В мае, когда каждое сердце наливается соками и расцветает (ибо это
время года ласкает взгляд и приятно для чувств, потому мужчины и женщины
радостно приветствуют приход лета с его новыми цветами, тогда как зима с ее
суровыми ветрами и стужами заставляет веселых мужчин и женщин прятаться по
домам и сидеть у очагов), в тот год в месяце мае случилось великое несчастие
и раздор, которые продолжались до тех пор, пока лучший цвет рыцарства не был
погублен и уничтожен.
И всему этому виною были два злосчастных рыцаря, сэр Агравейн и сэр
Мордред, которые приходились родными братьями сэру Гавейну. Ибо эти рыцари -
сэр Агравейн и сэр Мордред - издавна питали тайную ненависть к королеве
Гвиневере и к сэру Ланселоту, и они денно и нощно следили за сэром
Ланселотом. И однажды случилось, на беду, как раз когда сэр Гавейн и все его
братья были в покоях короля Артура, что сэр Агравейн сказал открыто, не
таясь, но во всеуслышание, так:
Дивлюсь я, как это нам всем не стыдно видеть и знать, что сэр
Ланселот всякий раз и всякую ночь возлежит с королевой? Все мы про это
знаем, и стыд нам и позор терпеть, чтобы столь славный король, как наш
король Артур, подвергался такому бесчестию.
Тут ответил ему сэр Гавейн и сказал так:
Брат мой сэр Агравейн, прошу вас и требую, не говорите больше при мне
такое, ибо я не заодно с вами.
Да поможет нам Бог, - сказали сэр Гахерис и сэр Гарет, - и мы тоже не
желаем слышать такие речи.
Зато я заодно с вами! - сказал сэр Мордред.
Уж этому-то я верю, - сказал сэр Гавейн, - ибо вы, сэр, всегда готовы
на любое недоброе дело. Послушали бы вы меня и не затевали ничего, ибо мне
хорошо известно, - сказал сэр Гавейн, - чем все это кончится.
Пусть кончится, как кончится, - отвечал сэр Агравейн, - я все открою
Мой совет, не делайте этого, - сказал сэр Гавейн, - ведь если из
этого получится вражда и раздор между сэром Ланселотом и нами, знайте, брат
мой, что многие короли и владетельные бароны примут сторону сэра Ланселота.
И еще, брат мой сэр Агравейн, - сказал сэр Гавейн, - вам должно помнить,
сколько раз сэр Ланселот спасал короля и королеву; и из нас лучшие уже давно
полегли бы хладными трупами, когда бы сэр Ланселот не выказал себя
многократно первым среди всех рыцарей. И что до меня, - молвил сэр Гавейн, -
то я никогда не выступлю против сэра Ланселота уже за то одно, что он
избавил меня от короля Карадоса из Башни Слез, убив его и тем спасши мне
жизнь. И подобным же образом, братья мои сэр Агравейн и сэр Мордред, сэр
Ланселот и вас избавил, и с вами еще шестьдесят два рыцаря, из заточения у
сэра Тарквина. И потому, братья, мне думается, что такие благородные и
добрые дела нельзя забывать.
Как вам угодно, - отвечал сэр Агравейн, - а я больше этого скрывать
не намерен.
И как раз при этих его словах вошел король Артур.
Прошу вас, брат, - сказал сэр Гавейн, - умерьте вашу злобу.
Ни за что! - сказали сэр Агравейн и сэр Мордред.
Значит, вы решились? - молвил сэр Гавейн. - Тогда да хранит вас Бог,
ибо я не желаю об этом ни знать, ни слышать.
И я тоже, - сказал сэр Гахерис.
Ни я, - сказал сэр Гарет, - ибо я никогда не скажу худого слова о
том, кто посвятил меня в рыцари.
И с тем они трое удалились, предаваясь глубокой печали.
Увы! - говорили сэр Гавейн и сэр Гарет, - погибло, уничтожено все это
королевство, и благородное братство рыцарей Круглого Стола будет рассеяно.
И с тем они удалились, а король Артур стал спрашивать, о чем у них
велась речь.
Мой государь, - отвечал сэр Агравейн, - я вам все скажу, ибо долее
скрывать это я не в силах. Я и брат мой сэр Мордред пошли против брата
нашего сэра Гавейна, сэра Гахериса и против сэра Гарета, а дело, в котором
мы не согласны, коротко говоря, вот в чем: все мы знаем, что сэр Ланселот
обнимает вашу королеву, и притом уж давно, и мы, как сыновья сестры вашей,
не можем этого более терпеть. И все мы знаем, что вы выше сэра Ланселота,
ибо вы - король и вы посвятили его в рыцари, и потому мы утверждаем, что он
изменник.
Если это все так, - сказал король, - то, уж конечно, он и есть
изменник. Но я не намерен засевать такое дело без ясных доказательств, ибо
сэр Ланселот - рыцарь бесстрашный, и все знают, что он лучший рыцарь изо
всех нас, и если только он не будет схвачен с поличным, он захочет биться с
тем, кто заводит о нем такие речи, а я не знаю рыцаря, которому под силу
было бы сразиться с сэром Ланселотом. И потому, если то, что говорите вы, -
правда, пусть он будет схвачен с поличным.
Ибо, как говорит Французская Книга, королю очень не по сердцу были все
эти разговоры против сэра Ланселота и королевы; ибо король и сам обо всем
догадывался, но слышать об этом не желал, ибо сэр Ланселот так много сделал
для него и для королевы, что король его очень любил.
Господин мой, - сказал сэр Агравейн, - поезжайте завтра на охоту, и
вы увидите, что сэр Ланселот не поедет с вами. А ближе к ночи вам надо будет
послать к королеве с известием, что вы не вернетесь ночевать и чтобы вам
прислали ваших поваров. И, жизнью готов поручиться, в эту же ночь мы
застанем его с королевой и доставим его вам, живого или мертвого.
Я согласен, - молвил король. - Только мой совет вам - пригласите с
собою надежных товарищей.
Сэр, - отвечал сэр Агравейн, - мой брат сэр Мордред и я, мы возьмем с
собою двенадцать рыцарей Круглого Стола.
Смотрите, - сказал король, - я предупреждаю вас, вы найдете в нем
могучего противника.
Положитесь на нас! - сказал сэр Агравейн и сэр Мордред.
И вот наутро король Артур уехал охотиться и прислал известить королеву,
что пробудет в отъезде всю ночь. И тогда сэр Агравейн и сэр Мордред призвали
еще двенадцать рыцарей и тайно спрятались в одном из покоев Карлайльского
замка. Имена же тех двенадцати рыцарей были сэр Колгреванс, сэр Мадор де ла
Порте, сэр Гингалин, сэр Мелиот Логрский, сэр Петипас из Винчеяси, сэр
Галерон Галовейский, сэр МелионГорец, сэр Аскамур, сэр Грумморсон, сэр
Кроссельм, сэр Флоренс и сэр Ловель. Вот эти. двенадцать рыцарей были с
сэром Агравейном и сэром Мордредом, и все они были из Шотландии, или же из
рода сэра Гавейна, или же из доброжелателей его брата.
И вот, когда настала ночь, сэр Ланселот сказал сэру Борсу, что пойдет
повидаться с королевой.
Сэр, - отвечал ему сэр Борс, - мой совет вам, не делайте этого нынче
Почему же? - спросил сэр Ланселот.
Потому, сэр, что я всей душой опасаюсь сэра Агравейна, который денно
и нощно выслеживает вас, желая обречь позору и вас, и всех нас. И никогда
еще мое сердце не подсказывало так ясно, что вам не следует идти к королеве,
как нынче, ибо я не верю, что король в самом деле не ночует нынче у
королевы, - может быть, он устроил засаду против вас и королевы Гвиневеры. И
потому я очень страшусь предательства.
Не страшитесь понапрасну, - сказал сэр Ланселот, - ибо увидите, я
схожу к королеве и возвращусь без промедления.
Сэр, - сказал сэр Борс, - мне прискорбно это слышать, ибо боюсь, как
бы это ваше намерение не погубило нас всех.
Любезный племянник, - отвечал сэр Ланселот, - я дивлюсь, что вы так
говорите, ведь королева посылала за мной. И знайте, я никогда не буду таким
трусом, чтобы королева могла усомниться в моей готовности ее видеть.
Да хранит вас Господь, - сказал сэр Борс, - и да возвратит он вас
назад целым и невредимым!
И сэр Ланселот с ним простился, спрятал под мышкой меч свой и вышел
вон, закутавшись плащом, и обрек себя этот благороднейший рыцарь великой
опасности. Он пришел к покоям королевы и был сразу же впущен к ней.
Ибо, как повествует Французская Книга, королева и сэр Ланселот провели
ту ночь вместе. Но возлежали ли они вместе на ложе или же предавались иным
усладам, об этом говорить мне нет охоты, ибо любовь в те времена была не
такой, как в наши дни.
Но пока они пребывали там вдвоем, сэр Агравейн и сэр Мордред с
двенадцатью рыцарями Круглого Стола подкрались к их двери и крикнули
Ага, изменник сэр Ланселот, теперь ты попался! И они кричали столь
рыцарей, были в полном вооружении, словно сейчас собрались на бой.
Увы! - сказала королева Гвиневера, - теперь мы оба погибли!
Госпожа, - спросил сэр Ланселот, - не найдется ли здесь, в ваших
покоях, каких-нибудь доспехов, чтобы мне прикрыть мое тело? Если найдется,
то дайте мне их скорее, и я, милостью Божией, быстро умерю их злобу.
Воистину, - сказала королева, - здесь нет ни лат, ни шлема, ни щита,
ни меча, ни копья, и потому боюсь, наша давняя любовь пришла к печальному
концу. Ибо по их крикам я слышу, что там много доблестных рыцарей, и, уж
конечно, они во всеоружии, вам же не с чем им противостоять. И потому вас
наверное убьют, меня же сожгут на костре! А вот если бы вы могли спастись от
них бегством, - сказала королева, - я не сомневаюсь, что тогда вы бы
защитили меня, какая бы беда мне ни угрожала.
Увы! - сказал сэр Ланселот, - за всю мою жизнь со мной не случалось
такого, чтобы мне вот так принять позорную смерть из-за того, что я
безоружен.
А сэр Агравейн и сэр Мордред все продолжали кричать:
Рыцарь-изменник! Выходи из опочивальни королевы! Ибо знай, нас тут
против тебя столько, что тебе от нас не уйти!
Ах, милосердный Иисусе! - воскликнул сэр Ланселот, - эти
оскорбительные крики и вопли я не в силах более слышать, и лучше уж
погибнуть сразу, нежели долее терпеть такое мучение.
И с тем он заключил королеву в объятия, поцеловал ее и сказал так:
О благороднейшая из христианских королев! Молю вас, как есть вы и
всегда были моя прекраснейшая и возлюбленная дама, а я - ваш бедный рыцарь,
верный вам, по мере сил моих, и как я ни разу не оставил вас в беде, ни
правую, ни виноватую, с самого того первого дня, когда король Артур посвятил
меня в рыцари, - заклинаю вас, молитесь за мою душу, если я буду убит. Ибо я
твердо знаю, что сэр Борс, мой племянник, и все остальные рыцари из моего
рода, а также и сэр Лавейн и сэр Уррий, - они все не оставят вас и
непременно спасут от костра. И потому, возлюбленная госпожа моя, утешьтесь:
что бы ни сталось со мною, вы уезжайте с сэром Борсом, моим племянником, и
все мои родичи, по мере сил своих, будут во всем исполнять вашу волю, и вы
сможете жить королевой на моих землях.
Нет, сэр Ланселот, ни за что! - отвечала королева. - Знай, что после
тебя я долго не проживу. И если тебя убьют, я приму смерть мою столь же
кротко, как святой мученик принимает смерть во славу Иисуса Христа.
Что же, госпожа моя, - молвил сэр Ланселот, - раз настал день нашей
разлуки, знайте, что я продам свою жизнь так дорого, как только смогу. Но в
тысячу раз горше, - сказал сэр Ланселот, - я скорблю о вас, нежели о себе! И
сейчас, чем быть мне владыкой всего христианского мира, я предпочел бы иметь
надежные доспехи, чтобы люди еще рассказывали о моих подвигах прежде, чем
мне умереть.
Воистину, - отвечала ему королева, - будь на то милость Божия, я бы
предпочла, чтобы они схватили и убили меня, а вам бы зато спастись.
Этому не бывать никогда, - сказал сэр Ланселот. - Упаси меня Бог от
такого позора! И пребуди, о Иисусе Христе, щитом моим и панцирем!
И с тем обернул сэр Ланселот плащ свой плотно и крепко вокруг своей
руки; между тем снаружи к дверям подтащили из зала большую скамью и с нею
приготовились набежать на дверь.
Вот что, любезные лорды, - сказал сэр Ланселот, - не шумите так и не
высаживайте двери, ибо я сейчас ее отопру, и тогда вы сможете сделать со
мною что пожелаете.
Давай же, - отвечали они, - отпирай дверь, ибо сражаться тебе против
всех нас нечего и пытаться! И потому впусти нас, и мы сохраним тебе жизнь,
дабы ты предстал пред королем Артуром.
Тут сэр Ланселот отодвинул дверные засовы, левой рукой приоткрыл
нешироко дверь, так что лишь по одному можно было пройти. И шагнул первым в
дверь добрый рыцарь по имени Колгреванс Гоорский, могучий и грозный муж.
Ударил он сэра Ланселота мечом, но сэр Ланселот отбил его могучий удар и сам
с такою силой обрушил меч свой ему на голову, что тот ничком повалился
мертвый прямо в спальню королевы.
Тот же час заперли дверь, и сэр Ланселот с помощью королевы и ее дам
быстро облачился в доспехи сэра Колгреванса. А сэр Агравейн с сэром
Мордредом все стояли за дверью и кричали:
Рыцарь-изменник! Выходи из королевиной опочивальни!
Сэры, не кричите понапрасну, - отозвался им сэр Ланселот, - ибо
знайте, сэр Агравейн, что на этот раз вам меня не взять! А потому мой совет
вам, ступайте же прочь от дверей этого покоя и не занимайтесь больше
доносами и наветами. Ибо, клянусь моею рыцарской честью, если вы разойдетесь
и перестанете шуметь, я завтра утром предстану перед королем и перед вами, и
тогда посмотрим, который из вас - или, может быть, вы все вместе -
осмелитесь завтра обвинить меня в измене. И тогда я отвечу вам так, как
надлежит рыцарю, и докажу, что я пришел сюда к королеве не со злым умыслом,
и сумею подтвердить это моею рукою.
Позор тебе, предатель! - отвечали сэр Агравейн и сэр Мордред. - Мы
все равно захватим тебя, желаешь ты того или нет, и мы убьем тебя, если
захотим! Ибо знай, что мы от короля Артура получили право выбора: убить тебя
или оставить в живых.
Ах, так! - молвил сэр Ланселот. - Тогда защищайтесь, злосчастные!
И тут сэр Ланселот распахнул двери и могучей рыцарской поступью вышел
им всем навстречу. С первого же удара он убил сэра Агравейна и обратился
против его двенадцати товарищей. И в короткий срок он уложил их всех
замертво, ибо ни один из тех двенадцати рыцарей не в силах был выдержать
Ланселотова удара. А сэра Мордреда он ранил, и тот с поспешностью обратился
в бегство.
После этого сэр Ланселот возвратился к королеве и сказал ей так:
Госпожа, вы сами видите, что всей нашей верной любви пришел конец,
ибо отныне король Артур будет мне врагом. И потому, госпожа моя, если только
вы пожелаете последовать за мною, я избавлю вас от всех бед и опасностей.
Сэр, мне думается, - отвечала королева, - что это было бы
неправильно, ибо столько бед уже здесь свершено, что вам лучше теперь на
время остаться в стороне. Если же завтра вы узнаете, что меня решено
казнить, тогда вы меня спасете.
Я согласен, - отвечал сэр Ланселот, - ибо, не сомневайтесь, покуда я
жив, я вас в беде не оставлю.
И с тем он ее поцеловал, и они обменялись кольцами, и он оставил
королеву и возвратился к себе.
Когда сэр Борс увидел сэра Ланселота, он так обрадовался его
возвращению, как не радовался никогда прежде.
Иисусе милосердный! - воскликнул сэр Ланселот. - Что это значит? Что
за причина вам всем встречать меня во всеоружии?
Сэр, - отвечал сэр Борс, - когда вы ушли, всем нам, вашим родичам и
доброжелателям, приснились такие тревожные сны, что иные из нас
повыскакивали нагие из постелей, другие со сна хватались за мечи. И потому,
Сказал сэр Борс, - мы решили, что начинается война и что мы попали в
предательскую ловушку; потому-то мы и поспешили приготовиться к бою, на
случай если вам угрожает опасность и нужна наша подмога.
Мой любезный племянник, - сказал сэр Ланселот сэру Борсу, - знайте
же, что в эту ночь мне угрожала такая опасность, какой я не видел еще за всю
мою жизнь. Но, благодарение Богу, я сам ее избегнул и спасся от них. - И он
поведал им, как и что с ним было, как вы уже слышали выше.
И потому, друзья мои, - сказал им сэр Ланселот, - прошу вас,
воспряньте духом и поддержите меня, когда мне будет в том нужда, ибо отныне
к нам пришла война.
Сэр, - отвечал ему сэр Борс, - что ни пошлет нам Господь, мы все
встретим с радостной душою. И как приняли мы при вас много добра и чести,
так же готовы мы принять при вас и беду, как приняли благо.
И сказали они, все добрые рыцари:
Не сокрушайтесь сердцем, сэр! Ибо нет таких рыцарей на свете, которым
мы не сумеем нанести урон не меньший, чем они нам. Не падайте же духом, мы
соберем всех, кою мы любим и кто любит нас, и все, что повелите вы, будет
исполнено. И потому будем принимать горести заодно с радостями.
Грамерси, - отвечал им сэр Ланселот, - за вашу добрую поддержку, ибо
в моей тяжкой беде, любезный племянник, вы очень поддержали меня. И вот что,
любезный племянник, я поручаю вам сделать со всею возможной поспешностью,
прежде чем пройдет этот день: навестите тех, кто здесь находится при короле,
и разузнайте, кто примет мою сторону, а кто нет. Ибо теперь настало мне
время знать, кто мне друг и кто враг.
Сэр, - сказал сэр Борс, - я приложу все мои старания, и еще до семи
часов вы будете знать наверное про тех, в ком вы сомневались, на чью сторону
они встанут.
И призвал к себе сэр Борс сэра Лионеля, сэра Эктора Окраинного, сэра
Бламура Ганского, сэра Блеобериса Ганского, сэра Гахалантина, сэра Галихуда,
сэра Менадука, сэра Вилара Доблестного, сэра Эба Достославного, сэра
Лавейна, сэра Уррия Унгарского, сэра Неровенса, сэра Пленориуса (ибо они
двое были теми самыми рыцарями, которых сэр Ланселот победил на мосту, и
потому они ни в чем не выступали против него), сэра Фиц-Лейка и сэра Селиса
из Башни Слез, сэра Мелиаса Островного и сэра Белингера Жестокого, что был
сыном Александра-Сироты, а так как его мать была из Ланселотова рода, то и
он держал его сторону.
И прибыли также сэр Паломид и сэр Сафир, его брат; сэр Клегис, сэр
Садук, сэр Динас и сэр Кларус Клермонтский.
Собрались эти двадцать четыре рыцаря верхами и в полных доспехах, и они
дали обещание сэру Ланселоту исполнять его волю. И еще пристали к ним, кто
там был из Северного Уэльса и Корнуэлла, ради памяти сэра Ламорака и сэра
Тристрама всего числом в сто сорок рыцарей. И молвил им сэр Ланселот:
Знайте все вы, что я с первого дня, как появился здесь при дворе, по
мере сил моих стремился сохранять дружеское расположение господина моего
Артура и госпожи моей королевы Гвиневеры. Но нынешней ночью королева
призвала меня к себе, как я полагаю, по предательскому наущению, однако я
ото всей души ее извиняю, хотя я у нее едва не погиб, когда бы Господь Бог
не вступился за меня.
И тут благородный рыцарь сэр Ланселот поведал им обо всем, как его
пытались схватить, четырнадцать на одного, в королевиных покоях и каким
образом удалось ему спастись и уйти живым.
И потому знайте, любезные лорды, я вижу, что мне и тем, кто за меня,
теперь войны не избежать. Нынешней ночью я убил сэра Агравейна, Гавейнова
брата, и еще не менее двенадцати его товарищей, и по этой причине я обречен
теперь на смертную вражду. Ибо эти рыцари были посланы королем Артуром,
чтобы предательски меня схватить, и теперь король в ярости и злобе присудит
королеву к сожжению на костре, я же никогда не потерплю, чтобы королеву
сожгли из-за меня. Если только меня согласятся выслушать и принять, тогда я
буду сражаться за королеву и сумею доказать, что она - верная супруга своему
государю. Но боюсь, король в пылу гнева не пожелает выслушать меня и дать
мне право сразиться за королеву.
Господин мой сэр Ланселот, - сказал сэр Борс, - мой совет вам:
примите зло вместе с добром. И раз уж так все случилось, мой совет вам
собраться с силами и защищаться, ведь если вы решитесь выступить, то и целая
рыцарская дружина не сможет причинить вам зла. И еще мой совет вам, господин
мой, если госпожа королева Гвиневера попадет в беду и пострадает из-за вас,
спасите ее, как подобает рыцарю; ведь если вы этого не сделаете, весь мир
будет говорить о вашем позоре до скончания века. Раз уж вас застали у нее,
то, правы ли вы или виноваты, ваш долг теперь - не оставлять королеву и
уберечь ее от оскорблений и от позорной смерти. Ибо, если она умрет этой
страшной смертью, вечный позор падет на вас.
Упаси Иисусе меня от позора, - отвечал сэр Ланселот, - и защити и
сбереги госпожу мою королеву от злобы и от постыдной смерти! А уж я не дам
ей погибнуть!
Итак, мои любезные лорды, родичи мои и други, - спросил сэр Ланселот,
Как вы решились поступить? И ответили они ему разом, в один голос:
Сэр, мы будем стоять за вас.
Тогда скажите мне, - спросил сэр Ланселот, - если завтра господин мой
король Артур по злому наущению и в пылу гнева своего отправит госпожу мою
королеву на костер и обречет на сожжение, тогда, прошу у вас совета, как мне
наилучшим образом поступить?
Сэр, нам думается, всего лучше, чтобы вы спасли королеву, как
подобает рыцарю. Ведь если ее обрекут сожжению, то из-за вас; и надо думать,
захвати они вас, и вам была бы уготована такая же смерть, а то и постыднее.
И мы все знаем, сэр, что вы уже много раз спасали королеву от беды, которую
навлекали на нее другие люди; и потому нам думается, что тем более честь
ваша требует спасти ее теперь от этой беды, в которую она попала из-за вас.
Тогда встал Ланселот и сказал так:
Любезные лорды, знайте, что я ни за что не желал бы поступить так,
чтобы навлечь позор на себя или на род свой;
знайте также, что я ни за что не желал бы, чтобы госпожа моя королева
приняла столь позорную смерть. Но если уж вы советуете мне спасти ее, мне
придется много бед причинить в здешних краях, прежде чем она будет спасена,
и кто знает, возможно, от моей руки падут иные из дорогих мне друзей, и это
мне будет весьма прискорбно. И возможно, среди них есть такие, кто немедля
стал бы на мою сторону, если бы только мог и осмелился ослушаться господина
моего короля Артура. И этих мне тоже не хотелось бы губить. А если мне все
же удастся отбить у них королеву, где мне поместить ее?
Сэр, об этом нам всего менее должно заботиться, - отвечал сэр Борс, -
ибо как поступил благороднейший рыцарь сэр Тристрам? Разве не по вашей
доброй воле провел он вместе с Прекрасной Изольдой без малого три года в
замке Веселой Стражи, послушавшись вашего совета? Замок же этот принадлежит
вам, и вы тоже, если хотите, можете поступить так: по-рыцарски увезти
королеву, если дело обернется так, что король приговорит ее к сожжению. В
замке Веселой Стражи она может пробыть с вами столько времени, сколько
понадобится, чтобы прошел гнев короля Артура, и тогда вы с честью возвратите
ему королеву и, быть может, заслужите благодарность и признательность короля
вместо вражды и злобы.
Это все сделать непросто, - сказал сэр Ланселот, - ибо пример сэра
Тристрама служит мне предостережением: ведь сами посмотрите, что получилось
под конец, когда сэр Тристрам по мирному согласию доставил Изольду
Прекрасную из замка Веселой Стражи обратно королю Марку? Как предательски
заколол его этот коварный изменник король Марк, когда он сидел у ног госпожи
своей Изольды Прекрасной и играл на арфе! Навостренным бердышом он пронзил
его сзади до самого сердца, и мне весьма прискорбно, - сказал сэр Ланселот,
Говорить о его смерти, ибо во всем мире не сыскать второго такого рыцаря.
Все это правда, - сказал сэр Борс, - но есть одно, что должно внушить
смелость и вам и всем нам, ведь все знают, что король Артур никогда не
походил на короля Марка своими обычаями, и не было еще на свете человека,
который мог бы уличить короля Артура в том, что он неверен своему слову.
И вот, говоря коротко, они все, на горе ли, на счастье, согласились на
том, что если завтра королеву повезут на костер, то будь что будет, но они
все вместе ее отобьют. И по замыслу сэра Ланселота они как смогли
попрятались в лесу близ Карлайля и там, притаившись, дожидались решения
А теперь мы обратимся к сэру Мордреду, который, спасшись от меча сэра
Ланселота, вскочил на коня и прискакал к королю Артуру, жестоко пораненный и
весь залитый кровью.
И поведал он королю о том, как все это было и что все остальные убиты,
кроме лишь его одного.
О, милостивый Иисусе! Возможно ли это? - воскликнул король. - И вы
застали его в спальне королевы?
Именно так, да поможет мне Бог, - отвечал сэр Мордред. - Мы застали
его там невооруженным, но он убил сэра Колгреванса и облачился в его
доспехи. - И он рассказал королю все от самого начала и до конца.
Господи спаси! - воскликнул король. - Он рыцарь чудесной доблести!
Увы, - сказал король, - мне весьма прискорбно, что сэр Ланселот оказался
моим противником, ибо теперь я знаю, благородное братство рыцарей Круглого
Стола распадется навеки, ведь многие благородные рыцари примут его сторону.
И теперь все обернулось так, - сказал король, - что честь требует от меня,
чтобы моя королева была предана смерти, - так сказал король с сердечным
волнением.
И в страшном гневе издал он повеление судить королеву, и предстояло ей
быть осужденной на смерть. Ибо в те дни закон был таков, что кто бы ни был
человек, высокого ли звания и положения или же низкого, но если окажется он
повинен в измене, то ничего ему не остается, кроме смерти, и если он
захвачен с поличным или же есть еще другие обстоятельства, то тем лишь
ускоряется суд и расправа. Так было и с королевой Гвиневерой: жестокая рана
сэра Мордреда и гибель тринадцати рыцарей Круглого Стола - эти причины и
обстоятельства побудили короля Артура незамедлительно присудить королеву к
сожжению и отправить ее на костер.
Но тут заговорил сэр Гавейн и сказал так:
Господин мой Артур, мой совет вам не спешить так, лучше бы вам
отложить этот суд над госпожой моей королевой, к чему есть много причин.
Одна причина в том, что хоть сэр Ланселот и, был застигнут в королевиной
спальне, но ведь, может статься, он явился туда не со злыми целями. Ведь вы
знаете, господин мой, - сказал сэр Гавейн, - что госпожа моя королева многим
обязана сэру Ланселоту, гораздо более, нежели какому-либо еще рыцарю; ибо не
раз он спасал ей жизнь и бился за нее в поединках, когда все другие при
дворе отказывали королеве в защите. И кто знает, быть может, королева
призвала его по доброте, а не для зла, дабы вознаградить его за его прежние
пред нею заслуги. Быть может, госпожа моя королева послала за ним ночью для
того, чтобы сэр Ланселот мог прийти к ней тайно, ибо она полагала, что таким
путем всего легче избегнуть пересудов и наветов; ведь нередко мы делаем
такое, что представляется нам к лучшему, а при случае может обернуться злом.
И я полагаю, - сказал сэр Гавейн, - что госпожа моя ваша королева сохраняет
вам верность и любовь. А что до сэра Ланселота, то могу поручиться, он с
оружием в руках отстоит честь свою против любого рыцаря, который осмелится
обвинить его и оскорбить; и подобным же образом отстоит он и честь госпожи
моей королевы.
Этому я готов поверить, - сказал король Артур, - но больше я сэру
Ланселоту этого не позволю, ибо он слишком уж доверяет рукам своим и своей
силе и не боится никого на свете. И потому он уже более никогда не выступит
в поединке за мою королеву, ибо с ней будет поступлено по закону. И если я
доберусь до сэра Ланселота, то знайте, что и он примет столь же позорную
Упаси меня Иисусе, - сказал сэр Гавейн, - узнать такое или увидеть.
Отчего говорите вы так? - спросил король Артур. - Ведь, клянусь
Богом, вам нет причины любить его! Ибо минувшей ночью он убил вашего брата
сэра Агравейна, благороднейшего рыцаря, и едва не убил второго вашего брата
Сэра Мордреда, и всего он убил в ту ночь тринадцать благородных рыцарей.
Помните также, сэр Гавейн, что среди них он убил двоих ваших сыновей, сэра
Флоренса и сэра Ловеля.
Мой господин, - отвечал сэр Гавейн, - обо всем этом я извещен и об их
смерти горько сожалею. Но, поскольку я их предупреждал и наперед сказал
брату моему и моим сыновьям, чем все это кончится, и поскольку они не
пожелали послушать моего совета, я устраняюсь, не буду искать и мести за их
гибель; ведь я говорил им, что вражда с сэром Ланселотом не принесет добра.
Как бы я ни печалился о смерти моего брата и двух моих сыновей, все же это
они сами повинны в своей смерти, ибо много раз предостерегал я брата моего
сэра Агравейна от грозящих ему бед.
Тогда сказал король Артур сэру Гавейну:
Собирайтесь, прошу вас, вместе с братьями вашими сэром Гахерисом и
сэром Гаретом, облачитесь в лучшие ваши доспехи и отвезите мою королеву на
О нет, благороднейший мой король, - отвечал сэр Гавейн, - этого я не
сделаю, ибо, знайте, меня не будет там, где столь благородная дама, как
госпожа моя королева Гвиневера, должна будет принять такую позорную смерть.
Ибо, да будет вам ведомо, - молвил сэр Гавейн, - сердце мое не вынесет
подобного зрелища, и никто никогда не скажет про меня, что я был в этом
согласен с вами.
Тогда, - сказал король сэру Гавейну, - дозвольте братьям вашим, сэру
Гахерису и сэру Гарету, присутствовать при казни.
Мой господин, - отвечал сэр Гавейн, - знайте, что они бы с радостью
уклонились от вашего поручения, ибо от этого последует еще немало бед, но
они молоды и не могут ослушаться вас.
И сказали сэр Гахерис и сэр Гарет королю Артуру:
Сэр, вы вправе, конечно, послать нас, но знайте, что это будет против
нашей воли. И если мы и будем присутствовать там по прямому вашему велению,
то в одном вам все равно придется нас извинить: мы явимся туда мирно, без
доспехов и не при оружии.
Во имя Господа, - молвил король, - собирайтесь в путь, ибо суд над
нею будет скорый.
Увы! - сказал сэр Гавейн. - Зачем дожил я до этого скорбного дня.
И с тем отвернулся сэр Гавейн и, горько заплакав, удалился в свои
покои. И вот вывезли королеву за стены Карлайля, вот уже сорвали с нее
одежду и подвели к ней ее духовного отца, дабы она покаялась в своих
прегрешениях. И поднялся тут среди лордов и дам плач и вой и ломание рук; но
мало кто явился туда в гербах и доспехах торжествовать смерть королевы.
Но был среди них посланный от сэра Ланселота, которому поручено было
следить, когда начнется казнь. И вот, видя, что с королевы сорвали дорогие
одежды и что она уже покаялась перед смертью, он дал сэру Ланселоту условный
сигнал. Пришпорили они коней, погнали во весь опор и подскакали прямо к
костру. А кто противился им, те все пали убитыми, ибо никто не мог выстоять
против сэра Ланселота.
Так были убиты там все, кто с оружием в руках пытался их задержать, и
полегло немало благородных рыцарей: сэр Белианс Надменный, сэр Сегварид, сэр
Грифлет, сэр Брандель, сэр Агловаль, сэр Тор; сэр Гаутер, сэр Гилмер и сэр
Рейнольд - три брата; сэр Дамас, сэр Приам, сэр Кэй-Чужестранец, сэр Дриант,
сэр Ламбегус, сэр Хермин и сэр Пертолип с сэром Перимоном, два брата,
которых называли Зеленый Рыцарь и Красный Рыцарь. Но в схватке и толчее,
устремляясь то туда, то сюда, сэр Ланселот, на беду, убил, не разобрав, сэра
Гахериса и сэра Гарета, двух благородных рыцарей, безоружных и не ожидавших
худого. Как повествует Французская Книга, сэр Ланселот рассек сэру Гахерису
и сэру Гарету головы, и оттого они пали мертвыми прямо на поле. Но истина в
том, что сэр Ланселот их не заметил. И только потом их нашли мертвыми в
самой гуще сражения. После того сэр Ланселот, порубив и обратив в бегство
всех, кто пытался ему противостоять, подскакал прямо к королеве Гвиневере.
Он набросил на нее платье и плащ, усадил ее позади себя на коня и сказал ей,
чтобы она воспрянула духом. И знайте, что, уж конечно, королева была рада
избавиться от неминуемой смерти, и она возблагодарила Господа и сэра
Ланселота. И ускакал он с королевой, как повествует Французская Книга, в
замок Веселой Стражи, и там содержал он ее так, как подобает благородному
рыцарю. И многие короли и бароны послали к сэру Ланселоту своих рыцарей, и
многие благородные рыцари сами пристали к сэру Ланселоту. И, услышав о
распре между королем Артуром и сэром Ланселотом, иные рыцари радовались,
иные же горько печалились их вражде.
Теперь же мы вновь обращаемся к королю Артуру, - а он, когда ему
сообщили о том, как и при каких обстоятельствах была похищена от костра
королева, и когда он услышал о гибели многих своих благородных рыцарей, в
особенности же о смерти сэра Гахериса и сэра Гарета, то он от великой
жалости и печали лишился чувств. Когда же он очнулся, то сказал так:
Увы! Зачем только ношу я корону на голове моей? Ибо вот теперь я
утратил прекраснейшую рыцарскую дружину, какую когда-либо содержал
христианский король. Увы, мои добрые рыцари пали убитыми или покинули меня,
и я за прошедшие два дня лишился без малого сорока рыцарей, не считая сэра
Ланселота и его сородичей, ибо отныне честь моя мне не дозволяет быть с ними
в мире! Увы, увы! зачем только началась эта распря! Однако, любезные други,
Сказал король, - я повелеваю, пусть никто не говорит сэру Гавейну о гибели
его братьев, ибо я знаю, - сказал король, - что, когда он услышит о том, что
умер сэр Гарет, он почти что лишится рассудка. Боже милостивый, - сказал
король, - почему же он убил сэра Гахериса и сэра Гарета? Ибо что до сэра
Гарета, то ведь, ручаюсь, он любил сэра Ланселота более всех людей на свете.
Это правда, - отвечали иные из рыцарей, - но они были убиты в общей
схватке, когда сэр Ланселот разил, не разбирая, в самой гуще сражения. На
них не было доспехов, и он поразил их, не ведая, кого убивает, и так, по
несчастью, были они убиты.
Ну, - сказал король Артур, - их гибель вызовет величайшую смертельную
войну, какая была на земле, ибо я уверен, что, когда сэр Гавейн узнает о
том, что сэр Гарет убит, я не буду знать от него покоя до тех пор, пока не
уничтожу весь род сэра Ланселота и его самого или же он уничтожит меня. И
потому, - сказал король, - знайте, что никогда еще сердце мое не сокрушалось
так, как ныне. И я гораздо более скорблю о потере моих добрых рыцарей,
нежели об утрате моей любезной королевы; ибо королев я всегда смогу найти
довольно, а такую дружину добрых рыцарей не собрать больше никогда на свете.
И могу сказать, - молвил король Артур, - ни у одного христианского короля не
было еще такой дружины. И вот, увы! теперь между сэром Ланселотом и мною
вражда! Ах, Агравейн, Агравейн, - молвил король, - Христос да помилует твою
душу, ибо ненависть, которую ты и сэр Мордред, брат твой, питали к сэру
Ланселоту, породила все эти беды.
И плакал король, повторяя свои жалобы, и лишался чувств. Но к сэру
Гавейну явился один человек и поведал ему о том, что королева похищена сэром
Ланселотом и без малого двадцать четыре рыцаря пали убитыми.
Ах, Господи, помил
И спросил король у сэра Уррия, как он себя чувствует.
Ах, мой добрый и достославный господин, я никогда не чувствовал себя столь полным сил.
Тогда, быть может, вы захотите выступить на турнире и показать свое воинское искусство? - спросил король Артур.
Сэр, если бы у меня было все потребное для боя, я не много времени потратил бы на сборы.
Тогда король Артур выделил одну сотню рыцарей выступать против другой сотни, и наутро состоялся у них турнир, и в награду победителю был назначен драгоценный алмаз. Но ни один из грозных рыцарей не выступал на том турнире, и, говоря коротко, в тот раз изо всех отличились сэр Уррий и сэр Лавейн, ибо и тот и другой сокрушили в тот день по тридцать рыцарей.
После того, с согласия всех королей и лордов, сэр Уррий и сэр Лавейн были приняты в рыцари Круглого Стола. И сэр Лавейн полюбил прекрасную даму Филелоли, сестру сэра Уррия; и вскоре они обвенчались с великим веселием, а король Артур пожаловал обоим рыцарям большие баронские владения.
И сэр Уррий не пожелал ни за что покинуть сэра Ланселота, и они вдвоем с сэром Лавейном служили ему всю жизнь. Всеми при дворе они оба почитались как добрые рыцари и желанные товарищи по оружию. Они свершили немало славных воинских подвигов, ибо они без устали сражались и искали случаев отличиться. Так они прожили при Артуровом дворе с честию и веселием долгие годы.
Но день за днем и ночь за ночью сэр Агравейн, брат сэра Гавейна, следил за королевой Гвиневерой и сэром Ланселотом, желая обречь их обоих позору и поруганию.
Здесь я оставляю эту повесть и пропускаю большие книги о сэре Ланселоте и о том, какие славные подвиги он свершил в те дни, когда он носил прозвище Рыцарь Телеги. Ибо, как рассказывает Французская Книга, сэр Ланселот, желая досадить тем рыцарям и дамам, которые укоряли его тем, что он ехал на телеге, словно бы его везли на виселицу, - желая досадить всем им, сэр Ланселот целый год потом разъезжал на телеге; за целый год, после того как он убил, защищая честь королевы, сэра Мелеганта, он ни разу не сел на коня. Но в этот год, как повествует Французская Книга, он провел более сорока поединков.
Оттого же, что я упустил самую суть рассказа о Рыцаре Телеги, я здесь оставляю повествование о сэре Ланселоте и приступаю к Смерти Артура, которую причинил сэр Агравейн. Далее на оборотной стороне следует «плачевнейшая повесть о смерти Артура Бескорыстного», написанная кавалером сэром Томасом Мэлори, рыцарем. Иисусе, поддержи его Своей милостью! Аминь!
Книга восьмая
Плачевная повесть о смерти Артура Бескорыстного
В мае, когда каждое сердце наливается соками и расцветает (ибо это время года ласкает взгляд и приятно для чувств, потому мужчины и женщины радостно приветствуют приход лета с его новыми цветами, тогда как зима с ее суровыми ветрами и стужами заставляет веселых мужчин и женщин прятаться по домам и сидеть у очагов), в тот год в месяце мае случилось великое несчастие и раздор, которые продолжались до тех пор, пока лучший цвет рыцарства не был погублен и уничтожен.
И всему этому виною были два злосчастных рыцаря, сэр Агравейн и сэр Мордред, которые приходились родными братьями сэру Гавейну. Ибо эти рыцари - сэр Агравейн и сэр Мордред - издавна питали тайную ненависть к королеве Гвиневере и к сэру Ланселоту, и они денно и нощно следили за сэром Ланселотом. И однажды случилось, на беду, как раз когда сэр Гавейн и все его братья были в покоях короля Артура, что сэр Агравейн сказал открыто, не таясь, но во всеуслышание, так:
Дивлюсь я, как это нам всем не стыдно видеть и знать, что сэр Ланселот всякий раз и всякую ночь возлежит с королевой? Все мы про это знаем, и стыд нам и позор терпеть, чтобы столь славный король, как наш король Артур, подвергался такому бесчестию.
Тут ответил ему сэр Гавейн и сказал так:
Брат мой сэр Агравейн, прошу вас и требую, не говорите больше при мне такое, ибо я не заодно с вами.
Да поможет нам Бог, - сказали сэр Гахерис и сэр Гарет, - и мы тоже не желаем слышать такие речи.
Зато я заодно с вами! - сказал сэр Мордред.
Уж этому-то я верю, - сказал сэр Гавейн, - ибо вы, сэр, всегда готовы на любое недоброе дело. Послушали бы вы меня и не затевали ничего, ибо мне хорошо известно, - сказал сэр Гавейн, - чем все это кончится.
Пусть кончится, как кончится, - отвечал сэр Агравейн, - я все открою королю!
Мой совет, не делайте этого, - сказал сэр Гавейн, - ведь если из этого получится вражда и раздор между сэром Ланселотом и нами, знайте, брат мой, что многие короли и владетельные бароны примут сторону сэра Ланселота. И еще, брат мой сэр Агравейн, - сказал сэр Гавейн, - вам должно помнить, сколько раз сэр Ланселот спасал короля и королеву; и из нас лучшие уже давно полегли бы хладными трупами, когда бы сэр Ланселот не выказал себя многократно первым среди всех рыцарей. И что до меня, - молвил сэр Гавейн, - то я никогда не выступлю против сэра Ланселота уже за то одно, что он избавил меня от короля Карадоса из Башни Слез, убив его и тем спасши мне жизнь. И подобным же образом, братья мои сэр Агравейн и сэр Мордред, сэр Ланселот и вас избавил, и с вами еще шестьдесят два рыцаря, из заточения у сэра Тарквина. И потому, братья, мне думается, что такие благородные и добрые дела нельзя забывать.
Как вам угодно, - отвечал сэр Агравейн, - а я больше этого скрывать не намерен.
И как раз при этих его словах вошел король Артур.
Прошу вас, брат, - сказал сэр Гавейн, - умерьте вашу злобу.
Ни за что! - сказали сэр Агравейн и сэр Мордред.
Значит, вы решились? - молвил сэр Гавейн. - Тогда да хранит вас Бог, ибо я не желаю об этом ни знать, ни слышать.
И я тоже, - сказал сэр Гахерис.
Ни я, - сказал сэр Гарет, - ибо я никогда не скажу худого слова о том, кто посвятил меня в рыцари.
И с тем они трое удалились, предаваясь глубокой печали.
Увы! - говорили сэр Гавейн и сэр Гарет, - погибло, уничтожено все это королевство, и благородное братство рыцарей Круглого Стола будет рассеяно.
И с тем они удалились, а король Артур стал спрашивать, о чем у них велась речь.
Мой государь, - отвечал сэр Агравейн, - я вам все скажу, ибо долее скрывать это я не в силах. Я и брат мой сэр Мордред пошли против брата нашего сэра Гавейна, сэра Гахериса и против сэра Гарета, а дело, в котором мы не согласны, коротко говоря, вот в чем: все мы знаем, что сэр Ланселот обнимает вашу королеву, и притом уж давно, и мы, как сыновья сестры вашей, не можем этого более терпеть. И все мы знаем, что вы выше сэра Ланселота, ибо вы - король и вы посвятили его в рыцари, и потому мы утверждаем, что он изменник.
Если это все так, - сказал король, - то, уж конечно, он и есть изменник. Но я не намерен засевать такое дело без ясных доказательств, ибо сэр Ланселот - рыцарь бесстрашный, и все знают, что он лучший рыцарь изо всех нас, и если только он не будет схвачен с поличным, он захочет биться с тем, кто заводит о нем такие речи, а я не знаю рыцаря, которому под силу было бы сразиться с сэром Ланселотом. И потому, если то, что говорите вы, - правда, пусть он будет схвачен с поличным.
Ибо, как говорит Французская Книга, королю очень не по сердцу были все эти разговоры против сэра Ланселота и королевы; ибо король и сам обо всем догадывался, но слышать об этом не желал, ибо сэр Ланселот так много сделал для него и для королевы, что король его очень любил.
Господин мой, - сказал сэр Агравейн, - поезжайте завтра на охоту, и вы увидите, что сэр Ланселот не поедет с вами. А ближе к ночи вам надо будет послать к королеве с известием, что вы не вернетесь ночевать и чтобы вам прислали ваших поваров. И, жизнью готов поручиться, в эту же ночь мы застанем его с королевой и доставим его вам, живого или мертвого.
Ирина Полякова
Наталья Крицкая
Ирина Викторовна ПОЛЯКОВА (1967), Наталья Валерьевна КРИЦКАЯ (1971) - учителя русского языка и литературы СОШ № 32 г. Астрахани.
“Любовь бескорыстная, самоотверженная, не ждущая награды...”
Тема любви в творчестве А.И. Куприна.По рассказу «Гранатовый браслет»
Цели. Расширить и углубить представление учащихся об А.И. Куприне - мастере художественного слова, передавшем в слове силу редчайшего дара высокой любви, величие пережитого простым человеком; показать, как писатель изображает процесс пробуждения человека; помочь соизмерить прочитанное с миром собственной души, задуматься о себе; формировать эстетическое восприятие, используя различные виды искусства - литературу, музыку.
Любовь всесильна: нет на земле ни горя - выше кары её,
ни счастья - выше наслаждения служить ей.
В.Шекспир
Ход урока
I. Вступление
Под звуки музыки Георгия Свиридова учитель читает наизусть сонет (130-й) Вильяма Шекспира.
Её глаза на звёзды не похожи,
Нельзя уста кораллами назвать,
Не белоснежна плеч открытых кожа,
И чёрной проволокой вьётся прядь.С дамасской розой, алой или белой,
Нельзя сравнить оттенок этих щёк.
А тело пахнет так, как пахнет тело,
Не как фиалки нежный лепесток.Ты не найдёшь в ней совершенных линий,
Особенного света на челе.
Не знаю я, как шествуют богини,
Но милая ступает по земле.И всё ж она уступит тем едва ли,
Кого в сравненьях пышных оболгали.
Учитель. Эти слова о любви принадлежат великому Шекспиру. А вот как об этом чувстве размышляет Всеволод Рождественский.
Любовь, любовь - загадочное слово,
Кто мог бы до конца его понять?
Всегда во всём старо ты или ново,
Томленье духа ты иль благодать?Невозвратимая себе утрата
Или обогащенье без конца?
Горячий день, какому нет заката
Иль ночь, опустошившая сердца?А может быть, ты лишь напоминанье
О том, что всех нас неизбежно ждёт?
С природою, с беспамятством слиянье
И вечный мировой круговорот?
Любовь - одно из самых возвышенных, благородных и прекрасных человеческих чувств. Настоящая любовь всегда бескорыстна и самоотверженна. “Любить, - писал Л.Н. Толстой, - значит жить жизнью того, кого любишь”. А Аристотель говорил по этому поводу так: “Любить - значит желать другому того, что считаешь за благо, и желать притом не ради себя, но ради того, кого любишь, и стараться по возможности доставить это благо”.
Именно такая удивительная по красоте и силе любовь изображена в рассказе А.И. Куприна «Гранатовый браслет».
II. Беседа по содержанию рассказа
О чём произведение Куприна? Почему оно называется «Гранатовый браслет»?
(В рассказе «Гранатовый браслет» воспевается бескорыстное святое чувство “маленького человека”, телеграфиста Желткова, к княгине Вере Николаевне Шеиной. Рассказ назван так потому, что с этим украшением связаны главные события. Да и гранаты в браслете с их дрожащими внутри “кровавыми огнями” - символ любви и трагедии в судьбе героя.)
Рассказ, состоящий из тринадцати глав, начинается с пейзажной зарисовки. Прочитайте её. Как вы думаете, почему повесть открывается пейзажем?
(Первая глава является вступлением, готовит читателя к восприятию дальнейших событий. При чтении пейзажа возникает ощущение увядающего мира. Описание природы напоминает о быстротечности жизни. Жизнь идёт: лето сменяется осенью, молодость - старостью, и самые красивые цветы обречены на увядание и смерть. Сродни природе холодное, благоразумное существование героини рассказа - княгини Веры Николаевны Шеиной, жены предводителя дворянства.)
Прочитайте описание осеннего сада (вторая глава). Почему оно следует за описанием чувств Веры к мужу? Какую цель преследовал автор?
Что же можно сказать о её душе? Не страдает ли она от “сердечной недостаточности”?
(Нельзя сказать, что княгиня бессердечна. Она любит детей сестры, хочет иметь своих… К мужу относится как к другу - “прежняя страстная любовь давно ушла”; спасает его от полного разорения.)
Чтобы глубже понять Веру Николаевну, надо знать окружение княгини. Именно поэтому Куприн подробно описывает её родственников.
Какими изобразил Куприн гостей Веры Николаевны?
(Учащиеся отыскивают в тексте “характеристики” гостей: и “толстого, безобразно огромного” профессора Свешникова; и с “гнилыми зубами на лице черепа” мужа Анны, глупого человека, который “ровно ничего не делал, но числился при каком-то благотворительном учреждении”; и штабного полковника Пономарёва, “преждевременно состарившегося, худого, желчного человека, измождённого непосильной канцелярской работой”.)
Кто из гостей изображён с симпатией? Почему?
(Это генерал Аносов, друг покойного отца Веры и Анны. Он производит приятное впечатление человека простого, но благородного, а главное - мудрого. Его Куприн наделил “русскими, мужицкими чертами”: “добродушно-весёлым взглядом на жизнь”, “бесхитростной, наивной верой”… Именно ему принадлежит убийственная характеристика современного ему общества, в котором обмельчали, опошлели интересы, а люди разучились любить. Аносов говорит: “Любовь у людей приняла такие пошлые формы и снизошла до какого-то житейского удобства, до маленького развлечения. Виноваты мужчины, в двадцать лет пресыщенные, с цыплячьими телами и заячьими душами, неспособные к сильным желаниям, к героическим поступкам, к нежности и обожанию перед любовью”. Так начата в рассказе тема настоящей любви, любви, для которой “совершить подвиг, отдать жизнь, пойти на мучения - вовсе не труд, а одна радость”.)
Что же “счастливо-чудесное” произошло в день именин княгини Веры?
(Вере преподносят подарок и письмо от Желткова.)
Остановимся на письме Желткова Вере. Прочитаем его. Какую характеристику мы можем дать его автору? Как же относиться к Желткову? Сочувствовать, жалеть, восхищаться или презирать, как слабого духом человека?
(Мы можем относиться к герою как угодно, и хорошо, если в жизни каждого из нас не произойдёт подобной трагедии, но нам важно определить авторскую позицию, выявить отношение самого автора к своему герою.)
Обратимся к эпизоду посещения Желткова мужем и братом княгини Веры Николаевны. Каким нам представляет Куприн своего героя? Как ведут себя участники сцены? Кто одерживает в этом противостоянии нравственную победу? Почему?
(Желтков. За его нервозностью, смятением кроется огромное чувство, убить которое может только смерть. Тугановскому не дано ни понять, ни самому испытать такие чувства. Даже князь Шеин произнёс слова, говорящие о чуткости и благородстве души Желткова: “…Разве виноват он в любви и разве можно управлять таким чувством, как любовь, - чувством, которое до сих пор не нашло себе истолкования… Мне жалко того человека. И мне не только жалко, но вот я чувствую, что присутствую при какой-то громадной трагедии души…”)
Найдите в словах автора, рисующего поведение Желткова, свидетельства того, что его поступками движет то самое огромное чувство, которое способно сделать человека или безмерно счастливым, или трагически несчастным. Какое у вас впечатление от последнего письма Желткова?
(Письмо прекрасно, как стихи, убеждает нас в искренности и силе его чувства. Для Желткова любить Веру даже без взаимности - “громадное счастье”. Он благодарен ей за то, что она восемь лет была для него “единственной радостью в жизни, единственным утешением, единой мыслью”. Прощаясь с ней, он пишет: “Уходя, я в восторге говорю: «Да святится имя Твое»”.)
III. Чтение наизусть стихотворения А.С. Пушкина «Я вас любил…»
Чем стихотворение Пушкина созвучно рассказу Куприна?
(В обоих произведениях выражены и преклонение перед любимой, и благоговение, и самопожертвование, и боль страдающего сердца.)
Можно ли назвать чувство Желткова к Вере Николаевне сумасшествием? (“Что это: любовь или сумасшествие?”.)
(Князь Шеин: “Я скажу, что он любил тебя, а вовсе не был сумасшедшим”.)
Но почему Желтков кончает жизнь самоубийством?
(Желтков любит по-настоящему, любовью страстной, бескорыстной. Он благодарен той, которая вызвала в его сердце это прекрасное чувство, возвысившее “маленького человека”. Он любит, и уже поэтому счастлив. Поэтому смерть не страшит героя.)
Переломным моментом для Веры становится прощание с умершим Желтковым, их единственное свидание. Обратимся к этому эпизоду и прочитаем его со слов: “В комнате пахло ладаном…”
Что испытывает Вера Николаевна, всматриваясь в лицо того, кто ушёл из жизни из-за неё?
(Глядя на его лицо, Вера вспоминает то же умиротворенное выражение на масках великих страдальцев - Пушкина и Наполеона.)
Случайна ли эта деталь? Каким предстаёт перед нами Желтков?
(Желтков велик своим страданием, своей любовью. Это поняла и Вера Николаевна, вспомнив слова генерала Амосова: “Может быть, твой жизненный путь, Верочка, пересекла именно такая любовь, о которой грезят женщины и на которую больше не способны мужчины”.)
Отметим: история, положенная в основу этого рассказа, во многом реальна. Прототипом княгини Шеиной стала Л.И. Любимова, которой влюблённый в неё человек несколько лет писал анонимные письма. У него не было никаких надежд, он понимал: между ним, “маленьким человеком”, и ею - непреодолимая пропасть.
Терпение аристократической родни Людмилы Ивановны иссякло, когда влюблённый осмелился прислать ей в подарок гранатовый браслет. Возмущённые муж и брат княгини разыскали анонима, состоялся решительный разговор. В итоге подарок был возвращён, а Жёлтый (фамилия влюблённого) поклялся более не писать. Тем всё и завершилось.
Почему Куприн по-иному осмыслил “курьёзный случай” и ввёл в свой рассказ трагический финал?
(Трагический финал производит большое впечатление, придаёт необычайную силу и весомость чувству Желткова.)
Как вы думаете, какой момент рассказа является кульминационным?
(Эпизод с пианисткой: “…Взволнованная тем, что она видела и слышала, Вера кинулась к ней и, целуя её большие прекрасные руки, закричала…”)
Величие пережитого простым человеком постигается под звуки бетховенской сонаты № 2, как бы донёсшей его потрясения, боль и счастье, и неожиданно вытесняет из души Веры всё суетное, мелкое, вселяет ответное облагораживающее страдание.
(Звучит соната № 2 Бетховена.)
Почему Желтков “заставляет” Веру Николаевну слушать именно это бетховенское произведение? Почему слова, которые слагались в её уме, оказались столь созвучны настроению, выраженному в бетховенской музыке?
(Слова как бы исходят от Желткова. Они действительно совпадают с музыкой, действительно “это были как будто куплеты, которые кончались словами: «Да святится имя Твое»”.)
Княгиня Вера переживает духовное единение с человеком, отдавшим свою душу и жизнь ей. Как вы думаете, возникло ли ответное чувство любви в душе Веры?
(Ответное чувство состоялось, пусть на одно мгновение, но навеки пробудив в ней жажду прекрасного, поклонение духовной гармонии.)
В чём, по-вашему, состоит сила любви?
(В преображении души.)
Итак, несчастный Желтков отнюдь не жалок, а глубина его чувства, способность на самопожертвование заслуживают не только сочувствия, но и преклонения.
Почему Куприн, ставя на такую высоту своего героя, знакомит нас с ним лишь в десятой главе? Отличаются ли первые главы от последних по стилю?
(Язык начальных глав нетороплив, спокоен, в них больше описаний, нет надрыва, больше обыденности.)
Давайте найдём не только стилевое, но и смысловое противопоставление двух частей рассказа.
(Лирический пейзаж, праздничный вечер противопоставлены “заплёванной лестнице дома, в котором живёт Желтков, убогой обстановке его комнаты, похожей на кают-компанию грузового парохода”.)
Средством противопоставления героев являются и фамилии: незначительная и даже какая-то приниженная “Желтков” и преувеличенно громкая, тройная “Мирза-Булат-Тугановский”. Есть в рассказе и предметы-противопоставления. Какие?
(Изысканная записная книжечка, украшенная “филигранным золотым узором редкой сложности, тонкости и красоты”, и гранатовый браслет из низкопробного золота с плохо отшлифованными гранатами.)
Какова идея рассказа А.И. Куприна? В чём смысл противопоставления первой и второй частей рассказа? Какую традицию русской литературы XIX века продолжил писатель в этом произведении?
(Смысл рассказа - показать благородство души простого человека, его способность к глубоким, возвышенным чувствам путём противопоставления героя высшему обществу. Автор показывает психологический контраст: не может сильное, бескорыстное чувство возникнуть в том мире, где ценятся лишь благополучие, спокойствие, красивые вещи и слова, но исчезли такие понятия, как красота души, духовность, чуткость и искренность. “Маленький человек” возвышается, становится велик своей жертвенной любовью.)
IV. Заключение
К.Паустовский говорил, что “Куприн плакал над рукописью «Гранатового браслета», плакал облегчающими слезами… говорил, что ничего более целомудренного не писал”. Такое же чувство очищения и просветления оставляет рассказ Куприна и у нас, читателей. Он помогает понять, чего мы можем лишиться, если вовремя не увидеть, не услышать, не заметить большое, настоящее в жизни.
V. Домашнее задание (ответить письменно )
Как вы понимаете слова Куприна из письма к Ф.Д. Батюшкову (1906): “Не в силе, не в ловкости, не в уме, не в таланте, не в творчестве выражается индивидуальность. Но в любви!”
Тогда же, зимой 1759 г., возникло дело, способное ненадолго перекинуть мост между супругами. Но именно оно показало колоссальную разницу их «государственного» мышления. Речь шла о Курляндии, которую Елизавета Петровна, ничтоже сумняшеся, сосватала сыну польского короля Августа III, принцу Карлу.
Пока бывший фаворит Анны Иоанновны герцог Эрнст-Иоганн Бирон находился в ссылке в Ярославле, престол этого небольшого вассального Польше государства пустовал. «Получив от императрицы очередное заверение в том, что государственные интересы никогда не позволят России освободить герцога Бирона… король счел себя в праве поставить перед сенатом Польши вопрос: не пора ли рассматривать место правителя Курляндии как вакантное? – вспоминал Станислав Понятовский. – …1-го января 1759 года Карл был официально и с большой помпой объявлен герцогом Курляндским» 19 .
До какой степени произошедшее отвечало интересам России? Империя давно втягивала Курляндию в сферу своей власти. Со времен Петра I герцоги не избирались без согласия Петербурга, а также без участия русских денег и русских войск. Хотя Польша обладала над Курляндией правами суверена, в реальности их нечем было подкрепить. Пустой престол в полунезависимом княжестве, хозяин которого находился в России под стражей, выглядел для Петербурга желаннее, чем занятый сыном польского короля. Поэтому шаг Елизаветы был, по меньшей мере, неожиданным.
С.М. Соловьев объяснил поступок императрицы тем, что обмен Курляндии на Восточную Пруссию, уже захваченную русскими войсками у Фридриха II, казался делом решенным. Государыня и ее советники считали, будто принц Карл просто переедет из Митавы в Кенигсберг. Поэтому Елизавета поручила своим дипломатам в Польше действовать в пользу королевского сына. При малом дворе случившееся вызвало бурю эмоций.
Вероятно, в последний раз Петр Федорович и его супруга одинаково реагировали на событие международной важности. Великий князь ненавидел Саксонскую династию, властвовавшую в тот момент в Польше и воевавшую с Пруссией. Он написал канцлеру Михаилу Воронцову запальчивое письмо о том, что императрице следовало бы сначала позаботиться о Голштинском доме – его третий дядя, принц Георг-Людвиг, больше подошел бы для курляндской короны. Канцлер показал послание Елизавете, и та велела отвечать отказом 20 .
Оскорбленный пренебрежением к своим родным и к себе лично, Петр запросился в загородную резиденцию Ораниенбаум. 5 января английский посол Роберт Кейт писал о дошедших до него слухах: «Великий князь подал императрице записку, в коей представляет, что ныне по достижении совершенных лет его можно почитать способным к собственным суждениям. Он не желает терпеть долее принуждения и стеснения, в коих ее величеству угодно содержать его, а посему просит дозволения удалиться в собственное его владение Ораниенбаум. Поначалу императрица была крайне оскорблена сим демаршем и повелела ему изложить все его резоны на бумаге, однако я слышал, что сие дело уже закончилось и заглушилось» 21 .
Вероятнее всего, именно об этом несостоявшемся «бегстве» говорят недатированные записки Петра тогдашнему фавориту Елизаветы – Ивану Ивановичу Шувалову: «Милостивый государь! Я вас просил через Льва Александровича [Нарышкина] о дозволении ехать в Ораниенбаум, но я вижу, что моя просьба не имела успеха; я болен и в хандре до высочайшей степени; я вас прошу именем Бога склоните ея величество на то, чтобы позволила мне ехать в Ораниенбаум; если я не оставлю эту прекрасную придворную жизнь и не буду наслаждаться, как хочу, деревенским воздухом, то наверно околею здесь со скуки и от неудовольствия» 22 .
Примерно тогда же Петр требовал отпустить его на родину, что в военные время было немыслимо. «Я столько раз просил вас исходатайствовать у ея императорского величества, чтоб она позволила мне в продолжении двух лет путешествовать за границей, – писал он Ивану Ивановичу, – и теперь повторяю это еще раз и прошу убедительно устроить, чтобы мне позволили» 23 . В результате наследника не пустили не только в Германию, но и в Ораниенбаум. Однако интересно само движение мыслей и чувств Петра. Для него дело о Курляндии стало сначала делом о бедных немецких родственниках, а потом о поездке на дачу.
Тот факт, что в данном случае Россия теряла контроль над обширной территорией, установленный еще Петром I, лежал как бы вне поля зрения цесаревича. Он даже не задумывался над этим. Его просто взволновало, что корона, которая могла достаться представителю Голштинского дома, уплыла к соперникам. Перед нами характерный способ мышления человека из маленького немецкого мирка, рассматривавшего подвластные земли как семейные владения, вне зависимости от их национального лица и исторической судьбы. Точно так же думал об Англии и Ганновере английский король Георг II. Сколько бы Петр ни прожил в России, а его коронованный кузен – в Великобритании, оба психологически оставались германскими владетельными князьями.
Екатерина мыслила иначе. Уступку Курляндии принцу Карлу она назвала отказом от русских интересов: «Говорили, что во всяком деле есть только два способа, которые следует избрать, это быть справедливым или несправедливым. Обыкновенно корысть производит последнее. В деле о Курляндии было справедливым возвратить детям Бирона то, что им предназначалось от Бога и природы. Если же хотели бы следовать корысти, то долженствовало (признаюсь, что несправедливо) беречь Курляндию и изъять ее из-под власти Польши для присоединения к России. Кто бы после этого рассуждения сказал, что нашли третий способ, по которому учинена несправедливость без извлечения из того и тени выгоды?»
Дальнейший пассаж выдает в великой княгине не только ученицу Бестужева, но и здравомыслящего политика, много раздумывавшего о положении России по отношению к ее соседям: «Отдали Курляндию принцу Карлу. Через это самое усиливается польский король, который, следуя политике, усвоенной им от отца своего, ищет только уничтожения свободы республики. Если он будет продолжать жить в Польше, то этого достигнет, в особенности поддерживаемый французскою партиею и нашим небрежением к сторонникам свободы и проч. Итак, я вас спрашиваю, что необходимее для России: деспотический ли сосед или счастливая анархия, в которую погружена Польша и которою распоряжаемся мы по своей воле? Петр Первый, лучше знакомый с делом, объявил себя… поручителем за свободу Польши и врагом того, кто посягнет на нее. Надобно, когда уж хочешь быть несправедливым, иметь выгоду быть таковым; но в деле о Курляндии, чем более о нем думаю, тем менее нахожу там здравого смыслу» 24 .
Трудно согласиться с С.М. Соловьевым, что такое мнение было высказано Екатериной «в неспокойном состоянии духа». Твердая и неизменная позиция по отношению к Курляндии как территории, входившей в орбиту русских интересов, будет свойственна ей и после восшествия на престол, до тех пор пока герцогство не станет частью империи. Никаких отступлений на этом пути и возвращения Курляндии под опеку Польши она не допускала.
Тот факт, что дочь Петра Великого своей рукой возвела на престол Курляндии польско-саксонского принца, выглядел как нарушение заветов отца. Процитированные строки относятся к январю 1759 г. Совсем недавно, во время бесед-допросов у императрицы по делу Бестужева, великая княгиня на коленях уверяла Елизавету, что не вмешивается в политику. Однако в записке звучит уверенный тон государственного деятеля, раздраженного явным просчетом. В 30 лет наша героиня была более зрелым политиком, чем двадцатый год управлявшая страной свекровь.
В одной подмосковной обители прихожане, как-то утром придя на службу, увидели внутри монастырских стен резво скачущего барашка. Руководство обители обратило на него внимание не сразу, а потом долго думало, что же с ним теперь делать. Откуда же взялся барашек? Выяснилось, что какой-то уроженец Кавказа в связи с исполнением молитвенных просьб и следуя традиции своего народа решил пожертвовать барашка монастырю, для чего и выпустил его прямо внутри обители. Это была его благодарственная жертва! Но как, оказывается, по-разному мы все понимаем жертву и жертвенность!
Зная текст Евангелия, можно предложить провокационный вопрос: а Сам-то Христос кого из двух сестер ставил на первое место? Конечно, никто из нас не способен измерить Божию любовь. Но непосредственные слова Господа словно бы свидетельствуют, что Он выделяет Марию, которая, как сказано в Евангелии, благую часть избрала (см.: Лк. 10: 42). Однако если мы всмотримся внимательнее в строки Священного текста, то увидим следующее: «Иисус же любил Марфу и сестру ее и Лазаря» (Ин. 11: 5), - первой упоминается именно Марфа!
Дело в том, что служение Марфы - это бескорыстное, жертвенное служение ближним по образу Самого Христа, Который «не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мф. 20: 28).
Лишь та любовь есть любовь настоящая, которая выражается делом. А находясь в стороне от страдающих, не оказывая реальной помощи бедствующим - в общем, не вступив на стезю Марфы, - вряд ли можно говорить о любви и о своем внутреннем стремлении к Богу.
Но тут-то и возникают вопросы: а что есть подлинная жертвенность? как понимать жертвенную любовь? да и что такое жертва вообще?
Оказывается, мы далеко не всегда вкладываем в понятие жертвы одинаковый смысл. Например, одна женщина как-то сказала: «Я свою свекровь не люблю, я не могу с ней долго рядом находиться, но я привожу ей продукты, терпеливо жертвую своим временем». То есть любви в данном случае нет, зато человек что-то от себя отнимает, вынуждает себя отдать это другому и называет подобное отношение жертвой.
А и правда, если сказать, что жертва - это только когда отнимаешь у себя и добровольно отдаешь другому что-то для себя очень значимое, то, в таком случае, жертва может оказаться вообще без любви. Более того, получается, что в сознании многих людей подобная жертвенность как бы компенсирует необходимость любви. Ты как бы откупаешься от любви своей хладнокровной жертвой. Относительно такой жизненной позиции в Священном Писании есть бескомпромиссные слова: «Если я раздам все имение мое… а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (1 Кор. 13: 3). Значит, жертвенность без любви не настолько угодна Богу и не приносит должной пользы нашей душе? Действительно, в Евангелии Христос говорил все-таки о любви как главном сокровище сердца, с которым должна быть неразрывна и жертвенность: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13: 34-35). «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15: 12-13). То есть, с позиции Христовых заповедей, любовь - естественный источник жертвенности, когда не жалко отдать любимому что-то свое. «Любовь… милосердствует» (1 Кор. 13: 4), и иначе просто не может быть, когда есть любовь.
Конечно, к любви невозможно принудить, и хорошо уже то, что упомянутая выше женщина ездит к свекрови, помогает ей в чем-то. Святые отцы говорят, что даже понуждение себя к исполнению заповедей без сочувствия сердца все равно полезно для нас. Потому что душа обретает навык делать добро, а со временем может откликнуться и сердце. Но в упомянутом случае скорее видится выполнение долга, обусловленного семейными узами, обманчивая в связи с тем успокоенность: «хоть и не люблю, но жертвую, значит, исполняю положенный долг».
Возможно, вы согласитесь с тем, что если мы любим кого-то, то нам не жалко отдать ему всё самое дорогое, что у нас есть. Жалко ли было принести в жертву Небесному Отцу перворожденное от стад своих? Наверно, не жалко, ибо Авель любил Бога. Каин же поступил по принципу: «на Тебе, Боже, что мне не гоже», ибо относился к Всевышнему соответственным образом. И, как гласит предание, дым от жертвы Авеля сразу взошел к небу, тогда как от жертвы Каина клубился внизу, распространяя вокруг себя смрадный чад. И когда в храм мы несем то, что не жалко, потому что не нужно, - это не жертва, а прагматичное освобождение от ненужных вещей. Когда же отдаем другим то, что нам дорого, так что нам по естественным чувствам и расположенности было бы жалко расстаться с этим, но по любви мы легко и с радостью отдаем, - это настоящая жертва.И дело вовсе не в качестве принесенного, как думают многие, ибо Бог принял две жалкие лепты вдовы, отвергая богатые приношения фарисеев, а все дело в сердце и чувствах души, в отношении нашего духа к Богу и ближним. Не имея к Нему любви, благоговения и желания близости с Ним, человек напрасно несет свои жертвы - зачем они Богу, когда Ему нужны не бездушные приношения, а живые сердца людей?
Поэтому, когда мы говорим: «жертвенная любовь», то подразумеваем: «жертва по глубокой любви». Не томная самоотдача и жертвование чем-то своим: деньгами, силой, временем, - вызывающее в душе лишь скорбь, досаду и борьбу со своей раздражительностью, а то совершенно очевидное, исключающее всякое сомнение пожертвование собой, которое естественно является при горячей, бескомпромиссной любви к другому.
Увы, человек, посещающий ближнего в больнице только чтобы исполнить заповедь, - формалист, который выполняет букву закона, но совершаемое им не находит отклика в его душе. Богу нужна живая душа и живое отношение к ближнему, а не холодно-мертвое соблюдение приличий и правил. Стало быть, жертвенность, милосердие, бескорыстная помощь должны исходить из сострадания. А сострадание - это не обязательно даже слова и дела, но это, прежде всего, наше внутреннее отношение к другим людям.
Однажды четырехлетний малыш, чей старенький сосед недавно потерял жену, увидел, что тот сидит и плачет. Ребенок зашел в его двор, залез к нему на колени и так с ним долго сидел. Когда его мама спросила, что же такое он говорил соседу, мальчик ответил: «Ничего. Я просто помог ему плакать». Мы часто страдаем от того, что не видим никакого сострадания, сочувствия у наших ближних. Хотя бы и малое сопереживание способно вершить чудеса.
В «Луге духовном» рассказывается, как в монастыре святого Феодосия жили два брата, давшие друг другу клятвенное обещание не разлучаться ни в жизни, ни в смерти. В обители они для всех были примером благочестия. Но вот один из них подвергся плотской брани и, будучи не в силах превозмочь ее, сказал другому: «Я решился уйти в мир». Не желая отпустить его одного, брат пошел вместе с ним в город. Подвергшийся плотской брани зашел в дом блудницы, а другой брат стоял вне, молясь и сильно страдая душою. Впавший в блуд, выйдя из дома, сказал: «Я уже не могу возвращаться в пустыню. Ты иди туда, а я останусь в миру». И брат его решил остаться с согрешившим в миру, так что оба они начали трудиться для своего пропитания. Они нанялись работать на строительстве монастыря, который возводил авва Авраамий. Впавший в блуд получал плату за двоих и каждый день отправлялся в город, где тратил деньги на распутство. Между тем другой постился все эти дни, молча делал свое дело и не говорил ни с кем. Мастера, видя ежедневно, что он не ест и не пьет и сосредоточен в себе, доложили обо всем святому Авраамию. Авва Авраамий позвал труженика к себе в келью и обратился к нему с вопросом: «Откуда ты, брат, и каково у тебя занятие?» Тот открылся ему во всем, заключив: «Ради брата я терплю все это, да видит Бог скорбь мою и да спасет его». «И Господь даровал тебе душу брата твоего!» - выслушав все, произнес Авраамий. Лишь только авва отпустил работника и тот вышел из кельи, как перед ним оказался его брат. «Возьми меня в пустыню, - воскликнул он, - да спасется душа моя!» И немедленно они удалились в пещеру близ святого Иордана и затворились там. Так собственным состраданием и самопожертвованием брат приобрел для жизни вечной душу брата. Прошло немного времени, и согрешивший брат, усовершенствовавшись в духе перед Богом, скончался. А другой остался в той же пещере, согласно клятве, чтобы и самому скончаться там же.
Это не просто милостыня, которую богатый щедро уделяет от обилия даров своих, а сердечное проникновение в положение другого человека, когда ты не можешь не помочь ближнему и потому не думаешь в этот момент о себе.
Это такое сопереживание ближнему, когда его проблема становится твоей, и потому ты принимаешь на себя его скорбь для ее уврачевания. Такую любовь явил людям Христос, восприняв страдания за наши грехи на Себя, щедро даруя нам вечные блага.
Почему же мы редко встречаем жертвенность, взаимопонимание и отзывчивость?
Потому что преобладающее большинство людей стремится в жизни к личному комфорту, старается окопаться и закрепиться на каких-то позициях, наивно думая построить на земле незыблемое личное счастье. Достигая определенных результатов - создавая семью, воспитывая детей, добиваясь успехов на работе, - человек погружается в эйфорию покоя, отгораживаясь от бед окружающих его людей. Для того же, чтобы чувствовать страдающих и скорбящих, нужно отвергать обманчивое самозабвение. Необходимо внутреннее движение, а не застой, активность, а не пассивное пребывание в тихой заводи своего болота. Когда человек, наслаждаясь, загорает под солнышком, ему, естественно, не до замерзающих.
Герой М.Ю. Лермонтова Печорин признавался: «Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил». А не жертвует человек только тогда, когда любит больше себя, чем других; а если он и любит кого, то разве что ради собственного удовольствия, для себя, своего эгоистичного комфорта, любит как некую новую вещь, которая может пригодиться на время, но которой ты сам не обязан ничем.
И все же, указывая на жертвенную любовь, христианство тем самым показывает планку, до которой дотянуться каждому из нас достаточно трудно.
Одна благочестивая девушка росла без мамы, воспитывала ее бабушка. Девушка вышла замуж за студента семинарии, который вскоре стал батюшкой. Зажили счастливо, но однажды бабушка упала, сильно ушиблась, а потом осталась парализованной. В семье рождались один за другим малыши, батюшка часто служил на приходе и практически не имел возможности помогать молодой супруге, а она, бедная, была вынуждена нянчиться не только с вечно кричащей ребятней, но и с прикованным к постели пожилым человеком. Еще на целых два года жизнь молодой матушки стала практически невыносимой: у бабушки оказалось онкологическое заболевание, да такое, что она уже не могла принимать относительно твердую пищу, и приходилось протирать для нее всю еду, а потом кормить страждущую с ложечки, но глотала она с трудом и большую часть положенного ей в рот выплевывала. Каждые два часа, в том числе и в ночное время, бабушку следовало переворачивать с боку на бок во избежание пролежней. Когда бабушка умерла, ухаживавшая за ней матушка вздохнула с облегчением: «Всё, похоронила бабушку».
Да, она вздохнула с облегчением. Но разве кто-то дерзнет сказать, что она не имела любви или будто бы игнорировала родного человека, ставшего инвалидом? Просто иногда нам бывает настолько трудно, невыносимо тяжело, что освобождение от заботы, словно от удушающей ноши, мы воспринимаем как Божию милость, и здесь уже не до философских рассуждений, не до патетики о высоких чувствах любви. Да ведь и Сам Христос в преддверии величайших страданий, принятых именно по жертвенной любви к человечеству, в душевном содрогании молился: «Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия» (Мф. 26: 39).
 |
Подлинная жертва, таким образом, может включать и подвиг, усилие. очень точно сказал: «Любовь - это радость, а цена любви - жертва. Любовь - это жизнь, а цена любви - смерть».
В этой связи зададим и более сложный вопрос: а всегда ли мы способны на жертвенность? И всякая ли жертва посильна для нас?
Увы, во взаимоотношениях современных христиан время от времени можно заметить такую картину. Понимая, что надо жить по евангельским заповедям, христианин соглашается помочь ближнему в определенных проблемах. Пытаясь участвовать в жизни ближнего, он берет на себя нагрузки, связанные с заботой о нем. Чувствуя, что мера этих нагрузок в определенный момент становится для него непосильной, христианин загоняет свое недовольство внутрь себя, думая, что надо терпеть, исполняя заповедь.
Поднатужившись еще немного, он все равно не выдерживает. Наступает момент, когда его недовольство прорывается наружу, причем в достаточно грубой форме: «Ты не благодарен мне», «Я для тебя столько сделал, а ты…» В итоге вместо исполнения заповеди мы видим грех озлобленности, а ранее близкие люди разрывают отношения, наглядно демонстрируя мирской принцип: меньше видимся - больше любим друг друга.
Безрассудно принятые на себя непосильные нагрузки способны довести до озверения. Ноша, взятая не по плечу, делает сердце равнодушным, холодным и жестким. Итог - не христианская жертвенность, равнозначная бескорыстной любви, которая не ждет за свое доброе дело даже обыкновенного «спасибо», а злоба, психотравмирующая личность и вносящая дисбаланс в жизнь.
Мы все несем в себе свои немощи. Все мы можем сорваться в каких-то ситуациях, не справившись с собой. Парадокс взаимоотношений заключается в том, что вместо простого решения проблемы участники взаимоотношений подчас идут самым трудным, окольным путем. Не лучше ли попытаться исправить ситуацию в тот самый момент, когда ты почувствовал, что не справляешься? Просто и ясно, без раздражения, со смирением объяснить всё ближнему, не доводя себя до озлобленности и не коря другого своей невозмещенной жертвенностью. Лучше не принимать ношу не по плечу, не думать наивно о себе как о великом подвижнике, способном горы свернуть и изменить жизнь окружающих тебя людей.
Ожидание же от других людей соответствующего восполнения твоей жертвы окончательно опустошает душу. Обида на неблагодарность не знает границ и пределов, и нет уже внутри ничего, кроме шипов и колючек, уязвляющих самого обиженного.
Странно и жалко слышать от христианина: «Я ему столько сделал, а он неблагодарен», как будто его обманули, разрушив расчет на отдачу и прибыль. Евангельские истины бескомпромиссны: всё, что сделано в ожидании благодарности, уже не добро, а корысть. И если Христос говорил: «Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф. 6: 3), то как мы вообще можем помнить, какое добро кому сделали?
Как важно понять, что, делая добро другим людям, мы не стремимся превратить их в должников, не пытаемся возложить на их шею иго, которое они должны со временем скинуть, делая в ответ добро нам. - не депозиты в банке, возвращающиеся нам с процентами; милосердие - добродетель, изнутри преображающая душу.
Подлинная любовь не закабаляет других; она, напротив, способна вдохновить их к свободному проявлению себя в добром, проявлению не ради принятой помощи, а потому, что душа их тоже полюбила добро.
Помню, как мой друг по семинарии, ныне священник, однажды кому-то из просивших на улице сказал: «Спасибо, что вы приняли милостыню». И он на самом деле так считал, вовсе не ожидая от кого-либо благодарности. Жертвуя чем-либо, мы не покупаем других, напротив, мы радуемся, что нам представилась возможность сделать кому-то бескорыстно добро.
Что еще можно сказать о жертвенности, так это, пожалуй, то, что внешне одинаковые поступки могут иметь совершенно разную сущность. Ибо при внешне одинаковых действиях один человек исполнен сострадания и любви, другой же движим расчетливостью или желанием самоутвердиться. Например, не великое ли дело - отдавать свою кровь ради спасения ближних? Но кто-то сдает кровь ради выгоды. А в 1990-е годы в одной воинской части солдаты договорились сдать кровь, чтобы на вырученные деньги купить видеомагнитофон и смотреть пошлые фильмы. Люди жертвуют материальным, чтобы причинить вред своей бессмертной душе: отказывают себе во всем, чтобы лишний раз выпить или принять дозу наркотика. На Западе в одной жившей гражданским браком паре юноша заразился вирусом иммунодефицита. Его подруга решила продолжить свою с ним плотскую связь по любви к нему. Она жертвует собой и своим здоровьем, но ради чего? Ради того, чтобы максимально продлить плотское содружество, понимаемое ими как счастье. Как уместно здесь вспомнить сравнение преподобного Исаака Сирина: «Пес, который лижет пилу, пьет собственную свою кровь и, по причине сладости крови своей, не сознает вреда себе».
Итак, ценность всех наших жертв и самой нашей жертвенности определяется состоянием нашей души, содержанием сердца, его ценностями и святынями: наполнено ли сердце добром и любовью или своекорыстием и формалистикой, не зря в Священном Писании сказано: «Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что из него источники жизни» (Притч. 4: 23).
