оказывала семья Корней Чуковского - его соседи по даче в Переделкино. Когда было объявлено о присуждении Нобелевской премии, Корней Иванович вместе со своей внучкой Люшей (Еленой Цезаревной Чуковской) пошел поздравить соседа. Вокруг дома стояли иностранные корреспонденты, а чуть дальше люди в штатском. Тем не менее Чуковский в интервью иностранной прессе похвалил «Доктора Живаго» и поддержал Пастернака. Также большую помощь опальному писателю оказывала и дочь Корнея Ивановича Лидия.
В том же 1958 году Нобелевская премия по физике была присуждена советским ученым Павлу Черенкову, Илье Франку и Игорю Тамму. В связи с этим в газете «Правда» вышла статья за подписью ряда ученых-физиков, которые утверждали, что их коллеги получили премию по праву, а вот в ее вручение Пастернаку вызвано политическими соображениями. Эту статью отказался подписывать академик Лев Арцимович, потребовавший, чтобы ему сначала дали прочесть «Доктора Живаго».
Собственно, «Не читал, но осуждаю» стало одним из главных неформальных лозунгов кампании против Пастернака. Эту фразу изначально на заседании правления Союза писателей сказал литератор Анатолий Софронов, до сих пор она является крылатой.
Несмотря на то, что премия была присуждена Пастернаку «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа», усилиями официальных советских властей она должна была надолго запомниться только как прочно связанная с романом «Доктор Живаго».
Вслед за писателями и академиками к травле были подключены трудовые коллективы по всей стране. Обличительные митинги проходили на рабочих местах, в институтах, заводах, чиновных организациях, творческих союзах, где составлялись коллективные оскорбительные письма с требованием кары опального литератора.
С просьбой прекратить гонения на писателя к Никите Хрущеву обратились Джавахарлал Неру и Альбер Камю, однако данное обращение осталось без внимания.
Несмотря на исключение из Союза писателей СССР, Пастернак продолжал оставаться членом Литфонда, получать гонорары, публиковаться. Неоднократно высказывавшаяся его гонителями мысль о том, что Пастернак, вероятно, захочет покинуть СССР, была им отвергнута — Пастернак в письме на имя Хрущёва написал: «Покинуть Родину для меня равносильно смерти. Я связан с Россией рождением, жизнью, работой».
Из-за опубликованного на Западе стихотворения «Нобелевская премия» Пастернак в феврале 1959 года был вызван к Генеральному прокурору СССР Р. А. Руденко, где ему угрожали обвинением по статье 64 «Измена Родине», однако никаких последствий для него это событие не имело, возможно потому, что стихотворение было опубликовано без его разрешения.
Скончался Борис Пастернак 30 мая 1960 года от рака легких. По мнению автора книги из серии ЖЗЛ, посвященной писателю, Дмитрия Быкова, болезнь Пастернака развилась на нервной почве после нескольких лет его беспрерывной травли.
Несмотря на опалу писателя, на его похороны на кладбище в Переделкино пришли Булат Окуджава, Наум Коржавин, Андрей Вознесенский и другие его коллеги по цеху.
В 1966 году умерла его жена Зинаида. Власти отказывались после того, как она стала вдовой платить ей пенсию, несмотря на ходатайства ряда известных писателей. В 38 лет, примерно в том же возрасте, что и Юрий Живаго в романе, умер и его сын Леонид.
Исключение Пастернака из Союза писателей было отменено в 1987 году, через год «Новый мир» впервые в СССР опубликовал роман «Доктор Живаго». 9 декабря 1989 года диплом и медаль Нобелевского лауреата были вручены в Стокгольме сыну писателя — Евгению Пастернаку.
