Владимир Набоков в прямом и переносном смысле пережил три рождения – одно физическое и два творческих. Унаследовав миллионное состояние, прожив детство и юность в роскоши и достатке, во взрослой жизни Набокову довелось познать нищету, пережить три вынужденные эмиграции, добиться литературного признания и мировой известности, что позволило ему реализовать свои давние творческие и научные мечты и стремления. Не все мечты смогли осуществиться при жизни писателя... В мае израильтяне смогут познакомиться с воплощением давней, так и не претворенной при жизни, мечты Набокова – театральной постановкой по его рассказу "Любовь карлика". Моноспектакль "Душекружение", поставленный по этому и другим ранним произведениям писателя и уже удостоенный театральных призов и премий, в Израиле по приглашению театра "Контекст" представит известный российский актер и режиссер Александр Баргман.

Книга первая: рождение Володи Набокова

Рожденный в год столетия Пушкина и в период расцвета серебряного века русской литературы, начавший активно познавать мир, юный Владимир Набоков впитал в себя все лучшее, что накопила к тому моменту русская культура. Он родился 22-го (10-го по старому стилю) апреля 1899 года, в Санкт-Петербурге, в аристократической семье Владимира Дмитриевича Набокова, известного политика и адвоката, и Елены Ивановны, происходившей из рода крупного золотопромышленника. С раннего детства будущий писатель в совершенстве владел русским, английским и французским языками, которые были в обиходе семьи. По его собственным словам, он научился читать по-английски прежде, чем по-русски. Как иносказательно писал Набоков о своем детстве в романе "Подлинная жизнь Себастьяна Найта", он "рос в обстановке интеллектуальной изысканности, в которой духовное изящество русского домашнего уклада сочеталось с лучшими из сокровищ европейской культуры".

Набоков заметил как-то, что он стал писателем, когда ему было три года: "Я начал сочинять еще совсем ребенком: хорошо помню, что в пять лет в Петербурге я обычно рассказывал себе, лежа в постели или во время игры, самые разные истории - чаще всего героические приключения. Вокруг меня и сквозь меня проходила череда образов".

Книга вторая: рождение поэта

В 1911 году Владимира отдали в одно из самых дорогих учебных заведений России - Тенишевское училище, директором которого служил одаренный поэт Владимир Васильевич Гиппиус. В шестнадцатилетнем возрасте Владимир Набоков под впечатлением первой влюбленности и сам начал писать "по две-три "пьески" в неделю" и в 1916 году за свой счет издал первый поэтический сборник. Владимир Гиппиус, которому он попал в руки, "подробно его разнес" в классе под аккомпанемент общего смеха. "Его значительно более знаменитая, но менее талантливая кузина - поэтесса Зинаида Гиппиус, встретившись на заседании Литературного фонда с моим отцом, сказала ему: "Пожалуйста, передайте вашему сыну, что он никогда писателем не будет", - своего пророчества она потом лет тридцать не могла мне забыть", - писал в своем автобиографическом романе "Другие берега" Владимир Набоков. Впрочем, позже и сам автор назвал свой первый поэтический опыт "банальными любовными стихами".

Это потом стихи и романы Набокова вознесут его на вершину литературного Олимпа и сделают его одним из самых известных и, без сомнения, самых великих литераторов ХХ века.

Книга третья: рождение писателя

Известный всему миру прежде всего как талантливый прозаик и поэт, Владимир Набоков в большую литературу поначалу вошел как драматург. Именно с его первой, написанной и обсуждаемой в 1921 году, опубликованной в 1923-м, но так и не поставленной пьесы "Скитальцы" принято отсчитывать литературную биографию Набокова.

Начиная с 1923 года проживающий в Берлине и уже известный эмигрантский поэт вдруг активно обращается к драматургии и одну за одной пишет пьесы: "Смерть", "Дедушка", "Полюс", "Трагедия господина Морна", "Человек из СССР"... Оттачивая слог и ясность повествования, мастер ищет форму изъяснения для будущих шедевров, каждый раз добиваясь все лучшего результата.

Однажды Набоков чуть было не стал сценаристом. Один его сценарий под названием "Любовь карлика" (по рассказу "Картофельный эльф") прочел голливудский режиссер Люк Майлстоун, поставивший "На Западном фронте без перемен" и получивший за этот фильм "Оскара".

Майлстоун встретился с Набоковым в Берлине в начале 1932 года, чтобы обговорить детали возможного сотрудничества. Набоков предложил режиссеру для постановки объединить "Любовь карлика" со своим только что написанным романом "Камера обскура", но Майлстоун решил, что это произведение слишком уж эротично, а в американском кино царили тогда довольно пуританские нравы. К сожалению, их сотрудничество прервалось. Спустя несколько месяцев разразилась Великая депрессия, и, в отличие от "Камеры обскура", очень вольно трактованной во франко-британском фильме 1968 года "Смех в темноте", "Любовь карлика" Набоков так и не увидел ни на экране, ни на сцене...

Эпилог. "Душекружение"

Мечта Набокова воплотилась только в XXI веке - новелла "Картофельный эльф" нашла свое воплощение на большой сцене. По приглашению израильского театра "Контекст" для участия в международном проекте наиболее значимых постановок в Израиль на большие гастроли прибывает "Такой театр" из Санкт-Петербурга. Художественный руководитель и режиссер театра, лауреат Государственной премии России в области театрального искусства Александр Баргман представит вниманию израильских театралов моноспектакль "Душекружение", поставленный по двум набоковским новеллам "Картофельный Эльф" и "Королек".

"То, что он родом из далекой северной страны, давно приобрело оттенок

обольстительной тайны Вольным заморским гостем он разгуливал по басурманским

базарам, - все было очень занимательно и пестро, но где бы он ни бывал, ничто не

могло в нем ослабить удивительное ощущение избранности Таких слов, таких понятий

и образов, какие создала Россия, не было в других странах, - и часто он доходил

до косноязычия, до нервного смеха, пытаясь объяснить иноземцу, что такое

"оскомина" или "пошлость" Ему льстила влюбленность англичан в Чехова,

влюбленность немцев в Достоевского"

Так "патриотично" размышлял Мартын, герой Владимира Набокова из романа "Подвиг",

самого, пожалуй, по-человечески автобиографичного Воспитанный в России как

иностранец (мать Мартына находила русскую сказку "аляповатой, злой и убогой,

русскую песню - бессмысленной, русскую загадку - дурацкой и плохо верила в

пушкинскую няню, говоря, что поэт ее сам

выдумал вместе с ее побасками, спицами и тоской"), в Европе Мартын сделался

русским в абсолюте. То же произошло и с Набоковым-литератором - по крайней мере

первую славу он приобрел на русской ностальгии, сумев стилистически "облегчить"

ее так, чтобы она стала доступна иностранному читателю. "По-русски так еще никто

не писал", - воскликнул кто-то из эмигрантских критиков восхищенно, а Георгий

Иванов повторил возмущенно.

Набоков, воспитанный в англоманской семье, с детства окруженный европейскими

атрибутами (спорт, теннис, автомобили, что было не свойственно русской жизни

начала века), ступив на европейскую землю в 1919 году не вояжером, а беженцем, в

том же году пишет почти "под Блока":

Будь со мной прозрачнее и проще: у меня осталась ты одна. Дом сожжен и вырублены

рощи, где моя туманилась весна,

где березы грезили и дятел по стволу постукивал... В бою безысходном друга я

утратил, а потом и родину мою.

Все набоковские рассказы, повести и романы, созданные до 1940 года, - пока он не

уехал из Европы в Соединенные Штаты, не перешел на английский и не стал

американским писателем, - объединены символикой русских воспоминаний. Они

представляют собой модификации одной темы (метатемы) - писатель, художник,

творец, создающий свой мир и держащий дверь открытой в свою "лавку чудес".

Его мир творится на наших глазах: мы можем наблюдать, как одна фраза тянет за

собой другую, звук - ассоциацию, слово - видение из прошлого; и неважно, кем в

миру "служит" очередной герой - это условность; у него неизменны зоркость

писателя, "соглядатайство" писателя, страсть писателя переводить все в слова:

"На него находила поволока странной задумчивости, когда, бывало, доносились из

пропасти берлинского двора звуки переимчивой шарманки, не ведающей, что ее песня

жалобила томных пьяниц в русских кабаках. Музыка... Мартыну было жаль, что

какой-то страж не пускает ему на язык звуков, живущих в слухе. Все же, когда,

повисая на ветвях провансальских черешен, горланили молодые итальянцы-рабочие,

Мартын - хрипло и бодро, и феноменально фальшиво - затягивал что-нибудь свое, и

это был звук той поры, когда на крымских ночных пикниках баритон Зарянского,

потопляемый хором, пел о чарочке, о семиструнной подруге, об иностранном-

странном-странном офицере". Так ритмически-поэтически неписатель размышлять не

Нина Берберова, принадлежащая к эмигрантскому поколению Набокова, в своей книге

"Курсив мой" дает представление и о личности Владимира Набокова (не очень

расходящееся с другими), и о "весе" его книг (радикально расходящееся с другими

мнениями. "Все наши традиции в нем обрываются..." - писал Георгий Адамович): "Я

постепенно привыкла к его манере... не узнавать знакомых, обращаться, после

многих лет знакомства, к Ивану Ивановичу как к Ивану Петровичу, называть Нину

Николаевну - Ниной Александровной, книгу стихов "На западе" публично назвать "На

заднице", смывать с лица земли презрением когда-то милого ему человека,

насмехаться над расположенным к нему человеком печатно (как в рецензии на

"Пещеру" Алда-нова), взять все, что можно, у знаменитого автора и потом сказать,

что он никогда не читал его. Я все это знаю теперь, но я говорю не о нем, я

говорю о его книгах. Я стою "на пыльном перекрестке" и смотрю "на его царский

поезд" с благодарностью и с сознанием, что мое поколение (а значит, и я сама)

будет жить в нем, не пропало, не растворилось между Биянкурским кладбищем,

Шанхаем, Нью-Йорком, Прагой; мы все, всей нашей тяжестью, удачники (если таковые

есть) и неудачники (целая дюжина;, висим на нем. Жив Набоков, значит жива и я!"

(Курсив Н.Берберовой.)

В Советский Союз книги Набокова начали пробираться по одиночке тайными тропами

где-то в семидесятых годах. А уже в начале восьмидесятых контрабандный Набоков

издательства "Ardis" (наряду с не менее контрабандным Венедиктом Ерофеевым -

"Москва - Петушки" издательства "YMCA-Press") стал настольной книгой каждого

уважающего себя студента Литературного института имени A.M. Горького. Многие

"заняли" у Набокова любовь к декоративной фразе (когда скромность события

неадекватна стилистическому блеску), склонность к пародийности, страсть к

каламбурам ("всегда с цианистым каламбуром наготове", как набоковский герой

"Весны в Фиаль-те"), коллекционированию язвительных наблюдений, да и сам стиль

"рассеянного" поведения: называть Ивана Ивановича Иваном Петровичем.

Это уже была новая генерация писателей, которая дождется перестройки (то есть

свободы самовыражения - пожалуй, пока единственного ее приобретения) в

репродуктивном творческом возрасте, но дождется и возвращения на родину книг -

первоисточников их укромных вдохновений, и эти книги, увы, поколеблют многие

Тексты Набокова действительно обладают прелестью (от "прельщать"), читать их

"почти физическое удовольствие", как справедливо заметил Георгий Адамович;

человеку "с литературщинкой" они внушают иллюзию, что по Набокову можно

научиться тому, как приручить слово и перейти с ним на ты, не платя за это

кровью - по русской традиции ("Страшное слышится мне в судьбе русских

писателей!", - воскликнул Гоголь, а Владислав Ходасевич продолжил тему в статье

"Кровавая пища". Желающие могут ознакомиться). Набоков и в самом деле

единственный из значительных русских писателей, которому удалось прожить

успешную жизнь.

года - в один день с Шекспиром и через 100 лет после Пушкина, как он любил

подчеркивать, а свою родословную довольно выразительно описал в

автобиографическом романе "Другие берега": "...мать отца, рожденная баронесса

Корф, была из древнего немецкого (вестфальского) рода и находила простую

прелесть в том, что в честь предка-крестоносца был будто бы назван остров Корфу.

Корфы эти обрусели еще в восемнадцатом веке, и среди них энциклопедии отмечают

много видных людей. По отцовской линии мы состоим в разнообразном родстве или

свойстве с Аксаковыми, Шишковыми, Пущиными, Данзасами... Среди моих предков

много служилых людей, есть усыпанные бриллиантовыми знаками участники славных

войн, есть сибирский золотопромышленник и миллионщик (Василий Рукавишников, дед

моей матери Елены Ивановны), есть ученый президент меди^ ко-хирургической

академии (Николай Козлов, другой ее дед); есть герой Фридляндского,

Бородинского, Лейпцигского и многих других сражений, генерал от инфантерии Иван

Набоков (брат моего прадеда), он же директор Чесменской богадельни и комендант

С.-Петербургской крепости - той, в которой сидел супостат Достоевский (Иван

Николаевич Набоков был также и председателем следственной комиссии по делу

петрашевцев, по которому проходил Федор Достоевский - Л К) ., есть министр

юстиции Дмитрий Николаевич Набоков (мой дед); и есть, наконец, известный

общественный деятель Владимир Дмитриевич (мой отец)".

Дед писателя был министром юстиции при Александре III, а отец, известный юрист,

Один из лидеров (наряду с Павлом Николаевичем Милюковым) Конституционно-

демократической (кадетской) партии, член Государственной Думы.

Древняя родословная "от крестоносцев" была причиной многих набоковских

вдохновений, давала "удивительное ощущение своей

избранности", как его Мартыну - русскость, и рождала особый холодновато-

насмешливый набоковский стиль. Если Руссо говорил: "Мой Аполлон - это гнев",

Набоков мог бы сказать: "Мой Аполлон - это избранность". В своей несколько

ревнивой книге "В поисках Набокова" Зинаида Шаховская все же верно подметила: ".

как будто Набоков никогда не знал... дыхания земли после половодья, стука

молотилки на гумне, искр, летящих под молотом кузнеца, вкуса парного молока или

краюхи ржаного хлеба, посыпанного солью... Все то, что знали Левины и Ростовы,

все, что знали как часть самих себя Толстой, Тургенев, Пушкин, Лермонтов,

Гоголь, Бунин... Отсутствует в набоковской России и русский народ, нет ни

мужиков, ни мещан. Даже прислуга - некий аксессуар, а с аксессуаром отношений не

завяжешь... Промелькнет в воспоминаниях "синеносый Христофор", о котором мы

ничего не узнаем, кроме его синего носа, два лакея безо всякого отличительного

признака, просто: "один Иван сменил другого Ивана".

В самом деле, трудно представить в случае Набокова известную историю с лакеем не

менее родовитого Тургенева - Захаром, пописывающим на досуге повестушки и дающим

литературные советы своему барину, которыми тот, надо сказать, не всегда

пренебрегал. Все это не к вопросу "о нравственности", а к вопросу о стиле.

Набоков-старший в быту был англоманом, Владимира в семье называли на английский

манер - Лоди и английскому языку обучили прежде русского. Большая домашняя

библиотека, помимо мировой классики содержащая все новинки не только

художественной, но и научно-популярной литературы, журналы по энтомологии

(пожизненная набоковская страсть к бабочкам), прекрасные домашние учителя (уроки

рисования давал известный график и театральный художник Мстислав Добужинский),

шахматы, теннис, бокс - сформировали круг интересов и будущих тем. На всю жизнь

Набоков останется поглотителем самых разных книг, словарей и будет поражать

окружающих универсальностью своих знаний.

В 1911 году Владимира отдали в одно из самых дорогих учебных заведений России -

Тенишевское училище, хотя оно и славилось сословным либерализмом. "Прежде всего

я смотрел, который из двух автомобилей, "бенц" или "уользлей", подан, чтобы

мчать меня в школу, - вспоминал Набоков в "Других берегах". - Первый. . был

мышиного цвета ландолет. (А.Ф. Керенский просил его впоследствии для бегства из

Зимнего дворца, но отец объяснил, что машина и слаба и \ стара и едва ли годится

для исторических поездок..)"

Директором Тенишевского училища был одаренный поэт Владимир Васильевич Гиппиус.

В шестнадцатилетнем возрасте Владимир

Набоков, под впечатлением первой влюбленности, и сам начал писать "по две-три

"пьески" в неделю" и в 1916 году за свой счет издал первый поэтический сборник.

Владимир Гиппиус, которому он попал в руки, "подробно его разнес" в классе под

аккомпанемент общего смеха. "Его значительно более знаменитая, но менее

талантливая кузина Зинаида (поэтесса Зинаида Гиппиус. - Л К.), встретившись на

заседании Литературного фонда с моим отцом... сказала ему: "Пожалуйста,

передайте вашему сыну, что он никогда писателем не будет", - своего пророчества

она потом лет тридцать не могла мне забыть" ("Другие берега"). Позже и сам автор

назвал свой первый поэтический опыт "банальными любовными стихами".

Сразу же после октябрьского переворота, в ноябре 1917 года, Набоков-старший

отправил семью в Крым, а сам остался в столице, надеясь, что еще можно

предотвратить большевистскую диктатуру. Вскоре он присоединился к семье и вошел

в Крымское краевое правительство как министр юстиции.

В Ялте Владимир Набоков встретился с поэтом Максимилианом Волошиным и благодаря

ему познакомился с метрическими теориями Андрея Белого, которые оказали на его

творчество большое влияние, что не помешало уже "увенчанному" Набокову в

американском интервью сказать: "Ни одна вера, ни одна школа не имели на меня

влияния".

Несмотря на то что красные бригады уже осваивались в Крыму - "На ялтинском молу,

где Дама с собачкой потеряла когда-то лорнет, большевистские матросы привязывали

тяжести к ногам арестованных жителей и, поставив спиной к морю, расстреливали

их. ." - "какая-то странная атмосфера беспечности обволакивала жизнь", как

вспоминал Набоков. Многие его ровесники вступали в Добровольческую белую армию.

Владимир также собирался совершить свой подвиг (который совершит в романе

"Подвиг": его герой-эмигрант уезжает в Россию и гибнет там), но, по его словам,

"промотал мечту": "...я истратился, когда в 1918 году мечтал, что к зиме, когда

покончу с энтомологическими прогулками, поступлю в Деникинскую армию. . но зима

прошла - а я все еще собирался, а в марте Крым стал крошиться под напором

красных и началась эвакуация. На небольшом греческом судне "Надежда" с грузом

сушеных фруктов, возвращавшемся в Пирей, мы в начале апреля вышли из

севастопольской бухты. Порт уже был захвачен большевиками, шла беспорядочная

стрельба, ее звук, последний звук России, стал замирать... и я старался

сосредоточить мысли на шахматной партии, которую играл с отцом..." ("Другие

Набоковы, Через Турцию, Грецию и Францию, добрались до Анг-

лии. В том же 1919 году Владимир стал студентом Кембриджского университета,

вначале специализируясь по энтомологии, затем сменив ее на словесность. В 1922-м

он с отличием его закончил. Во время студенчества определились основные

набоковские пристрастия в русской литературе: "Пушкин и Толстой, Тютчев и Гоголь

встали по четырем углам моего мира. Я зачитывался великолепной описательной

прозой великих русских естествоиспытателей и путешественников..." ("Другие

берега"). На кембриджских книжных развалах, неожиданно натолкнувшись на Толковый

словарь Даля, приобрел его и ежедневно читал по нескольку страниц.

После окончания университета Владимир Набоков переехал в Берлин, где его отец

основал эмигрантскую газету "Руль". В то время в немецкой столице

сосредоточилась литературная и интеллектуальная эмиграция из России, русские

заселили целые кварталы (и даже придумали анекдот о немце, который повесился на

Курфюрстендамм из-за тоски по родине).

Переводчик статей для газет, составитель шахматных задач и шарад, преподаватель

тенниса, французского и английского языков, актер, сочинитель маленьких скетчей

и пьес, голкипер в футбольной команде - этим на первых порах в Берлине Владимир

зарабатывал на жизнь. По воспоминаниям, он был тогда необычайно стройным молодым

человеком, "с неотразимо привлекательным тонким умным лицом" и общительным

ироничным нравом.

В том же 1922 году на одном из эмигрантских собраний был убит его отец,

заслонивший собой П.Н. Милюкова от выстрела монархиста (по другим версиям -

фашиста). Это поколебало религиозное чувство Владимира Набокова, а в дальнейшем

он демонстративно подчеркивал свой атеизм, хотя многие страницы его прозы

противоречат этому Так, в "Возвращении Чорба" можно прочитать, что счастье "во

всем, чем Бог окружает так щедро человеческое одиночество". Впрочем, это могло

быть продиктовано воспитанием. Отец его был масоном, по утверждению Нины

Берберовой (ей принадлежит книга о масонах "Люди и ложи"), а по признанию самого

Набокова, среди предков его матери были сектанты, что "выражалось в ее здоровом

отвращении от ритуала греко-православной церкви".

В 1926 году Набоков женился на Вере Слоним, которую называли вторым "я"

писателя. Похоже, это так и было. В 1961 году на вопрос французского журналиста

Пьера Бениша, любит ли он Пруста, Набоков ответил: "Я его обожал, потом очень,

очень любил, - теперь, знаете..." Тут, прибавляет Бениш, вмешалась госпожа

Набокова: "Нет, нет, мы его очень любим". Их сын Дмитрий (1934 года рождения)

станет лучшим переводчиком русских книг отца на английский язык.

В Берлине Набоков прожил до 1937 года, затем, опасаясь преследований фашистских

властей, переехал в Париж, а в 1940 году эмигрировал в Америку. За европейский

период написаны почти все лучшие его книги, подписанные псевдонимом Сирин. В

1923 году вышли два сборника стихотворений - "Горний путь" и "Гроздь" (оба

посвящены памяти отца). Как прозаик он начал с рассказов, первый роман

(1928), "Защита Лужина" (1929), "Возвращение Чорба", "Соглядатай" (оба - 1930),

"Подвиг" (1932), "Камера обскура" (1933), "Отчаяние" (1936), "Приглашение на

казнь" (1938), "Дар" (1937-1938), "Solus Rex" ("Одинокий король"; 1940).

Почти все эти произведения пронизаны напряжением русских воспоминаний, два

эмоциональных полюса которых можно выразить на-боковскими поэтическими строками:

1919 год - "Ты - в сердце, Россия. Ты - цепь и подножие, /ты - в ропоте крови, в

смятенье мечты. / И мне ли плутать в этот век бездорожия? / Мне светишь по-

прежнему ты"; 1937 год - "Отвяжись, я тебя умоляю! / Вечер страшен, гул жизни

затих. / Я беспомощен. Я умираю / от слепых наплы-ваний твоих".

Русская эмигрантская критика выделяла как вершины набоковс-кого творчества

романы "Защита Лужина" - о гениальном шахматисте и "ужасе шахматных бездн";

"Приглашение на казнь" - "множество интерпретаций... на разных уровнях глубины.

Аллегория, сатира, сопоставление воображаемого и реальности, страшная проблема

жизни и вечности..." (Зинаида Шаховская), и "Дар" - соединение нескольких

романов, среди которых выделяется роман-пасквиль на Николая Чернышевского как

генератора бездуховных идей, которые впоследствии привели Россию к утилитарности

искусства и тоталитаризму власти.

Надо отметить, что отношение русского литературного зарубежья к Набокову

выражалось часто противоположными суждениями. Евгений Замятин сразу же объявил

его самым большим приобретением эмигрантской литературы, Зинаида Гиппиус в конце

концов признала его "талантом", но таким, которому "нечего сказать", Марк

Алданов писал о "беспрерывном потоке самых неожиданных формальных,

стилистических, психологических, художественных находок", Владислав Ходасевич

называл его "по преимуществу художником формы, писательского приема... Сирин не

только не маскирует, не прячет своих приемов... но напротив: Сирин сам их

выставляет наружу...".

Иван Бунин признавал в молодом Сирине истинно талантливого писателя, но

настолько отличного от него самого, что называл его "чудовищем", правда, не без

восхищения, как свидетельствуют мемуарис-

ты. Эмигрантская критика подчеркивала и стилистическую холодность -

"нерусскость" Набокова, и "следы", которые оставили в его творчестве Пруст,

Кафка, немецкие экспрессионисты, Жироду, Селин, и подозрительную плодовитость

его как писателя. По собственному признанию, Набоков писал иногда по 15-20

страниц в день. И, думается, не потому, что "пек" свои романы, как блины, чтобы

насытить ими рынок. "Пруст, как и Флобер, как и Набоков, верит, что единственная

реальность в мире - это искусство", - справедливо заметила Зинаида Шаховская.

Поселившись в Соединенных Штатах, Владимир Набоков перешел как писатель на

английский язык. Несмотря на мучительность этого перехода, в чем он неоднократо

признавался, Америку он воспринял как землю обетованную. Много лет спустя, в

интервью 1969 года, Набоков объяснится ей в любви: "Америка - единственная

страна, где я чувствую себя интеллектуально и эмоционально дома" За двадцать лет

жизни там написаны романы "Истинная жизнь Себастьяна Найта" (1941), "Другие

берега" (1951 - на английском; 1954 - переведен на русский), "Пнин" (1957).

Роман "Лолита" (1955), написанный там же, - о двенадцатилетней американской

"нимфетке", ставшей "смертоносным демоном" для сорокалетнего Гумберта - принес

ему мировую славу, а также деньги. Представляется, что именно в этом романе

окончательно материализовались слова Адамовича о Набокове: "Все наши традиции в

нем обрываются". Вообще здесь обширное поле для размышлений. На протяжении всей

жизни две фигуры вызывали у Набокова неизменную ярость - "супостат" Достоевский

и Фрейд, которого он называл "венским жуликом". И обе эти фигуры неизбежно

приходят на ум при чтении "Лолиты". Мережковский писал о Достоевском:

"Рассматривая личность Достоевского как человека, должно принять в расчет

неодолимую потребность его как художника исследовать самые опасные и преступные

бездны человеческого сердца..." У Набокова "бездн" по Достоевскому не

получилось, - получилась патология по Фрейду. "Лолита", написанная стилистически

блестяще, как и всё у Набокова, тем не менее представляется богатым материалом

для психоанализа, изобретателем коего и явился "венский жулик".

В 1960 году Владимир Набоков возвращается в Европу и поселяется в Швейцарии,

выбрав курортное местечко Монтрё, еще в студенческие годы поразившее его

"совершенно русским запахом здешней еловой глуши".

Выходят его романы "Бледный огонь" (1962), "Ада" (1969) - с такой рекламой на

Обложке американского издания: "Новый бестселлер-ный эротический шедевр автора

"Лолиты". Затем появляются романы

"Просвечивающие предметы" (1972) и "Взгляни на арлекинов!" (1974). Эти

английские книги писателя у нас мало известны.

Перу Набокова принадлежат четырехтомный перевод на английский язык пушкинского

"Евгения Онегина" и комментарии к нему, а также книга "Николай Гоголь", изданная

в 1944 году в США на английском языке. Оба эти издания необычайно интересны и

позволяют посмотреть на наших классиков "нехрестоматийными" глазами. Владимир

Набоков, сам блестящий стилист, высказал о Гоголе соответствующее его

представлению о литературе мнение: "Его (Гоголя) работа, как и всякое великое

литературное достижение, феномен языка, а не идей".

В конце жизни на вопрос корреспондента Би-би-си, вернется ли он когда-нибудь в

Россию, Набоков ответил: "Я никогда не вернусь, по той причине, что вся та

Россия, которая нужна мне, всегда со мной: литература, язык и мое собственное

русское детство. Я никогда не вернусь... Не думаю, чтоб там знали мои

произведения..." С этим заблуждением он и ушел из жизни в 1977 году. Похоронен

на швейцарском кладбище Клэренс в Монтрё.

Владимир Набоков - выдающийся писатель. Кроме того, он был поэтом, литературоведом, энтомологом, переводчиком и преподавателем. Владимир Набоков является единственным из отечественных авторов, кто создавал произведения на иностранном языке (английском), как и на своем родном. Биография Набокова подробно изложена в этой статье.

Его стиль очень сочный, разнообразный, неповторимый и яркий. Самые известные произведения Набокова - роман "Лолита", который был экранизирован уже несколько раз, а также "Защита Лужина", "Машенька", "Дар", "Приглашение на казнь". Все эти произведения интересны каждое по-своему.

Круг интересов Набокова

Следует сказать, что круг интересов этого писателя был очень широк. Владимир Набоков внес большой вклад в лепидоптерологию (этим сложным словом именуется раздел энтомологии, изучающий чешуекрылых). Двадцать видов бабочек открыл изложенная, не предполагает подробного знакомства с этим его увлечением, ведь Владимир Владимирович интересует нас, прежде всего, как писатель. Однако нужно сказать, что Владимир Набоков является автором восемнадцати научных статей. В его насчитывается 4324 экземпляра. Он подарил ее Зоологическому музею, принадлежащему Лозаннскому университету.

Кроме того, преподаванием отечественной и мировой литературы отмечена такого писателя, как Владимир Набоков, биография. Ему принадлежат переводы на английский язык "Слова о полку Игореве" и "Евгения Онегина". Также этот писатель увлекался шахматами, в которых был довольно сильным игроком. Он опубликовал несколько любопытных шахматных задач.

Происхождение Набокова

Биография Набокова начинается 10 апреля 1899 г. - именно тогда он появился на свет. Он был выходцем из аристократической семьи. Отцом будущего писателя был Набоков Владимир Дмитриевич, известный политик. В семье пользовались тремя языками: родным русским, а также французским и английским. Таким образом, Владимир Владимирович с юных лет в совершенстве владел этими языками. По его собственным словам, Набоков выучился читать по-английски раньше, чем по-русски.

Детство, обучение в Тенишевском училище

Раннее детство будущего писателя прошло в достатке и комфорте в доме его родителей, расположенном в Петербурге, на Большой Морской. Также семья посещала загородное имение, находившееся под Гатчиной (фото его представлено выше).

Владимир Набоков начал обучение в петербургском Тенишевском училище. В этом учебном заведении незадолго до него получал образование Осип Мандельштам. Энтомология и литература сделались основными увлечениями Владимира Владимировича. На свои средства незадолго до революции он издал сборник собственных стихотворений.

Эмиграция, обучение в Кембридже

После революции 1917 года семья Набоковых переехала в Крым, а несколько позже, в 1919 году, Набоковы решили эмигрировать. Им удалось увезти с собой некоторые драгоценности, и семья жила на эти деньги в Берлине. В это время продолжал свое обучение в Кембридже Владимир Владимирович Набоков. Биография его этих лет отмечена тем, что он продолжил сочинять стихи на русском языке, а также перевел произведение Л. Кэррола "Алиса в стране чудес" на свой родной язык.

Смерть отца Набокова

В марте 1922 в семье Набоковых произошла трагедия. Был убит глава семьи, Владимир Дмитриевич. Это трагическое событие произошло во время лекции "Америка и восстановление России" П. Н. Милюкова, проходившей в Отец писателя попытался помешать радикалу, стрелявшему в Милюкова, однако был убит его напарником.

Женитьба, первые рассказы и первый роман

Владимир Набоков с 1922 г. стал членом русской диаспоры, жившей в Берлине. Он зарабатывал средства на жизнь преподаванием английского языка. В организованных эмигрантами из СССР берлинских издательствах и газетах начали появляться рассказы Набокова. Важное событие в личной жизни писателя произошло в 1925 году - он женился. Избранницей его стала Вера Слоним. Владимир Владимирович познакомился с этой женщиной на костюмированном балу. Одной из важнейших причин его становления как писателя является его счастливая семейная жизнь. Первый роман Набокова под названием "Машенька" появился вскоре после женитьбы его автора.

Произведения на русском

До 1937 года Владимир Набоков написал еще восемь романов на русском. Его авторский стиль все более усложнялся, писатель ставил все более смелые эксперименты с формой. В Советской России не печатались романы Набокова, однако у западной эмиграции они имели успех. В наше время эти произведения считаются шедеврами и классикой русской литературы, особенно такие романы, как "Дар", "Защита Лужина" и "Приглашение на казнь".

Эмиграция в США, романы на английском

В конце 1930 годов политика, которую проводили в Германии нацистские власти, привела к исчезновению русской диаспоры в Берлине. С этих пор жизнь Набокова со своей супругой-еврейкой в этой стране стала невозможной, поэтому он перебрался в Париж. Позднее, когда началась Вторая мировая война, писатель эмигрировал в США. После того как в Европе прекратила свое существование русская диаспора, Владимир Владимирович окончательно лишился русскоязычных читателей. Для Набокова единственным выходом было начать писать на английском. Первый роман, созданный на этом языке, он написал еще в Европе, перед отъездом из США. Он называется "Подлинная жизнь Себастьяна Найта". А с 1937 г. и до конца жизни Владимир Владимирович не написал больше ни одного романа на русском. Он только перевел "Лолиту" на родной язык, а также написал автобиографию на нем ("Другие берега").

В период с 1940 по 1958 год Владимир Набоков, находясь в Америке, зарабатывает себе на жизнь тем, что читает лекции в американских университетах. Эти лекции посвящены отечественной и мировой литературе.

Интересные факты о Набокове-преподавателе

Значительной оригинальностью отличался писатель Набоков. Биография его также отмечена множеством интересных фактов. Но и как преподаватель Набоков не менее интересен. Известно, что он отличался необычной манерой чтения лекций. Владимир Набоков просил студентов сидеть всегда на одних и тех же местах. Он строго запрещал им во время лекции заниматься посторонними делами. Владимир Владимирович не разрешал выходить на экзамене. Это можно было сделать, только предъявив справку от врача. Тщательнейшим образом готовился ко всем своим лекциям Набоков. Биография и творчество того или иного автора изучались им очень подробно. Писатель тщательно продумывал, о чем будет говорить. Тем не менее у студентов было ощущение, что преподаватель много импровизирует. Владимир Владимирович имел свое мнение обо всем, при этом оно могло кардинальным образом отличаться от общепринятого. В частности, это относится к его взгляду на творчество Шолохова, Чехова, Достоевского и др. Набоков всю свою жизнь он питал отвращение ко всему мещанскому, пошлому и банальному.

Первые англоязычные романы, "Лолита"

Первыми англоязычными романами Набокова стал "Подлинная жизнь…", уже упоминавшийся выше, а также "Под знаком незаконнорожденных". Эти произведения, несмотря на все их художественные достоинства, коммерческого успеха не имели.

В эти годы Владимир Владимирович тесно сближается с а также некоторыми другими литературоведами. Он продолжает заниматься энтомологией на профессиональном уровне. Путешествуя по США во время отпусков, трудится над созданием романа "Лолита" его автор, В. Набоков. Биография и творчество этого писателя у многих вызывают интерес именно из-за того, что он является создателем этого произведения. Его тема - история одного взрослого мужчины, который воспылал страстью к 12-летней девочке. Для своего времени эта тема была немыслимой, из-за чего у писателя практически не было надежд даже на то, что роман будет опубликован, не говоря уже о его признании. Тем не менее успех не заставил себя ждать. Сначала "Лолита" была издана в Европе, а через некоторое время - в Америке. Этот роман сразу же принес писателю финансовое благосостояние и мировую славу. Любопытно, что первоначально произведение, что отмечал сам Набоков, появилось в "Олимпии", весьма одиозном издательстве. Это издательство, о чем автор "Лолиты" понял уже после того, как ее текст был опубликован, в основном специализировалось на "полупорнографических" романах и близких к ним произведениях.

Возвращение в Европу, последние произведения

Биография Набокова далее отмечена его возвращением в Европу. Писатель с 1960 года проживает в Здесь появляются его последние романы, среди которых самыми известными являются "Ада" и "Бледное пламя". Биография Набокова оканчивается в 1977 году. Именно тогда умер писатель, дожив до 78 лет. "Лаура и ее оригинал" - последний роман Набокова, который остался незавершенным. Он был издан в ноябре 2009 года на английском языке. В этом же году издательство "Азбука" выпустило русский перевод этого произведения.

Биография Набокова, краткое содержание его романов, а также тексты его произведений - все это и по сей день вызывает интерес многочисленных ценителей его творчества. Владимир Набоков - оригинальный и талантливый автор, признанный во всем мире.

December 6th, 2009 , 11:01 pm

Набоков о Набокове и прочем: Интервью, рецензии, эссе / Сост., предисл., коммент., подбор илл. Н.Мельникова. — М.: Издательство Независимая Газета, 2002. — 701 с., ил. — (Эссеистика).

Книга состоит из двух частей. В первой части собраны 37 интервью. Первое датировано ноябрем 1932 года, последнее — февралем 1977. Всего в этот период, как отмечает комментатор, было дано более пятидесяти интервью, но полного списка до сих пор нет. Во второй части — 18 текстов: эссе, рецензии и заметки.

Обратимся к первой части книги. Набоков во многих интервью (особенно позднего периода) утверждает, что у него не развита устная речь, что он не оратор («Я говорю не скучно, а плохо, отвратительно. Неподготовленная моя речь отличается от моей же написанной прозы, как гусеница от прекрасной бабочки, — или, как я однажды выразился, я мыслю, как гений, пишу, как выдающийся писатель, и говорю, как дитя»). И потому Набоков никогда не дает «спонтанных» интервью, все его ответы тщательно обдуманы и подготовлены. Не удивительно, что одни и те же ответы на «стандартные» вопросы кочуют из интервью в интервью на протяжении многих лет. Примерный список этих «стандартных» вопросов отражает образ типичного писателя в сознании типичного интервьюера. Как вам пришла мысль написать «Лолиту»? Правда ли, что у вас прекрасная память? Какую из своих книг вы считаете лучшей? Есть ли у Лолиты прототип? Вы рассчитывали на такой потрясающий успех? Вы часто вносите исправления в то, что пишете? Над чем вы сейчас работаете? Не зачитаете ли что-нибудь из свеженького? На каком языке вы думаете? Какую позицию вы занимаете в отношении своих героев? Что вы думаете об Америке? Влияет ли на ваше творчество ваше положение эмигранта? Кого из писателей вы любите? Кого из современных писателей вы любите? «Лолита» — роман сатирический? Безнравственный? Порнографический? Каковы ваши пристрастия и предубеждения? Что вас волнует? Почему вы такой необщительный? Каков ваш взгляд на реальность?

На примере хотя бы этих вопросов уже видно, чего интервьюер ожидает от писателя. Допустим, такой «типичный» вариант (хотя таких «типичных» вариантов много): Однажды я увидел прелестную девчушку в городском парке и... Память у меня никудышная, я такой рассеянный, просто неисправимый фантазер... Все мои книги — мои любимицы... Успех? Ах, что вы, я об этом и не думал... Я пишу на одном дыхании... Работаю над романом о фабричной окраине. Вот, зачитаю вам кусочек: «Она поцеловала его в небритую щеку и хриплым шепотом судорожно прошептала в волосатое ухо: ну возьми же меня, самец». Ну как вам? Мои герои живут самостоятельной жизнью и частенько преподносят мне сюрпризы... Мои книги — это едкая сатира на американский образ жизни. Мой любимый писатель — Достоевский. И в моих книгах я старался передать нечто достоевское, нечто неизбывное... Ну и так далее.

Стратегия Набокова состоит в том, что он последовательно разрушает такие вот «типичные» ожидания. Все его ответы так или иначе «ненормальны», но вовсе не из желания «шокировать» или показаться «оригинальным», поскольку эти желания вполне соответствуют образу нормального и типичного писателя. Типичного писателя можно оценить, скажем, по шкале радикальности / конформности, социальности / асоциальности, интеллектуализма / чувственности, правдивости / лживости, просто в силу того, что он высказывает некие «общие места», сам помещает себя в жесткий интерпретативный каркас. Набоков высказывает, если можно так выразиться, «частные места». Это совершенно особые конструкции. Если вырвать «частное место» из того частного пространства (контекста), в котором оно существует, оно превратится в «общее место». Казалось бы, так можно сказать о любом высказывании любого человека: вырви из контекста, смысл потеряется. Но все дело в том, что большинство высказываний большинства людей существуют в универсальном контексте и принимают значения из того стандартного набора, который задан самой ситуацией коммуникации. Информация, которую несет высказывание, в этом случае является мерой ограничения исходного множества возможностей. На вопрос «Как дела?» можно ответить «нормально», «отлично», «отвратительно». Любой ответ из этих трех будет «общим местом», даже если (в последнем случае) человеку действительно худо. «Набоковская» стратегия в данном случае будет состоять вовсе не в том, чтобы просто ответить «облачно», «шахматно» или «лилово». Тогда это будет не Набоков, а Льюис Кэрролл (которого Набоков, кстати, один из переводчиков «Алисы» на русский, неизменно расхваливает, в частности, за то, что он сумел скрыть свой порок за стенами фотолаборатории). Чтобы получился Набоков, надо, чтобы такой странный ответ занял свое место в ряду других подобных ответов, данных в разное время. Эти высказывания (два, три, пять, слишком много тоже нехорошо) как раз и создают то самое «частное пространство», «частный контекст», в котором возникает фигура нетипичного, частного писателя.

Чтобы не уйти далеко от первого абзаца, посмотрим, как Набоков отвечает на поставленные вопросы. «Лолита» впервые возникла в образе шахматной задачи... Моя память очень цепкая в отношении игры света, предметов и сочетаний предметов... Лучшая моя книга — «Лолита»... Я вообще не знаком с маленькими девочками. Чтобы хоть как-то разобраться в их конституции, мне пришлось отыскать книгу «Размеры девочек»... Успех — это один из элементов самой книги... Я пишу остро оточенным карандашом на маленьких карточках и вношу массу исправлений. Печатать я не умею... Сейчас я работаю над новым романом, но рассказать о нем не могу и зачитывать не буду ничего ни в коем случае... Я думаю не на языке, а образами [здесь обычно следует пояснение, что эти образы — не «представления», а что-то вроде цветовых пятен, которые остаются на изнанке век, когда закрываешь перед сном глаза: «я мыслю не словами, а образами переливчатых цветов, тающих очертаний — тип мышления, который психиатры в старой России называли «холодным бредом» <...> мой английский — это робкий и ненадежный свидетель восхитительных, а порой и чудовищных образов, которые я силюсь описать. В насколько же более удачном положении находится Джозеф Конрад, выражающий концептуальные банальности посредством затхлого стиля, что так замечательно соответствует его прекрасным общедоступным мыслям!»]... В отношении своих героев я — абсолютный диктатор... Америка — лучший из возможных миров. Ее природа, ее люди, ее внешняя политика прекрасны [Набоков рукоплещет войне во Вьетнаме и призывает тратить побольше денег на такие «бесполезные» акции, как полеты на Луну]... Писатели (наиболее часто упоминаемые с положительной характеристикой): Шекспир, Герберт Уэллс, Пруст (первая часть эпопеи), Джойс (только «Улисс»), Толстой («Анна Каренина»), Белый («Петербург»). Ни в коем случае не Достоевский. О «современных» писателях Набоков обычно молчит. Иногда называет Роб-Грийе, по одному разу Раймона Кено и Франца Элленса. Список «обруганных» гораздо, гораздо больше... «Лолита» — ни в коем случае не сатира. Это роман с ярко выраженной моралью, а именно: нельзя причинять зло девочкам. Что касается пристрастий и предубеждений, тут Набоков отвечает подробно и точно: «То, что вызывает во мне отвращение, несложно перечислить: тупость, тирания, преступление, жестокость, популярная музыка. Мои пристрастия — самые сильные из известных человеку: сочинительство и ловля бабочек». В других интервью в список антипатий Набоков помещает также грязь, наркотики, шум, проволочные плечики для одежды, модные словечки (вроде «харизма» или «выражаю надежду»), шарлатанское искусство, сломанный ноготь в отсутствие ножниц, потерю футляра для очков, обнаружение того, что любимый еженедельник на этот раз посвящен детским книгам, грузовики, транзисторы, рев мотоциклов, bidet в ванных комнатах отелей (наличие которого ведет к уменьшению размера ванны), пестициды, ночные клубы, яхты, цирки, порношоу, сальный взгляд голых самцов, заросших волосами, как Че Гевара, и, конечно, психоанализ.

Разумеется, будучи растиражированными и помещенными в универсальный контекст, все эти strong opinions автоматически превращаются в банальности. Уникальность «набоковской» стратегии в том, что она вовсе не маргинальна, а, напротив, универсальна. Только это универсальность не идей, а самой позиции в отношении любых идей, не общего, но частного. То есть если вы хотите реализовать подобную стратегию, вам не поможет автоматическое тиражирование набоковских высказываний. Главное, что от вас требуется, — это последовательность в отстаивании своих убеждений, а не просто присоединение к общей идее или участие в общем движении. Это тонкая грань между «растворением в чем-то большем, чем ты сам» и «усвоением чего-то большого и единого так, что оно переваривается и превращается в частный внутренний объект». Чтобы указать на эту грань, Набоков периодически сообщает, что никогда не искал признания в обществе, никогда не принадлежал ни к одной группе, что ни одно учение, направление или писатель не оказывали на него ни малейшего влияния, что он никогда не эксплуатировал общие идеи, что только отдельно взятый художник имеет значение, что малейший привкус любой общественной группы сразу настраивает его против произведения, что «молодежный радикализм» в действительности — самый банальный и тупой конформизм, что «подлинное искусство имеет дело не с родом, даже не с видами, а с отклонением от нормы, проявившимся в особи данного подвида». Набоков подчеркивает, что в его фигуре не воплотилось ничего Большого и Возвышенного: «Как человек, я не представляю собой ничего такого, чем можно было бы восхищаться». Или, в модусе иронии: «Высокий, красивый, всегда молодой, очень ловкий, с изумрудными глазами сказочного сокола». Если Набокову предлагают ответить на вопрос, в котором встречается слово «жизнь» или «мир», он уточняет: какая жизнь? чья жизнь? какой мир? чей мир? То же относится к понятиям «роман», «антироман» или «современное искусство». «Одна из функций всех моих романов — доказать, что роман как таковой не существует вообще. Книга, которую я создаю, — дело личное и частное. Когда я работаю над ней, я не преследую никаких целей, кроме одной — создать книгу».

Конечно, проще всего «разоблачить» Набокова, доказывая, что образ, который он создал в интервью, — всего лишь «маска», «персона». И добавить, что маска — это тоже произведение искусства, «игра», «чудо перевоплощения». Мол, Набоков и свою жизнь превратил в искусство. Это избитый штамп, который ничего не объясняет. Мне не посчастливилось встретиться с Набоковым лично, но думаю, что он не был настолько идиотом, чтобы выдумывать маски и морочить голову читателям удовольствия ради. Если уж «анализировать» личность Набокова, то, мне кажется, лучше всего для этой цели подошел бы анализ, подобный тому, какой осуществил Жан Старобинский в книге о Монтене. Помните, там было три ступени: 1) герой осознает зависимость от чего-то внешнего, 2) обособляется, стремясь постичь подлинную, универсальную реальность, но в итоге 3) делает сознательный выбор в пользу частного. Обычно акцентируется набоковская «обособленность», но, к примеру, не его поиск «реального». Однако фигура такого безнадежного поиска в ответах Набокова несомненно есть: «Вы можете, так сказать, подбираться к реальности все ближе и ближе; но вы никогда не подойдете достаточно близко, так как реальность — бесконечная последовательность шагов, уровней восприятия, ложных днищ, а потому она неутолима, недостижима <...> Так мы и живем, окруженные более или менее призрачными объектами. Вон тот автомобиль, например. Для меня это абсолютный призрак — я ничего в нем не смыслю, и, как бы сказать, он для меня тайна такая же, какой бы явился для лорда Байрона». Или, вот ответ на вопрос о вере в Бога: «Откровенно говоря — а то, что я собираюсь сейчас сказать, я не говорил никогда, и, надеюсь, это вызовет легкую и приятную дрожь, — я знаю больше того, что могу выразить словами, и то немногое, что я могу выразить, не было бы выражено, не знай я большего». Относительно третьего пункта есть прекрасная статья Михаила Ямпольского «Бабочка памяти» в книге «О близком». В связи с «бабочками» и «мимикрией» процитирую фрагмент, который, на мой взгляд, многое объясняет: «Мудрец может сказать, что эта ловкость рук спасает меня от недоумков. Благодарный зритель с радостью рукоплещет изяществу, с которым актер в маске сливается с местом действия». «Мудрец», фигура, неприятная Набокову, полагает, что есть маска и есть сущность, которая прячется от недоумков. И вроде бы за маской частного человека прячется человек универсальный, слепленный из таких же общих идей, «свойств», как и все остальные. «Благодарный зритель» не различает маску и сущность потому, что есть еще «место действия», частное пространство, в котором только и может осуществляться свобода. «По правде говоря, я верю, что в один прекрасный день явится переоценщик, который объявит, что я совсем не легкомысленная жар-птица, но убежденный моралист, изобличающий грех, бичующий глупость, высмеивающий пошлость и жестокость, утверждающий главенство нежности, таланта и чувства гордости».

Целомудренная страсть интеллекта

«Ненавижу вульгарность этого „общечеловеческого интереса“ - шуршание юбок и хихиканьки в коридорах времени - ни один биограф никогда не заглянет в мою собственную жизнь» ─ Владимир Набоков

Биографическая справка

Полное имя : Владимир Владимирович Набоков

Отец: известный российский ученый и политик Владимир Дмитриевич Набоков

Мать: Елена Рукавишникова

Род деятельности: поэт, прозаик, драматург

Литературное направление : модернизм

Псевдонимы: Сирин, Вивиан Дамор-Блок

Эмиграция: Германия, США, Швейцария

Увлечение жизни: энтомология

Коммерческий успех: роман «Лолита»

Если поставить несколько зеркал так, чтобы каждое удваивало отражения всех, то получится мистическая углубленная реальность, убегающая коридорами бесконечности. Там из сонного кокона осторожно вытягивает и распрямляет тоненькие крылья бабочка, распахивается калитка в тенистый русский северный сад, бежит утоптанной тропкой мальчик навстречу отцу, раздаются выстрелы террориста, белые полотна карточек заполняются строчками романов, мелькают окраины Берлина, пейзажи Праги, расстилается жаркая дорога Аризоны, беспечно жует жвачку бессмертная девочка Лолита. Все непоследовательно вспыхивает, мерцает, меняется, путая хронологию фактов, смешивая реальное с вымышленным, создавая узор судьбы. А в самой-самой призрачной глубине иллюзий ― Владимир Набоков ─ надевает разнообразные маски своих литературных двойников, немного кичась своим утонченным интеллектом.

Отец: лед аристократизма

Владимир Дмитриевич Набоков был ученым-юристом, гласным Петербургской Думы, лидером Конституционно-демократической партии. Один из тех немногих государственных людей, отмеченных высоким интеллектом, цельностью души, внутренней и внешней красотой, духовной чистотой ─ без преувеличения блестящая личность. Светский, сдержанный, эрудированный. Его считали высокомерным в светских петербургских кругах, но, приветствуя, подбрасывали в воздух крестьяне.

Была какая-то родовая преемственность в том, как обоим Набоковым вменяли холодность аристократов и надменность интеллектуалов. Оба Набоковы были индивидуалистами, ненавидели массовую общность суждений, не терпели пошлого стадного мышления. Оба имели обостренное чутье на фальшь, лицемерие, неискренность. И отец, и сын были сдержанными в проявлении чувств, нетерпимы к фамильярности, сентиментальности. Внутреннее чувство достоинства обоих обрекало на определенную отчужденность. Но вместе с тем они оба были людьми чуткими, утонченными и по-своему нежными.

Владимир Дмитриевич Набоков был застрелен в Берлине в 1922 году. Он бросился на террориста, стрелявшего в Милюкова, и был убит в спину его сообщником Сергеем Таборицким. Милюков написал о своем спасителе: «Три пули, выпущенные безумным фанатиком, - вот все, что было нужно, чтобы разбить тонкий изящный сосуд из драгоценного сплава и превратить в недвижную массу».

Сила утраты, потребность в отце и нежность к нему особенно остро выражены В. Набоковым в романе «Дар». Владимир Набоков не раз оглядывался, соизмеряя свою жизнь, свои решения с ценностями отца, который даже после смерти оставался духовным мерилом.

Интеллект Набокова, соединивший жесткую, математическую рациональность с российской мятежностью и тревогой, его душевная сдержанность, его гордость и потребность в нежности - это наследство отца, его своеобразное бессмертие в сыне.

Мать: дар детства

Набоковское детство удивительно похоже на детство Марселя Пруста, обоих обожали и баловали матери, оба были окружены достатком, но, принимая его как должное, оба мало его ценили по-настоящему, дорожа драгоценными мелочами впечатлений. И, наконец, оба воспринимали свое детство как утраченный рай. Его солнечное, сказочное, беззаботное детство большей частью проходило в имении матери Елены Рукавишниковой, в Выре, где его баловали, обожали, любили.

Утонченностью ощущений Набоков обязан матери. Она часто повторяла «вот запомни», указывая на что-то красивое. Догадывалась ли она, что именно этим «запомни» создает саму суть набоковского дара «помнить и воспроизводить», которая станет залогом и ее материнского бессмертия? Если свой острый, изобретательный, оригинальный и раскрепощенный интеллект он унаследовал от отца, то ощущение скрытой за фасадом будничности Драмы Времени, он унаследовал от матери, передавшей ему в наследство часть своих воспоминаний ─ «капитал памяти». И если образ отца в творчестве писателя - идеалистический, но односложный, то образ матери имеет несколько разных тональностей, более богат оттенками, неоднозначен.

Когда умер отец, Владимиру Набокову было двадцать с небольшим, он был старшим сыном и, наверное, по житейским меркам должен был заменить главу семьи. Однако в 1923 году мать с младшими детьми переезжает навсегда в Прагу, Владимир остается в Берлине, где издается русскоязычная периодика, есть российские издательства и российская эмиграция составляет определенный деловой круг, обеспечивающий пусть и небольшой, но необходимый для жизни доход. Тогда Набоков не думал, что семья разъединилась навсегда, и трещина разлуки с каждым годом будет становиться все шире, в письмах он мечтал, как заработает, и они станут снова жить все вместе.

Что было основополагающим в этой разлуке: легкомыслие юности, безответственность, черствость? В творчестве европейского периода повторяется, видоизменяясь, тема материнского приезда после долгой разлуки, пронизанная конфликтом долга, вины, щемящей тоски по прошлому.

Елена Ивановна умерла в 1939 году в Праге, сына с ней не было. Мироощущение Набокова основано на контрастном соединении счастья и страдания, красоты и утраты. Еще в дымке своего детства он переживал ностальгию, будто уже тогда видел контуры будущих потерь.

Жизнь Набокова, как и жизнь Пруста, этих двух выходцев из детства была поглощена его эгоистичным творчеством, полностью соподчинена искусству - единственному судье.

Биография: струящееся Я

У своего биографа Эндрю Филда Вл. Набоков взял письменную расписку, что тот выбросит из текста набоковской биографии все, что ему не понравится, по первому же требованию. Это было своеобразным литературно-биографическим блефом. Набокову на самом деле нечего было бояться, его биография - это кабинетная смена событий. Он писал по утру стоя, затем после обеда - сидя, а к вечеру - лежа. Так он заполнил бессчетное количество карточек, на которых любил писать. Это красноречивое расписание дает основания предполагать, что СОБЫТИЯ его жизни - это его стихи и романы - «бесконечное воссоздание моего струящегося Я». Набоков так смело играл в таинственность, потому что, то, что он скрывал, даже если и было доступно глазу, то не всегда было доступно пониманию. Его тайны были в далекой абстрактной неприкосновенности его ума. И он был спокоен, играя со своими биографами, пуская карманным зеркальцем солнечные зайчики им в глаза.

Его судьба красиво закольцована тремя символическими периодами. Сказочное детство, радость, щедрость впечатлений, «дары», которые всю жизнь писатель будет раздавать своим героям - Россия. Молодость, изгнание, поиск родины и обретение ее в своей памяти с помощью литературы - Европа. Зрелость, окончательное формирование писательского гения, преподавание, появление самого любимого романа, «Лолита», слава - США. Последний период жизни Набокова на Женевском озере в отеле «Монтрё Палас»: 18 лет восхитительной временности, бесконечная смена постояльцев (и даже дирекции), отельная прохладная роскошь. - Метафизическая символика всей набоковской жизни.

Берлин. 20-е-30-е годы. Здесь Набоков прожил большую часть своей эмигрантской европейской жизни. Он не любил этот город. Частные уроки, шахматные задачи, рецензии - берлинский заработок. За весь период только один хороший гонорар: 28-й год - успех романа «Король, дама, валет». Критика очень высоко ценит мастерство писателя Сирина (псевдоним того периода). В Берлине Набоков женится в 1925-м году на Вере Евсеевне Слоним. Здесь рождается его сын, Дмитрий.

Не любя Берлин, Набоков создал один из самых привлекательных городских образов. Такой изящный парадокс: берлинцы обязаны русскому эмигранту, сделавшему их город бессмертным. Живя в гостях, Набоков остро уловил и запечатлел сам дух города, ускользавший от хозяев.

1937 год, Набоков покидает Германию. В Париже у него романтическая связь с Ириной Гваданини. За всю супружескую жизнь - это единственный факт, ставший острым углом над гладкой поверхностью семейного жизнеописания. Набоков остается с семьей.

В мае 1940 года Владимир Набоков уезжает в Америку в поисках безопасности для своей семьи и работы - для себя. Он преподает в женском колледже в Уэлсли, читает факультативный курс в Стэнфордском университете в Калифорнии, преподает в Корнеле. Он пишет 2000 страниц лекций, чтобы «больше к этому не возвращаться». Преподавание мешает литературной работе. У него «репутация незаурядного преподавателя». Его образ романтичен. Его студентка Хана Грин вспоминает, что он никогда зимой не носил пальто и от него «приятно пахло табаком». Иногда он читал им стихи на русском, чтобы они вслушались в мелодику русской поэзии. Невзирая ни на что в нем жила решимость, по ее словам, «рассказывать обо всем, что было для него свято в той России, которую он утратил, и в ее литературе, и в ее языке».

Набоков много работал в лаборатории Американского музея естественной истории (он профессионально занимался лепидоптерологией), любил тишину и замкнутость ученого одиночества.

В 50-м году Владимир Набоков делает первые наброски нового романа. Он пишет на чужом для него языке, о чужой стране и о чуждом для него явлении. Два раза он пытается сжечь черновики будущего произведения. «У меня ушло около сорока лет на то, чтобы выдумать Россию и Западную Европу, а теперь мне следовало выдумать Америку». Набоков выдумывает свою Америку и пишет драму о любви к нимфетке. Английский язык в сравнении с родным русским кажется негибким, неживым инструментом, но англоязычная «Лолита» в языковом отношении богаче, нежели русскоязычная, по признанию самого автора. 1955 год - «Лолиту» напечатало французское издательство «Олимпия пресс», но его распространение запретило французское министерство внутренних дел (1956 год). До этого все американские издательства отвергли роман, Набокову снова и снова приходится говорить о том, что драма (а «Лолита» - драматическое произведение) не может ничего общего иметь с порнографией. - «Трагическое и непристойное - понятия взаимоисключающие».

Американский читатель понял «Лолиту» тоньше и глубже, нежели европейский. Студенты Набокова говорили: «Наш профессор написал оригинальный роман». Кроме славы он принес Набокову и достаток. «Я не слишком озабочен „гневом папаш“ … Я знаю, что „Лолита“ - моя лучшая книга» - из письма Набокова американскому другу Уилсону.

В последний период своей жизни (60-е - 70-е годы) Набоков живет на Женевском озере в Монтрё, путешествует по Западной Европе, охотится на бабочек, дает интервью, принимает посетителей (даже советских, хоть к СССР - нетерпим) и по-прежнему много пишет (романы «Бледный огонь», «Ада», делает переводы русскоязычной классической поэзии).

Между строк современных биографических очерков нередко слышится разочарованный вздох об отсутствии каких-либо ярких событий в судьбе романиста Набокова, автора скандальной «Лолиты». Взамен окрашиваются скандальным самые простые факты, например, то, как Вера Евсеевна постоянно сидела на лекциях мужа, таинственно молчала и пугала этим студентов. Тогда как на самом деле, по воспоминаниям Ханы Грин, Вера Евсеевна заменяла мужа, когда он болел, читала написанные им лекции. Присутствовала на его парах в те дни, когда было что-то торжественное (как чтение, например, русских стихов).

Догадывался ли Набоков, что его нежелание рассказывать о своей жизни обернется желанием других выдумывать ее?

Тайна: ад и рай одиночества

Остроумный, дерзкий, раскрепощенный, свободный, холодный. Владимир Набоков не россиянин, не европеец, не американец, его гений из породы наднационального, ярко индивидуального, метафизического.

Его не должно было быть. Бесправный эмигрант, лишенный культуры, языка, вырванный из земли корень, - не должен был прорасти. Не имеющий ничего своего, он выдумал свою Россию, свою Европу и свою Америку. Гостиничный постоялец жизни, он стал владельцем и единственным обитателем своего неповторимого искусства. А его искусство - бесконечным отражением его Я.

В предисловии к одному из сборников стихов Вл. Набокова (The Vladimir Nabokov Estate, 1979) его жена, Вера Евсеевна, написала о тайне писателя, которую он «носит в душе и выдать которую не должен и не может», она отметила, что именно эта тайна «давала ему его невозмутимую жизнерадостность и ясность даже при самых тяжелых переживаниях».

«Тайна», «таинственный» ― любимые слова Набокова. А. Седых заметил, что « какая-то целомудренность мешает ему рассказать о самом себе». Иносказательность Набокова - не писательская прихоть, не игра с читателем, в которой его обвиняли, это - природная потребность его сознания. Он не мог говорить прямо и в полную силу о том, что его действительно волновало, но он страстно хотел быть услышанным, понятым, даже разоблаченным.

Часть его тайны - это тот запрет, который наложен на самого себя, - запрет молчания. Не случайно Вера Евсеевна Набокова отсылает читателей к роману «Дар», к герою, который был бесконечно одинок даже в кругу близких. Видя внутренним зрением что-то свое, недоступное окружающим, он был отдален и отчужден, замкнут в себе.

Личность Набокова предопределена разъединенностью с окружающим миром. Набоков не имел земли, родины, дома. Ему пришлось быть космополитом, жить везде - и нигде. Он, безусловно, был одинок социально. - Резкая смена статуса, утрата того круга, в котором вырос Набоков, и черты которого вобрал. И, наконец, самое острое, резкое и пронзительное одиночество - метафизическое. Эмоциональное целомудрие, внутренняя потребность сдерживать нежность, подчинять ее интеллекту - обуславливало скрытую, утаенную, болезненную ранимость писателя.

Набоков любил «Лолиту» больше других романов именно потому, что в нем ему в наибольшей иносказательной форме удалось так ярко выразить себя. Он спрятал свою одержимость одиночеством под искаженной маской Гумберта. Он намеренно выбрал самый гротескный образ. Утонченный эстет-педофил, безнадежно влюбленный в Лолиту, равнодушную, корыстную, пустую нимфетку. Набоков облекает красоту в уродливые одежды, заставляя вглядываться, вдумываться, искать его самого в этих нелегких ходах искаженного. За ярким силуэтом щекотливого сюжета в тени притаилась измененная до неузнаваемости автобиографическая драма.

«Лолита» - один из самых пронзительных романов об одиночестве и любви, которая его обостряет, делая личным адом каждого. Гумберт горит не в аду вожделения, а в аду нежности, которую ему некому отдать. Он покупает совокупление, но купить душевный отклик - невозможно. Его возлюбленная примитивна, она - грубая оболочка его утонченной мечты. А его мечта - фата моргана его интеллекта.

Любовь, по Набокову, как лакмус одиночества. Обостряя чувство красоты и нежности, она делает каждого болезненно уязвимым.

Почему же тайна, если прочесть ее как одиночество, приносила писателю «невозмутимую жизнерадостность и ясность даже при самых тяжелых переживаниях»? Очевидно потому, что одиночество - это не только личный ад, но и рай, где не стареют любимые образы. Переливаются по утру «разноцветные стекла веранды», выдавливается лента английской зубной пасты, намазывается на черный хлеб «блестящими кольцами яркий паточный сироп», на мостике бабочка сидит, «дыша», взмах рампетки, скрип велосипедных колес, силуэт Поленьки в проеме избы «накипает светом и сладостью». ― Рай воспоминаний.

Тайна Набокова - его целомудренная страсть, бьющаяся тонкими крылышками бабочки о непроницаемые стены его интеллектуального одиночества. Тайна Набокова - это удивительное соединение, сочетание, взаимопроникновение и дополнение его поэзии и прозы. Нежный, утонченный, лирический и даже немного сентиментальный поэт Владимир Набоков был узником своего рационального, оригинального, саркастичного строгого интеллектуала и двойника ― прозаика Владимира Набокова. Пока прозаик видел несовершенное, поэт был сосредоточен на прекрасном, один ― высмеивал, другой - окрылял, один - обрекал, другой - сообщал надежду. Гений Набокова - гармония двух противоборствующих начал, двух разных масок.

Произведения

На русском языке

«Машенька» (1926)

«Король, дама, валет» (1927–28)

«Защита Лужина» (1929–30)

«Соглядатай» (1930) - повесть

«Подвиг» (1932)

«Камера обскура» (1932)

«Отчаяние» (1936)

«Приглашение на казнь» (1938) - роман-антиутопия

«Дар» (1937–38)

«Другие берега» (1954) - автобиография

На английском языке

«Подлинная жизнь Себастьяна Найта» (англ. The Real Life of Sebastian Knight) (1941)

«Под знаком незаконнорождённых» (англ. Bend Sinister) (1947)

«Лолита» (англ. Lolita) (1955)

«Пнин» (англ. Pnin) (1957)

«Бледное пламя» (англ. Pale Fire) (1962)

«Память, говори» (англ. Speak, Memory. An Autobiography Revisited.) (1967) - автобиография

«Ада, или Радости страсти» (англ. Ada or Ardor: A Family Chronicle) (1969)

«Прозрачные вещи» (англ. Transparent Things) (1972)

«Смотри на арлекинов!» (англ. Look at the Harlequins!) (1974)

«Подлинник Лауры» (англ. The Original of Laura) (1975–1977, готовится к публикации)

Драматургия

«Скитальцы» (1921)

«Смерть» (1923)

«Дедушка» (1923)

«Полюс» (1924)

«Трагедия господина Морна» (1924)

«Человек из СССР» (1926)

«Событие» (1938)

«Изобретение Вальса» (1938)

Сборники стихов

(без названия), Санкт-Петербург, частное издание, 1914 (не сохранился)

«Стихи», Петроград: Худож.-графич. заведение «Унион» (500 экз.), 1916.

«Альманах: Два пути». - Петроград: изд. инж. М. С. Персона. 1918. (сборник стихотворений В.Набокова и А.Балашова, его соученика по Тенишевскому училищу).

«Гроздь». - Берлин: Гамаюн, 1923.

«Горний путь». - Берлин: Грани, 1923.

«Возвращение Чорба: Рассказы и стихи». - Берлин: Слово, 1930.

«Стихотворения 1929–1951». - Париж: Рифма, 1952.

Poems. Garden City. - Нью-Йорк: Doubleday, 1959.

Poems and Problems. - Нью-Йорк-Торонто: McGraw-Hill , 1971.

«Стихи». Энн-Арбор, Мичиган: Ардис, 1979 (с предисловием В. Е. Набоковой).

К материалу прилагается карта произведений Вл. Набокова