Пища и гигиена. Социальний строй якутов.

В пищевом режиме якутов центральных улусов до революции на первом месте стояла молочная пища, на втором-рыбная, затем растительная и, наконец, мясная. Состав, коли­чество и качество пищи были весьма неодинаковыми в разных классовых группах. Молочной пищей якуты питались главным образом летом и за­пасали ее по мере возможности на зиму. Кобылье молоко шло в основном на изготовление кумыса - освежающего, питательного и здорового, слегка хмельного пашггка, который якуты охотно и помногу пили. В рабочую сенокосную пору кумыс иногда был главным питанием; его много пили на общественных летних праздниках (ыкыах - кумысный праздник). В последние дореволюционные десятилетия, в связи с упадком коне­водства и развитием земледелия, потребление кумыса все более сокра­щалось. Никаких запасов на зиму из кобыльего молока не делали. Коровье молоко в свежем виде тоже употребляли мало, но из него приготовлялись более разнообразные продукты. На первом месте из них стоял так называемый суорат, или сора, - особым образом при­готовленная простокваша из снятого молока, с подмесыо сливок или без них. Летом свежий суорат - самая употребительная пища, по он шел и на заготовление зимних запасов; для этого его хранят в больших бере­стяных чанах, прибавляют туда ягоды (бруснику и др.), коренья, кости (растворяющиеся в молочной кислоте), всякие молочные остатки, а с на­ступлением зимы все это замораживают и хранят в таком виде. Полу­чающийся тар шел зимой на приготовление похлебки буту гас, в ко­торую прибавлялась, кроме тара, вода, немного муки, сосновой забо­лони, кореньев и т. п. Снятые с молока сливки употреблялись в свежем сбитом виде: это - куерчэх, особо ценное угощение или приправа к раз­ным блюдам; по главпым образом из сливок сбивали масло - тоже лю бимая еда якутов. Помимо обычного топленого масла, приготовляли хаях - особую разновидность масла (с не отделившейся при сбивании горагой). Масло охотно употреблялось с кумысом, с хлебом и просто без всего в жидком виде; после мороза, сильного утомления этот напиток быстро согревает и восстанавливает силы; теплое растопленное масло пили иногда в больших количествах на праздниках, свадьбах и пр. Ко­нечно, бедноте, да и середнякам подобные кушанья были доступны лишь в исключительных случаях. Приготовления сыра, а также молочной водки, известной южносибирским скотоводам, якуты совершенно не знали.

Замороженое кислое молоко

Из растительной пищи главное значение для малоимущих масс из­давна имела сосновая (или лиственичиая) заболонь. Этот малопитательный суррогат заготовлялся в сушеном виде на зиму и подмешивался в бутугас, а зачастую даже был главной составной частью последнего. В качестве примеси и приправы к разным блюдам употреблялись зелень и ягоды; из последних якуты не ели только малины, считая ее нечистой ягодой; не ели они и никаких грибов.

В XIX в. в употребление постепенно начали входить продукты земле­делия, главным образом ячменная мука. Зерно обрабатывали примитив­ными способами. Из муки пекли пресные лепешки, которые ели с маслом, с кюэрчахом (пекли их у огня камелька на деревянных рожнах или иа сковороде), жарили на масле оладьи; употреблялась также саламаат - жидкая кашица из поджаренной муки, сваренная иа воде с при­месью масла. Хлеба из квашеного теста якуты почти не знали. Что ка­сается овощей, то они известиы были и употреблялись почти только в Олекминском округе.

Рыбная иища имела особенно большое значение в некоторых север­ных районах, где не было скота. В центральных улусах она употреблялась особенно беднотой, не имеющей скота, но и для обеспеченных групп насе­ления рыба составляла некоторое подспорье. Рыбу ели летом в свежем виде, варя ее в воде или поджаривая (карасей и мелкую рыбу) на рожнах или сковородах целиком (чешуя счищалась, но внутренности не вынима­лись). Особенно много запасали рыбы на зиму, заквашивая ее в ямах, выложенных корьем; прокислая и полусгнившая рыба - сыма - затем замораживалась и шла на приготовление бутугаса, заменяя собой молоч­ный тар. Ценные сорта рыбы, в частности стерлядь, нельма, чир, баранатка, употреблялись в сыром замороженном виде - строганина.

Мясная пища употреблялась, за редкими исключениями, в одних только зажиточных хозяйствах. Наиболее ценилось конское мясо, но оно и у богачей подавалось не часто. Коровье мясо употреблялось чаще. Ели и мясо разной дичи, особенно в северных промысловых районах. Мясо обычно варили (избегая, однако, слишком его разваривать), иногда по-старинному жарили на рожнах. Особенно ценился жир. На зиму запа­сали туши убитого скота в замороженном виде. Некоторых диких живот­ных и птиц якуты не ели - хищных зверей и птиц, чаек, ворон, кукушек, филинов, не употреблялся в пищу также головной мозг домаш­него скота. В течение XIX в. под русским влиянием в пищевой режим якутов, вслед за хлебом, стали входить соль, сахар и чай. Спиртоносы и скупщики завозили в улусы и водку.

Гигиенические условия жизни якутов до рево- люции были весьма неудовлетворительными. Грязь, теснота и дурной воздух юрты с ее земляным полом и примыкающим вплотную хотоном не могли создать сколько-нибудь нор­мальных условий. К тому же якуты, особенно в зимнее время, редко мыли тело. Стирка одежды была почти неизвестна.

В таких условиях вполне естественными были эпидемии. Особенно распространены были кожные болезни: чесотка, лишаи, язвы, нарывы и пр., объясняемые постоянным загрязнением кожи. Очень часто встре­чались глазные болезни (трахома и др.)» особенно среди стариков, из которых очень многие теряли зрение. По данным 1915 г. на 10 тыс. якутов приходилось 110 слепых. В некоторых сырых болотистых райо­нах существовала проказа; там в уединенных местах были устроены изолированные убежища для прокаженных. Нередкой болезнью был и туберкулез.

В северных районах Якутии очень широко распространены были нервные заболевания, особенно среди женщин, что было связано с тяже­лыми условиями их жизни, непосильным трудом, женскими болезнями и пр. Известны были такие формы нервных расстройств, как арктическая истерия - это так называемый мэнэрик, нечто вроде кликушества; больная билась в припадках, во время которых кричала, бредила, пока обессиленная не засыпала. Другая, сходная с этим нервная болезнь - вмурэх (эмиряченье); она проявлялась в бессознательном, против воли, подражании чему-либо испугавшему или сильно удивившему больного.

Методов рационального лечения болезней у якутов не было. При­меняли зачастую такие примитивные домашние средства, как прижигание, вылизывание гноя языком и пр. Обычно при заболеваниях прибегали к знахарям и шаманам.

Социальный строй

Социальный строй якутов, как он сложился ко времени Октябрьской революции, представлял собой своеобразное переплетение сложных форм развитых классовых отношений и некоторых весьма архаических пережитков древ­ности. Ко времени прихода русских в первой половине XVII в. якуты делились на независимые друг от друга племена. Наиболее крупными и сильными из них были кангаласцы и намцы на левом берегу Лены; мегинцы, борогонцы, бетунцы, батурусцы между Леной и Амгой; числен­ность этих крупнейших племен составляла (судя по русским ясачным книгам) 2-5 тыс. человек в каждом. Более мелкие родоплеменные груп­пировки, частью независимые, частью примыкающие к названным выше, насчитывались десятками. В русских источниках эти племена именуются «волостями», якутское же название их было, повидимому, дьон или аймах. Племена эти зачастую враждовали между собой, иногда вре­менно объединялись для совместных действий. Члены одного племени считались как бы сородичами, что, в частности, выражалось в том, что «волости» были экзогамными группами. Племена в свою очередь делились на более мелкие родовые группы. Между сородичами связь выражалась в обычаях взаимопомощи, кровной мести, которая, впрочем, чаще заме­нялась выкупом за кровь.

Однако уже в ту эпоху этот родоплеменной строй находился в состоя­нии разложения. Во главе родов и племен стояла военная аристо­кратия - тойоны. Эти последние владели большими стадами скота, применяя в своих хозяйствах труд рабов и зависимых сородичей; они же были военными предводителями. Во главе отрядов из своих вооруженных слуг и младших сородичей тойоны совершали грабительские наезды друг на друга, а чаще на свободных общинников, захватывая их скот и разрушая их экономическую самостоятельность. Эти тойонские войны и набеги были одпим из условий, ускоривших разложение родовой об­щины. Разорявшиеся общинники попадали в положение «балыксытов» (беднота, не имеющая скота, - рыболовы) или прямо в кабальную зави­симость к тем же тойонам, превращаясь в их рабов. Большинство рабов (кулутов, или боканов) было именно такого происхождения.

Рабство у якутов имело, впрочем, довольно своеобразные формы, не лишенные элементов патриархальных. Численность рабов была не­велика: даже у крупных тойонов было не больше 15-20 рабов, гораздо чаще по 1-3 раба у отдельных хозяев. Раб обычно имел свою семью нечасто жил в отдельной юрте. Рабство было наследственным. Не­которые из рабов - взрослые мужчины - входили в состав вооружен­ной дружины тойона. С другой стороны, известны факты тяжелого поло­жения рабов, жестокого обращения хозяев с ними, известны и проявле­ния, хотя в зачаточной форме, классового протеста рабов против эксплуа­тации (коллективные побеги рабов и пр.).

Что касается вопроса о наличии феодализма у якутов в эпоху до при­хода русских, то вопрос этот в советской историко-этнографической лите­ратуре остается нерешенным.

Одни авторы (С. В. Бахрушин, О. В. Ионова и др.) полагают, что раннефеодальные отношения у якутов начали складываться еще в до- русскую эпоху: показателями этих отношений считают иаличие групп полузависимых люден, «живущих подле» тойонов, а также обычай отда­вать скот на выпас (позднейший хаНаас). С. А. Токарев полагает, что феодальный тип отношений начал складываться среди якутов только после присоединения их к России.

В сфере земельной собственности накануне прихода русских еще дей­ствовали старинные общииио-родовые порядки. Общинная форма земле­пользования по только господствовала в отношении лесных охотничьих и пастбищных угодий, но и рыболовные и даже сенокосные угодья оста­вались еще в большинстве в общинном пользовании. Однако сенокосы и рыбные угодья начали уже понемногу захватываться в частную собствен­ность тойонами. Захват этот сопровождался острой борьбой, общинники сопротивлялись тойонским притязаниям иа родовые земли.

Таков был, в основных чертах, общественный строй якутов в момент прихода русских. Политика царизма в XVII-XIX вв. ускорила разви­тие общественных отношений, и якутское общество накануне Октябрь­ской революции уже весьма сильно отличалось от того, чем оно было три века тому назад. Однако многие явления оказались весьма устой­чивыми и сохранили свой архаический характер до новейшего времени. Имущественное расслоение в якутском наслеге достигло перед револю­цией крайне резкого выражения. Подавляющее большинство населения не было обеспечено скотом даже по голодной норме (такой нормой при низком качестве скота считалось 2 головы скота на 1 душу), в то же время в немногочисленных тойонских хозяйствах обеспеченность скотом состав­ляла по нескольку десятков голов на душу. Впрочем, неравномерное рас­пределение скота составляло отнюдь не новое явление среди якутов. Другое дело земля. Порядки, сложившиеся в области земельных отноше­ний, имели сравнительно недавнее происхождение.

Со времени прихода русских в Якутию ускорился процесс разложе­ния древней общинно-родовой формы пользования сенокосными угодьями. Тойоны энергично прибирали к рукам общинную землю. Этот процесс развития частной тойонской земельной собственности продолжался до 1760-х годов, когда некоторые мероприятия русской администрации при­дали ему новое направление. В 1765 г. якутам было запрещено покупать и продавать землю, а в ближайшие после этого годы, в результате деятель­ности Якутской ясачной комиссии, у якутов было введено распределе­ние земли по так называемым «соболиным» и «лисьим» окладам и частям этих окладов. Позднее, около 1820 г. это распределение земли полу­чило форму так называемой «классной системы» землепользования, которая узаконила крайне неравномерное распределение земли, но формально представляла собой как бы некое подобие общинного земле­пользования. Эта «классная система», в дальнейшем подвергавшаяся изменениям, получила к началу XX в. следующий вид.

Единицей измерения земли служило у якутов «остожье» (куруо)- участок земли, с которого можно накосить 1 стог сена (размеры послед­него колебались между 10-30 возами, иногда достигая даже 40-60 во­зов). Из таких остожий составлялись наделы (влбугэ), которые были весьма неодинаковых размеров, в зависимости от «класса», а «классов» было 3 или 4. Один надел 1-го класса (бастынг, или улахан влбугэ) рав­нялся обычно двум наделам 2-го класса (орто влбугэ) и трем или четырем наделам 3-го класса (кэнники, или куччугуй влбугэ). Население тоже делилось на 3-4 класса: тойопские хозяйства принадлежали к 1-му классу и получали улахан ёльбюгэ, середняцкие хозяйства причислялись обычно ко 2-му классу, бедняцкие - к 3-му и 4-му, получая соответ­ствующие наделы. Таким образом, сама эта система давала в руки тойо­нам в 3-4 раза более крупные наделы, чем бедноте. Тойоны должны были за это, правда, нести и несколько больше повинностей, но раз­ница в размерах последних была ничтожна. Этим неравенством дело далеко не ограничивалось. Тойоны фактически имели гораздо больше земли, захватывая ее самыми различными способами. Они, например, держали не по одному, а по нескольку ёльбюгэ, записывая их на имя своих детей, работников и пр. Существовал также обычай предоставлять должностным лицам (которые были чаще всего из тех же тойонов) допол­нительные наделы - так называемые укаас-куруэ (от русского «указ»), за которые, кстати, никаких повинностей не платилось. Влиятельные тойоны получали часто еще добавочные наделы угайы (или харыы). Кроме того, тойоны нередко пользовались правом сверхнадельного, иногда наследственного владения участками, расчищенными из-под леса или образовавшимися на месте спущенного озера. Распространена была и аренда земли.

Во второй половине XIX в. вошел в употребление обычай ежегод­ного поравнения земли в зависимости от колебания урожая трав. Урожай оценивался выборными «депутатами», и те, у кого он был меньше, чем полагалось по наделу, имел право на прибавку сена, и наобо­рот. Это называлось бэбиэркэ (от русского «поверка»). Фактически и этот обычай не уменьшал неравенства, ибо «депутаты» всегда действовали в пользу наиболее влиятельной (тойонской) части населения, к которой часто и сами принадлежали.

В общем, в руках тойонства была сосредоточена большая часть зе­мельных угодий, притом лучших по качеству. Например, в 1-м Оспет- ском наслеге Дюпсюнского улуса в 1908 г. 2 /з всех земель принадлежало пяти тойопским хозяйствам. В Сунтарском улусе тойоны, численность которых составляла не более 7% всего населения, располагали почти половиной всех земель. К 1917 г. 55% всей удобной земли владели более или менее крупные хозяева. Обладая землей и скотом, тойоны имели возможность эксплуатировать недостаточно обеспеченную массу насе­ления. Формы эксплуатации были весьма разнообразными; тут были и элементы, характерные для капиталистических отношений, и старые патриархально-феодальные формы, и скрытые пережитки рабства. Прак­тиковался, например, простой наем рабочих - хамначытое, чаще на срок, особенно в рабочую пору, на покос; нанимали на возку дров, по­стройку юрты и пр. Плату производили деньгами или натурой; при этом обычно применялся характерный якутский способ уплаты (вознагражде­ния) вперед, это называлось «брать подряд» у тойона на ту или иную работу. Такая система подрядов была очень выгодна богачам, так как она отдавала работников в их полную власть. За несколько грошей, взя­тых вперед, бедняк иногда надолго закабалялся тойоном.

Система подрядов применялась также и в других случаях: брали под­ряды (т. е. забирали вперед у тойона деньги) на поставку самых различ­ных продуктов, от масла и сена и вплоть до яиц диких уток. Эти подряды были формой самой жестокой эксплуатации бедноты. Один из наблюда­телей (ссыльный народоволец В. Ф. Трощанский) прямо писал, что «благо­состояние массы населения не поднимется до тех пор, пока будет существо­вать эта система (подрядов) в своем настоящем виде».

Очень широкое распространение имела такая форма эксплуатации, как отдача тойонами своего молочного скота в пользование и для про­корма бедноте, - так называемый хакаас. В более раннее время (в на­чале XIX в.) хасаас брали обычно на год, с весны до весны, но в конце XIX в. чаще брали хасаас только на лето (раздача скота на прокорм на зиму - уостур - производилась отдельно). За пользование коровой бедняк должен был, по обычаю, выплатить тойону осенью 30 фунтов топле­ного масла и 12-15 пудов тара (замороженного кислого молока); не­редко это заменялось или дополнялось обязательными отработками в пользу тойона. Обычай хасаас был очень типичной и нередко весьма жестокой формой эксплуатации. Уостур (зимнее содержание скота) пред­ставлял собой еще более тяжелую, кабальную сделку: за голову скота тойон обычно платил 1 р. 50 к.-2 руб. за всю зиму, фактически же содержание его обходилось не дешевле 5 р.. и на такие сделки шли только бедняки, задавленные нуждой.

Еще более характерен другой обычай, происхождение которого когда-то в древности было связано с родовой взаимопомощью, но который давно уже превратился фактически в одну из форм эксплуатации бедноты: речь идет об обычае кумаланства. Кумалаан" ами назывались бедняки, инвалиды, сироты, иногда целые обнищавшие семьи, которые по приго­вору общественных сходов передавались на иждивение на определенный срок тому или иному богачу или зажиточному сородичу. Формально при­нятие кумалана рассматривалось как благотворительный акт, как по- мощь обнищавшему сородичу. Но фактически за этой помощью скрывалась самая тяжелая эксплуатация бесплатного труда бедняка - кумалана и его семьи. Кумалаиство во многих случаях было лишь замаскиро­ванным рабством, сохранявшимся длительное время.

Такой же формой замаскированного рабства была торговля детьми, особенно развившаяся в Олекминском округе. Дошедшие до крайней нищеты родители вынуждены были нередко продавать своих детей, а зажиточные якуты покупали их иногда (бездетные) с целью воспитания, но чаще с целью получить даровых работников. Обращение с послед­ними было обычно самое варварское, кормили их впроголодь и застав­ляли делать непосильную работу. Спрос на детей был так велик, что в Олекминском округе существовали особые профессионалы (старухи), занимавшиеся торговлей детьми как промыслом.

Практиковались и различные формы торговой эксплуатации; неко­торые из них опять-таки были свойственны якутским условиям. Одним из таких характерных для Якутии явлений была деятельность так назы­ваемых «городчиков». Это были лица, большей частью из отдаленных улусов, которые ездили постоянно в город, имели там деловые связи и принимали от своих земляков за определенную плату поручения по продаже или покупке товаров. Городчик, помимо условленного возна­граждения, мог всегда получать добавочную прибыль, спекулируя на разнице цен, на кредите и пр. Понемногу городчик начинал торговать у себя в улусе привозимыми товарами и превращался в заправского купца. Это был один из путей формирования новой якутской торговой буржуа­зии рядом с родовитым полуфеодальным тойонством.

Якутская торговая буржуазия к концу XIX в. представляла собой большую силу. Якутские купцы эксплуатировали не только своих земляков. Они пробирались в тайгу, к охотникам эвенкам, юкагирам, спаивали их спиртом и закабаляли ростовщическими долгами. В промыс­ловых районах, на окраинах Якутии, гнет якутского (и русского) тор­гового капитала принимал самые беспощадные формы.

В результате всей этой весьма разнообразной и чрезвычайно жесто­кой эксплуатации положение широких масс якутского населения было тяжелым. Беднота нередко голодала круглый год, даже летом, в самую горячую рабочую пору, когда напряженная работа по уборке сена тре­бовала усиленного питания. «Якут тупо относится к тому, - писал В. Ф. Трощанский, - что его ребятишки живут впроголодь, как потому, что это - нормальное положение большинства якутских ребят, так и по­тому, что он сам, его жена, его престарелые родители, его скот, его со­бака и кошка живут впроголодь изо дня в день всю жизнь и только из­редка насыщаются до отвалу. . Это - страна систематического голо­дания». Но особенно тяжелым было положение якутских трудящихся масс в долгую и суровую якутскую зиму. «Голодные периоды, - писал другой наблюдатель,-когда абсолютно нечего в рот положить, когда все крошки съестного подобраны и уничтожены, когда стельные коровы поголовно не доятся, а природа, скованная холодом, сурово отстраняет всякие попытки добыть пищу, повторяются ежегодно, и две трети якут­ского народа страдает от них более или менее продолжительное время».

Зато из среды зажиточной верхушки якутского улуса выдвигались отдельные богачи - обладатели десятков тысяч рублей. Крупные состоя­ния складывались на основе главным образом торговли и разных спеку­ляций, но владельцы их не брезговали и старыми патриархально-фео­дальными методами эксплуатации для создания своих капиталов.

Придавленная всевластьом тойонов масса улусной бедноты почти не осмеливалась протестовать и бороться за свои права. Лишь изредка тойонский гнет вызывал вспышки протеста, но они оставались разроз­ненными и быстро подавлялись. Таким было выступление Василия Ман- чары (1830-1850-е годы), героя якутских легенд.

При наличии резких классовых противоречий весьма характерным было сохранение в якутском общественном строе некоторых очень арха­ических пережитков, накладывавших па этот общественный строй свое­образный отпечаток. Некоторые из этих пережитков представляли собой не более как форму, утратившую свое первоначальное содержание.

У якутов до самой революции сохранилось деление на роды (аа- уука). Но эти роды были чисто административными единицами, узаконен­ными «Уставом об инородцах» 1822 г., хотя они действительно были свя­заны исторической преемственностью с древними родами эпохи родо­племенного строя.

Во главе этих административных родов стояли выборные старшины (по-якутски называвшиеся по-старинному «князьцами» - кинээс, или аччыгый кинээс-«малый князец»). Несколько родов объединялось в на­слег, которым управлял выборный же (но фактически чаще наследствен­ный) староста, по-якутски улахан кинээс - «большой князь», вместе с родовыми старшинами составлявший «родовое управление». Группа наслегов образовывала улус, во главе которого стояли выборный улусный голова и «инородная управа». Улусы, а также и некоторые из наслегов и даже родов были исторически связаны с древними якутскими племенами, имена которых они продолжали носить: Мегинский, Борогон- ский, Батурусский, Намский, Западно- и Восточпо-Кангаласский и дру­гие улусы, Бетюнские, Батулинские, Оспецкие и другие наслеги.

В конце XIX в. в Якутской области (по 4 округам: Якутскому; Ви- люйскому, Верхоянскому и Колымскому, ибо в 5-м округе, Олекмин­ском, улусы были заменены волостями русского типа) насчитывалось всего 17 улусов, делившихся на 230 наслегов и на 934 рода.

В этой административной системе родовых делений сохранилась лишь терминология родоплеменного строя. Фактически родовые управления и инородные управы были лишь органами власти господствующего тойон- ского слоя (конечно, подчиненными в свою очередь царской администра­ции); сидевшие в них головы, старосты и старшины, если не происходили сами из тойонов, то были лишь исполнителями их воли. Родовые и на­ел ежные сходы (муннях), на которых беднота не смела и рта открыть, играли ту же самую роль.

Таким образом, высказывавшиеся не раз мнения о том, что у якутов родовой строй сохранился вплоть до XX в., представляет собой глубокую ошибку.

Столь же ошибочно и мнение некоторых этпографов о существовании у якутов элементов матриархата. Это мнение основано на том, что у яку­тов существовало деление ага-ууса (отцовских родов) на более мелкие группы - ийэ-уука (буквально «материнские роды»). Последние действи­тельно фигурируют и в официальных документах XIX в. под названием «племенных родов». Но, вопреки их якутскому названию, эти ийе-ууса не были настоящими материнскими родами; счет родства и происхождения в них велся не по женской, а по мужской линии. Название же «ийе-ууса» объясняется, видимо, тем, что эти подразделения родов вели свое проис­хождение от потомков одного прародителя рода, но от разных его жен.

Более непосредственные, хотя тоже более или менее модифицированные пережитки первобытно-общинных отношений сохранялись у якутов в некоторых характерных обычаях. Таковы, например, элементы коллек­тивизма в рыболовческом хозяйстве. У якутов сохранился обычай обще­ственной неводьбы на озерах и реках, принадлежавших отдельным насле­гам и родам. Получавшаяся при этом, иногда весьма обильная добыча делилась тут же не только между всеми участниками неводьбы, но даже и между присутствующими зрителями (последние получали, правда, меньше, чем работавшие). На севере аналогичный обычай применялся, например, при ловле линяющих гусей, которых добывали десятками тысяч.

Очень архаический характер сохранил также обычай взаимных подар­ков (бэлэх). Якут ехал в гости к своему родственнику или просто знако­мому, иногда в отдаленную местность и получал от хозяина, как бы в бла­годарность за визит, подарок: коня, седло, известное количество мяса и пр.; в свою очередь он, по обычаю, должен был, хотя бы через большой срок, пригласить дарителя к себе и отдарить приблизительно равноцен­ной вещью. Такие взаимные подарки и отдарки часто приурочивались к свадебным обрядам, но иногда делались сами по себе.

Соблюдался и обычай гостеприимства. Заехавшего, хотя бы совсем чужого гостя хозяева должны были накормить тем, что ели сами. Так как этот обычай противоречил воспитанной товарными отношениями соб­ственнической психологии, то он рассматривался зачастую как неизбеж­ное зло, которое старались всячески обойти; отсюда нередко описывав­шиеся комические эпизоды, когда хозяева (чаще богатые) поспешно пря­тали приготовленные к столу кушанья, завидев подъезжающего гостя, а тот предпринимал различные маневры для раскрытия утаенного угоще­ния. По старому обычаю, хозяин также обязан был пригласить родствен­ников и соседей, когда колол скотину, и угостить всех мясом. Неисполне­ние этого обычая вызывало всеобщее осуждение.

Помимо подобных отдельных обычаев, характерно сохранение в якут­ском обществе, правда, плохо осознаваемой, патриархальной идеологии, которая, конечно, не соответствовала реальным отношениям, но зато хорошо служила иптересам тойонов, умело ею пользовавшихся. Тойоны любили выставлять себя в качестве родоначальников, руководителей и покровителей своих родов; они искусно разжигали разные межродовые споры (чаще всего из-за земли), тем самым поддерживая фикцию общности интересов рода. Хищника-тойопа ограбленный им бедняк-сородич назы­вал ага (отец) и должен был считать его своим «благодетелем».

К моменту появления русских, у якутов сохранялись пережитки родоплеменных отношений (например, общинное землепользование), при наличии резкой социально-имущественной дифференциации. Племенная знать, так называемые тойоны, а также зажиточные скотовладельцы, держали в зависимости неимущих родственников (ку-маланов), а также патриархальных рабов (бокамов, кулутов).

Еще одним свидетельством родовых отношений является обычай снабжать всех соседей частями мяса свежеубитой скотины, делиться с ними уловом рыбы, делиться лакомствами со всеми присутствующими, допускать к столу неспособных к труду нищих наравне с членами семьи. По понятиям, каждый приезжий имеет право войти в любой дом во всякое время дня и ночи и расположиться там пить чай, варить пищу или ночевать. С развитием товарных отношений (середина ХIХ в.) тойоны превратились в род феодальной аристократии, из среды которой в основном и вышли первые кадры национальной интеллигенции.

Грабежей и воровства внутри рода не существовало вследствие общности имущества. Убийство было явлением исключительным; за убийство вне рода виновные терпели родовую месть или платили виру. Родовая вражда, прежде возбуждавшая родовые войны, позже выражалась в интригах, доносах, сплетнях, судбищах. Многие, даже уголовные дела до последнего времени решались родовыми правлениями, не имевшими на это законного права.

Когда русские встретились с якутами, якутский родовой строй достиг значительной степени развития. Ослабление его началось, по-видимому, с введением рогатого скота, который, не в пример табунам лошадей, можно было держать самостоятельно и в небольшом количестве. Ныне рядом с сохранившимся термином «джон» (род) якуты делятся еще на улусы и наслеги. Деление это принято официально и является искусственным, наносным; даже слова улус и наслег - не якутского происхождения.

Несомненно, однако, что многие улусы и наслеги имеют в своей основе былые родовые союзы. Землеустройство якутов произведено в шестидесятых годах ХVIII-го столетия особой комиссией, причем в его основу была положена русская община. В XIX в. улусы, наслеги, роды - собственно земельные общины; каждая низшая степень является неразложимым элементом высшей. Характерной чертой якутской общины являются переделы и частичные поравнения земель; переделам этим подвергаются даже территории улусов. Дележу подвергаются главным образом сенокосные земли. Право владельца земли на дальнейшее владение разработанным им участком устанавливается в зависимости от того, успел ли он покрыть потраченные на него труд и расходы.

Якутская семья

В основе якутского рода лежит, по-видимому, понятие кровного родства. Он называется агауса - от род: ага - отец, уса - род. На мой вопрос, что, собственно, значит уса, якуты затруднялись ответить, и только раз я получил следующее определение: "Если взять все ветви, все сучки, листья и почки, вырастающие из одного корня, то получится уса" (Намск. ул., 1891 г.). Вместо уса якуты часто упот¬ребляют т ордо, что значит - происхождение, корень. "Наш человек, человек нашей крови", - выражаются они также сплошь и рядом о родовичах. Что мнение это во многих случаях подразумевает действительное родство, убеждают нас не только разные устные более или менее достоверные предания и генеалогии, но и резко подчас бросающееся в глаза фамильное сходство. В Колымском улусе, когда я еще очень мало знал о родах, на одной свадьбе меня поразило сходство во внешности некоторых групп, когда они расселись в известном порядке. Впоследствии я узнал, что это были сородичи. На юге, в Якутском и Олекминском округах не так легко заметить нечто подобное. Здесь скрещивание происходит несравненно энергичнее, роды гораздо древнее, выбор женщин разнообразнее, тем не менее, если внимательно присмотреться, то у большинства родов можно найти какие-нибудь характерные особенности: горбатый нос, низкий лоб, чрезмерно отстающие уши и другие отличия, - явно доказывающие их общее происхождение. Это сходство, конечно, резче всего выступает у родов, отделившихся от общего корня недавно, или там, где совершилась примесь крови, настолько чуждой якутскому типу, что она, точно яркая краска, вспрыснутая в ткань, заметна в самых мельчайших и отдаленнейших разветвлениях рода. Примером могут служить так называемые "рус¬ские роды" нучча-ага-уса. Есть они во множестве во всяком почти улусе. Тем более странны противоречивые, часто сбивчивые ответы якутов о происхождении рода. "Ага уса - не родственники, - объяснял мне намский якут Константин Жарков.- У вас есть купцы, казаки, мещане, а у нас - роды. Это вроде чина, чиннах буолбут (Намск. ул., 1891 г.). "Хотя и одного происхождения, но не родственники по крови и телу" (кан-эть урута суох), - получал я чаще всего в ответ (Баяг. ул., Намск. ул., Зап. Кангал. ул.). Эти противоречия попробовал примирить мой сосед, восьмидесятилетний старик Семен, по прозвищу Гын - наттах (Крылатый), следующим образом: "Я тебе, русский, расскажу, как произошли роды. Положим, что были у какого-нибудь старинного якута два или три сына. Они выросли, поженились, отделились. Прежде земли было много, скота якуты держали тоже много и поэтому жили в одиночку, чтобы просторнее было. Разойдясь, размножались. А между тем старик умирал, умирали родные братья, исчезало родство крови и тела.

Семья тойона. Якутия

Старинные якуты до девятого только колена считали родство, а дальше шли сыган, про которых пословица говорит: "Если б в воду упал, не обеспокоился бы я - таковы мы, родственники!" Сыган девятого колена уже считаются людьми другого рода и могут жениться между собою. Каждый род принимал имя одного из сыновей старика, а все вместе назывались именем его самого: вот и роды, вот и наслег!.. Есть у нас наслег Кусаган-ыэл (Злые Соседи) от злой старухи, Нам от старика Нам, есть Бютюгет, Модути много других... А все от людей - от якутов! Откуда же улусы - этого не знаю, не слыхал! Может быть, "ревизия" их устроила, онгостобут, а может быть, и они свое название от людей получили, от богатырей, как мы, якуты, все считаемся богатырского происхождения, все богатырскими детьми считаемся" (Намск. ул., 1891 г.). Так объясняют толковые якуты происхождение своего общинного строя, и по такому типу, возможно, что он строился в ближайшее нам время. Но я указал уже на смутность сознания у некоторых самой сущности рода; теперь укажу на другие известные мне противоречия. Есть многие роды, происходящие по преданиям, от женщин, хотя теперь роды считаются в мужской линии. Затем: если бы принцип кровного деления строго применялся, то роды были бы приблизительно одинаковой величины и было бы их бесчисленное множество. Между тем родов далеко не так много, и они до того разнятся в размерах, что это невольно вызывает на раздумье. Есть роды, как Омёко-Борогонский (в 1414 душ) Баягантайского улуса, 2-й Нерюктейский Сунтарского улуса (901 душа), два Юсальские Верхоянского улуса (1-й - 905 и 2-й - 703 души) и много других, достигающих нескольких сот, даже тысяч душ, и есть не менее того родов, состоящих всего из нескольких десятков душ. Оказывается, что признанные пределы кровного родства, сыган - понятие чрезвычайно неясное и растяжимое. По одним показаниям, сыган зовут детей двоюродных братьев, по другим - сыновей двух сестер; иные, наконец, утверждали, что это вообще "дальние родственники". "Сы(г") - повторяли, очевидно удивляясь моему непониманию, - мы говорим сы (г), это все равно: можно жениться" (Намск. ул, 1891г.). "Сы (г), а от этого сыган - сыновья двух сестер, вышедших замуж в чужой род" (Зап. Кангал ул., 1892 г.). Никто не мог перечислить всех степеней родства, включенных в понятие сы (г), и указать точно, в каком они начинаются колене. Все спрошенные согласно, но голословно утверждали: "сыган-это девятая степень, это та степень (уру), которую не грешно не вытаскивать из воды!" (Намск. ул., 1892 г.). В женской линии сыган найти нетрудно; оно начинается уже в третьем колене и подробнее определяется различными приставками. В мужской линии... на десятки записанных мною ответов не нашлось даже двух сходных. Были такие, которые прямо отрицали существование сыган в пределах отчего рода на основании того, что "женитьба внутри его не дозволена". Это последовательно, но не согласно с действительностью. Якутские роды не дробились обязательно у этой предполагаемой девятой грани; многие из них включают всевозможные степени родства, как оно теперь понимается, или даже составляют группы, не связанные решительно ничем, кроме очень отдаленного, глухого предания.

Ысыах 1900 год. Якутия

Если к сыг отнести к женской линии, то строгие кровные ограничения для якутского рода как экзогамического падают сами собою. Их в действительности и нет. Родовая связь существует всюду как смутное сознание и выступает наружу только тогда, когда род получит достаточно сильный для раздела экономический толчок. Повинуясь ему, и только ему, род начинает распадаться, и тут только кровные понятия дают себя до известной степени чувствовать. Итак: два родных брата, а тем более отец и сын не могут попасть в два различных рода; не могут в них попасть при жизни: дед и внук, дядя и племянник по мужской линии в первой степени. Но уже внучатые братья могут принадлежать к различным родам, особенно если умер дед. Огромное значение хозяйственных побуждений в делении якутских родов и ничтожное - кровных особенно удобно наблюдать в родах еще целых, но где уже наметились новые родовые центры. Из известных мне приведу как пример: Каска и его подразделение Сётё, роды Бетюнского наслега Намского ул., род Арчинга и его же деление Xара, этого же улуса, Хатынгаринского наслега, наконец, род Кангалас Колымского ул., прозываемый Кылгас (короткий), где обозначились ясно два центра: один на Енгже, другой на Андылахе, отличающие себя в сношениях, но не присвоившие еще себе никаких специальных названий (Колым. ул., 1883 г.). Все они разделены более или менее крупными расстояниями, и земельные их угодья и значительная часть имущества: дома, изгороди, запасы сена, мелкая ценная домашняя утварь - в случае смерти владетелей имеют некоторую ценность только для членов данной группы. Перевозить их нельзя или не стоит, а продать, ввиду отсутствия рынка, невозможно. В прошлом, когда главное богатство якутов состояло из табунов лошадей, размеры и условия дробления родовых групп и их союзов были совершенно другие. В это отдаленное время, нужно думать, за реальную подкладку рода служило совместное потребление продуктов, получае¬мых от стад и охотничьего промысла. Есть многие пережитки, указывающие на это. "Если якут убивает скотину, то внутренности, жир, налитые кровью кишки он делит на порции разной величины и достоинства и раздает соседям, которые, узнавши о таком событии, обыкновенно по очереди посещают его. Самое меньшее - он должен накормить мясом посетителей" (Верхоян. ул., 1881 г.).

Праздник. Якутия

Обычай этот существует всюду, и никто не смеет нарушить его без опасения неприятных последствий. Помню, как были разгневаны мои соседи в Бес-ан (Сосновом урочище) над Алданом, как они долго жаловались на богача Семена, называя его чуть не вором за то, что тот тайком, ночью, убил своего собственного быка и съел, не поделившись с ними" (Байган. ул., 3-й Баяган. наслег, 1885 год). "Достаточно, убивши скотину, обойти кого-либо из соседей подарком, чтобы приобрести себе врага" (Намск. ул., 1888 г.). Умышленный обход равносилен вызову; с него обыкновенно начинается открытое прекращение дружественных отношений между семействами. Даже люда втайне враждующие, раз живут близко, обмениваются подобными подарками, а более любимым и уважаемым соседям они отсылают их даже на дом, за несколько верст (Намек, ул., 1889 г.). Обычай этот распространяется на всех живущих по соседству. Если принять во внимание, что в прошлом совместно кочевали только сородичи или союзники (те же родовичи, приобщенные путем договора), то станет понятным родовой характер этого архаического остатка. Что он древний, в этом убеждает нас предание и его вымирание в настоящее время, почти исчезновение в более культурных местностях, что он родовой - убеждают нас некоторые обряды во время свадьбы и мировых сделок. "Одной из существенных частей якутской свадьбы является обмен мясом. Свадебный пир длится обыкновенно три дня, свадебные блюда преимущественно мясные. Даже самый бедный якут считает необходимым для этой цели убить скотину. Во время пира поезжане жениха и невесты обмениваются отборнейшими кусками мяса из выделенных им порций. При этом обыкновенно произносятся торжественные, подходящие к случаю речи с напоминанием, что вот "мы теперь свои люди" (Колым. ул., 1883 г.). Свадьба якутская носит родовой характер, на нее преимущественно собираются родовичи вступающих в брак, и справлять ее бедным в старину помогали сородичи. (Намск. ул., 1890 г., Колым. ул., 1883 г.). "Как вы водкой, так мы скотним мясом и костьми делимся в знак дружбы и родства!.." - объясняли якуты обычай обмениваться мясом (Намск. ул., 1891 г.). В связи с этим стоит обряд заключения мировой - "плата за стыд", саат тёлюбра, как говорят якуты. Теперь мировая в большинстве случаев совершается по русскому обычаю: уплачивают известную сумму денег и угощают водкой. В старину она производилась иначе. "Пусть даст 25 рублей денег и убьет скотину", - требовал богатый якут Кусаганнельского наслега от желавшего помириться с ним русского. Зачем буду убивать? У меня мяса довольно!.. Денег дам, и пусть приедет - угощу как надо!"- был ответ. "Нет! Нельзя! Ты уж должен по-нашему, по-якутски, убить для него особо... Обыкновенного, коннорю, мяса есть ему, мирясь, не подобает: он почетный!"

Худ. Сивцев. Борьба. Якутская графика

Такое требование посредники объясняли тем, что "при мировой, равно как при угощении знаменитого шамана, необходимы цельные, не рубленные кости голеней" (Намск. ул., 1887 г.). Те же кости на богатых свадьбах кладутся неизбежно во время пиршества перед поезжанами чужого рода и идут в обмен (Колым. ул., 1883 г.). Всякая мировая носит отчасти родовой характер, на нее сходятся родовичи мирящихся и пользуются угощением. Конечно, если для этого убита скотина, то угощение обильнее. Таков обычай. Следы совместного потребления пищи заметны также в признании за присутствующими права на долю в промысле. В Колымском улусе при дележе ленных уток, добываемых десятками тысяч общими усилиями, пай наравне с другими получает всякий член рода, даже всякий посторонний присутствующий зри этом, хотя бы случайно сюда забредший человек и не принимавший участия в ловле (Колым. ул., 1883 г.). "Всем людям Бог счастье (добычу) дает", - говорят якуты в поучение не желающим делиться уловом (Намск. ул., 1887 год). То же самое мы наблюдаем на юге при дележе добытых неводьбой карасей (Баяган. ул., Намск. ул., Батум. ул.). Право на долю имеет всякий прохожий не только в артельном промысле, но и в единичном. Если колымский или верхоянский якут вытащит в присутствии гостя сети с рыбой - он обязательно предложит ему часть добычи. На Лене рыбаки, занимающиеся ловлей стерляди переметами, считают своей обязанностью наделить рыбой, или по крайней мере накормить, всякого посетителя. (Намск. ул., 1890 г.). Этот обычай временами настолько обременительный, что из-за него рыбаки часто бросают обильные уловы, если последние находятся на слишком бойком месте, и отправляются в труднодоступные дебри (Намск. ул., 1890 г.). Скупые нередко пробуют обходить этот обычай, но тщетно. В Ко¬лымском улусе я был свидетелем следующего случая. Один богатый, но алчный якут поймал как-то очень много рыбы. Это была рыба неважная, елец, вроде плотвы; но улов случился весною, в разгар голодовки, и 7 лошадей груза, который она составила, представляли высокую ценность. Тем не менее большую часть разобрали задаром жители этого урочища, не выказывая никакой особенной благодарности собственнику.

Скупец, а особенно его жена ворчали и жаловались, но отказать, а тем более заикнуться о плате не смели (Колым. ул., Андылах, 1883 г.). В той же местности Колымского улуса я наблюдал другое доказательство силы описываемого обычая, а именно: радость одного неудачника, который до сих пор все больше получал и вдруг случайно загнал в озеро жирного дикого оленя и в свою очередь мог наделить соседей подарками. Ничто не могло сравниться с самодовольством этого человека, когда он подносил наконец другим "свою добычу". Себе он не оставил почти ничего (Колым. ул., Андылах, 1883 г.).

Забой скота. Якутия

Не только часть свежеубитой скотины или охотничьей добычи подлежит дележу, ему подвергается до некоторой степени все, что обречено на потребление сейчас же и может быть разделено на мелкие части. Особенно - лакомства. Если якут получит кусок сахару, пряник или другую "редкость", он обязательно раздробит его на столько частей, сколько присутствующих, и раздаст им. Величина и качество кусков зависят от произвола дарителя, но даже самый неважный из присутствующих будет себя считать обиженным, раз его обошли. Всегда среди одаренных найдется тогда сердобольный, который в свою очередь поделится с обиженным. Водка разделяется положи¬тельно между всеми, и даже маленьким детям дается по нескольку капель. Нюхательный и курительный табак представляет предметы такого же общественного потребления, и достаточно вынуть табакерку или закурить трубку, чтобы сейчас же с обычным биерись (поделись) протянулись к ним руки присутствующих. Если якуту случится есть отдельно от других, он даст непременно, хоть по кусочку, тем из окружающих, которые, по его мнению, особенно голодны. Дать мало богачу и в то же время много бедняку считается нарушением якутского этикета (Баяг. ул., 1886 г.). На севере к поданой на стол пище приглашают всех, кто в данный момент находится в юрте (Колым. ул., 1883 г.). Обычай этот до того был могущественный и общий, что даже древнее название одной из фаз луны носит его следы. Именно: "Третий день ущерба зовется кюбе или кюбете - восходящий, когда жестокий человек ставит горшок, что значит, как мне объяснили: восходящий настолько поздно, что скупой, жестокосердый хозяин может не опасаться приезда гостей и варить ужин" (Намск. ул, 1891 г.). В том же Намском улусе мне рассказывали, что "в старину богачи никогда не садились в одиночку обедать..." (Намек. ул., 1892 г.). "Отец теперешнего головы (улусного) Эверстова, Михайло Эверстов, был ужасно для бедных хороший голова. Приедет, бывало, ночевать к богачу, там непременно должно быть приготовлено: два ведра водки, на меньшее не соглашался, две ноги кобыльего мяса, две ноги коровьего мяса. Назавтра чуть встанет, уже полный дом людей, а приходили, услышавши, не только бедняки, но и средние люди. Перед Эверстовым на столе, точно перед сватом на свадьбе: все четыре ноги вареного мяса! Он все раздает: что более жирное - бедным, что похуже - зажиточным..." (Намск. ул., 1891 год). Если якут рубит новое стегно мяса, соседи обязательно приходят к нему, и он должен накормить всех присутствующих. Если у кого раньше других отелилась корова, обычай требует, чтобы тот поделился сливками и молоком с теми из соседей, у кого этого нет в иное время (Намск. ул., 1887 г.). Все это делает понятным тот интерес, с каким якуты высчитывают и разузнают, у кого из богачей на исходе мясо, когда должна рубиться новая туша, а во время весенних безмолочных периодов - у кого отелилась корова.

Худ.Мунхалов.Торжество лета. Якутия

Это объясняет также, каким образом бедняки ухитряются прожить голодные месяцы. При известном имущественном равенстве, что можно наблюдать в некоторых урочищах Колымского улуса, все вышеописанные обычаи ничуть не тягостны. Они охотно поддерживаются и исполняются, особенно людьми среднего достатка. Там не хотели мне верить, что на моей родине есть многолюдные богатые города, в которых голодают и, случается, умирают от голода. Разве все так умирают?" - спрашивали. Не могли понять моих разъяснений и стали подсмеиваться: "Какие дураки!.. Кто же станет умирать, когда можно пойти поесть к соседям!.." (Колым. ул., Андылах, 1882 г.). Везде почти в Якутской области сохранился обычай, что хозяйки посещают друг друга в начале лета с туеском, в который та, у которой коровы отелились и доятся хорошо, наливает немного сливок. После посещения двух-трех соседок туесок обыкновенно наполняется. Это называется "сливничать". Жены состоятельных якутов сделали себе в некоторых местностях из этого обычая статью дохода: объезжают соседей, сами же очень скупо им отплачивают. Впрочем, в том же Колымском улусе я был свидетелем обычного в южных улусах плутовства с целью скрыть время рубки мяса и избавиться от обязательного угощения. К якуту, у которого я жил, раз вечером собралось много гостей. Их по обыкновению напоили чаем и накормили рыбой, но они все не уходили. Наконец на лицах домашних я заметил скрытую досаду и нетерпение. Ужина долгом давали, и я уже собрался было спать, как вдруг гости поднялись и ушли. Хозяин сейчас же удержал меня, чтоб я не ложился, и, как скоро вышел последний гость, внесли ногу мяса, стали ее рубить и варить. "Видишь, - объяснял мне немного сконфуженный хозяин, - мяса у меня мало, а народу собралось много, все бы съели. Завтра праздник, без мяса спать идти нехорошо. Они узнали, что у меня еще есть нога, вот и пришли (Колым. ул., Енгжа, 1883 г.). Впоследствии я не раз наблюдал разнообразные уловки ради скрытия интересного момента рубки мяса: то рубят его рано утром, а не вечером, то на несколько дней раньше срока; в случае появления гостя не раз уже оттаявшую ногу уносят в амбар. Якут, заметивший приготовления к рубке мяса или к битью скотины, ни за что не уйдет, будет сидеть полдня и даже заночует. То же самое тунгусов отметил Миддендорф. На юге уже входит в обычай продавать пищу проезжим, даже соседям, но на севере во многих местностях еще за срам считают подобную торговлю; предложение принять деньги за ночлег, за съеденную пищу даже крайний бедняк сочтет за обиду. Если у проезжающего мало пищи, его будут там кормить, сколько бы он ни жил. Он может этого даже требовать.

Мегинский улус. Якутия

Якуты никогда не берут с собою в дорогу провизии, если едут по населенной местности. Проезжающие зимою по лугам мимо стогов сена имеют право покормить скотину, лишь бы с собою не брали сева (Верх, ул., 1882 г.). "Проезжающие (там) едят, уставшие нежатся, голодные полнеют, присталые жиреют..." - описывается в сказке гостеприимный дом. Все эти обычаи придают разрозненным и малочисленным якутским общинам некоторую связность и устойчивость. Путешественник, охотник, торговец могут налегке отправляться в дальний путь, уверенные, что не умрут с голоду, раз попадут в жилые места. В случае несчастья они смело обращались к соседям за всем необходимым. Обычай создавал нечто вроде взаимного страхования от охотничьих и житейских неудач. Калеки, хилые, больные могли рассчитывать на известную опеку. Попечение о них искони считалось обязанностью рода. Итымни, кумулан - так якуты называют находящихся на иждивении рода - старинное родовое учреждение. Уже Кривогорницын в своей описи недоимщиков на 1671 г. упоминает про старух "меж юрт скитающихся". Итымни и кумуланы - это одинокие, неспособные к труду дети и старики или разорившиеся, совершенно неимущие семьи. Последним выдают помощь на дом, первые ходят и теперь, как в былое время, "меж юрт" и допускаются к столу наравне с домашними. Им поручают исполнять кое-какие мелкие домашние работы. У бедных и средних хозяев, по моим наблюдениям, с ними обращались лучше, чем у богатых; те кормят их плохо и относятся высокомерно. По якутским понятиям, грешно презирать итымни. "Итымни следует помогать и жалеть; им может сделаться каждый. Дети богачей делаются не раз итымни, и, наоборот, многие из теперешних богачей были итымни, а теперь других кормят" (Намск. ул., 1890 г.). Якуты делают, по-видимому, различие между итымни и профессиональным нищим, живущим из милостыни, - мандыс. "Итымни не то что мандыс. Мандыс редко лишен всего; у него что-нибудь да есть; часто у него не только еда имеется, но есть и скот, и дом, и посуда. Мандысу не хватает - вот он и просит. Иногда он просит от жадности. У итымни действительно нужда, и добыть ему неоткуда. Мандысу можно дать, можно и не дать, итымни нужно помочь, иначе погибнет человек. Мандысу дает богатый, итымни - общество" (Намск. ул., 1891 г.). Все это попечение о бедных, впрочем, довольно у якутов мизерно. Род прежде всего преследовал другие задачи, а именно организацию равносильных и равноправных лиц. Несомненно, что многие из приведенных мною воззрений и обычаев складывались под воздействием привычки совместно, всей ордой, потреблять пищу, будь это охотничья добыча или продукты от стад. Был момент в развитии якутов, когда это было для них выгодно, даже неизбежно, и условия эти возникли опять, по всей вероятности уже вторично, с переходом их на север, где они утеряли мелкий скот, если он у них был (овец), и где вначале сильно уменьшилось у них количество рогатого скота ввиду их неумения собирать сено. Стада лошадей требовали на подножном корму частого и быстрого передвижения. Кумыс как молочные скопы никуда не годится; зимою он портится от мороза, летом - от зноя; к тому же он громоздок. Мяса впрок приготовлять (вялить или коптить) якуты не умеют и никогда не умели. Для них было в высшей степени удобно жить группами такой величины, чтобы кумыс, полученный от стад, и мясо такой крупной скотины, как лошадь, потреблялось возможен быстро. Нужно думать, что в глубокой древности такие группы пред¬ставляли первичный и неразложимый элемент якутского рода. Отсюда обмен мясом и угощение кумысом как признак мира, дружбы, приобщения к роду.

Девочка у камелька. Якутия

Такие группы, которые мы не решаемся назвать семьями жили в одной большой урасе или в нескольких, стоящих вблизи. Право частной собственности на дом, по-видимому, отсутствовало у древни якутов. И теперь оно у них не особенно сильно, и теперь они склонны смотреть на жилище как на некоторое общественное достояние. Всякий, кто войдет в него, может сидеть и стоять там сколько угодно. Проезжий имеет право, по якутским понятиям, войти в каждый дом во всякое время дня и ночи, расположиться там пить чай, варить пищу или ночевать. Даже неприятного ему человека хозяин не смеет удалить из своего дома без достаточно уважительных причин (Колым. ул., 1883 г.). Одно из самых оскорбительных выражений есть: керь-бар-тахыс "пойди прочь!", произносимое иногда по-русски "пшел" (Баяг. ул., 1885 г.). Жилищ постоянных в прежнее время почти не было у якутов. Они постоянно кочевали; на месте оставались только палки остова, а берестяную покрышку урасы увозили с собою. Палками мог пользоваться всякий прикочевавший раньше в данное место; земля была ничья (Георги, 176 ст.). Стада считались собственностью каждой отдельно кочующей группы. Номинально собственником признавался глава группы, ложно называемый казаками в старых отписках "родоначальником". В то время, когда русские встретились с якутами, якутский родовой строй уже достиг высокой степени развития, и родоначальник, бись - уса тоёно, была должность особая, по-видимому исключительно военная и судебная. Группы, как большие, так и малые, как сложные, так и единичные, в конструкции своей были тождественны, что и теперь видим в якутских родах. Выборное представительство было еще более номинальное, чем теперь. Все вопросы, как экономические, так и правовые, решались миром, советом старейших, огониор: отцов, дядей, старших братьев. И теперь еще взрослый, отделившийся, совершенно юридически независимый хозяин-якут избегает производить крупные изменения в своем хозяйстве, затраты и продажи без "отцовского, дядиного или братнего совета" (Баяг. улус, 1885 г.). Обычай находит такое поведение похвальным; даже такие мелкие вопросы, как продажа или убой скотины, наем лугов, отдача подряда, покупка сена и т.п., якуты любят подвергать обсуждению своих близких друзей, родных и более чтимых соседей (Намс. ул., 1888 г.). В прошлом эта собирательная власть была сильнее и совет старейших фактически распоряжался всем общинным богатством. Молодежь считалась неимущей. "В старину молодые люди не имели скота, они жили промыслом, добычею, только состарившись, просили отцов: "Я состарился, волоса мои побелели, силы укоротились, наделите меня скотом!" (Намск.ул., 1891 г.). Намек на подобный порядок владения мы встречаем и в известной саге "Эллей и Онохой". "Эллей дает всякому отдельный дом, дает женщину, скот, посуду, какому помогает: у него каждый делается хозяином... А у Онохоя хоть век живи - ты все работник!.." - объясняют перебежчики свою измену прежнему вождю. Сильное дробление собственности и, как следствие его, дробление внутренних родовых групп стали возможными только с постепенным введением рогатого скота, который можно держать самостоятельно и в небольшом количестве. Лошадиный табун из двух- трех штук немыслим: такие лошади обязательно присоединятся к блуждающим по соседству стадам. Никакие предосторожности и дальность расстояния не воспрепятствуют им. Затем табун из десяти голов, который можно считать предельно малым по размерам, не может прокормить предельно малой якутской группы - семьи из четырех человек. Между тем время, нужное для постоянных перекочевок, защиты и ухода за таким небольшим табуном, ничуть не меньше, чем при размерах его вдвое - втрое больших. Можно принять за правило, что, чем больше табун, тем больше сил у владеющей им общины освобождается для посторонних занятий: охоты, рыбной ловли, ремесел. Социальные привычки лошадей, любящих жить в крупных общинах, делали союзы их пастухов естественными. Даже отдельные косяки лошадей с враждебными друг другу жеребцами стараются пастись вблизи, врозь, но на виду друг у друга. Величина сложных табунов зависит, нужно думать, только от размеров и достоинства пастбищ, а те и другие в Якутской области чрезвычайно разнообразны.

Это по-настоящему арктично - жить на Крайнем Севере в житейском и духовном равновесии с окружающим миром. Поэтому и остается жизнь человека арктического в стремительно меняющемся мире до сих пор такой же самобытной.

А Заполярье всегда отвечает взаимностью тем, кто соблюдает кодекс арктичного поведения на Крайнем Севере. Посмотрите на сегодняшнюю жизнь северян без прикрас. И попытайтесь понять, в чем коренные народы Севера находят счастье для себя и своих детей. А поможет вам в этом сюжет из Якутии.

Свое не большое стадо эвенкийская родовая община Шадриных пасет в просторах Жиганской лесотундры. Кочевать в таких условиях порой сложнее, чем в «арктической пустыне». Здесь олени сильно разбегаются и теряются. Помогают снегоходы или охотничьи лыжи.

Чтобы сохранить дело предков семья Александра Прокопьевича со склонов Верхоянских хребтов перекочевала в сторону леса, ближе к цивилизации. Кардинальные перемены сказались на количестве оленей. Сейчас в стаде насчитываются только сотни голов.

Экстрима, конечно, здесь хватает. Особенно в зимнее время: порцию адреналина, местами и страха, получаешь уже во время пути: самолет, автотранспорт и снегоход. Большую же часть испытываешь после встречи с оленеводами.

Сначала урок по верховой езде, потом знакомство с жизнью оленеводов, его мы продолжили в чуме. По рассказам хозяев, их традиционное жилище, по сути, со временем никак не изменилось.

Самодельная печь, нары вокруг чума и стол в центре жилища - в чуме только все самое необходимое. О цивилизации здесь напоминает разве что министанция, которая обеспечивает электричеством. «Олени - это смысл нашей жизни. Мы с мужем с самого раннего детства в стаде работаем. С деньгами и раньше не легко было, но мы дело свое не оставили и не оставим. Но сейчас, из-за мизерных зарплат наши дети не хотят кочевать по тундре, и мы их понимаем», - поделилась оленевод родовой общины «Баахынай» Жиганского эвенкийского национального района Зоя Апполлонова.

Связь с внешним миром оленеводы поддерживают с помощью самодельной рации. Так они узнают о погоде и узнают новости о своих родных, особенно хозяев интересуют внуки, которые живут в деревне.

Север, Арктика. Эти понятия для большинства из нас, в первую очередь, ассоциируются с полярными ночами, бескрайней тундрой, оленями и суровой природой. Но главное богатство этих мест - люди. Люди уникальные и настоящие. Люди, которые сохранили связь с природой и родной землей. Люди, любящие жизнь.