Ленинградский государственный университет имени А.С. Пушкина

Филологический факультет

Кафедра русского языка и литературы

Реферат по курсу «Русская литература XVIII века» на тему:

Идейно-художественное своеобразие комедий Сумарокова (на примере комедии «Рогоносец по воображению»)

Выполнила:

студентка II курса

очной формы обучения

Ершова Валерия

Проверила:

доц., к. фил. н. Вигерина Л. И.

Содержание

Введение 3

История трактовки понятия «комедия» 4

Истоки комедийного творчества А.П. Сумарокова 5

Идейно-художественное своеобразие комедий А.П. Сумарокова 6

Анализ комедии «Рогоносец по воображению» 8

Заключение 10

Введение

Александр Петрович Сумароков (1717-1777) занимает особое место в истории русской культуры. Он не только основатель русского театра, писатель, поэт и журналист, но и один из наиболее выдающихся представителей общественно-политической мысли своего времени. Его творчество отличается от современников своеобразием формы и содержания. Необычная манера изложения, о которой так много говорили исследователи, не может оставить равнодушным читателя. Гуськов Н.А. предполагает, что на её формирование повлияла не только социальное воспитание и положение писателя (идеология аристократической оппозиции), но и осознание «неповторимости собственной личности» и переживание «горечи от несовпадения самооценки с реакцией окружающих» . Это, как вы понимаете, и повлекло за собой конфликт с обществом. Но именно благодаря этому, писатель раскрылся как оригинальная, самобытная, порой противоречивая, но всё же неповторимая личность, чьи произведения сыграли большую роль в развитии русской драматургии и литературы в целом.

А.П. Сумароков (1717-1777): Жизнь и творчество: Сб. ст. и материалов/Рос. Го. Б-ка; Сост. Е.П. Мстиславская. - М.: Пашков дом, 2002. – 304 с.- (К 285-летию со дня рождения и 225-летию со дня смерти) стр. 42

История трактовки понятия «комедия»

Определение комедии в древнее время резко отличается от современного понимания. Сейчас комедия – это жанр художественного произведения, характеризующийся юмористическим и сатиричным подходом. Также это вид драмы, в которой специфически решается момент действенного конфликта или борьбы антагонистических персонажей.

А в древние, античные времена комедию определяли как жанр художественного произведения, который характеризуется плохим началом и счастливым завершением.

Сам Сумароков в своем «Эпистоле о стихотворстве» определяет общественно – воспитательную функцию комедии, её назначение:

Свойство комедии – издёвкой править нрав;

Смешить и пользовать – прямой ея устав.

То есть, выставляя человеческие пороки в смешном виде, комедия должна способствовать освобождению от них.

Истоки комедийного творчества Сумарокова

В период своей литературной деятельности (2 пол. 1730-х – кон. 1750-х г.г.) Сумароков стал наиболее крупным литературным выразителем идеологии передового дворянства середины XVIII века. Его мировоззрение определялось «пониманием роли и значения дворянства в русском государстве как основной движущей силы общественного прогресса» . По его мнению, люди отличаются в общественной жизни лишь степенью ясности своего «разума». Также Сумароков признает природное равенство людей и неравенство в социуме. При этом поэт не одобрял рабских форм эксплуатации крепостных крестьян помещиками, потому что дворяне должны были быть безупречны во всём.

В творчестве Сумарокова, как и в других явлениях дворянской культуры тех лет, отразились изменения, произошедшие в русском дворянстве 50-60-х г.г. XVIII века. Дворцовые перевороты не затрагивали социальную основу крепостнического государства, а приводили лишь к смене «кучек» правящего класса. Переворот 1741 года, возведший на престол Елизавету и отстранивший от власти немцев, привёл к появлению новой «кучки» (Бестужев, Воронцов, Шувалов). Последовавшие за этим событием хищения, казнокрадство, взяточничество, самоуправство чиновников вызывали возмущение. С другой стороны, развитие роскоши в дворянской среде, мотовство, усиление эксплуатации крестьян помещиками – всё это возмущало Сумарокова.

Именно поэтому в уже раннем его творчестве встречалась критика придворного, «гордого, раздутого как лягушка», и великосветского щёголя, и взяточников – подьячих. И с течением времени он чувствовал себя более обязанным выступать против порядков елизаветинского правления.

Идейно – художественное своеобразие комедий А.П. Сумарокова

П.Н. Берков. История русской комедии XVIII века. Л.: Изд. «Наука», 1977. с 31-43

Комедийное творчество Сумарокова продолжалось свыше 20 лет. Комедии Сумарокова отнюдь не абстрактные сатиры на общечеловеческие пороки. Почти всем его комедиям, за исключением, может быть, «Трёх братьев совместников», присуща одна общая черта – памфлетность. Это откровенное средство литературно-общественной борьбы, обращенное против определенных лиц, против конкретных, личных врагов драматурга – Тредиаковского, зятя Сумарокова А.И. Бутурлина, писателя Ф.А. Эмлина и др., либо против тех, кого он считал врагами дворянской группировки, к которой сам принадлежал. Это особенность сумароковских комедий была ясна его современникам.

Комедии Сумарокова подразделяют на 3 периода творчества писателя:

1 период - 1750г.

2 период - 1764-1768 г.г.

3 период - 1772-1774 г.г.

Вне этих групп комедия «Приданое обманом», отличающаяся от остальных не только хронологией своего появления, но и тематикой, приемами построения и некоторыми другими характеристиками. Её мы рассмотрим чуть позже.

1 период . Из комедий Сумарокова 1750-х годов – «Тресотиниус», «Третейный суд», «Ссора у мужа с женой», «Нарцисс» - наиболее отчетливо памфлетность выражена в «Тресотиниусе». Зрители сразу же узнавали в главном действующем лице Тредиаковского. В центре внимания Сумарокова не занимательность сюжета, а обрисовка основного отрицательного персонажа как конкретной личности – иными словами, памфлет в «Тресотиниусе» преобладает над комическом в действии.

Схема, намеченная в «Тресотиниусе», выдерживается Сумароковым в основном почти во всех остальных его комедиях: комическое действие развивается только для того, чтобы детальнее показать главное действующее лицо в плане памфлетном и – до известное степени – социально-обобщённом.

Памфлетный характер первых комедий Сумарокова определял и манеру «построения» языка главных персонажей. Будучи незаурядным пародистом и любя этот литературный жанр, Сумароков удачно и, по-видимому, живо передавал язык Тредиаковского, петиметров, подьячих, прототипа Ф а т ю я и «Нарцисса»-Бекетова. Эта пародийно-карикатурная манера помогала драматургу делать своих героев легко узнаваемыми, забавными, а порою и вовсе смешными. Однако она имела и отрицательное значение: на фоне яркой, заметно стилизованной, пародийной речи главных персонажей как-то сглаживался, утрачивал выразительность язык остальных действующих лиц.

Обращает внимание еще то, что персонажи, когда им приходится выражать идею пьесы, говорят не обычным своим языком, как в других местах комедии, а более высоким, даже несколько книжным, напоминающим язык прозы самого Сумарокова. В результате этого ранние комедии Сумарокова не оставляют целостного впечатления в отношении языка.

В «Третейном суде» яро выражено осмеяние педантства и подьячества. Новым было то, что Сумароков иронически изобразил здесь щёголя – галломана Дюлижа, имеющего памфлетный портрет в сочетании с чертами социально – обобщенными. Обращает на себя внимание, что Сумароков в «Третейном суде» пользуется случаем показать «чудовищность» своих героев и в отношении к русскому языку. Например, в VI явлении I действия Критициондиус – герой-пародия на Тредиаковского – повторяя аргументы из его статьи, высмеивает употребленное в трагедии «Хорев» князем Кием выражение «Подай седалище!». Дюлиж предлагает изменить фразу на «Подай канапе!».

Для Сумарокова «порча языка» подьячими с их канцелризмами, педантами с их славянщиной и латынщиной – явление, с которым следует бороться во всевозможных литературных жанрах: в сатире, в теоретической «епистоле», в комедии. «Порча языка» для Сумарокова – общественное бедствие, и он уделяет этому вопросу большое внимание. Так, в комедии «Ссора мужа с женою» нашему вниманию представлен образец жаргона «вертопрахов» и «вертопрашек», который в дальнейшем положит начало мотиву сатирического осмеивания эти типов в русской литературе.

Расширяя круг комедийного изображения, Сумароков в «Ссоре у мужа с женою» даёт первый в русской комедии набросок деревенского дворянина, Фатья, отличающегося невежеством, играющего со своими крепостными в свайку и пьющего мед и квас.

Из вышесказанного можно сделать вывод, что Сумароков начинает нащупывать новые пути художественного обобщения. С этой стороны заслуживает внимания также комедия «Нарцисс», интересная тем, что в ней Сумароков ставит новые задачи. Имея в виду «страсть», а не «личность», Сумароков признает, что Нарцисс « в протчем человек как человек, а от самолюбия на красоте своей совсем шаль» (т.е. безумец).

В выборе имён героев в комедиях Сумарокова 1750г., как и в более поздних, есть определенная система. «Влюбленные», отец невесты, служанка, т.е. персонажи, знакомые придворному зрителю по французским комедиям, получали имена из классической французской комедии (Доронт, Октавий, Клариса и пр.) или построенные по их образцу (Инфимена), а также из итальянских интермедий (Арликин, Пасквин). Одни отрицательные персонажи снабжались вычурными, придуманными прозваниями, такими как Тресотиниус, Критициондиус; другие получали у Сумароковарусские имена фольклорного характера – Фатюй, Додон. Подобная манера названия положила начало определенной традиции русской комедии. Это придавало комедиям Сумарокова какой-то нерусский характер.

Интрига в комедиях Сумарокова 1750-х годов несложна, однако количество действующих лиц довольно велико. Неудачное сватовство являлось основной линией развития сюжета. В центре стоят положительные герой и героиня, браком которых завершается комедия, им противопоставлен отрицательный претендент или несколько претендентов; обязательны родители невесты или, по крайней мере, отец ее; слуги «влюбленных» или слуга хозяина дома, подьячий- также обязательные персонажи. Остальные действующие лица (педанты, Ераст-забияка в «Тресотиниусе»,судьи в «Третейном суде») эпизодичны, хотя имеют иногда и существенное значение. Отклонение от обычной сюжетной схемы представляет «Ссора у мужа с женою». Эта комедия не имеет привычной развязки, а ограничивается заявлением Деламиды, что она не намерена выходить замуж. Таким образом, и необычная развязка должна была служить целям осмеяния «шальных кокеток».

Вводит Сумароков в своих ранних комедиях один прием, который надолго потом сохранится в практике русских комедиографов X V I I I в.: действие пьесы часто начинается кратким монологом слуги или служанки, в котором сжато излагается содержание комедии и дается общая характеристика главных действующих лиц.Это в какой-то мере заменяло обычное тогда либретто пьесы. Ремарок в этих комедиях мало: они скупо характеризуют движение или интонации действующих лиц, но не ставят своей целью обрисовку интерьера.

Эти особенности, связывающие ранние комедии Сумарокова с итальянской комедией масок, в основном сохранились и в последующих его произведениях.

2 период. Несмотря на то, что метод условного изображения персонажей характерен и для второй группы комедий, тем не менее они отличатся от первых большей углубленностью и обусловленностью изображения основных персонажей.

Вторая группа комедий, написанных между 1764 – 1768 гг., относятся к комедиям характеров. Их суть в том, что всё внимание уделено главному персонажу, а остальные действующие лица служат для раскрытия черт характера главного героя. Так, «Опекун» - это комедия о дворянине – ростовщике, жулике и ханже Чужехвате, «Ядовитый» - о клеветнике Герострате, «Нарцисс» - комедия о самовлюбленном щёголе. Остальные персонажи – положительные и выступают в роли резонеров. Наиболее удачны у Сумарокова образы отрицательных героев, в характерах которых подмечено много сатирически черт, хотя их изображение ещё далеко от создания социально – обобщенного типа.

Одной из лучших комедий этого периода является комедия «Опекун», в центре внимания которой образ ханжи, скупца дворянина Чужехвата, обдирающего сирот, которые попали под его опеку. «Подлинник» Чужехвата – родственник Сумарокова, зять Бутурлин. Характерно, что он же изображен как центральный образ и в других комедиях («Лихоимец», «Приданое обманом»). В комедии «Опекун» Сумароков не показывает носителя одного какого-то порока, а рисует сложный характер. Перед нами не только скупец, не знающий ни жалости, ни совести, но он ханжа, невежда, развратник. Раскрытию характера способствуют и речевая и характеристика, и бытовые детали.

Новым в комедиях о скупце является более широкое отражение русской действительности. В комедии этого периода входит быт, иногда даже в мелких подробностях.

Близко к комедиям о скупом примыкает комедии Сумарокова «Ядовитый» (1768). Это в наибольшей мере памфлетная пьеса. Принято считать, что в лице Герострата автор сводил счёты со своим литературным противником – писателем Ф.А. Эминым. Хотя при более внимательном анализе намёков, рассеянных в комедии, можно понять, что дело обстояло сложнее. Образ Герострата составлен из черт, характерных для различных литературных и других деятелей того времени. Принцип «расширения» первоначально заданного образа «ядовитого», т. е. клеветника, злоязычника, здесь обнаруживается в большей степени, чем в комедиях о скупом.

Влияние достижений русской комедии конца 1750-х – первой половины 1760-х годов сказывается и в языке действующих лиц: благородные «любовники» говорят «высоким» стилем, речь их богата инверсиями, часто имеет дактилическое окончание.

Сумароковские памфлетные комедии 1760-х годов имеют ряд черт, роднящих их с его трагедиями того же времени: в них также проводится определенная политическая тенденция, которая по-разному проявляется в разных комедиях. Так, в комедиях о скупце основной мыслью является утверждение, что ростовщичество, которому и Елизавета, и Екатерина II при вступлении на престол объявляли в законодательном порядке войну, продолжает, несмотря на все, благополучно процветать.

В комедии «Приданое обманом» ростовщик Салидар говорит: «Прежде сево брали по пятнадцати, по двадцати рублёв и больше со ста процентов, а ныне только по шести рублёв со ста приказано брать; не разоренье ли это, а особливо добрым людям, которые денежки беречь умеют? Такую-то прибыль приносит государственный банк! Однако многие берут по-прежнему, которые поумнее и на это не смотрят: ежели во всём поступать по священному писанию да по указам, так никогда и не разживешься». В «Опекуне» этот мотив не развит, а заменен темой незаконного присвоения чужого имущества, но зато с особой силой подчёркнут в комедии «Лихоимец».

Элементы памфлетной направленности в комедии «Опекун» проявляются в рассуждениях слуги Пасквина о том, что «рогоносцы скуфей носить не могут, а ордены носят»

З период. В начале 1770-х гг. Сумароков продолжает свою драматургическую деятельность, притом в памфлетном плане, несмотря на борьбу Екатерины с обличительными комедиями. К 1772 г. относятся 3 его комедии: «Рогоносец по воображению», «Мать – совместница дочери» и «Вздорщица». Нет никаких данных, подтверждающих их написание именно в этом году.

Все новое в русской комедии, что наметилось на рубеже 1760-х и 1770-х годов, нашло свое отражение в трёх последних комедиях Сумарокова.

Здесь тот принцип обобщения, который только начал намечаться в комедиях 1750-х годов и который не получил полного развития и в его «комедиях о скупом» 1760-х годов, стал господствующим. В них также присутствует и пафлетность, и портретность, но не они уже играют такую главную роль, а принцип обобщения.

В «Рогоносце по воображению» впервые в русской комедии затрагивается вопрос о продаже крепостных. Впрочем, когда речь идёт о продаже Нисы, Хавронья осуждает не продажу людей вообще, а то, что грешно «остолько взять за девку выводных денег» (д. III, вл. 1). Но эта черта характеризует лишь «дикость» помещицы.

В Минодоре, героине комедии « М а т ь -совместница дочери», несмотря на подчеркнутую ее памфлетность и портретность, Сумароков опять-таки стремится дать обобщение. «Едакие ныне завелися барыни! - г о в о р и т слуга Б а р б а р и с. - Ч т о б ы в посты не есть мяса, ето они наблюдают, а чтобы не любиться с чужими, о том они и з а б ы л и, будто р а з б о й н и к и: людей режут, а молока по середам не хлебают» (д. I I , я в л. 8)

Памфлетные комедии Сумарокова благодаря примененному им принципу обобщения приобрели большую социальную остроту. В них он показывает как деревенское, так и московское дворянство с неприглядной стороны. «Новое», обещанное Екатериной, себя не оправдало: «Что ныне ни сделают, портится скоро», - так устами Дурака говорит пессимистически настроенный автор (я в л. 13).

Принцип обобщения, и раньше намечавшийся у Сумарокова, окончательно оформился в его творчестве под влиянием достижений комедии 1760-х и начала 1770-х годов. Возможно, что Сумароков, когда писал « В з д о р щ и ц у » , знал раннего «Недоросля»: в обеих комедиях есть общие элементы, например игра слов «клоб - клоп» (с р. во «Вздорщице» реплику Д у р а к а в конце 2-го я в л е н и я) ; возможно, что о б р а з Д у р а к а был навеян Сумарокову, помимо бытовых наблюдений, комедией М. И. Веревкина « Т а к и должно», в которой есть подобный персонаж. В «Рогоносце по воображению» одно место совершенно напоминает ненавистные Сумарокову «слезные комедии»; это монолог Н и с ы, начинающийся словами: «Плачь, Н и с а! П л а ч ь и рыдай, о т ч а я н н а я Ниса!» (д. I, явл. 18).

Комедии Сумарокова начала 1770-х годов представляют, таким образом, значительный интерес. На старости лет, на закате своей творческой деятельности, Сумароков создал едва ли не лучшие свои комедии. Во всяком случае в отношении «Рогоносца по воображению» эти слова безусловно справедливы. Можно только пожалеть, что Сумароков «оставил Т а л и ю » для «прелюбезной своей Мельпомены» и, вернувшись в 1774 г. в последний раз к драматургической деятельности, написал ничего не прибавившую к его славе трагедию «Мстислав», а не обратился еще раз к комедии.

Обличая в своих последних комедиях дворянский быт, затрагивая попутно вопрос о продаже крепостных, Сумароков несомненно способствовал проникновению в общественное сознании многих для того времени в высшей степени передовых идей. Как, например, злободневно должна была звучать перед самым началом Пугачевского восстания такая часть диалога помещицы Б у р д ы и слуги Розмарина (« В з д о р щ и ц а ») :

Р о з м а р и н. К о г д а бы вы изуродовали возницу, будучи лошадью, так бы э т о и пропало, потому что лошади законам не подчинены; хотя и люди-то не все законам повинуются.

Б у р д а. Д а лошадей-то и б е з вины стегают.

Р о з м а р и н. Стегают и людей б е з вины иные господа, да и продают их так же, как и лошадей.

Б у р д а. Д а вить м е ж д у неблагородного-то человека и лошади и разности-то немного.

Р о з м а р и н. М ы, сударыня, ни воронопегими, ни гнедопегими никогда не р о ж д а е м с я, да все такими ж е шерстьми, какими и вы, и сена не ядим.

Б у р д а. Как то ни есть, да вы не дворяня.

Р о з м а р и н. Не дворяня, не дворяня! будто дворянское-то имя и перьевое на свете достоинство! Будто ето великое тогда титло, когда я лицем ко ставцу сесть не умею.

(Д. I, явл. 9)

Наряду с вопросами крепостного права затрагивает Сумароков в последних своих комедиях и старую в его творчестве, но очень злободневную в начале 1770-х годов тему о «приказных», подьячих и их плутнях (см. «Мать - совместница дочери», д. I I I , явл. 5) .

Однако Сумароков учел не все достижения молодых драматургов: обстановка, в которой развертывается действие его новых комедий, его не занимает. Во «Вздорщице» вообще нет указаний, где происходит действие, а в комедии «Мать - совместница дочери» об этом сказано предельно кратко: «Действие в Москве».

Анализ комедии «Рогоносец по воображению».

Комедия «Рогоносец по воображению» (1772г.) относится к периоду зрелых комедий Сумарокова и является наиболее выдающейся. Здесь он поставил тему, развитую в «Недоросле» Фонвизина, - о варварской социальной практике темной реакционной помещичьей «массы».

Главные персонажи в ней выступает чета провинциальных мелкопоместных дворян с характерными, типичными именами – Викул и Хавронья. Ограниченность интересов, невежество, недалёкость характеризует их. При всё при этом персонажи комедии не односторонние. Высмеивая дикость, нелепость этих людей, которые говорят «о севе, о жнитве, о курах», Сумароков показывает и черты, вызывающие к ним сочувствие. Викул и Хавронья трогают своей взаимной привязанностью. Они добры к своей воспитаннице, бедной девушке дворового рода Флоризе.

Нелепость жизни главных героев подчёркивается и завязкой комедии. Викул приревновал свою шестидесятилетнюю Хавронью к блистательному графу Кассандру, который влюблён в Флоризу. Викул упрекает Хавронью в неверности, считая, что она наставила ему рога. Вот короткий диалог:

Хавронья. Фу, батька! Как ты Бога не боишься? Какие тебе на старости пришли мысли; как это сказати людям, так они нахохочутся! кстати ли ты это вздумал.

Викул. Как того не опасаться, что с другими бывает людьми.

Хавронья. Я уже баба не молодая, так чего табе опасаться.

Викул. Да есть пословица, что гром-де гремит не всегда из небесной тучи, да иногда и из навозной кучи.

Речевая характеристика персонажей помогает воссоздать облик и нравы провинциальных дворян. Их речевая индивидуализация произрастает из незатейливого жизненного уклада с его повседневными деревенскими заботами, хлебосольством. Этим людям свойственна непосредственность в выражении чувств, язык их – яркий образец живой разговорный речи. Она насыщена пословицами и поговорками:

Дворецкий . Да вы же графа-то и не перетягаете; по пословице: с сильным не борись, а с богатым не тяжись. А с таким и богатым и знатным человеком где нам перетягаться?

Викул . Да диво, не так ли, друг мой: дороже кожуха вошка станет.

Замечательна сцена заказа Хавроньей «парадного» обеда и светских

разговоров, которыми Хавронья старается занимать графа:

А я выпила за здоровье вашего великосиятельстаа чашечку кофию, да што-та на животе ворчит; да полно, это ото вчерашнего вечера: я поела жареной плотвы и подлещиков да ботвиньи обожралася, а пуще всего от гороху это. А горох был самый легкий; и на тарелочке тертой мне подали, да и масло к нему было ореховое, а не какое другое.

«Рогоносец по воображению» - несомненный шедевр всего комедийного творчества Сумарокова.

Значение комедийного творчества Сумарокова

Творчество Сумарокова – важнейшее звено в русском историко-литературном процессе. Его достижения были восприняты современными писателями, и сделанное им вошло в сокровищницу великой русской литературы. На эту преемственность одним из первых указал А.Н. Радищев, отметив при этом заслугу Ломоносова: «Великий муж может родить великого мужа; и се венец твой победоносный. О! Ломоносов, ты произвел Сумарокова». (Радищев А.Н. избранные сочинения. Москва – 1952 год. С 196)

Гуковский Г.А. в своем труде «Русская литература XVIII века» говорит о том, что комедии Сумарокова не составили существенного этапа в развитии русской драматургии, хотя им присущи некие достоинства – прежде всего то, что Сумароков первый начал писать комедии в России, если не считать интермедий и передовых пьес.

В первых комедиях Сумарокова нет настоящего связующего сюжета. В них нет единства действия, следовательно, и нет подлинно быта, жизненного уклада. Вся манера в этих пьесах – условно-гротескная. Всё на сцене - сплошной фарс.

В последующий период своего творчества Сумароков переходит к типу так называемых комедий характеров (найти, что это такое!!!) В каждой пьесе в центре внимания – один образ, все остальные персонажи создан либо для оттенения центрального образа, либо для фикции сюжета.

В 1765 г. В. И. Лукин писал по поводу комедий Сумарокова:

«Читал я некогда комедии, на старые наши игрища весьма похо

жие, о которых мне сказывали, будто бы они сделаны сими стро

положенными и порядочно в характерах выдержанными и пред

лагают их начинающим писателям в пример комических сочинений.

Н о против чаяния сих господ наставников все читатели не находят

в них ни з а в я з к и, ни р а з в я з к и, а находят единственно то, что

они из чужих писателей неудачно взяты, и они-то, к стыду нашему,

по несвойству характеров и по странному расположению и сплетению на наш я з ы к почти силою в т а щ е н ы » .

Наконец, в «Драматическом словаре» (1 7 8 7) , где часто встречаются сочувственные, а иногда и восторженные отзывы о разных пьесах русского репертуара 1750-1780-х годов, все комедии Сумарокова только описаны и не сопровождены никакими оценками (за исключением «Приданого обманом», о котором сказано, что эта комедия «много раз представлена была на российских театрах и всегда публикою была принята благосклонно»). Все это свидетельствует, что к концу 1780-х годов комедии Сумарокова, как ранние, так и более поздние, перестали быть актуальным явлением русской сцены.

А. П. Сумароков

Рогоносец по воображению

А. П. Сумароков. Драматические произведения.

Л., "Искусство", 1990

OCR Бычков М.Н.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Викул, дворянин.

Хавронья, жена его.

Флориза, бедная служанка.

Касандр, граф.

Дворецкий.

Ниса, служанка Хавроньина.

Егерь графа Касандра.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ I

Ниса (одна).

Чей-то к нам прислан егерь; конечно, к нам гости будут, а барин еще почивает. Обыкновенно это, что те мужья долго с постели не встают, которые очень нежно своих жен любят; а нашим старикам, кажется, это уже и не под лета.

^ ЯВЛЕНИЕ II

Ниса и Егерь.

Егерь. У себя ли, девушка, господин ваш?

Ниса. Он еще в постеле. Да от кого ты прислан и зачем?

Егерь. К кому я прислан, тому я и скажу, от кого я прислан и зачем.

Ниса. Фу, батька, какой спесивый!

Егерь. Фу, матка, какая любопытная.

Ниса. Конечно, ты балагур?

Егерь. А ты, душенька, так хороша, что я едаких хорошеньких мало видал. Знаешь ли ты, девушка, что я в тебя смертно влюбился.

Ниса. Перестань же балагурить-то.

Егерь. Какое балагурство! Ежели это ложь, так ты повесь меня.

Ниса. Пора мне идти к барам, скоро барыня встанет. Так что же мне о тебе сказать?

Егерь. Скажи, что прислан егерь от графа Касандра.

^ ЯВЛЕНИЕ III

Егерь (один).

О, незапная рана! О Купидон! Цельно ты трафишь: ты меня искуснее и проворнее во стрельбе! И ежели бы все егери во стрелянии тебе подобны были, так бы в один год не осталося ни одного кулика и ни одного дрозда на свете.

^ ЯВЛЕНИЕ IV

Викул и Егерь.

Викул. Что ты, друг мой?

Егерь. Я прислан от графа Касандра к вашему сия... к вашему превосхо... к вашему высоко... Какого, сударь, вы чина?

Викул. Что тебе, братец, до моего чина? Какого ни есть.

Егерь. Я прислан от графа Касандра к вашему высокоблаго... Вить вы, сударь, имеете майорский чин?

Викул. Нет, братец.

Егерь. Я прислан от графа Касандра к вашему благоро... Да вить вы, сударь, дворянин?

Викул. Хотя и не богатый... Да зачем и от кого ты прислан?

Егерь. Я прислан от графа Касандра к вашему здоровью. Граф

Приказал вам нижайший отдать поклон. (Кланяется в землю.)

Викул. Это уж очень низко.

Егерь. Нижайшего поклона ничего нет ниже. А что всенижайший поклон, этого я уже и не понимаю.

Викул. Что тебе еще приказано?

Егерь. Также и сожите... также и супру... Как, сударь, деревенских дворян жены титулуются?

Викул. Титулуй как хочешь. Да что графу до моей жены?

Егерь. То дело, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение.

Викул. Да он ее и не знает.

Егерь. Он сосед ваш, так ему известно имя вашей сожите... супру... ну как ни есть.

Викул. Почему известно?

Егерь. Потому что она здешняя помещица.

Викул. Нет, братец, помещик я, а не она. А ей принадлежит только седьмая часть из недвижимого моего имения. И то еще тогда достанется ей, ежели она меня переживет.

Егерь. Мне приказано и ей отдать нижайший поклон.

Викул. Хорошо, друг мой, я ей этот поклон отнесу.

Егерь. Вы, сударь, человек не молодой, так вам надобно спины поберегать. Я думаю, что вы ненастье чувствуете?

Викул. Говори, друг мой, то, зачем ты прислан, покороче.

Егерь. Граф Касандр, ездив со псовою охотою, к вам на перепутье будет. Викул. Милости прошу. Кланяйся его сиятельству.

^ ЯВЛЕНИЕ V

Викул (один).

Не за тем ли уже граф ко мне хочет пожаловати, чтобы за женою моею поволочиться? Мне это не очень полезно. А ты, граф, на чужое добро напрасно зубы скалишь, за эту честь я, ваше сиятельство, покорно благодарствую.

^ ЯВЛЕНИЕ VI

Викул и Хавронья.

Хавронья. Какого это енарала адъютант у нас был?

Викул. Не адъютант, егерь был. По-нашему, слуга, который стреляет ходя птиц.

Хавронья. Какой слуга; весь в прозументах.

Викул. Ныне у господ такой манер. Это был егерь от графа Касандра: его сиятельство к нам заехать изволит.

Хавронья. Его сиятельство!

Викул. А что? Разве он тебе знаком?

Хавронья. Да я его высокой милости, покуль душа в теле, не позабуду. И коли бы он такую мне многогрешной показал отеческую милость и велел бы маляру красками написать персону свою, я бы ее у себя поставила пред кроватью и не спустила бы с нее глаз.

Викул (особливо). Как будто слышало это мое сердце! Да почему ты знаешь его и какую сделал он тебе милость?

Хавронья. А вот, сердечушко, я тебе донесу. Как я нынешнею зимою была без тебя в Москве, так расхвалили мне какую-то интермецию и уговорили меня туда съездить. Бывает и на старуху проруха. Поехала, вошла я в залу, заиграли и на скрипицах, и на гобоях, и на клевикортах; вышли какие-то и почали всякую всячину говорить, и уж махали, махали руками, как самые куклы; потом вышел какой-то, а к нему какую-то на цепи привели женщину, у которой он просил не знаю какого письма, а она отвечала, что она его изодрала; вышла, ему подали золоченый кубок, а с каким напитком, этого я не знаю; этот кубок отослал он к ней, и все было хорошо; потом какой-то еще пришел, поговорили немного, и что-то на него нашло; как он, батька, закричит, шапка с него полетела, а он и почал метаться, как угорелая кошка, да выняв нож, как прыснул себя, так я и обмерла. А граф этот, сидя тогда со мною в одном чулане и разговорився прежде еще интермедии, что я его соседка, меня тогда мунгальской водкой, как я от страха обмерла, от смерти избавил.

Викул. А хорош граф-ат?

Хавронья. Такой пригожий, преузорочный и обходительной, что вось табе.

Викул. Жена! хотя бы ты его и поменьше хвалила.

Хавронья. Как не хвалить! Да едакой молодец и старикам не в память.

Викул. Жена! Мне это не по нутру.

Хавронья. И! моя ласточка! Уже не ревнуешь ли ты к нему? Да я тобя и на Бову королевича не променяю.

Викул. Жена! Не знаю, что меня по коже подирает! Пойти да полежать.

Хавронья. А я о кушанье да о закусках прикажу.

^ ЯВЛЕНИЕ VII

Хавронья (одна).

За милость его высоко-реис-графского сиятельства надобно его получше угостить; для милого дружка и сережка из ушка. Дворецкий!

^ ЯВЛЕНИЕ VIII

Хавронья и Дворецкий.

Хавронья. Есть ли у нас свиные ноги?

Дворецкий. Имеются, сударыня.

Хавронья. Вели же ты сварити их со сметаной да с хреном, да вели начинить желудок, да чтобы его зашили шелком, а не нитками. Да вели кашу размазню сделать...

Дворецкий. В горшке прикажешь, барыня-государыня, или на блюде?

Хавронья. В горшечке, да в муравленом, и покройте его веницейскою тарелкой; с морковью пироги, пирожки с солеными груздями, левашники с сушеною малиной, фрукасе из свинины с черносливом, французский пирог из подрукавной муки, а начинка из брусничной пастилы. Да есть ли у нас калужское тесто?

Дворецкий. Имеется.

Хавронья. А сверх того сам прикажи, что варить, жарить, печь, только бы всего было довольно. Салат подай не с конопляным, да с ореховым маслом.

Дворецкий. Знатные господа больше к салату деревянное масло употребляют: так не прикажите ли лучше к салату лампатнова положить масла?

Хавронья. Фу, батька! вить я не басурманка! А после кушанья поставьте стручков, бобов, моркови, репы да огурцов и свежих, и свежепросольных, а кофе подавайте с сахаром, а не с патокою. Исправь же все как надобно, да пошли на базар купить золоченых пряников, да паутины вели обместь, а двери-то вели подмазать, чтобы не скрипели, да людей вели накормить.

Дворецкий. Этого, боярыня государыня, не водится, это старая мода. Прежде сего и лошадей гостиных кармливали, а ныне и людей не кормят.

Хавронья. Накорми и людей, и лошадей его сиятельства; все бы так было, как тебе приказано.

Дворецкий. Наше дело, сударыня. Все будет исправно.

^ ЯВЛЕНИЕ IX

Хавронья (одна).

На один-ат день станет нас! А тебе, графское сиятельство, нашей хлеба-соли можно не постыдно покушать. Даром это что хоромы наши не цветны: не красна изба углами, красна пирогами.

^ ЯВЛЕНИЕ X

Хавронья и Ниса.

Ниса. Дворецкий приказывает сорок ради стола вашего блюд заготовить. А Флориза, отменив то, только двенадцать блюд изготовите приказала: я-де лучше знаю это учредить. А вам известно, что она выросла, воспитана в Петербурге. Так не прикажете ли быть по ее нашему пиру, чтобы не обесчеститься? А она на людях выросла. Хавронья. Как этого лучше!

^ ЯВЛЕНИЕ XI

Хавронья, Флориза и Ниса.

Хавронья. Вступися, матка, в наше спасенье.

Флориза. Хорошо, сударыня, я уже все и приказала, а сверх того сама за всем посмотрю. Хавронья. А я пойду да подтвержу им.

^ ЯВЛЕНИЕ XII

Флориза и Ниса.

Флориза. Что ты так весела, Ниса?

Ниса. А ты, матушка, что так печальна?

Флориза. Коли ты меня веселою видишь?

Ниса. А севодни ты отменно печальна.

Флориза. Когда другие веселятся или ко приятному препровождению времени изготовляются, тогда я обыкновенно печальнее, воображая себе, что меня судьбина к бедности и к унынию произвела на свет.

Ниса. Может быти, что твоя жизнь и пременится когда-нибудь.

Флориза. Не к тому клонится.

Ниса. Еще ты молода; так может быть, выйдешь за такого мужа, который все твои нынешние грусти превратит в веселость.

Флориза. Достойного жениха скудной или, лучше сказать, неимущей девке трудно иметь: скудный и достойный меня не возьмет, а за недостойного богача я не пойду.

Ниса. А может быть, будет у тебя муж и умен, и хорош, и богат.

Флориза. Такие жеребьи ныне очень редки, чтобы достаточные люди женилися на скудных девках.

Ниса. Да ты все достоинства имеешь: ты прекрасна, умна, хорошего поведения, молода, покойными родителями воспитана благородно, знаешь то учение, какое благородным девушкам пристойно, читательница книг...

Флориза. Пускай бы это все во мне было, да я первого достоинства -- приданого не имею.

Ниса. Что это слово приданое точно знаменует? И для чего достаток невесты так зовется?

Флориза. Придача к человеку. Однако по большей части не деньги и не имение к человеку придается, да человек придается к имению и деньгам, а об этом рассуждая, льзя ли мне когда не печальною быть? Вот моя задумчивость. А ты отчего так весела сегодня?

Ниса. А я сегодня весела, что получила надежду выбиться изо здешнего жилища. Вить вы, сударыня, слыхали от меня, как я сюда в дом попалася?

Флориза. Слыхала, только я, право, обстоятельно не помню.

Ниса. Я во здешний дом досталась по наследству после покойной Викуловой сестры. Выросла я в Москве, а ныне должна я, донашивая оставшее свое платье, жить по-деревенски и слышати только о сене, о жнитве, о умолоте, о курах, о утках, о гусях, о баранах и, заедая свой век, должно еще ожидати такого жениха, который будет говорить: чаво табе, сердецус-ко, издать? байста со мной -- и другие подобные этому крестьянские речи. Да и сами-то мелкие дворяне несносны. Я не о всех говорю; есть довольно и хороших между ими людей. А по некоторой части дуются, как лягушки, и думают только о своем благородстве, которое им по одному имени известно, и чают о своих крестьянах то, что они от бога господам на поругание себе созданы. Нет несноснее той твари, которая одной тенью благородного имени величается и которая, сидя возле квашни, окружена служителями в лаптях и кушаках и служительницами босыми и в сарафанах, боярским возносится титлом.

Флориза. Да какую ты имеешь надежду выйти из этого дома?

Ниса. Присланный егерь от графа Касандра в меня влюбился.

Флориза. Как тебе, Ниса, не стыдно! Какою ты слабою надеждою увеселяешься!

Ниса. Не отнимай ее у меня; пускай она меня хоть пустым повеселит.

Флориза. А я надежды и во сновидении не вижу.

^ ЯВЛЕНИЕ XIII

Викул, Хавронья, Флориза и Ниса.

Хавронья. Фу, батька! Как ты Бога не боишься? Какие тебе на старости пришли мысли; как это сказати людям, так они нахохочутся! кстати ли ты это вздумал.

Викул. Как того не опасаться, что с другими бывает людьми.

Хавронья. Я уже баба не молодая, так чего табе опасаться.

Викул. Да есть пословица, что гром-ат гремит не всегда из небесной тучи, да иногда и из навозной кучи.

Хавронья. Типун бы табе на язык; какая навозная у табя я куча?

Флориза. Что это, сударыня, такое?

Викул. Жена, держи это про себя.

Хавронья. Чаво про себя? Это стыд да сором.

Викул. Не болтай же, мое сокровище, алмазной мой камышек.

Хавронья. Да это нехорошо, вишневая моя ягодка.

Викул. Жена, перестань же.

Хавронья. Поцелуй же меня, сильный могучий богатырь.

Викул. Поцелуемся, подсолнечная моя звездочка.

Хавронья. Будь же повеселее и так светел, как новый месяц; да не ревнуй же.

Викул. Жена, кто говорит о ревности.

Хавронья. Что это меня прорвало! Да полно, конь о четырех ногах, да и тот спотыкается, а я баба безграмотная, так как не промолвиться.

Викул. Да ты не в слове, да в деле промолвилася.

Хавронья. Я батька, деревенская, и не знаю, что слово, что дело.

Викул. Дело больше, а слово меньше.

Хавронья. А я думала, что слово больше, а дело меньше. Мне это подьячий сказывал, бывший лет пятьдесят во сыскном приказе.

Викул. Не то ты поешь и только бредишь.

Хавронья. Я впредь о твоей к сабе ревности ко графу Касандру не скажу ни полуслова.

Викул. Дурища, с ума ты сошла: кто тебе о графе Касандре говорит?

Хавронья. Ты баешь... ахти! Вить я и вправду заболталась. Викул. Теперь уже что хочешь, то ври.

Флориза. Под лета ли уже, сударь, ей любиться с другими, а вам ревновати к ней. Викул. Любовь лет не исчисляет.

^ ЯВЛЕНИЕ XIV

Те же и Дворецкий.

Дворецкий. Его высокорейсграфское сиятельство, высокопочтеннейший и высокопревосходительнейший граф ехать изволит.

Хавронья. Выйдем мы к воротам.

Викул. Довольно и с крыльца сойти. Едаков ей граф-ат! (Особливо.)

^ ЯВЛЕНИЕ XV

Флориза и Ниса.

Флориза. У тебя, Ниса, ушки смеются.

Ниса. Не таюся, правда ваша.

Флориза. А как гости-то поедут, так ушки твои плакать станут.

Ниса. Либо дело будет и не так.

Флориза. Я желаю, чтобы твоя надежда тебя не обманула; ты ведаешь, как я тебя люблю и что я во здешний дом больше ради тебя приезжаю.

Ниса. А я бы в Москве тебя, матушка, сватати стала.

Флориза. Для меня на свете нет ни счастья, ни жениха.

^ ЯВЛЕНИЕ XVI

А. П. Сумароков

Рогоносец по воображению

А. П. Сумароков. Драматические произведения. Л., "Искусство", 1990

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Викул, дворянин. Хавронья, жена его. Флориза, бедная служанка. Касандр, граф. Дворецкий. Ниса, служанка Хавроньина. Егерь графа Касандра.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ I

Ниса (одна).

Чей-то к нам прислан егерь; конечно, к нам гости будут, а барин еще почивает. Обыкновенно это, что те мужья долго с постели не встают, которые очень нежно своих жен любят; а нашим старикам, кажется, это уже и не под лета.

ЯВЛЕНИЕ II

Ниса и Егерь.

Егерь. У себя ли, девушка, господин ваш? Ниса. Он еще в постеле. Да от кого ты прислан и зачем? Егерь. К кому я прислан, тому я и скажу, от кого я прислан и зачем. Ниса. Фу, батька, какой спесивый! Егерь. Фу, матка, какая любопытная. Ниса. Конечно, ты балагур? Егерь. А ты, душенька, так хороша, что я едаких хорошеньких мало видал. Знаешь ли ты, девушка, что я в тебя смертно влюбился. Ниса. Перестань же балагурить-то. Егерь. Какое балагурство! Ежели это ложь, так ты повесь меня. Ниса. Пора мне идти к барам, скоро барыня встанет. Так что же мне о тебе сказать? Егерь. Скажи, что прислан егерь от графа Касандра.

ЯВЛЕНИЕ III

Егерь (один).

О, незапная рана! О Купидон! Цельно ты трафишь: ты меня искуснее и проворнее во стрельбе! И ежели бы все егери во стрелянии тебе подобны были, так бы в один год не осталося ни одного кулика и ни одного дрозда на свете.

ЯВЛЕНИЕ IV

Викул и Егерь.

Викул. Что ты, друг мой? Егерь. Я прислан от графа Касандра к вашему сия... к вашему превосхо... к вашему высоко... Какого, сударь, вы чина? Викул. Что тебе, братец, до моего чина? Какого ни есть. Егерь. Я прислан от графа Касандра к вашему высокоблаго... Вить вы, сударь, имеете майорский чин? Викул. Нет, братец. Егерь. Я прислан от графа Касандра к вашему благоро... Да вить вы, сударь, дворянин? Викул. Хотя и не богатый... Да зачем и от кого ты прислан? Егерь. Я прислан от графа Касандра к вашему здоровью. Граф приказал вам нижайший отдать поклон. (Кланяется в землю.) Викул. Это уж очень низко. Егерь. Нижайшего поклона ничего нет ниже. А что всенижайший поклон, этого я уже и не понимаю. Викул. Что тебе еще приказано? Егерь. Также и сожите... также и супру... Как, сударь, деревенских дворян жены титулуются? Викул. Титулуй как хочешь. Да что графу до моей жены? Егерь. То дело, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение. Викул. Да он ее и не знает. Егерь. Он сосед ваш, так ему известно имя вашей сожите... супру... ну как ни есть. Викул. Почему известно? Егерь. Потому что она здешняя помещица. Викул. Нет, братец, помещик я, а не она. А ей принадлежит только седьмая часть из недвижимого моего имения. И то еще тогда достанется ей, ежели она меня переживет. Егерь. Мне приказано и ей отдать нижайший поклон. Викул. Хорошо, друг мой, я ей этот поклон отнесу. Егерь. Вы, сударь, человек не молодой, так вам надобно спины поберегать. Я думаю, что вы ненастье чувствуете? Викул. Говори, друг мой, то, зачем ты прислан, покороче. Егерь. Граф Касандр, ездив со псовою охотою, к вам на перепутье будет. Викул. Милости прошу. Кланяйся его сиятельству.

ЯВЛЕНИЕ V

Викул (один).

Не за тем ли уже граф ко мне хочет пожаловати, чтобы за женою моею поволочиться? Мне это не очень полезно. А ты, граф, на чужое добро напрасно зубы скалишь, за эту честь я, ваше сиятельство, покорно благодарствую.

ЯВЛЕНИЕ VI

Викул и Хавронья.

Хавронья. Какого это енарала адъютант у нас был? Викул. Не адъютант, егерь был. По-нашему, слуга, который стреляет ходя птиц. Хавронья. Какой слуга; весь в прозументах. Викул. Ныне у господ такой манер. Это был егерь от графа Касандра: его сиятельство к нам заехать изволит. Хавронья. Его сиятельство! Викул. А что? Разве он тебе знаком? Хавронья. Да я его высокой милости, покуль душа в теле, не позабуду. И коли бы он такую мне многогрешной показал отеческую милость и велел бы маляру красками написать персону свою, я бы ее у себя поставила пред кроватью и не спустила бы с нее глаз. Викул (особливо). Как будто слышало это мое сердце! Да почему ты знаешь его и какую сделал он тебе милость? Хавронья. А вот, сердечушко, я тебе донесу. Как я нынешнею зимою была без тебя в Москве, так расхвалили мне какую-то интермецию и уговорили меня туда съездить. Бывает и на старуху проруха. Поехала, вошла я в залу, заиграли и на скрипицах, и на гобоях, и на клевикортах; вышли какие-то и почали всякую всячину говорить, и уж махали, махали руками, как самые куклы; потом вышел какой-то, а к нему какую-то на цепи привели женщину, у которой он просил не знаю какого письма, а она отвечала, что она его изодрала; вышла, ему подали золоченый кубок, а с каким напитком, этого я не знаю; этот кубок отослал он к ней, и все было хорошо; потом какой-то еще пришел, поговорили немного, и что-то на него нашло; как он, батька, закричит, шапка с него полетела, а он и почал метаться, как угорелая кошка, да выняв нож, как прыснул себя, так я и обмерла. А граф этот, сидя тогда со мною в одном чулане и разговорився прежде еще интермедии, что я его соседка, меня тогда мунгальской водкой, как я от страха обмерла, от смерти избавил. Викул. А хорош граф-ат? Хавронья. Такой пригожий, преузорочный и обходительной, что вось табе. Викул. Жена! хотя бы ты его и поменьше хвалила. Хавронья. Как не хвалить! Да едакой молодец и старикам не в память. Викул. Жена! Мне это не по нутру. Хавронья. И! моя ласточка! Уже не ревнуешь ли ты к нему? Да я тобя и на Бову королевича не променяю. Викул. Жена! Не знаю, что меня по коже подирает! Пойти да полежать. Хавронья. А я о кушанье да о закусках прикажу.

ЯВЛЕНИЕ VII

Хавронья (одна).

За милость его высоко-реис-графского сиятельства надобно его получше угостить; для милого дружка и сережка из ушка. Дворецкий!

ЯВЛЕНИЕ VIII

Хавронья и Дворецкий.

Хавронья. Есть ли у нас свиные ноги? Дворецкий. Имеются, сударыня. Хавронья. Вели же ты сварити их со сметаной да с хреном, да вели начинить желудок, да чтобы его зашили шелком, а не нитками. Да вели кашу размазню сделать... Дворецкий. В горшке прикажешь, барыня-государыня, или на блюде? Хавронья. В горшечке, да в муравленом, и покройте его веницейскою тарелкой; с морковью пироги, пирожки с солеными груздями, левашники с сушеною малиной, фрукасе из свинины с черносливом, французский пирог из подрукавной муки, а начинка из брусничной пастилы. Да есть ли у нас калужское тесто? Дворецкий. Имеется. Хавронья. А сверх того сам прикажи, что варить, жарить, печь, только бы всего было довольно. Салат подай не с конопляным, да с ореховым маслом. Дворецкий. Знатные господа больше к салату деревянное масло употребляют: так не прикажите ли лучше к салату лампатнова положить масла? Хавронья. Фу, батька! вить я не басурманка! А после кушанья поставьте стручков, бобов, моркови, репы да огурцов и свежих, и свежепросольных, а кофе подавайте с сахаром, а не с патокою. Исправь же все как надобно, да пошли на базар купить золоченых пряников, да паутины вели обместь, а двери-то вели подмазать, чтобы не скрипели, да людей вели накормить. Дворецкий. Этого, боярыня государыня, не водится, это старая мода. Прежде сего и лошадей гостиных кармливали, а ныне и людей не кормят. Хавронья. Накорми и людей, и лошадей его сиятельства; все бы так было, как тебе приказано. Дворецкий. Наше дело, сударыня. Все будет исправно.

ЯВЛЕНИЕ IX

Хавронья (одна).

На один-ат день станет нас! А тебе, графское сиятельство, нашей хлеба-соли можно не постыдно покушать. Даром это что хоромы наши не цветны: не красна изба углами, красна пирогами.

ЯВЛЕНИЕ X

Хавронья и Ниса.

Ниса. Дворецкий приказывает сорок ради стола вашего блюд заготовить. А Флориза, отменив то, только двенадцать блюд изготовите приказала: я-де лучше знаю это учредить. А вам известно, что она выросла, воспитана в Петербурге. Так не прикажете ли быть по ее нашему пиру, чтобы не обесчеститься? А она на людях выросла. Хавронья. Как этого лучше!

ЯВЛЕНИЕ XI

Хавронья, Флориза и Ниса.

Хавронья. Вступися, матка, в наше спасенье. Флориза. Хорошо, сударыня, я уже все и приказала, а сверх того сама за всем посмотрю. Хавронья. А я пойду да подтвержу им.

ЯВЛЕНИЕ XII

Флориза и Ниса.

Флориза. Что ты так весела, Ниса? Ниса. А ты, матушка, что так печальна? Флориза. Коли ты меня веселою видишь? Ниса. А севодни ты отменно печальна. Флориза. Когда другие веселятся или ко приятному препровождению времени изготовляются, тогда я обыкновенно печальнее, воображая себе, что меня судьбина к бедности и к унынию произвела на свет. Ниса. Может быти, что твоя жизнь и пременится когда-нибудь. Флориза. Не к тому клонится. Ниса. Еще ты молода; так может быть, выйдешь за такого мужа, который все твои нынешние грусти превратит в веселость. Флориза. Достойного жениха скудной или, лучше сказать, неимущей девке трудно иметь: скудный и достойный меня не возьмет, а за недостойного богача я не пойду. Ниса. А может быть, будет у тебя муж и умен, и хорош, и богат. Флориза. Такие жеребьи ныне очень редки, чтобы достаточные люди женилися на скудных девках. Ниса. Да ты все достоинства имеешь: ты прекрасна, умна, хорошего поведения, молода, покойными родителями воспитана благородно, знаешь то учение, какое благородным девушкам пристойно, читательница книг... Флориза. Пускай бы это все во мне было, да я первого достоинства -- приданого не имею. Ниса. Что это слово приданое точно знаменует? И для чего достаток невесты так зовется? Флориза. Придача к человеку. Однако по большей части не деньги и не имение к человеку придается, да человек придается к имению и деньгам, а об этом рассуждая, льзя ли мне когда не печальною быть? Вот моя задумчивость. А ты отчего так весела сегодня? Ниса. А я сегодня весела, что получила надежду выбиться изо здешнего жилища. Вить вы, сударыня, слыхали от меня, как я сюда в дом попалася? Флориза. Слыхала, только я, право, обстоятельно не помню. Ниса. Я во здешний дом досталась по наследству после покойной Викуловой сестры. Выросла я в Москве, а ныне должна я, донашивая оставшее свое платье, жить по-деревенски и слышати только о сене, о жнитве, о умолоте, о курах, о утках, о гусях, о баранах и, заедая свой век, должно еще ожидати такого жениха, который будет говорить: чаво табе, сердецус-ко, издать? байста со мной -- и другие подобные этому крестьянские речи. Да и сами-то мелкие дворяне несносны. Я не о всех говорю; есть довольно и хороших между ими людей. А по некоторой части дуются, как лягушки, и думают только о своем благородстве, которое им по одному имени известно, и чают о своих крестьянах то, что они от бога господам на поругание себе созданы. Нет несноснее той твари, которая одной тенью благородного имени величается и которая, сидя возле квашни, окружена служителями в лаптях и кушаках и служительницами босыми и в сарафанах, боярским возносится титлом. Флориза. Да какую ты имеешь надежду выйти из этого дома? Ниса. Присланный егерь от графа Касандра в меня влюбился. Флориза. Как тебе, Ниса, не стыдно! Какою ты слабою надеждою увеселяешься! Ниса. Не отнимай ее у меня; пускай она меня хоть пустым повеселит. Флориза. А я надежды и во сновидении не вижу.

ЯВЛЕНИЕ XIII

Викул, Хавронья, Флориза и Ниса.

Хавронья. Фу, батька! Как ты Бога не боишься? Какие тебе на старости пришли мысли; как это сказати людям, так они нахохочутся! кстати ли ты это вздумал. Викул. Как того не опасаться, что с другими бывает людьми. Хавронья. Я уже баба не молодая, так чего табе опасаться. Викул. Да есть пословица, что гром-ат гремит не всегда из небесной тучи, да иногда и из навозной кучи. Хавронья. Типун бы табе на язык; какая навозная у табя я куча? Флориза. Что это, сударыня, такое? Викул. Жена, держи это про себя. Хавронья. Чаво про себя? Это стыд да сором. Викул. Не болтай же, мое сокровище, алмазной мой камышек. Хавронья. Да это нехорошо, вишневая моя ягодка. Викул. Жена, перестань же. Хавронья. Поцелуй же меня, сильный могучий богатырь. Викул. Поцелуемся, подсолнечная моя звездочка. Хавронья. Будь же повеселее и так светел, как новый месяц; да не ревнуй же. Викул. Жена, кто говорит о ревности. Хавронья. Что это меня прорвало! Да полно, конь о четырех ногах, да и тот спотыкается, а я баба безграмотная, так как не промолвиться. Викул. Да ты не в слове, да в деле промолвилася. Хавронья. Я батька, деревенская, и не знаю, что слово, что дело. Викул. Дело больше, а слово меньше. Хавронья. А я думала, что слово больше, а дело меньше. Мне это подьячий сказывал, бывший лет пятьдесят во сыскном приказе. Викул. Не то ты поешь и только бредишь. Хавронья. Я впредь о твоей к сабе ревности ко графу Касандру не скажу ни полуслова. Викул. Дурища, с ума ты сошла: кто тебе о графе Касандре говорит? Хавронья. Ты баешь... ахти! Вить я и вправду заболталась. Викул. Теперь уже что хочешь, то ври. Флориза. Под лета ли уже, сударь, ей любиться с другими, а вам ревновати к ней. Викул. Любовь лет не исчисляет.

ЯВЛЕНИЕ XIV

Те же и Дворецкий.

Дворецкий. Его высокорейсграфское сиятельство, высокопочтеннейший и высокопревосходительнейший граф ехать изволит. Хавронья. Выйдем мы к воротам. Викул. Довольно и с крыльца сойти. Едаков ей граф-ат! (Особливо.)

ЯВЛЕНИЕ XV

Флориза и Ниса.

Флориза. У тебя, Ниса, ушки смеются. Ниса. Не таюся, правда ваша. Флориза. А как гости-то поедут, так ушки твои плакать станут. Ниса. Либо дело будет и не так. Флориза. Я желаю, чтобы твоя надежда тебя не обманула; ты ведаешь, как я тебя люблю и что я во здешний дом больше ради тебя приезжаю. Ниса. А я бы в Москве тебя, матушка, сватати стала. Флориза. Для меня на свете нет ни счастья, ни жениха.

ЯВЛЕНИЕ XVI

Викул, Хавронья, Касандр, Флориза и Ниса.

Хавронья. Не соблаговолите ли, ваше высокорейсграфское сиятельство, чарочку выкушать водочки? Касандр. Покорно благодарствую, матушка, жарко и без водки. Хавронья. Да водочка та, ваша высокорейсграфская светлость, самая знатная и богатая. Касандр. Благодарствую, сударыня. Хавронья. Так не соизволите ли, ваше высокорейсграфское превосходительство, хотя рюмочку рейнского или церковного? Касандр. Нет, сударыня, благодарствую. Хавронья. Ин медку или бражки? Касандр. Нет, сударыня. Хавронья. Так чем же такого дорогого гостя потчевать? Викул. Сердечушко, не утруждай его сиятельства. Повеселилися ли, милостивый государь, на охоте? Касандр. Изрядно, сударь. А ехав уже сюда, добыли мы медведя, да чуть было я ему в лапы не попался: бросился на меня и чуть я от него увернулся. Хавронья. Статное ли это дело? Касандр. А для чего не статное, сударыня? Хавронья. Да как он смеет бросаться на ваше сиятельство? Касандр. Да вить они, сударыня, в лесах родятся и в лесах вырастают: так они не знают никакого учтивства. Хавронья. Так бы ты, мой красавец, лучше изволил потравить ручного медведя, а из них иные и нас, деревенских дворян, учтивее, потому что не только политично кланяться, да и танцевать умеют. Касандр. А бедного моего егеря он с лошади... Ниса. Ах! Боже мой. Касандр. Девушка-то, видно, очень боязлива или очень жалостлива... Не пужайся. Он ни его не повредил, ни лошади, потому что он его так сильно по лбу треснул пулею, что он опрокинулся. Хавронья. Да где его милость теперь? Не занемог ли он от страха? Касандр. Здоров, сударыня. А я его за некоторою нуждою в Москву послал. Ниса (особливо). О, льстивая надежда! О, несчастная Ниса!

ЯВЛЕНИЕ XVII

Те же и Дворецкий.

Дворецкий. Уже студеное на стол, сударь, поставили. Флориза (ему особливо). Я тебе этого не приказывала. Дворецкий (ей особливо). Как же без этого? Викул. Милости просим, высокосиятельнейший граф, отведать нашей хлеба-соли. Флориза (Дворецкому вслух). Выметена ли у нас горница? Дворецкий (вслух). И хоромы, сударыня, все выметены, и двери подмазаны, и паутины сняты.

ЯВЛЕНИЕ XVIII

Ниса (одна).

Прошел мой сладкий сон, и миновалася моя надежда. Я чаяла, что сей мне день, день моей радости, а он самое горестнейшее время жизни моей. Страдай теперь: сладчайшая твоя надежда в горчайшее отчаяние превратилася. Плачь, Ниса, плачь и рыдай, отчаянная Ниса! Конец первого действия

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИЕ I

Викул, Хавронья, Граф и Дворецкий.

Хавронья. А я выпила за здоровье вашего великосиятельстаа чашечку кофию, да што-та на животе ворчит; да полно, это ото вчерашнего вечера: я поела жареной плотвы и подлещиков да ботвиньи обожралася, а пуще всего от гороху это. А горох был самый легкий; и на тарелочке тертой мне подали, да и масло к нему было ореховое, а не какое другое. Граф. Это масло в некоторых домах и с салатом кушают, хотя к салату обыкновенно деревянное масло употребляется. Хавронья. Ахти! Да это, кажется, и не спасенье. Дворецкий. Смесишася со языцы и навыкоша делом их. Хавронья. Не изволите ли, графское сиятельство, в карточки позабавиться. Граф. Нет, сударыня. Хавронья. Да вить мы не в деньги играть станем. Граф. Благодарствую, сударыня. Хавронья. Хотя в бонки или в посыльные короли? Граф. Королем мне, сударыня, не бывать, а быть битым не хочу. Хавронья. Будто мы и осмелимся вашему сиятельству такую сделать неучливость: нас только бей, сиятельнейший граф. Граф. Я вас бить не хочу, да и не за что. Хавронья. Да как же нас, дураков, не учить? Мы перед вашим сиятельством и без вины виноваты. Викул. Не изволите ли отдохнуть, высокосиятельнейший? Граф. Я не устал, сударь... да вы не хотите ль попочивать? Викул. Я привык к этому, милостивый государь, да не будет ли вам противно. Граф. Нимало, сударь. Викул. Жена, пойдем же да отдохнем... А вы, милосердый государь, чем-нибудь позабавьтеся здесь... Дворецкий, будь же ты неотлучно при его сиятельстве. А мы, чтобы вашему высокорейсграфскому сиятельству не скучно было, пришлем Флоризу. А она в разговорах учена, да и по-французски разговаривает. Граф. Очень хорошо.

ЯВЛЕНИЕ II

Граф и Дворецкий.

Граф. Ты здесь дворецкий, а приказчик кто у вас? Дворецкий. Я, милостивый государь, и приказчик, я стряпчий и псаломщик; да я ж и цирюльник его благородия. Граф. Заживны ли крестьяне ваши? Дворецкий. Почти все по миру ходят, не здесь-то и не вам-то сказано. Граф. Отчего это? Дворецкий. Боярыня наша праздности не жалует и ежечасно крестьян ко труду понуждать изволит. Щегольство и картежная игра умножилися, и ежели крестьяне меньше работать будут, так чем нашим помещикам и пробавляться. А мои господа хотя ни щегольства, ни картежной игры и не жалуют, однако, собирая деньги, белую денежку на черный день берегут. Граф. Хорошо, братец. Дворецкий. Не прогневайся, сиятельный! Боярыня в это время изволит свиней кормить, так и мне там присутствовать надлежит.

ЯВЛЕНИЕ III

Граф (один).

Домостроительство похвально, однако свиней кормить, кажется, дело не господское. В деревне помещикам и без этого немало дела, и помещик, и помещица довольно и нужных и веселых упражнений сыщут.

ЯВЛЕНИЕ IV

Граф и Флориза.

Граф. Я удивляюся, сударыня, как вы между едакими людьми жить можете. Флориза. Что же делать, сударь, и поневоле живешь, когда этого переменить нельзя. Я осталася в сиротстве и в бедности, и только одна после отца пришла мне в наследство деревенька. Граф. Вы всеконечно иной участи достойны, а я и батюшку вашего знал. Да и то мне известно, что он у всех за его хорошие качества в почтении был. Флориза. Обыкновенно дети после почтенных людей остаются по презрении: мздоимцы оставляют детям богатство, а добрые люди бедность. Граф. Не тужите об этом. Вы еще едва только расцвели, так еще жизнь ваша не основана. Может быти, что и вас бог не оставит. Флориза. Надежда моя на бога не погибает; однако во временной сей жизни может быти мне счастия и не предписано. Однако я, покоряяся моей судьбине, сколько возможно преодолеваюсь. Граф. Положите, сударыня на меня, так я о вашем счастии, сколько можно, буду иметь попечение. Флориза. Я очень благодарна и принимаю ваше доброе и великодушное намерение за исполнение, хотя бы я от вас и никакого никогда в перемене моей жизни успеха не получила. Да только не станет сил ваших ко вспоможению бедных, когда вы, увидя кого в первый раз, толиким великодушием наполняетесь. Граф. Для всех многого сделать не можно, да вы не в том числе. Флориза. Да я ничем особливого вашего снисхождения не заслужила. Граф. Я бы желал того, чтобы и вы такое усердие ко мне получили, какое я к вам в это получил короткое время. Флориза. Мы и сердца наши закрыты! Я вам верю, да поверьте и мне, что и я не меньше к вам усердия имею. Граф. Благополучен бы я был, сударыня, стал бы стараться по крайней мере высватать вас за кого из моих друзей, имеющих достаток. Флориза. Этой комиссии я на вас не полагаю, и как я ни бедна, однако ища достаток замуж не пойду: с кем вечно жить, так не богатства в нем искать надобно. Граф. Я вам жениха представляю, а в вашей воле будет, согласиться или нет. Флориза. Кого вы в числе своих приятелей полагаете, так конечно тот почтения достоин, я о том не сумневаюся; однако не один рассудок при выборе жениха действует: всякий человек в таких обстоятельствах сверх праведного разбора достоинствам еще и свой вкус имеет. Вам это, я думаю, смешно, что бедная деревенская девка такою пустою наполнена гордостью и, едва имея пропитание, так разборчива. Граф. Я этому смеяться не могу. Всякая благородная душа этого с вами мнения, невзирая на то, что по большей части противное этому случается. Да и то не дивно, потому что и род человеческий по большей части развращен. А я вам прямо доношу, что я с сим намерением и приехал сюда, чтобы увериться очевидно в том, о чем я довольно к вашему любочестию наслышался; и потом вас сватать. Флориза. Оставьте это; я едакого жениха иметь не хочу, которого я от роду не видала, а чтобы я конечно замужем была, в этом я себе большой надобности не имею. Граф. Не оттого ли уже вам неприятно мое сватанье, что вам противен сваталыцик. Флориза. Желала бы я паче всего на свете, чтоб и я вам столько была противна, сколько вы мне противны. Граф. А я бы того всего желал паче, чтобы и вы о мне такие ж имели мысли, какие я о вас имею. Флориза. Вы моих мыслей не знаете. Граф. И чтобы и вы то же ощущали, что я ощущаю. Флориза. Ваше сиятельство, вы темно говорите и делаете не знаю какие намеки, которых я не понимаю. Граф. Позволите ли мне яснее выговорить. Флориза. Только чтобы речи ваши сходны были с моею честью. Граф. Толико много вас почитая, я, конечно, ничего такого не выговорю, что вашему слуху и вашей чести непристойностью коснуться может. Флориза. Странно мне это. Граф. Дайте мне дозволение выговорить, и если вы не согласитесь на мое предложение, так оставьте мне мою дерзость. Флориза. Говорите, что изволите; а мне за что сердиться и почитати то дерзостью, что с моею честию не разногласно. Граф. О, если бы я желанный услышал ответ! Флориза. Что не противно моей чести и что мне возможно, я все то, что вам угодно, исполню. Граф. Я всю мою участь, мое счастие и мое сердце вам вручаю. Флориза. Что ж этому последовать может? Граф. Вечный союз и вечная любовь. Флориза. Какой союз и какая любовь? Граф. Можете ли и вы меня столько любить, сколько я вас люблю? Флориза. Ну, если я вас столько ж и люблю уже; что из того? Граф. А из того то, чтобы вы были мне жена. Флориза. Неужели в Москве вы себе невесты не сыскали. Не забываете ли вы того, что я девка самая бедная. Граф. Я, сударыня, не того свойства, чтобы мне в богатство влюбиться. Флориза. Не следуйте первому стремлению своей страсти и жару любви; он скоро и потухнуть может. Граф. Тогда потухнет, когда потухнет жизнь моя. Флориза. Подумайте, граф, жена вить не временная любовница. Граф. Не томите души моей, коли и вы меня любите. Флориза. Невероятно мне это счастие. Граф. Разреши беспокойствие мое. Флориза. Я с радостию предложение ваше приемлю, когда я толико счастлива, что вам угодна стала. Граф. О день, о радостный день! Флориза. Не сон ли мне это! Граф (целует руку ее). Во твоем образе вижу я все мое счастие, все мои радости, жизнь и душу мою... Вот причина моего сюда приезда.

ЯВЛЕНИЕ V

Граф, Флориза и Егерь.

Граф. Так скоро ты возвратился! Да отселе до Москвы с лишком сто верст. Егерь. Простите меня, милостивый государь. Граф. Да что этому причина, что ты не поехал? Егерь. Любовь. Граф. Какая? Ниса (вбегая). Они легли было почивать, а я только побежала посмотреть, кто приехал, и, слова два-три с приезжим молвя, пришла назад и увидела, что они дерутся. А за что, я и сама не знаю.

ЯВЛЕНИЕ VI

Граф, Флориза, Викул, Хавронья, Егерь и Ниса.

Хавронья. Какой это уряд! Разбил бабу ни дай ни вынеси за что: приревновал к вашему сиятельству; так поэтому мне с добрыми людьми и не говорить. Викул. Полно, дурища. Хавронья. Полно табе, дурачища. Флориза. Постыдитеся. Хавронья. Да!.. У меня бока болят. Викул. Лучше пойди вон, а не срамничай. (Взяв ее за руку, выводит.) Граф. Пойдем да помирим их.

ЯВЛЕНИЕ VII

Егерь и Ниса.

Егерь. Помнишь ли ты, девушка, что я давиче тебе говорил? Ниса. Полно же издеваться-то мною; на что то говорить, чего у тебя в сердце не было и никогда не будет? Егерь. Да любить-то станешь ли ты меня? А я не в издевку тебе говорю: ежели ж не станешь, так на что мне и время тратить. Вместо пустых речей я бы в это время птиц настрелял. Ниса. Да опять медведю в лапы попади. Егерь. Ты мне страшнее медведя. Я с ним оправиться умею, а твоего сердца ни дробью, ни пулей не добудешь. Ниса. Лих ты шутить. Егерь. Так ты меня любить не хочешь? Ниса. Я могу к тебе склониться, да только не как любовница, да как невеста. Егерь. Да что лучше, быть женою и мужа не любить или быть любовницею и быть верною своему любовнику? Ниса. Быть женою и не любить мужа это мука и жене и мужу, а быть верною любовницею и после, лишась любовника, оставить на шее стыд женщине и всего хуже. Возьмешь ли ты меня за себя? Егерь. Я готов раз пять обвенчаться с тобою. Ниса. И пять раз изменить. Егерь. Многие бы мужья и жены постоянными еще называлися, ежели бы только друг другу по пяти раз изменяли. Ниса. Я не такого сложения. Егерь. Да и я не таков. Ниса. Да скажи мне, любишь ли ты меня? Егерь. Разве я тебе этого не сказывал? Ниса. Да еще скажи. Егерь. Ей! ей! люблю. Еще сказать? Ниса. И хочешь на мне жениться? Егерь. И хочу на тебе жениться. Ниса. И вечно мне верен будешь? Егерь. Вить тебе не подписку в этом от меня брать. А хотя бы я и подписался, так едакая подписка не вексель и протестовать ее нельзя. Ниса. Так видно, что ты на себя не надеешься? Егерь. Полно, голубушка, пустое-то бредить, вечно буду верен; да что я с тобой заговорился, у меня ружье еще не чищено. Ниса. Будешь верен? Егерь. Вить я не ворожея, чтобы я мог узнати то, что впредь будет.

Конец второго действия

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЯВЛЕНИЕ I

Граф и Хавронья.

Хавронья. Я бы для тебя, премногомилосердый отец, червчетый мой яхонт, Финиста сокола перышко, ни за что не постояла; да этого никак невозможно сотворить, эта раба -- правая у меня рука. Граф. Я вам, сударыня, за эту девушку заплачу пятьсот рублев. Хавронья. Сиятельный, да естолько взять за девку выводных денег, полно и не грешно ли. Граф. Я этот ваш грех на себя снимаю. Хавронья. Ин будь по воле твоей, табе ни в чем нет отказа.

Граф целует у ней руку.

ЯВЛЕНИЕ II

Граф, Хавронья и Викул.

Викул. Всепокорнейше благодарствую, высокосиятельный, что вы за мою хлеб-соль так меня жаловать изволите. А ты, неверная жена, куда-нибудь запрячься, чтобы тебя и мыши не видали. Хавронья. В уме ли ты, батька? Вот, высокой граф! Бурмицкой мой жемчуг! Твое превосходительство видит, как он со мною поступает. Граф. Как вы, сударь, не боитеся бога. Викул. Ваше сиятельство, да вить присаженые-то мне вашею высокографскою светлостию рога меня графом не сделают. Граф. Какие рога? Их у меня и в голове нет. Викул. Да у меня они на голове. Мало мне за грехи мои! Хавронья. Экой сором! Да ты бы благодарил его светлость за милости такие, что он у деревенской бабы по природному своему человеколюбию грешную ее руку целует. Викул. Да!.. А ты на поцелуй-то отвечаешь? Ни в чем-де от меня тебе не будет отказа. Хавронья. Да послушай, о чем это было. Викул. Я и слышал и видел. Оставьте меня на часок, высокосветлейший, высокороднейший граф, и ты, дурища, выйди.

ЯВЛЕНИЕ III

Викул (один).

Вот до чего дожила голова моя!.. Женища моя, баба старинная, а вздумала убрать голову мне по новому манеру. Ни отец мой, ни дед, ни прадед рог не нашивали!.. Все их прегрешения на мне оборвались! О Хавронья, Хавронья! с ног ты меня срезала!.. А тебе, высокосиятельный, воздастся по делам твоим! Здесь-то мы не равны, а на том свете и граф, и господин, и барон, и мелкий дворянин будут равны. Может и крепостной человек по неисповедимым судьбам быти на том свете больше воеводы. Отвечать тогда, что ты меня, мужика старого, такою взыскал высокорейсграфскою милостию!.. Дворецкий!

ЯВЛЕНИЕ IV

Викул и Дворецкий.

Викул. Скажи мне, что по уложению положено за присажение рог? И в которой коллегии об этом бить челом надлежит. Дворецкий. В котором уезде реченное присажение рог воспоследовало, в воеводской канцелярии того города о том и прошение подать надлежит. Викул. Какое же по тому произвождение бывает? Дворецкий. Таких казусов хотя и много бывало, однако сведения о том не обретается: понеже еще по сей год и по сие число о таких прогрессах ни от кого прошения не происходило. Викул. У меня едакое дело со женою начинается. Дворецкий. Статное ли дело! Викул. Шила в мешке не утаишь: так, по снисхождению его сиятельства. Дворецкий. Кто бы от этой души, какая в вашей помощнице имеется, этого ожидать мог! Викул. Я бы и развелся с нею, да много с нею детей и внучат нажил, а скоро и правнучата будут. Да и ее люблю я страстно, и хотя она уже и за шестьдесят лет, а когда примахнется, так и двадцатилетнюю женщину за пояс заткнет. Дворецкий. Да и кроме красоты, ваше здоровье, какая у нее память! Бову, Еруслана вдоль и поперек знает, а жать такая мастерица, как ты сам ведаешь, да и в домашнем-то быту: и капусту солит сама, и кур щупает, и свиней кормит. Викул. Да что во всем ее искусстве, когда неверна мужу? Дворецкий. Чашка меду, да ложка дегтю. Викул. Да деготь-ат этот густенек. Дворецкий. Милостивый государь! Не ты первый, не ты последний. Викул. Да мне этого не хотелось. Дворецкий. Что кому на роду написано, тому так и быть. Викул. Да мне этого на роду написано не было. Дворецкий. Коли бы не было этого написано, так бы этого и не сделалось. Викул. Как же ты думаешь, бить челом об этом или нет? Дворецкий. Не лучше ли это про себя держать? Так и поношения избежите. А что сделано, того уж не поворотить: пролитое полно не бывает. Викул. Да граф-ат всем расскажет. Вить ныне все по-новому: преж сего любилися ради сластолюбия, а ныне ради тщеславия больше. Дворецкий. Граф человек милостивый и этого не сделает, будучи таким честным господином. Викул. Я за его честность покорно благодарствую. Дворецкий. В это он только по молодости впустился. Викул. Да моей старости это не вкусно. Дворецкий. Врагов своих мы любити должны. Викул. Коли бы кто тебе рога присадил, так бы ты инако заговорил. Дворецкий. Да вить ты, боярин государь, разводиться с сожительницею своею не намерен. Викул. И намерен бы был, да любовь этому препятствует. Дворецкий. Так на что ж это дело в огласку пускать? Викул. Да и обиды-то снести не хочется. Дворецкий. Да вы же графа-то и не перетягаете; по пословице: с сильным не борись, а с богатым не тяжись. А с таким и богатым и знатным человеком где нам перетягаться? Викул. Да диво, не так ли, друг мой: дороже кожуха вошка станет.

ЯВЛЕНИЕ V

Викул, Егерь, Ниса и Дворецкий.

Ниса. Я за милостивое увольнение себя от вашей супруги и за милостивое во здешнем доме содержание благодарствую. Барыня изволила меня отдати графу, а я выхожу замуж за этого человека, которого вы видите. Викул. Дворецкий! Едак она меня и совсем разорит. Иные по большей части рогами разживаются, а я от них разоряюсь. Егерь. Не разоренье это, господин Викул, когда она за девушку эту пятьсот рублев получила. Ниса. Граф ей за меня дал пятьсот рублев. Викул. Пятьсот бы тебе ударов плетью. Егерь. Милостивый государь! Такой великой суммы таких ударов и вы не вытерпите. Ниса. Да чем я вас прогневала? Я вам верно служила. Викул. Видно по всему, что рога-то мне присаживати и ты помогала. А я не скоро этому поверю, чтобы за тебя кто пятьсот рублев дал. Егерь. За нее дал бы турецкий султан и пять тысяч червонных. Викул. Пятьсот рублев дело великое! Да кто заплатит такие за нее деньги? Егерь. Они уже заплачены, и ваша сожительница их уже приняла. Викул. Осведомись, дворецкий, да отлепортуй меня. Дворецкий. Письменно прикажете себя лепортовать или словесно? Викул. Словесно отлепортуй; лучше на словах получити деньги, нежели на письме ничего.

ЯВЛЕНИЕ VI

Викул и Егерь.

Викул. Знатный господин и безденежно девку отнять может. Вить мы перед ним прах земной; так лучше взять денежки, благо господа жалуют; а то поезжай еще в Москву, да года два потрися около архивы, да рублев сотню раздари. Егерь. Ныне крепко запрещено едаким шильническим ремеслом питаться. Викул. Пьяному да крючкотворцу и море по колено. Да и подушка-то у ябедников не гораздо вертится: у тех вертится больше, которые, наблюдая свою честность, по миру ходят и у них же ради пропитания милостины просят.

ЯВЛЕНИЕ VII

Викул, Егерь и Дворецкий.

Дворецкий. Деньги, боярин государь, российскою серебряною ходячею монетою все приняты сполна. Викул. Это лучше, а за медные-то деньги ныне и при покупке и при размене проценты очень велики. Мне бы казалося, что это новая статья лихоимства, и должно бы о том доносить куда принадлежит. Дворецкий. За серебряные деньги и за ассигнации брати проценты, кажется, и с указами несходно. И ежели это дойдет подале, так этого лихоимства не похвалят. Викул. Что ни говори, а рога мои у меня из ума не выходят. Егерь. Как вам не стыдно! Люди о деле, а он о рогах: вить они от этого, что ты твердишь о них, с головы твоей не свалятся. Викул. Не свалятся.

ЯВЛЕНИЕ VIII

Викул, Егерь, Дворецкий и Хавронья.

Хавронья. Едакую на меня всклепал небылицу. Викул. В геенне, в тартаре, в архитартаре будешь ты, окаянница. Хавронья. Да хотя бы я и вправду в какое впала беззаконие, так разве мне нет уже и раскаяния? Викул. Да вить хотя ты и раскаешься, а рога-то с меня не спадут... Хавронья. Где это граф-ат мой! Что он так замешкался, не дождусь я его, моего света. Викул. Слышишь ли, дворецкий? Дворецкий. Уши вянут, милостивый государь. Викул. Как на нее небо не упадет. Егерь. Да ежели небо-то упадет, так оно и нас передавит... Едакой выскочка! Чтобы ради его рог на нас небо упало.

ЯВЛЕНИЕ ПОСЛЕДНЕЕ

Граф. Ужели вы оставите свое подозрение, когда я вам ясно покажу, что я вашей сожительницы и помышлением не коснулся? Викул. Сиятельнейший граф! Чем вы меня уверить можете? Граф. Руку целовал я у нее за то, что она мне Нису уступила. Викул. Я бы тебе, государь, десять Нис и даром челом бил, а Хавронья-то мне самому надобна. Хавронья. Так поцелуй меня, мой красавец, когда я тебе надобна! Каков граф-ат ни преузорочен, да ты мне и его прекраснее. Викул. Нет, Хавронья, не поцелуй теперь на уме моем. Граф. Вот моя любовница: она моя невеста, и в сей же день она мне и жена будет. Кончилось ли ваше подозрение? Викул. Всепресиятельнейший и превсемилосерднейший граф, подлинно ли это так? Флориза. Подлинно так, сударь: ваша сожительница вам верна, а граф сегодня со мною обвенчается. Викул. Хавронья, так ли это? Хавронья. Што я табе, красное мое солнышко, верна, это правда, а што граф берет ее за себя, это я и сама теперь только слышу. Дай Бог ей счастие! А она этого достойна. Дворецкий. Достойно и праведно. Хавронья. Не забудь и нас, сиятельнейшая графиня! Флориза. Я еще не графиня, а вашей дружбы никогда не забуду. Викул. Высокосиятельнейшая графиня! Не оставь нас, ежели какая нужда... Флориза. Я еще не графиня; а думаю, что граф вашим недостаткам... Граф. Как во свой дом, ко мне присылать извольте. Всякое изобилие имейте от моего дома, как от дома вашего. Я все мои радости имею. Викул. Поцелуй меня, Хавроньюшка. А кто старое помянет, тому глаз вон. (Целуются.)

Конец комедии

Примечания

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

Архивохранилища

ГПБ -- Государственная публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Отдел рукописей (Ленинград) ИРЛИ -- Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. Рукописный отдел (Ленинград)

Печатные источники

Берков -- Берков П. Н. История русской комедии XVIII века. Л., 1977 Избр. -- Сумароков А. П. Избранные произведения [Вступ. статья, подготовка текста и примеч. П. Н. Беркова]. Л., 1957 (Библиотека поэта. Большая серия. 2-е изд.) Известия -- Известия Отделения русского языка и словесности Академии Наук. Т. XII, кн. 2. Спб., 1907 Письма -- Письма русских писателей XVIII века. Л., 1980 ПСВС -- Полное собрание всех сочинений в стихах и прозе покойного действительного статского советника, ордена Святой Анны кавалера и Лейпцигского ученого собрания члена Александра Петровича Сумарокова. Ч. I-Х. М., 1781--1782 Сборник -- Сборник материалов для истории Императорской Академии наук в XVIII веке. [Издал А. А. Куник]. Спб., 1865, ч. II Семенников -- Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы и для словаря писателей эпохи Екатерины II. Спб., 1914 Синопсис -- Гизель Иннокентий. Синопсис, или Краткое описание о начале словенского народа, о первых киевских князех, и о житии святого, благоверного и великого князя Владимира... 4-е изд. Спб., 1746 Предлагаемый вниманию читателя сборник драматических сочинений А. П. Сумарокова включает в себя тринадцать пьес. Отобранные для настоящего издания пять трагедий, семь комедий и одна драма далеко не исчерпывают всего, что было создано Сумароковым для сцены. Публикуемые произведения призваны дать представление о его драматургическом наследии в контексте формирования репертуара русского классического театра XVIII в. и показать эволюцию истолкования Сумароковым драматургических жанров на разных этапах творческого пути. Главными критериями отбора служили идейно-художественное своеобразие пьес и их типичность для сумароковской драматургической системы в целом. Многие пьесы Сумарокова появлялись в печати еще до постановки на сцене или вскоре после этого. Причем драматург постоянно стремился к совершенствованию текста пьес, приближал их к требованиям времени и вкусам зрителей. В 1768 г. он подверг коренной переработке почти все созданные им с 1747 г. драматические произведения и тогда же напечатал большинство из них в исправленном виде. Эта вторая редакция ранних пьес стала канонической, и в таком виде они были помещены Н. И. Новиковым в соответствующих (3-6) томах подготовленного им после смерти писателя "Полного собрания всех сочинений в стихах и прозе покойного действительного статского советника, ордена Святой Анны кавалера и Лейпцигского ученого собрания члена Александра Петровича Сумарокова" (ч. I-X. М., 1781-1782). Второе издание (М., 1787) повторяло первое. Н. И. Новиков печатал тексты пьес по рукописям, полученным им от родственников драматурга, а также по последним прижизненным изданиям сочинений Сумарокова. Поэтому новиковское "Полное собрание всех сочинений в стихах и прозе..." А. П. Сумарокова остается на сегодняшний день наиболее авторитетным и доступным источником текстов произведений драматурга. При подготовке настоящего сборника мы также основывались на этом издании. В частности, тексты всех публикуемых комедий Сумарокова, его драмы "Пустынник", а также двух трагедий ("Синав и Трувор" и "Артистона") взяты нами из соответствующих томов названного издания. В советское время драматические сочинения Сумарокова переиздавались крайне редко. Отдельные пьесы, зачастую преподносимые в сокращенном виде, входили в вузовские "хрестоматии по русской литературе XVIII века". По существу, первой научной публикацией указанного периода стал подготовленный П. Н. Берковым однотомник: Сумароков А. П. Избранные произведения. Л., 1957 (Библиотека поэта. Большая серия), включающий три трагедии: "Хорев", "Семира" и "Димитрий Самозванец". В сборнике "Русская комедия и комическая опера XVIII века" (Л., 1950) П. Н. Берковым опубликована первая редакция комедии "Пустая ссора" ("Ссора у мужа с женой"). Наконец, в недавно выпущенный издательством "Современник" сборник "Русская драматургия XVIII века" (М., 1986), подготовленный Г. Н. Моисеевой и Г. А. Андреевой, вошла трагедия А. П. Сумарокова "Димитрий Самозванец". Этим и исчерпывается число современных изданий драматических сочинений Сумарокова. Предлагаемая книга даст возможность широкому читателю более глубоко и полно ознакомиться с драматургическим наследием Сумарокова и русским театральным репертуаром XVIII в. Особое значение при публикации текстов XVIII в. имеет приведение их в соответствие с существующими ныне нормами правописания. Система орфографии и пунктуации во времена Сумарокова достаточно сильно отличалась от современных требований. Это касалось самых различных аспектов морфологической парадигматики: правописания падежных окончаний существительных, прилагательных, причастий, указательных, притяжательных и личных местоимений, окончаний наречий и глаголов с возвратной частицей -ся (например: венцем -- вместо венцом, плеча -- плечи; драгия -- драгие, здешнява -- здешнего, которова -- которого, ково -- кого; похвальняй -- похвальней, скоряе -- скорее; женитца -- жениться и т. д.). По-иному писались и звукосочетания в приставках, суффиксах и корнях отдельных слов (например: збираю -- вместо сбираю, безпокойство -- беспокойство, зговор -- сговор, женидьба -- женитьба, грусно -- грустно, щастие -- счастие, лутче -- лучше, солдацкий -- солдатский, серце -- сердце, позно -- поздно, юпка -- юбка и т. д.). Написание союзных частиц не, ни, ли, со в сочетании с значащим словом тоже имело свою специфику. Нормой письменного языка XVIII в. считалось раздельное написание частиц с местоимениями и глаголами (например: ни чево -- вместо ничего, есть ли -- если, со всем -- совсем, не лъзя -- нельзя, ни как -- никак и т. д.). В большинстве подобных случаев написание слов приводилось в соответствие с современными нормами орфографии. Правда, иногда представлялось целесообразным сохранение устаревших форм орфографии. На этот момент в свое время уже указывал П. Н. Берков в отмеченном выше издании "Избранные произведения" А. П. Сумарокова, касаясь воспроизведения текста трагедий. Специфика стихового строя трагедий диктовала порой необходимость сохранения отживших орфоэпических форм в правописании. Это касалось тех случаев, когда осовременивание орфографии могло привести к нарушению стихового ритма или сказаться на рифмующихся окончаниях стихов. Вот образцы сохранения подобной стилистически оправданной архаики правописания: "И бедственный сей боль скорбящия крови..."; или: "Идешь против тоя, которую ты любишь..."; или: "Прервется тишины народныя граница...", а также примеры рифмовых пар: хощу -- обращу, зляй -- удаляй, любови -- крови, умягчу -- возврачу и т. д. Иногда осовременивание старых норм орфографии может привести к искаженному пониманию заключенной в фразе мысли автора, как это мы видим, например, в следующем стихе из трагедии "Хорев": "Отверзи мне врата любезныя темницы", где прилагательное относится к последнему слову, хотя в произношении может быть воспринято как относящееся к слову "врата". И таких примеров встречается в пьесах достаточное количество. Вообще, при публикации текстов трагедий мы руководствовались текстологическими принципами, принятыми в указанном издании избранных сочинений А. П. Сумарокова, осуществленном П. Н. Берковым в 1957 г. Несколько иные принципы были приняты при публикации текстов комедий Сумарокова. Специфика этого жанра обусловливала установку на максимальное сохранение просторечной стихии языка комических персонажей. Только такой подход позволяет донести до современного читателя колорит речевого повседневного общения людей той эпохи. Это относится, в частности, к передаче отдельных форм окончаний существительных, прилагательных, деепричастий, отражавших старые нормы речевой практики, вроде: два дни, взятков, рублев, речьми, святый, выняв, едакой, пришед и т. п.; или к сохранению специфического звучания отдельных слов, как оно было принято в разговорном языке XVIII в., например: поимянно, сумнительно, супротивленье, бесстудный, генваря, испужаться, ийти, хощете, обымут и т. п. Мы старались также полностью сохранить просторечную огласовку иноязычных слов, воспринятых в XVIII в. русским языком, а также диалектизмы, вроде: клевикорты, интермеция, отлепортовать, енарал, провиянт; нынече, трожды, сабе, табе, почал, сюды, вить и т. п. Слова, значение которых может быть непонятно современному читателю, выведены в состав прилагаемого в конце "Словаря устаревших и иноязычных слов и выражений". С известными трудностями приходится сталкиваться и при освещении сценической судьбы сумароковских пьес. Несомненно, трагедии и комедии Сумарокова игрались во второй половине XVIII в. достаточно широко, входя в репертуар большинства русских трупп этого времени. Но сведения о деятельности даже придворного театра, не говоря уже о спектаклях крепостных театров и вольных русских трупп, носят в целом отрывочный характер. Поэтому сохранившиеся данные о постановках сумароковских пьес не гарантируют полноты знания о сценической жизни той или иной пьесы. Мы старались максимально использовать все доступные современному театроведению источники таких сведений. При подготовке издания, в частности при работе над комментариями, учитывались разыскания в данной области других исследователей: П. Н. Беркова, В. Н. Всеволодского-Гернгросса, Б. А. Асеева, Т. М. Ельницкой, Г. З. Мордисона, на что даются соответствующие ссылки в тексте примечаний.

РОГОНОСЕЦ ПО ВООБРАЖЕНИЮ

Впервые - ПСВС (ч. VI, с. 1-56; 2-е изд. М., 1787, с. 1-52). Сочинена около 1772 г. В построении фабульной коллизии сочетаются традиции комедии Вольтера "Шотландка" (1760) - линия графа Касандра и Флоризы и фонвизинской комедии "Бригадир" (1769) - чета помещиков. Комедия входила в репертуар Петровского театра М. Е. Меддокса в Москве. Известно о постановке ее на сцене этого театра 2 ноября 1782 г. С. 388. Цельно ты трафишь... - то есть хорошо угождаешь. С. 390. ...расхвалили мне какую-то интермецию и уговорили меня туда съездить. - Речь идет о трагедии Сумарокова "Хорев", постановку которой далее описывает Хавронья. С. 391. Да я тебя и на Бову королевича не променяю. - См. примеч. к с. 305. С. 406. Бурмицкой жемчуг - крупный окатистый жемчуг.

Словарь устаревших и иноязычных слов и выражений

Абие (старосл.) -- но Авантаж (франц.-- avantage) -- преимущество Адорировать (франц.-- adorer) -- обожать Аманта (франц.-- amante) -- любовница Аще (старосл.) -- если Байста (диалект.) -- от "баить" (говорить) -- говорлива, болтлива Бет (франц.-- bete) -- скотина Бостроки -- тип куртки, фуфайки без рукавов Бъхма (древнерус.) -- всячески Велегласно (старосл.) -- громко, во всеуслышание Геенна (старосл.) -- преисподняя, ад Дистре (франц.-- distraite) -- рассеянный Елико -- насколько Емабль (франц.-- aimable) -- любезный, достойный любви Естимовать (франц.-- estimer) -- ценить, уважать Зело -- очень много Зернший (зернщик) -- игрок в кости, или в зернь, по базарам и ярмаркам Зограф (также -- изограф -- древнерус.) -- иконописец, художник Изжени (старосл.) -- изгони Интенция (франц.-- intention) -- намерение Калите (франц.-- qualite) -- достоинство, преимущество Касировать (франц.-- casser) -- разбивать Купно (старосл.) -- вместе Мамер (франц.-- ma mere) -- матушка Мепризировать (франц.-- mepriser) -- презирать Меритировать (франц.-- meriter) -- заслуживать, быть достойным Метресса -- любовница Накры -- барабаны, литавры Намедни -- накануне, недавно Обаче -- однако Облыгать -- оболгать Одаратер (франц.-- adorateur) -- обожатель Одр (старосл.) -- ложе Ольстить -- обольстить Паки (старосл.) -- опять Пансе (франц.-- la pensee) -- мысль Паче (старосл.) -- более Пенязъ -- мелкая монета, полушка Перун -- верховное божество древних славян, перуны -- молнии Понеже (канц.) -- потому что, так как Презельный -- премногий, обильный Прозумент (позумент) -- украшение парадной одежды Прослуга -- преступление Рачить -- стараться, заботиться Регулы -- правила Ремаркировать (франц.-- remarquer) -- замечать Риваль (франц.-- rival) -- соперник Сирень (старосл.) -- то есть Скуфья -- остроконечная бархатная шапочка черного или фиолетового цвета, составлявшая головной убор православного духовенства Ставец (диал.) -- деревянная глубокая чашка, общая застольная миска Суемудрие -- лжеумствование Трафить -- угодить, уловить сходство Треземабль (франц.-- tres emable) -- очень любезный Уды -- члены тела Финировать (франц.-- finir) -- оканчивать Флотировать (франц.-- flatter) -- льстить Червчетой -- красивый Чирики -- вид обуви Шильничество -- ябедничество, доносительство Эпитимья -- исправительная кара, налагаемая церковью на кающегося грешника, в виде поста, продолжительных молитв и т. п. Эрго (лат.-- ergo) -- следовательно, итак

А. П. Сумароков

А. П. Сумароков. Драматические произведения. Л., "Искусство", 1990

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Чужехват, дворянин. Сострата, дворянская дочь. Валерий, любовник Состратин. Ниса, дворянка и служанка Чужехватова. Пасквин, слуга Чужехватов. Палемон, друг покойного отца Валериева. Секретарь. Солдаты.

Действие в Санктпетербурге.

ЯВЛЕНИЕ I

Пасквин (один).

Нет, ради всех сокровищ света не остануся я больше в этом поганом доме. Подлинно это правда, что каков поп, таков и приход. И может ли это быти, чтобы господин был бездельник, а слуги бы у него были добрые люди? Всего меня обокрали, а напоследок украли с меня и крест. Конечно, это кто-нибудь по обещанию подтяпал. Прости, Сострата! прости, моя возлюбленная Ниса! пришло вас покидать, хотя и не хочется. Здешние воры так хитры, что они и душу у человека украсть могут. Надобно отсюда выйти, доколе я жив, а после будет поздно, потому что у тела, в котором нет души, ноги более не ходят.

ЯВЛЕНИЕ II

Сострата, Ниса и Пасквин.

Сострата. Что ты здесь один поговариваешь? Пасквин. А поговариваю я то, что я во здешнем доме больше служить не намерен. Ниса. А для чего? Пасквин. А для того, что здешние люди, обокрав меня всего, украли нынешнею ночью с меня и крест. Сострата. Какой он был, и велик ли? Пасквин. Маленький и золотой. Сострата. Так я тебе дам золотой и большой. Пасквин. На нем же было вырезано мое имя и год и день моего рождения. Сострата. И я это велю вырезать, и Пасквиново имя. Пасквин. Это не прямое мое имя. Сострата. Как же? Пасквин. Прямое мне имя Валериян, потому что так на кресте у меня вырезано. Сострата. Слышишь ли, Ниса? Так это и очень походит на правду, а я этого не рассмотрела. Пасквин. Я сроду не лыгал, и что крест у меня украли, это правда, как и правда то, что я Валериян, а не Пасквин. А тебе где было это видети? Вить ты моего креста не видала. Сострата. Как же тебе имя-то переменили? Пасквин. Нрав переменити у человека трудно, а имя легко. Я знал людей, которых подьячими называли; после дали им имена регистраторов, после секретарями называти стали, а потом судьями. Имена им даваны новые, а нравы у них осталися прежние. А что я и Валериян и Пасквин, так это может быть ради того, что я двойнишник. Да пускай я от отца и не имею два имени и дано мне другое имя после, однако я тот же, и нрав у меня тот же, и, имев у матери в брюхе себе я собеседника, без беседы и поныне быть не могу, по присловице: каков в колыбельку, таков и в могилку; или лучше так о себе я скажу: каков вышел я из брюха, таков пойду я и во гроб, только лишь без товарища. Нрав очень редко переменяется. Слуги здешнего дому воры были, воры ныне, воры и впредь будут. Сострата. Слышишь ли, Ниса? Он и Валериян, и двойнишник. Пасквин. Да у него же и крест украли. Сострата. Я тебе уже сказала, что я тебе вместо украденного креста другой дам. Пасквин. От того креста зависело все мое благополучие, а от этого оно зависеть не будет. Ниса. Как это? Пасквин. Мне сказал хиромантик то, что я по тому кресту счастлив быть могу. Сострата (Нисе). Вот и это правдою пахнет. (Пасквину.). Только это не хиромантик был. Пасквин. Конечно хиромантик. Почему это знати другому? А ежели вы этому не верите, так я вам его укажу и это засвидетельствую им самим; а я его иногда и во здешнем видаю доме. Он у батюшки твоего бывает и он то меня ему во услужение и препоручил, подговорив меня у хозяина, у которого я в доме вырос. Сострата (Нисе). Я думаю, что все это дело сегодня же развяжется. Пасквин. Трудно развязаться. Воры здешнего дому очень хитры, и таковы же хитры в этом, как их господин. У других сыщут они и чужое все, а у них ничего не сыщешь и своего собственного. Это они у ябедников переняли. А я во здешнем доме жить больше не хочу. Сострата. Я прошу тебя, чтобы ты еще здесь побыл. Ниса. И я тебя прошу. Пасквин. Да ежели бы я ведал то, что будешь ты за Валерием, а ты за мною, так бы я на это согласился. Сострата. Погоди только. Ниса. Только погоди. Пасквин. Как ни годи, только тебе не бывать за мною, а тебе за Валерием. Сострата. Погоди только. Ниса. Только погоди. Пасквин (Сострите). Дай же мне во уверение поцеловать ручку.

Сострата дает ему руку.

(Нисе.) А ты во уверение поцелуй меня. Ниса. Погоди немного. Пасквин. Что это у тебя за пословица: погоди да погоди, да и госпожу-то этому же научила; конечно, ты подьяческая дочь. Ниса. Вот тебе во уверение рука моя: ее поцелуй. Пасквин (целует руку и потом). Ну я погожу, а что будет, увидим.

ЯВЛЕНИЕ III

Сострата и Ниса.

Сострата. Вот, Ниса, не выходит ли чаяние мое истиною? Ниса. Да пожалуй, растолкуй мне это все подробно. Сострата. Выслушай. Этот бездельник, у которого мы ныне имеем несчастие жити в доме, как был помоложе, казался добрым человеком и хитростию своею все свои плутни преобращал в добродетель и вкрался в сердца многих. Притворство у несовершенно проникающих людей и у тех, которые о всем по своим сердцам рассуждают, более нагой добродетели имеет успеха; потому что добродетель редко хитростию укрепляется, хотя нагая добродетель от того часто и вредна бывает и следственно тогда и она несколько, а иногда и гораздо порочна. Батюшка мой по смерти поручил меня этому злодею, а я при всем моем достатке претерпеваю ныне нужду. Твой батюшка был хотя и скудной человек, однако дворянин; а ты поручена по смерти от него этому плуту ныне служанкою в доме. Таким же образом, как мы поручены ему Валерий и брат его. Валерий отдан был, по счастию, на воспитание приятелю отца своего, человеку разумному и богатому, после которого получил он и наследство, а о Валериане слух носится, что он украден. Намнясь как были мы в день Валериева рождения у него, так он рассказывал то, что он двойнишник, и что вырезано на кресте у него, когда он родился, в доказательство, сколько ему лет, и что такая верная записка старым женщинам, которые молодятся и кокетствуют, убавляя себе бесстыдным образом лет по десятку, закрывая морщины белилами и румянами, конечно не была б угодна, и что такой же крест надет и на брата его, который с ним родился. А я ныне нечаянно увидела у Пасквина едакой крест и нарочно отрезала его у него ночью, отчасти подумав, не брат ли уже он его, потому что от Чужехвата всякого бездельства надеяться можно; а теперь это дело уже не на издевку походит. И хотя я и не посмотрела, что на его кресте вырезано, не важным еще почет это дело, да только малое сумнение имев. Однако сказал уже Пасквин то, что на кресте его вырезано; и ежели этот не ему крест надлежит, так конечно он получил его от того, кому он от Валериана достался, будучи маленький; а от этого о смерти Валериановой великое подается сумнение. Надобно это дело поразведать. Я об этом поговорю с Валерием, а между тем посмотрю, то ли вырезано на кресте, что и у Валерия, тот ли год и число, и не понаслышке ли о Валерияне Пасквин это наговорил. Ниса. Что же бы за прибыль была в этом нашему Чужехвату, чтобы брата Валериева не было? Сострата. Та прибыль ему, чтобы, потеряв его, овладеть его наследством. А в завещании написано, что ежели кто из братьев у них умрет, так наследник он по них за воспитание и труды. Ниса. Для чего же к этому выбрал он одного Валерияна? Сострата. Валерия видно оставил он ради того, что очень бы уже подозрительно было обоих потерять младенцев колыбельных, а из дву их пал, видно, жребий на меньшого. Ниса. К изрядному попалися мы душеприказчику!

ЯВЛЕНИЕ IV

Те же и Чужехват.

Чужехват. Мерзкие, негодные, плюгавые, скаредные! Долго ли мне вас учить? Я думаю, что мне от вас до гробовой доски покою не будет! Сострата. Что такое сделалося? Чужехват. У Пасквина крест украли, а он жалуется да из дому вон хочет. Сострата. Кража-та, сударь, обыкновенное здесь ремесло, и кажется, можно уже вам привыкнуть к этому здешних людей бездельству и поменьше гневаться. Чужехват. Не о том дело, что они крадут; пускай бы крали, не касаяся господскому и не у своих, так бы в доме помаленьку прибавлялось; а у своего украсти, так это из кармана в карман перекладывать да шум делать, а мне беспокойство. Пускай бы крали, кто без греха и кто бабе не внук. А хотя бы по слабости что и у своих товарищей тихонько взять, да надобно концы хоронити, чтобы и не подумали, что свой взял. Тому-то я их учу, да дурака хотя век учи, так не научишь. А об этом говорю ли я, чтобы не крали. Вить они не на каторге; для чего у них волю отнимать? Кража не великая вина, потому что она страсть общая слабости человеческой. Мошна дело первое на свете: пуста мошна, пуста и голова. Давать ради Христа спасительнее, нежели просить ради Христа. Честь да честь! Какая честь, коли нечего есть? До чести ли тогда, когда брюхо пусто? Пуста мошна, пусто и брюхо. Сострата. Изрядное нравоучение! Чужехват. Конечно изрядное. Так лучше по твоему поступать нравоучению? Намнясь видел я, как честной-то по-вашему и бесчестной, а по-моему, разумный и безумный принималися. Бесчестной-ат, по-вашему, приехал, так ему стул, да еще в хорошеньком доме: "Все ли в добром здоровьи? Какова твоя хозяюшка? Детки? Что так запал: ни к нам не жалуешь, ни к себе не зовешь?" А все ведают то, что он чужим и неправедным разжился. А честного-то человека детки пришли милостины просить, которых отец ездил до Китайчетова царства и был во Камчатном государстве и об этом государстве написал повесть. Однако сказку-то его читают, а детки-то его ходят по миру; а у дочек-то его крашенинные бостроки, да и те в заплатах. Даром то, что отец их во Камчатном был государстве, и для того-то, что они в крашенинном таскаются платье, называют их крашенинкиными. Сострата. А ежели бы это дошло до двора, так может быти, чтоб таких людей дети по миру таскаться и перестали. Чужехват. А когда у кого что свое есть, так ему нет нужды, знает ли о нем двор, или нет. Щей горшок да сам большой; а горшок-ат равно варит, хотя купленный, хотя краденый. (Оборотись к Нисе.) Так-то, Нисанька! Да что ты задумалась? Ниса. Я о тебе, сударь, думаю. Чужехват. Что такое? Ниса. Я, сударь, не смею этого выговорить. Чужехват. Говори, нет ничего; брань на вороту не виснет. Ниса. Мне думается, что ты разбойник и что тебе быть повешену. Чужехват. Туда и дорога. А что пожито сладко, так то мое, по пословице: что взято, то свято. А эта присловица законная и в приказах наблюдалася ненарушимо, разве ныне по новому уложеныо отставится. Ниса. А душа-то куда, во ад? Чужехват. На что заранее мучить себя; и тогда спастися можно, когда петлю накидывати станут. Да в том я полно и винен ли, что плутую? Потому что без воли Божией ничего не делается, и не спадет со главы человеческой волос без воли Божией; так я плутую по воле божией, по пословице: что ежели бы не Бог, так бы кто мне помог. Сострата. Бог плутам не помогает и дал человеку волю избирати доброе и худое, за одно обещая воздаяние, а за другое грозя наказанием. А кто противу совести своей святой не повинуется истине, так тот суетно уповает на милость божескую. Чужехват. Святая истина! Что это у тебя за святая? Ее и во святцах нет, так мы ей не молимся. А покаяние все грехи очищает. Покаюся часа за два до смерти, да в те же войду в царство небесное ворота, в которые и вы; а что пожито послаще и жито, как хотелося, так то в барышах. Сострата. Что вам это сделалося, что вы так бесстыдны стали под старость? Уж и я знаю, что вы не таковы были; а прежде сего все вас почитали добрым человеком, как я слышала. Ради чего вы прежде притворялися и старалися добрым казаться человеком? Чужехват. Слыхала ли ты повесть о некоем попе римском? Сострата. Нет, сударь. Чужехват. Ты, Нисанька, слыхала ли? Ниса. Я, сударь, едаких повестей не слушаю. Чужехват. Будешь же ты в раю. Ниса. А для чего же не быть? Разве мое спасенье от того зависит? Чужехват. Как же не от того; вить Бог грешника без попа простить не может, а вить и ты не без греха-то таки. Ты же девушка молоденькая, так хотя не делом, ин мыслию согрешишь: един Бог без греха, а мы все грешники. Ниса. Все грешники, сударь, да не все бездельники. Чужехват. Все бездельники, от них же первый есмь аз. Ниса. Конечно ради того, чтобы тебе это слово чистосердечнее выговаривать. Чужехват. Так-таки, Нисанька. А повести о попах читай; они грехи прощают. Сострата. Они прощают именем Божиим, а не своим; а они только свидетели. Чужехват. Так вот, Нисанька, не все ли мы бездельники? И сам Бог нам без свидетелей не верит. Ниса. Я, сударь, богословию не училась. Чужехват. Однако священников-то не презирай. Ниса. Я и так их не презираю. Сострата. Из чего вы это заключаете? К духовным добрый человек должен имети почтение, потому что они научают нас добродетели и собою примеры показывают. А презренны из них только те, которые этого недостойны имени. Чужехват. Что ты это говоришь? Духовные презренны? Сострата. Да, сударь, и не только духовные, и государи те презренны, которые этого титла недостойны. Одни заключают нам пути ко временному благополучию, а другие к вечному. Одни за малейшие слабости людей казнят, а другие проклинают и, разными образами отъемля свободу, отягощают естество человеческое. А это мое толкование ни правосудным государям, ни добронравным духовным не может быти противно. Чужехват. Вот коли бы я тебя не велел учить, так бы ты едакой наглости не имела и едакого бы вздору не молола. Не о том дело: слыхала ли ты о попе-то римском? Сострата. Я вам уже сказывала, что не слыхала. Чужехват. В римском царстве у соборной церкви был поп, здоровый человек, а ходил завсегда скорчася, чтобы смиреннее казался и чтобы за такое смирение сделали его поскорее ключарем, потому что это место там доходно, а молодых людей туда не избирают, не ведаю, ради чего. А как его только выбрали, так он тотчас и разогнулся и стал так бодр, как ты, говоря причетникам церковным, которые его спрашивали, что ему вдруг за причина дала здоровье: я ради того ходил нагнувшися, что искал тогда ключа к церкви; а теперь на что мне корчиться и в землю смотреть; ключ этот я уже сыскал. Сострата. Это рассказывают о Сиксте Пятом. Чужехват. В том нет нужды, о пятом или о десятом. Сострата. Да к чему вы эту историю привязываете? Чужехват. К тому-то, что я ради того лицемерил прежде, чтобы мне верили и не мешали разживаться. А теперь я уже доволен, так на что мне честное имя?

ЯВЛЕНИЕ V

Те же и Пасквин.

Пасквин. Валерий пришел, сударыня, к тебе. Чужехват. Напрасно он суетится; не видать его ей мужем, как ушей своих. Сострата. Я хотя в зеркале увижу их. (Отходит.) Чужехват. А ты, Нисанька, куда? Ниса. Куда люди, туда и я. Чужехват. Нет, останься; я с тобою о некоторой поговорю нужде.

ЯВЛЕНИЕ VI

Чужехват и Ниса.

Ниса. Что это, сударь, за нужда? Чужехват. Ты знаешь, Нисанька, с каким я тебя возрастил попечением? Ниса. Да, сударь, я в вашем выросла доме. Да к чему это предисловие? Чужехват. А к тому-то оно, что я хочу жениться; а это счастие сделаю тебе и учиню тебя участницею моего имения и моего сердца. Ниса. Едакой женитьбе и куры смеяться станут; мне семнадцать лет, а вам семьдесят. Чужехват. Да я так бодр, как лучше быть нельзя, и молодого детину заткну за пояс. Ниса. Ты, сударь, бел как лунь: изволь посмотреться в зеркало. Чужехват. То-то и хорошо: без пудры белоголов. А ежели тебе надобен муж черноголовый или русый, так можно купить парик. Ниса. А французов, которые снаружи убирают головы, навезено много. Чужехват. Много за грехи наши. А таких не вывозят, которые бы нам головы внутри убирали. Ниса. Ныне, сударь, во всем только об одной поверхности стараются, а о важности мало думают; так вот отчего у нас пустоголовых людей много. Чужехват. А у меня не только голова, да и мошна не пуста, даром-то что она снаружи не нарядна и только из посконной холстины. Снаружи она убрана не по-французски, да в ней хорошо по присловице, что не красна изба углами, красна пирогами. А этот пирог начинен не кашею, да золотом и серебром, а медные деньги мне не по мысли. Пускай ясно видят безумцы, что медные деньги не то что золотые и серебряные, и платя при размене по три процента, верят тому, что и медные деньги такие ж, как золотые и серебряные, и что по положенной цене всякие деньги равны, из какого бы металла они и какой бы величины ни были. Ниса. Однако я за тебя, сударь, не пойду, хотя бы ты был богатее турецкого султана. Чужехват. Хотя ты ко мне теперь и холодна, однако когда о моих червончиках поболее подумаешь, конечно поразгорячишься.

ЯВЛЕНИЕ VII

Ниса (одна).

Достойны те люди почтения, которых сердца к любви деньги разгорячают, и благородны те чувствия, которые на сребролюбии основаны.

ЯВЛЕНИЕ VIII

Сострата (одна).

Валерий ко мне идет, оставь меня, Ниса. (Ниса отходит.) О любовь, любовь! Ничего нет на свете приятнее тебя, когда ты согласна со желаниями сердец наших, и ничего нет мучительнее, когда ты их желанию сопротивляешься.

ЯВЛЕНИЕ IX

Сострата и Валерий.

Сострата. Я тебя, Валерий, целые три дня не видала. Валерий. Мне те три дня тремя показалися неделями. Сострата. Я уверена, что ты меня столько же любишь, как и я тебя, и измеряю твою любовь к себе собственным моим сердцем. Валерий. Счастлив тот любовник, которого любовь равномерна с любовью его любовницы. Сострата. И несчастлива та любовница, к которой любовь скоро простывает и вечно угасает. А еще несчастнее та, которая за искреннюю свою любовь обманута притворною своего любовника любовью, после мнимого почтения в действительное своему обманщику ввергается презрение и тщетно жалуется на заслуженное неосторожностию своею несчастие и праведное наказание. Валерий. Ты истинное мое к себе почтение видишь и о верности моей не сумневаешься. Так на что едакие речи? Сострата. На то они, чтобы я, напоминая таких скаредных обманщиков, которые приятнейшую и благороднейшую страсть портят и в варварскую превращают утеху, еще больше чувствовала то веселье, которое от тебя я имею и в котором я на высочайшую степень моего благополучия скоро взойти уповаю, сии приятнейшие минуты себе ежеминутно воображая. Валерий. О любовные минуты! дражайшие минуты! Вы и от самых строгих философов суетою мира назваться не можете. Я люблю тебя, Сострата, я люблю тебя всем сердцем моим, всем моим помышлением, всем моим чувствием: ты очам моим всего прекраснее в природе, ты душе моей всего милее на свете, разум мой тобою наполнен, очи мои привязаны к очам твоим, кровь моя тобою распалена, чувствие восхищенно, мысли тобою плененны; ты день и ночь в уме моем, ты из памяти моей не выходишь никогда: засыпаю, помышляю о тебе; пробужаюся, ты первая встречаешься мысли моей; ты присутственна и в сонных моих мечтаниях. Приятное и ежеминутное о тебе напоминание все места тобою наполняет и мне и тропки не украшает, по которым я ступаю; кажется мне, что они играют под ногами моими и сочувствуют тому веселию, которое мое сердце ощущает. Когда я представлю нетерпеливно мною ожидаемые будущие тобою радости, тогда я в восторге своем предчувствую утешение, кажущееся выше участия человеческого. Сострата. Все это я, Валерий, взаимно ощущаю, и только от того иногда трепещет дух во мне, чтобы это мое благоденствие твердо и неколебимо пребывало и чтобы скорее пришло к увенчанию нашего пламени, а пришед бы, никогда не изменилося.

ЯВЛЕНИЕ X

Чужехват, Валерий и Сострата.

Чужехват. С роду моего я себе не представлял этого, чтобы женщина могла сопротивляться любви такого человека, у которого много денег, и это мне совсем неестественно кажется. Деньги всего преимущественнее в мире, и потому-то, что человек их иметь может, и создан он по образу и по подобию Божию. Естество две имеет души: солнце и деньги. Солнце сотворил Бог, а деньги сотворил человек, и потому-то он уподобляется создателю подсолнечный, для того что во всей подсолнечной ничего нет полезнее солнца и денег. Сострата. Что это, сударь, такое? Чужехват. Надобно скорее послать за лекарем; Нисаньке надо кровь пустить. Сострата. Да она совсем здорова: я ее теперь видела. Чужехват. Даром-то, что ты ее теперь видела, однако она в жестокой горячке и бредит, и в уме совсем повредилася. Сострата. Из чего вы это заключаете? Чужехват. Из того, что я хочу на ней жениться, а она за меня нейдет. Валерий (особливо). Кровь-то пустить надобно ему, а не ей. Сострата. Это, сударь, удивительно, что она за вас нейдет. Чужехват. Чудно и непонятно. Валерий. Это мне чудно и непонятно, что она за вас не выходит. Однако и то мне чудно ж и непонятно, ради чего вы за меня Состраты выдать не хотите. Сострата. И предпочитаете ему многих безумцев, которых вы мне в женихи избираете. Чужехват. Коли вы меня это сказать принуждаете, так я вам это на прямые выговорю денежки. Те, которых я избираю, люди или совершенно староманериые, или совершенно новоманерные, а ты, друг мой, ни то ни се, ни мясо ни рыба и не следуешь никакой моде, ни прародительской, ни нынешней. Валерий. Я следую, сударь, только чистосердечию, здравому рассудку, простоте природы и благопристойности вкуса; а эта мода никогда не переменяется, хотя и не всеми, да только одними теми последуема, которые достойны имени человеческого. Чужехват. Однако кафтан-ат на тебе не по простоте природы сделан, волосы-то у тебя не по простоте природы, а о манжетах-то природа и не думывала. Валерий. Я, сударь, и в этом не скоропостижен, а в таких мелочах на что от людей отставать; выдумывать моды -- мелочь, отставать от моды -- такая ж мелочь. На что платье выдумывать, когда такая выдумка ни малейшей славы не приносит? А отставать от моды разве ради того, чтобы дураки имели причину пересмехать и досаждать. Сострата. Не моды, сударь, у вас в уме, да для того вы меня хотите выдать за какого-нибудь дурака, чтобы вам можно было моего мужа обмануть и удержать мое имение, мне после моего отца принадлежащее. Чужехват. Да меня и ты, государь мой, не перетягаешь, и не впрямь-то я так стар, что не могу ни жениться, ни кнута вытерпеть. Валерий. Пойдем, сударыня, во твои комнаты. Пускай он об этом другому говорит, а не мне; а я этого слышать не могу. Чужехват. А, а! Едакой молодец! Еще не дошло до того, а он уж испугался; а я хотя и старик, однако ударов пятьдесят еще вытерплю.

ЯВЛЕНИЕ XI

Чужехват (один).

Кнута я не боюсь, да боюся я вечной муки, а мне ее, как видно, не миновать. О великий Боже! Хорошо бы жить было на свете, ежели бы тебя в нем не было; не давали бы мы ни в чем никому по сокровенным делам отчета, А ныне от тебя никаким образом не можно укрыться. На что такая в законе строгость: не бери чужого. Вить я и овладев чужим, чужого из твоего мира не вынесу, так не все ли равно, что он в того хозяина или в другого в сундуках: Господня земля и все ее исполнение. (Становится на колени.) Великий Боже! Не вниди в суд со рабом твоим! Каюся пред тобою от всего моего сердца и от искренности души моей. Отпусти мне мое согрешение, но не взыскивай от меня, чтобы я то, что я себе присвоил беззаконно, отдал назад, ибо сие выше человечества. Вем, Господи, яко плут и бездушник есмь, и не имею ни к тебе, ни ко ближнему ни малейшей любви. Однако, уповая на твое человеколюбие, вопию к тебе: помяни мя, Господи, во царствии твоем. Спаси мя, боже, аще хощу или не хощу! Аще бо от дел спасеши, несть се благодать и дар, но долг паче. Аще бо праведника спасеши, ничто же велие, а аще чистого помилуеши, ничто же дивно: достойны бо суть милости твоей, но на мне плуте удиви милость твою!

ЯВЛЕНИЕ XII

Чужехват и Пасквин.

Пасквин. Конечно, сударь, скоро преставление света будет. Чужехват. Почему? Пасквин. А потому, что вы каетесь. Чужехват. Как не каяться, Пасквинушка, вить вечная-то мука не шутка. Пасквин. А когда она не шутка, так и шутить ею не надобно. Чужехват. Когда бы бог милосерд был, так бы никакой муки не надобно было. Пасквин. Послушай-ка, сударь: ежели бы был такой милосердный пастух, у которого бы собаки всякий грызли день овец, а он бы своих собак только гладил, так овцы его сказали ль бы, что этот пастух человек милосердный? Чужехват. Ты все дела к наказанию пригибаешь. Пасквин. Негодные дела сами к наказанию пригибаются. Что бы ты сделал, ежели бы я сто рублев украл? Чужехват. У кого? Пасквин. У кого ни есть, это все равно. Чужехват. Коли бы ты украл у меня, так бы я тебя отдал на виселицу; а ежели бы не у меня, так бы я тебе и слова не сказал; какое мне до других людей дело. А я не Бога граблю, так на что ему в чужие мешаться дела? Есть ли тут хотя малое правосудие? Пасквин. Видно, сударь, то, что вы изрядно покаялись. Чужехват. И положил еще на себя эпитимию. Пасквин. Какую? Чужехват. Чтобы понедельничать. Пасквин. Милостивый государь! Позвольте мне на эту минуту сделаться рифмотворцем. Чужехват. Да ты этому не учился. Пасквин. На Руси такая мода, что те около этой науки и трутся, которые мало грамоте знают. Чужехват. Ну, какая у тебя рифма? Пасквин. Нежели понедельничать, лучше не бездельничать. Чужехват. Ты меня побраниваешь? Пасквин. Милостивый государь, стихотворцы говорят не то, что хотят, да то, что им велит рифма. Чужехват. Дурацкая это наука, когда она заставляет говорить то, что велит рифма, а не то, что должно. А сверх этой моей эпитимии хочется мне в Киеве побывать. О Киеве, Киеве, Святый граде Киеве! Помилуй мя, недостойного раба твоего. От самого Петербурга пойду пешком туда, Пасквин. Пасквин. Богу все это равно, пришел ли кто на молитву или приехал. Чужехват. Однако идти-то потруднее. Пасквин. А ежели ты туда поползешь, так то еще и того труднее. Чужехват. Да отселе до Киева-то не доползешь и в три года. Пасквин. Да зачем тебе туда? Чужехват. Я человек самой грешной, и беззакония превзыдоша главу мою; так я, не уповая больше на милосердие божие, хотя и каюся, угодников божиих попрошу, чтобы они за меня слово замолвили. Пасквин. Поверь, милостивый государь, тому, что ни один угодник божий за тебя не вступится, ради того, что они недобрых людей, следуя примеру божию, не любят. Чужехват. Я их умилостивлю: сожгу воску пуда три. Пасквин. Поколь не очистится твое сердце, так ты не умилостивишь ничем бога, хотя ты сожжешь триста ульев воску с медом и со пчелами. Чужехват. Ты это бредишь, как басурман, а я проповедаю, как сын церкви. Пасквин. Зачем вам, сударь, на старости ехать в Киев? Останьтеся здесь да молитеся: тот же бог и здесь, который в Киеве. Чужехват. Там место освященное, а не такое, какое здесь; да здешнему городу еще и немецкое имя. Скажи мне, Пасквин, ради чего этот город называется по-немецки? Пасквин. Этого я, право, не знаю. Чужехват. Так то ста, Пасквин, идти в Киев хотя и трудновато. Жаль ног, а души еще и больше. Пасквин. Виновата душа, а наказаны будут ноги.

ЯВЛЕНИЕ XIII

Пасквин (один).

Несчастливы у того человека ноги, у которого душа дурна. Вот так-то несчастлив тот поп, у которого жена хороша: попадья изменит, а с попа скуфья долой; а из этого видно, что скуфья гораздо почтеннее ордена: рогоносцы скуфей не носят, а ордены носят.

ЯВЛЕНИЕ XIV

Пасквин и Ниса.

Ниса. Я не знаю, как у Валерия с Чужехватом дело окончится. Теперь они оба у Состраты и выслали меня, хотят поговорить наедине. Однако как видно по началу их речей, так они не согласятся ради того, что Чужехвату Сострате отдать ее имения и в мысли не приходит, а она своего, ей принадлежащего, уступить ему не намерена. Пасквин. А тебя за меня выдать он и не удерживая твоего имения не захочет, когда влюбился в тебя он сам. Я доволен тем, Нисанька, что ты презираешь его богатство, да не доволен тем я, что ты меня презираешь. Ниса. Я дворянская дочь; так выйти мне за тебя нельзя, покаместь ты не будешь дворянин. Пасквин. Да я дворянином и в век не буду. Дворянство дается за особливые отечеству услуги. Ниса. На что отечеству услуги? Поди в подьячие да добейся до регистраторского чину, так и будешь дворянин. Пасквин. А они разве дворяне? Ниса. Как же не дворяне; им даются шпаги и офицерские чины. Пасквин. Так поэтому и дворянские камердинеры имеют чины регистраторские; и они шпаги носят? Ниса. Конечно. А потому, я думаю, что и они имеют офицерское и дворянское достоинство. Пасквин. Да кто их в офицеры-то и во дворяне жалует? Ниса. Те, которые жалуют им шпаги. Кто шпагу дать может, тот может пожаловать и в офицеры, и во дворяне. Пасквин. Да есть ли какой на это указ? Ниса. Конечно есть. Как бы кто смел без указу шпаги давать или дозволяти их носить? Пасквин. Так я лучше пойду в камердинеры, нежели в подьячие: лучше вдруг получити чин, нежели еще дослуживаться. А я скорее научуся подвивать волосы, нежели писать, потому что волосоподвивательная наука у нас во совершенстве и учителей сыскать можно довольно. А хорошо писать научиться трудновато, потому что такие учители гораздо редки; а я ни об одном не слыхивал. А не научившися хорошо писать, без благодетелей регистраторского чина не получишь. Ниса. Ежели бы только таких людей в регистраторы посвящали, которые хорошо писать умеют, так бы не было на Руси ни одного регистратора. Ни один регистратор писать не умеет: я об этом от Валерия слышала, а он почитается человеком весьма знающим. А в камердинеры-то тебя хотя и возьмут, однако шпаги ты не получишь, ради того, что ты нашего закона, а по нашему закону носить господскому служителю шпагу -- грех тяжкий и смертный. Так только одни камердинеры иноверцы шпаги в России носят. Пасквин. Так видно, что мне шпаги не нашивать и тебе за мною не бывать, когда русским волосоподвивателям шпаг носить не дозволяется. А в приказные служители я не пойду, хотя бы я и мог добиться шпаги. Лучше имети благородное сердце, нежели благородное железо, подобно, как лучше имети превосходительный ум, нежели превосходительный чин, хотя люди и не по умам, да по чинам почитаются. Ниса. Я и сама-то благородство ненавижу, которое в одном состоит имени, да что делать? Выйти дворянской дочери не за дворянина нельзя, будет она презираема. Однако как скоро твой сыщется крест, так ты дворянство получишь, я тебя уверяю: а это я не без причины говорю. Пасквин. Кресту моему не сыскиваться. Ниса. Да как его с тебя стащили? Разве ты пьян был и так заспался? Пасквин. Я никогда не пьянствую, ведая то, что пьяница -- человек самый негодный и почти в число добрых людей не полагается. Ниса. Отчего же на тебя такой крепкий нашел сон? Пасквин. Оттого, что я во всю не спал ночь и заснул уже почти на свету. Так не спав целую ночь, заснув, конечно крепко спать будешь. Ниса. Разве ты книгу читал? Пасквин. Будто во здешнем городе книги читать можно? Ниса. А для чего не можно? Пасквин. Ради того, что здесь целый день от утра до ночи пьяницы дерут горло и ревут по улицам, как медведи в лесу, несмотря на то, что здесь престольный город и что этого кроме Москвы и Петербурга ни в одном российском городе не терпят, да и здесь, и в Москве лет двадцать тому назад не важивалося. А другая причина, отчего слуху, а следовательно, и душе целый день нет покою, что многие хозяева в корабельное ударилися мастерство и разрубливают мерзлые барки, хотя их и пилить можно, избавляя чувство соседнего слуха от незаслуженного наказания. Ниса. Ну а ночью-то какое беспокойство; вить и те школы, в которых чернь обучается пьянствовать, по ночам запираются; а и дров также по ночам не рубят? Пасквин. А по ночам во всем городе, и на улицах, и на дворах лают собаки, хотя и этого лет двадцать тому назад не много было. А у нашего соседа на дворе прикован басист, который без отдыха увеселяет нежный его слух и слух его соседей, неохотников до его музыки, мучит. Этот-то басист в эту ночь паче всех ночей меня тревожил. А потом настал колокольный звон. Ниса. Колокольный звон Божией славе служит. Пасквин. А я думал то, что он человеческому служит беспокойству и увеселению звонарей. Этого я истинно не знал до этого времени. Вот то-то, Нисанька; век жить, век учиться. Ну а когда это ко славе божией, так можно бы днем только звонить, а ночью-то ради чего звонят? Ежели для того, чтобы бог во все часы прославляем был, так бы во все часы и звонить надлежало. А ночь, я думаю, на то от бога уставлена, чтобы человеку иметь отдохновение: так воля божия определила к отдохновению тишину, а не стук. Ниса. Этого я, право, и не знаю. Об этом и спрошу у своего отца духовного, а он и по-латыни знает. Пасквин. Да разве на колокольнях-то звонят по-латыни?

ЯВЛЕНИЕ XV

Валерий, Сострата, Ниса и Пасквин.

Валерий. Открылося твое участие: ты брат Валериев, ты брат мой. Возвещаю тебе твою породу, возвещаю тебе твою радость и сорадуюся с тобою. Пасквин. Не сон ли я вижу! Что это такое? Растолкуй мне. Сострата. Все это растолкуется тебе сегодня, а крест твой сняла с тебя я: у Валерия такой же крест; это, что ты двойнишник -- истина. И не один нас твой крест о том уверяет. Развязалося все твое дело, почему ты Валериан и брат Валериев, а не Пасквин и не холоп. Пасквин. Да что такое сделалося? Ниса. Видно, что все то сделалося, чего я с крайним ожидала желанием, и что все то разрешилося, что союзу сердец наших препятствовало. Пасквин. Я вижу, что восхожу на самый верх моего благополучия; благородство сердца моего со благородным сопрягается именем. Валерий, почитаемый мною паче всех тех дворян, которых я в жизни моей видел и от которого я, никакой не зная науки, ежедневно изощрял разум мой и очищал мое сердце, брат мой. Прекрасная Сострата будет моя невестка. А ты, дорогая Ниса, обладай мною вечно, ежели я обладания твоего достоин. О Ниса! Ниса! Ты мне милее света очей моих, не променяю тебя я на все сокровища земные и на все счастие человеческое. Ниса. Новое твое состояние умножает мою надежду, а любви моей к тебе уже ничто умножить не может. Сострата свидетельница тайных моих о тебе воздыханий, темные ночи свидетельницы тяжких моих о тебе стенаний, а постеля моя, свидетельница горьких о тебе слез моих, неоднократно ими орошаема. Окончеваются, Сострата, окончеваются все те препятствия, которые терзали сердце мое. Валерий. Я спешу теперь, Сострата. Ты им расскажи, что делается.

ЯВЛЕНИЕ XVI

Сострата, Ниса и Пасквин.

Сострата. Палемон, друг покойного отца Валериева, пишет то, что дело в коллегии юстиции разобрано по его доношению, которым он доказал ясно, как Чужехват, вынув из колыбели Валериева двойнишного брата, отдали чужим людям нека-кою старухою; которая также допрашивана, как и те, которые младенца приняли и знали о нем, чей он сын. И как они, пришед в убожество, приемыша своего из дому маленького отдали другим, которые его не приемышем, да только из одного человеколюбия возрастили и, возрастив, отпустили его на собственное пропитание и которые также допра-шиваны, как и та кормилица, которая его кормила. И что положено объявить о том Валериану и Чужехвату для пременения их состояния: первому для обретения, а другому для потеряния благородного имени. Пасквин. О приятные часы! Ниса. О радостные минуты! Сострата. О преблаженный день! День общего нашего благополучия! День возмездия беззаконию и добродетели! Оставайтеся одни, я не хочу вам мешать предощущати будущее ваше веселие.

ЯВЛЕНИЕ XVII

Ниса и Пасквин.

Ниса. Я тебе, Валериян, даю мою руку, а с сею рукою даю тебе и сердце мое. Говорю, что тебе до смерти верна буду, и не клянуся. Бездельника и клятва к добродетели не пригвождает, а доброго человека к ней и едино слово пригвождает: этот не раздражает и человечества, а тот и божество раздражает; этот и человека ко утверждению доброго своего намерения в поруки не призывает, ведая, что ему и без порук верят, а та мерзкая гадина и ко прикрытию своего обмана с небеси всемогущего бога в поруки призывати дерзает. Пасквин. И я, следуя примеру твоему, не клянуся тебе, Ниса, однако и без клятвы верность мою к тебе сохраню до гроба. Нет ничего более Бога на небеси и более правосудия на земли. А злодеи ничем не поражают толико добродетели, как именем Божиим и видом правосудия, хотя все законы, и Божеские и человеческие, против единых бездельников уставлены. О человеки, человеки! Какое вы в добродетели пред скотами имеете преимущество? Я лучше буду жити с лютыми зверями в темных и непроходных лесах, нежели с лютыми человеками в великолепнейших чертогах. А с тобою, любезная моя Ниса, готов я жить на всяком месте: везде мне рай, где ты со мною. Ниса. Мне и хижина та, где ты со мною будешь, царским домом казаться станет.

ЯВЛЕНИЕ XVIII

Чужехват, Ниса и Пасквин.

Чужехват. Что, Нисанька, одумалася ли ты? Ниса. В чем, сударь! Чужехват. А в том-то, сударыня, чтобы тебе выйти за меня замуж. Ниса. Я, сударь, вам это уже сказала, что я за вас нейду. Чужехват. Так ты червонцев-то себе не воображала: какой у них вид, какое сияние и какая в них притягательная сила? Ниса. Нет, сударь. Чужехват. Ни империялов? Ниса. Я, сударь, и в бедности моей этой подлости не имею, чтобы мне утешаться воображением денег. Чужехват. О великий и всемогущий Боже! Как ты слышишь такие душепагубные речи и терпишь такое беззаконие? Удивляюся твоему долготерпению. Пасквин. И я, сударь, удивляюся, что бог ей такое великое терпит беззаконие. Ниса. Я, сударь, не икона и чудесами не прославлена, и золота и серебра вашего мне не надобно. А кажется мне, что хотя и хорошо, кто от усердия святые и по справедливости нами почитаемые иконы золотом и серебром украшает, а особливо те, которые показывают Божией премудрости знамения сотворшего премудростию своею небо и землю, однако еще лучше пригвоздить сердце свое к Богу, нежели кусок золота или серебра к иконе его. Чужехват. Серебро-то и золото, Нисанька, к иконе приложить можно, хотя и не то на уме, а сердца-то к Богу, когда не то в мысли, не приложишь. А я, за келью между нами молвить, к Богу-то никакого усердия не имею и в этом вам, как добрый человек и православный христианин, чистосердечно признаваюсь. А тебя, рублевичек мой, червончик мой, империальчик мой, возьму я за себя и силою; лучше отнять волю у человека и спасти его, нежели оставить ему ее на его погибель. А молодым людям воли давать никогда не надобно, потому что они не знают еще, что им полезно и что вредно. Ниса. Нет, сударь, силою вы на мне жениться не можете. Пасквин. Этого, сударь, не водится. Чужехват. А тебе, дружок, до этого дела нет. Я уже давно приметил то, что ты за нею волочишься, так ступай со двора долой: ступай, ступай, и чтобы духа твоего здесь не было. Вон, вон из двора, вон, негодный.

ЯВЛЕНИЕ XIX

Чужехват, Валерий, Палемон, Ниса и Пасквин.

Пасквин. Вот, Ниса, это тот хиромантик, который мне предсказывал то, что я по кресту счастлив буду, и который мне приятие службы во здешнем доме препоручил, а меня гонят вон за то только, что ты старика любить не хочешь. Без слуг бы были старики, ежели бы они людей своих из домов выгоняли за то, что их молодые не любят женщины. Валерий. Это не хиромантик, да друг нашего с тобою, Валериан, отца, возвращающий мне моего брата, а тебе твою породу. Чужехват. Что ты такое бредишь? Еще страшный суд не пришел, и воскресения мертвых нет: а младенец этот, о котором ты мелешь, тому уже двадцать два года, как умер. А ежели бы он воскрес, так бы он воскрес так, как он умер,-- двухлетним младенцем, а не едаким пестом: вить люди на том свете не выростают. Палемон. Тебе страшный суд, а ему воскресение мертвых уже пришли. Чужехват. Помнишь ли ты, что Христос воскрес в день недельный; так и наше из мертвых воскресение в такой же день будет, а сегодня пятница. Конечно, ты нажрался мяса, когда ты позабыл то, что сегодня пятница. Палемон. Какой сегодня день, в этом нужды нет. Чужехват. А ежели я сплутовал, так ты, то ведая, для чего так долго медлил и молчал? И коли я плут, так и ты такой же плут. Палемон. Я в то же время объявлял об этом графу Откупщикову. Однако ты помнишь это, что ты, сведав о том, отнес к господину графу из Валериановых денег десять тысяч; так сказано мне было под рукою, что ежели я хоть намекну о том когда, так места я себе и в Камчатке не сыщу. Чужехват. Так бы ты бил челом на него. Палемон. Великий бы я получил успех, ежели бы ему же и на него же бить челом начал. Ныне его нет на свете, и правосудие возобновилося, так я это дело в действо и произвел. Чужехват. Хвали сон, когда сбудется. Палемон. Этот сон уже сбылся. Чужехват. Чем ты это дело доказать можешь? Палемон. Многим. А первое доказательство вот: войди сюда, старушка.

ЯВЛЕНИЕ XX

Те же и Старуха.

Палемон. Знаешь ли ты этого человека? Старуха. Я худо, родимый, вижу; мне уж в исходе осьмой десяток. (Надевает очки и смотрит на Чужехвата.). Ах, цесной господин, как ты поседел... Вить бы я тебя не узнала, хоша бы ты мне в глаза наплевал, когда б я тебя не во твоем увидела доме. Чужехват. Я тебя, старуха, от роду не видывал, и кто ты такова, я не ведаю. Старуха. А помнишь ли ты, господин добрый, как ты мне детище-то отдал? Чужехват. Ты выжила из ума, старуха. Этого никогда не бывало. Старуха. И! родимый! Как не бывало. Еще об этом детище после сказывала мне молодка, будто она его грудью кормила и будто он господский сын. И подлинно походил он на господского сына, как наливное был яблоцко. Она об этом и тому, кому я его отдала, сказывала; да полно, откудова взяться господскому сыну? А своего сынка ты бы не отдал; и змея своих черев не поядает, и чтобы это господский сын был, мы этому не поверили, хоша она в том доме, куды я младенца-то отнесла, и все о нем подноготно рассказывала. Чужехват. Рехнулась ты, старуха. Старуха. Я худо слышу, боярин. Чужехват (кричит ей). С ума ты спятила. Старуха. Отец мой, мне вить не два века жить, так надо смерть помнить, и говорю я самую сущую истинную правду. А вить и вы, бояря, так же как и мы, умираете, так и вам надо смерть помнить. Валерий. Довольно, старушка, поди с Богом.

ЯВЛЕНИЕ XXI

Те же, кроме Старухи.

Чужехват. Вы все трое плуты, и всех вас должно перевешать. Валерий. Нет, сударь, плут-ат ты, а не мы, и повесить-то должно тебя, а не нас. Добрых людей не вешают нигде, а воров, разбойников и грабителей по всем законам, и божеским и человеческим, во всех просвещенных и человеколюбивых народах вешают. А ежели бы это инако было, так бы не было добрым людям довольныя безопасности на свете. И чем меньше беззаконники погибают от правосудия, тем больше погибают невинные от беззаконников.

ЯВЛЕНИЕ ПОСЛЕДНЕЕ

Чужехват, Валерий, Валериан, С ос трат а, Н и-са, Палемон, Секретарь и два солдата.

Секретарь. По решению Государственной Коллегии Правосудия, по утверждению Правительствующего Сената и по Высочайшему повелению учреждено ваше имение описать и то, которое вам собственно принадлежит, отдать Валериану, учинив расчет по опекунству, также и те деньги, которые вами подарены покойному графу Откупщикову, взыскати с его наследников со всеми по указам интересами, а вас отселе взяти под караул ради учинения надлежащия вам по законам казни, для отмщения истине и для отвращения страхом от нетерпимого в честном и благоденственном обществе злодеяния. Чужехват. Да это дело еще не совсем окончено. Секретарь. Совсем окончено. Чужехват. Я ни однажды не пытан, а надлежало меня трижды пытать, и ежели бы я трех пыток не вытерпел, тогда бы должно было обвинить меня. Секретарь. Изволь идти. Чужехват. Мороз меня по коже подирает. Пришло преставление света. Гибну! Гибну! Горю! Тону! Помогите! Умираю! Ввергаюся во ад! Мучуся! Стражду, стражду! Секретарь (солдатам). Возьмите его. Чужехват. Будьте вы, злодеи мои, прокляты и в сем веце и в будущем.

Секретарь отходит, и Чужехвата выводят.

Валерий. Исчезни, беззаконие, и процветай, добродетель! А ты, любовь, дражайшая утеха в жизни человеческой, вкоренившаяся в сердца наши и увеселяющая нас прекрасными своими цветами, дай нам вкусити сладкие плоды свои!

Конец комедии

Примечания

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

Архивохранилища

ГПБ -- Государственная публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Отдел рукописей (Ленинград) ИРЛИ -- Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. Рукописный отдел (Ленинград)

Печатные источники

Берков -- Берков П. Н. История русской комедии XVIII века. Л., 1977 Избр. -- Сумароков А. П. Избранные произведения [Вступ. статья, подготовка текста и примеч. П. Н. Беркова]. Л., 1957 (Библиотека поэта. Большая серия. 2-е изд.) Известия -- Известия Отделения русского языка и словесности Академии Наук. Т. XII, кн. 2. Спб., 1907 Письма -- Письма русских писателей XVIII века. Л., 1980 ПСВС -- Полное собрание всех сочинений в стихах и прозе покойного действительного статского советника, ордена Святой Анны кавалера и Лейпцигского ученого собрания члена Александра Петровича Сумарокова. Ч. I-Х. М., 1781--1782 Сборник -- Сборник материалов для истории Императорской Академии наук в XVIII веке. [Издал А. А. Куник]. Спб., 1865, ч. II Семенников -- Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы и для словаря писателей эпохи Екатерины II. Спб., 1914 Синопсис -- Гизель Иннокентий. Синопсис, или Краткое описание о начале словенского народа, о первых киевских князех, и о житии святого, благоверного и великого князя Владимира... 4-е изд. Спб., 1746 Предлагаемый вниманию читателя сборник драматических сочинений А. П. Сумарокова включает в себя тринадцать пьес. Отобранные для настоящего издания пять трагедий, семь комедий и одна драма далеко не исчерпывают всего, что было создано Сумароковым для сцены. Публикуемые произведения призваны дать представление о его драматургическом наследии в контексте формирования репертуара русского классического театра XVIII в. и показать эволюцию истолкования Сумароковым драматургических жанров на разных этапах творческого пути. Главными критериями отбора служили идейно-художественное своеобразие пьес и их типичность для сумароковской драматургической системы в целом. Многие пьесы Сумарокова появлялись в печати еще до постановки на сцене или вскоре после этого. Причем драматург постоянно стремился к совершенствованию текста пьес, приближал их к требованиям времени и вкусам зрителей. В 1768 г. он подверг коренной переработке почти все созданные им с 1747 г. драматические произведения и тогда же напечатал большинство из них в исправленном виде. Эта вторая редакция ранних пьес стала канонической, и в таком виде они были помещены Н. И. Новиковым в соответствующих (3-6) томах подготовленного им после смерти писателя "Полного собрания всех сочинений в стихах и прозе покойного действительного статского советника, ордена Святой Анны кавалера и Лейпцигского ученого собрания члена Александра Петровича Сумарокова" (ч. I-X. М., 1781-1782). Второе издание (М., 1787) повторяло первое. Н. И. Новиков печатал тексты пьес по рукописям, полученным им от родственников драматурга, а также по последним прижизненным изданиям сочинений Сумарокова. Поэтому новиковское "Полное собрание всех сочинений в стихах и прозе..." А. П. Сумарокова остается на сегодняшний день наиболее авторитетным и доступным источником текстов произведений драматурга. При подготовке настоящего сборника мы также основывались на этом издании. В частности, тексты всех публикуемых комедий Сумарокова, его драмы "Пустынник", а также двух трагедий ("Синав и Трувор" и "Артистона") взяты нами из соответствующих томов названного издания. В советское время драматические сочинения Сумарокова переиздавались крайне редко. Отдельные пьесы, зачастую преподносимые в сокращенном виде, входили в вузовские "хрестоматии по русской литературе XVIII века". По существу, первой научной публикацией указанного периода стал подготовленный П. Н. Берковым однотомник: Сумароков А. П. Избранные произведения. Л., 1957 (Библиотека поэта. Большая серия), включающий три трагедии: "Хорев", "Семира" и "Димитрий Самозванец". В сборнике "Русская комедия и комическая опера XVIII века" (Л., 1950) П. Н. Берковым опубликована первая редакция комедии "Пустая ссора" ("Ссора у мужа с женой"). Наконец, в недавно выпущенный издательством "Современник" сборник "Русская драматургия XVIII века" (М., 1986), подготовленный Г. Н. Моисеевой и Г. А. Андреевой, вошла трагедия А. П. Сумарокова "Димитрий Самозванец". Этим и исчерпывается число современных изданий драматических сочинений Сумарокова. Предлагаемая книга даст возможность широкому читателю более глубоко и полно ознакомиться с драматургическим наследием Сумарокова и русским театральным репертуаром XVIII в. Особое значение при публикации текстов XVIII в. имеет приведение их в соответствие с существующими ныне нормами правописания. Система орфографии и пунктуации во времена Сумарокова достаточно сильно отличалась от современных требований. Это касалось самых различных аспектов морфологической парадигматики: правописания падежных окончаний существительных, прилагательных, причастий, указательных, притяжательных и личных местоимений, окончаний наречий и глаголов с возвратной частицей -ся (например: венцем -- вместо венцом, плеча -- плечи; драгия -- драгие, здешнява -- здешнего, которова -- которого, ково -- кого; похвальняй -- похвальней, скоряе -- скорее; женитца -- жениться и т. д.). По-иному писались и звукосочетания в приставках, суффиксах и корнях отдельных слов (например: збираю -- вместо сбираю, безпокойство -- беспокойство, зговор -- сговор, женидьба -- женитьба, грусно -- грустно, щастие -- счастие, лутче -- лучше, солдацкий -- солдатский, серце -- сердце, позно -- поздно, юпка -- юбка и т. д.). Написание союзных частиц не, ни, ли, со в сочетании с значащим словом тоже имело свою специфику. Нормой письменного языка XVIII в. считалось раздельное написание частиц с местоимениями и глаголами (например: ни чево -- вместо ничего, есть ли -- если, со всем -- совсем, не лъзя -- нельзя, ни как -- никак и т. д.). В большинстве подобных случаев написание слов приводилось в соответствие с современными нормами орфографии. Правда, иногда представлялось целесообразным сохранение устаревших форм орфографии. На этот момент в свое время уже указывал П. Н. Берков в отмеченном выше издании "Избранные произведения" А. П. Сумарокова, касаясь воспроизведения текста трагедий. Специфика стихового строя трагедий диктовала порой необходимость сохранения отживших орфоэпических форм в правописании. Это касалось тех случаев, когда осовременивание орфографии могло привести к нарушению стихового ритма или сказаться на рифмующихся окончаниях стихов. Вот образцы сохранения подобной стилистически оправданной архаики правописания: "И бедственный сей боль скорбящия крови..."; или: "Идешь против тоя, которую ты любишь..."; или: "Прервется тишины народныя граница...", а также примеры рифмовых пар: хощу -- обращу, зляй -- удаляй, любови -- крови, умягчу -- возврачу и т. д. Иногда осовременивание старых норм орфографии может привести к искаженному пониманию заключенной в фразе мысли автора, как это мы видим, например, в следующем стихе из трагедии "Хорев": "Отверзи мне врата любезныя темницы", где прилагательное относится к последнему слову, хотя в произношении может быть воспринято как относящееся к слову "врата". И таких примеров встречается в пьесах достаточное количество. Вообще, при публикации текстов трагедий мы руководствовались текстологическими принципами, принятыми в указанном издании избранных сочинений А. П. Сумарокова, осуществленном П. Н. Берковым в 1957 г. Несколько иные принципы были приняты при публикации текстов комедий Сумарокова. Специфика этого жанра обусловливала установку на максимальное сохранение просторечной стихии языка комических персонажей. Только такой подход позволяет донести до современного читателя колорит речевого повседневного общения людей той эпохи. Это относится, в частности, к передаче отдельных форм окончаний существительных, прилагательных, деепричастий, отражавших старые нормы речевой практики, вроде: два дни, взятков, рублев, речьми, святый, выняв, едакой, пришед и т. п.; или к сохранению специфического звучания отдельных слов, как оно было принято в разговорном языке XVIII в., например: поимянно, сумнительно, супротивленье, бесстудный, генваря, испужаться, ийти, хощете, обымут и т. п. Мы старались также полностью сохранить просторечную огласовку иноязычных слов, воспринятых в XVIII в. русским языком, а также диалектизмы, вроде: клевикорты, интермеция, отлепортовать, енарал, провиянт; нынече, трожды, сабе, табе, почал, сюды, вить и т. п. Слова, значение которых может быть непонятно современному читателю, выведены в состав прилагаемого в конце "Словаря устаревших и иноязычных слов и выражений". С известными трудностями приходится сталкиваться и при освещении сценической судьбы сумароковских пьес. Несомненно, трагедии и комедии Сумарокова игрались во второй половине XVIII в. достаточно широко, входя в репертуар большинства русских трупп этого времени. Но сведения о деятельности даже придворного театра, не говоря уже о спектаклях крепостных театров и вольных русских трупп, носят в целом отрывочный характер. Поэтому сохранившиеся данные о постановках сумароковских пьес не гарантируют полноты знания о сценической жизни той или иной пьесы. Мы старались максимально использовать все доступные современному театроведению источники таких сведений. При подготовке издания, в частности при работе над комментариями, учитывались разыскания в данной области других исследователей: П. Н. Беркова, В. Н. Всеволодского-Гернгросса, Б. А. Асеева, Т. М. Ельницкой, Г. З. Мордисона, на что даются соответствующие ссылки в тексте примечаний.

Впервые -- Опекун. Комедия Александра Сумарокова. Спб., 1765. По предположению П. Н. Беркова, при публикации комедии Сумароков внес в первоначальный текст некоторые поправки (см.: Берков, с. 88-89). Вошла в ПСВС (ч. V, с. 1-54; 2-е изд. М., 1787, с. 1-48). Сведений о постановках комедии не сохранилось. П. Н. Берков связывает это с имевшимися в тексте пьесы выпадами против екатерининской политики (см.: Берков, с. 88-89). С. 366. ...не важным еще почет это дело... -- не важным еще почтя это дело. С. 367. ...которых отец ездил до Китайчетова царства и был во Камчатном государстве и об этом государстве написал повесть. -- Имеется в виду С. П. Крашенинников (1711-1755), русский географ, исследователь Камчатки, написавший книгу "Описание земли Камчатки", вышедшей из печати после смерти автора в 1756 г. С. 368. ...что взято, то свято. А это присловица законная и в приказах наблюдалася ненарушимо, разве ныне по Новому уложенью отставится. -- По мнению П. Н. Беркова, фраза является позднейшей вставкой в текст комедии (см.: Берков, с. 89), так как содержит намек на созыв Комиссии по составлению проекта Нового уложения 1767 г. Ее и во святцах нет -- святцы -- месяцеслов, хронологический, помесячный список христианских святых с указанием дней, к которым приурочено их поминовенье. С. 369. ...и не только духовные, и государи те презренны, которые этого титла недостойны. -- П. Н. Берков усматривает в этой реплике служанки Состраты скрытый выпад драматурга против политики Екатерины II (см.: Берков, с. 88-89). В римском царстве у соборной церкви был поп... -- Чужехват пересказывает исторический анекдот о римском папе Сиксте V. Сведения эти Сумароков почерпнул, по-видимому, из "Письмовника" Н. Н. Курганова (Спб., 1765), где эта история помещена в разделе "Повести замысловатые". С. 371. ...из посконной холстины. -- То есть из грубого домотканого холста. С. 378. Поди в подьячие, да добейся до регистраторского чину, так и будешь дворянин. -- См. примеч. к с. 350.

Словарь устаревших и иноязычных слов и выражений

Абие (старосл.) -- но Авантаж (франц.-- avantage) -- преимущество Адорировать (франц.-- adorer) -- обожать Аманта (франц.-- amante) -- любовница Аще (старосл.) -- если Байста (диалект.) -- от "баить" (говорить) -- говорлива, болтлива Бет (франц.-- bete) -- скотина Бостроки -- тип куртки, фуфайки без рукавов Бъхма (древнерус.) -- всячески Велегласно (старосл.) -- громко, во всеуслышание Геенна (старосл.) -- преисподняя, ад Дистре (франц.-- distraite) -- рассеянный Елико -- насколько Емабль (франц.-- aimable) -- любезный, достойный любви Естимовать (франц.-- estimer) -- ценить, уважать Зело -- очень много Зернший (зернщик) -- игрок в кости, или в зернь, по базарам и ярмаркам Зограф (также -- изограф -- древнерус.) -- иконописец, художник Изжени (старосл.) -- изгони Интенция (франц.-- intention) -- намерение Калите (франц.-- qualite) -- достоинство, преимущество Касировать (франц.-- casser) -- разбивать Купно (старосл.) -- вместе Мамер (франц.-- ma mere) -- матушка Мепризировать (франц.-- mepriser) -- презирать Меритировать (франц.-- meriter) -- заслуживать, быть достойным Метресса -- любовница Накры -- барабаны, литавры Намедни -- накануне, недавно Обаче -- однако Облыгать -- оболгать Одаратер (франц.-- adorateur) -- обожатель Одр (старосл.) -- ложе Ольстить -- обольстить Паки (старосл.) -- опять Пансе (франц.-- la pensee) -- мысль Паче (старосл.) -- более Пенязъ -- мелкая монета, полушка Перун -- верховное божество древних славян, перуны -- молнии Понеже (канц.) -- потому что, так как Презельный -- премногий, обильный Прозумент (позумент) -- украшение парадной одежды Прослуга -- преступление Рачить -- стараться, заботиться Регулы -- правила Ремаркировать (франц.-- remarquer) -- замечать Риваль (франц.-- rival) -- соперник Сирень (старосл.) -- то есть Скуфья -- остроконечная бархатная шапочка черного или фиолетового цвета, составлявшая головной убор православного духовенства Ставец (диал.) -- деревянная глубокая чашка, общая застольная миска Суемудрие -- лжеумствование Трафить -- угодить, уловить сходство Треземабль (франц.-- tres emable) -- очень любезный Уды -- члены тела Финировать (франц.-- finir) -- оканчивать Флотировать (франц.-- flatter) -- льстить Червчетой -- красивый Чирики -- вид обуви Шильничество -- ябедничество, доносительство Эпитимья -- исправительная кара, налагаемая церковью на кающегося грешника, в виде поста, продолжительных молитв и т. п. Эрго (лат.-- ergo) -- следовательно, итак

Комедии Сумарокова. Бытовая комедия. «Опекун», «Рогоносец по воображению» К кому относится название? (вообразил, что жена ему изменяет)

В комедиях С. Сильная черта – это элементы быта и разговорный язык. Проявилась индивидуализация речи персонажей. К комедиям С. Относился легко, в них обличал невежественное дворянство, критиковал подьячих, изображал отрицательные черты людей. Он писал коротенькие комедии: 8 по 1 действию, 4 по 4 действия. Комедии Сумарокова “Опекун” (1765), “Лихоимец” (1768) и др. направлены против сословного чванства и невежества провинциального дворянства. В «Эпистоле о стихотворстве» С. говорит о том, что свойство комедии - «издевкой править нрав», к. должна быть отделена от трагедии с одной стороны и от фарсовых игрищ - с другой. С. отклонялся от традиц. формы класс. пятиактовой комедии. 12 комедий. По худ. ценностям ниже трагедий. Чаще всего комедии служили для С. средством полемики, отсюда памфлетный жанр большинства из них.
В его первых комедиях-50-е годы («Тресотиниус», «Чудовищи», «Простая ссора») каждое из действ. лиц, появлявшихся на сцене, показывало публике свой порок, и сцены были механически связаны. В небольшой комедии - множество действующих лиц.
В комедиях второй группы (60-е годы) - («Опекун», «Ядовитый», «Лихоиец», «Нарцисс», «Три брата совместники») углубленность и обусловленность изображения основных персонажей. Они также носили условный хар-р и были далеки от типических обобщений. Другие действ. лица служат для раскрытия черт главного героя. «опекун» - комедия о дворянине - ростовщике, жулике и ханже Чужехвате, обдирающем сирот, кот. попали под его опеку.«Ядовитый» - о клеветнике. Ост. лица - резонеры.
В 70-е годы были написаны еще три пр-я («Рогоносец по воображению», «Мать совместница дочери», «Вздорщица»).
К 1772 г. относятся «бытовые» комедии: «Мать - совместница дочери», «Вздорщица» и «Рогоносец по воображению». Последняя из них испытала влияние пьесы Фонвизина «Бригадир».
--
«РпоВ».
В центре внимания писателя - быт провинциальных небогатых помещиков Викула и Хавроньи. Привязаны др.к др. Недалекие, но неодносторонние. Добры к Флоризе, воспитаннице двор. рода. В. приревновал Х. к богатому Кассандре - соседу, кот. полюбилась Ф. Грубый народный язык. Вершина сатир. Тв-ва С.
В «Рогоносце» противопоставлены друг другу два типа дворян: образованные, наделенные тонкими чувствами Флориза и граф Кассандр - и невежественные, грубые, примитивные помещик Викул и его жена Хавронья. Эта чета много ест, много спит, играет от скуки в карты. Забавен рассказ Хавроньи о посещении ею петербургского театра, где она смотрела трагедию Сумарокова «Хорев». Все увиденное на сцене она приняла за подлинное происшествие и после самоубийства Хорева решила поскорее покинуть театр. «Рогоносец по воображению» - шаг вперед в драматургии Сумарокова. В отличие от предшествующих пьес, писатель избегает здесь слишком прямолинейного осуждения героев. В сущности, Викул и Хавронья - неплохие люди. Они добродушны, гостеприимны, трогательно привязаны друг к другу. Беда их в том, что они не получили должного воспитания и образования.
На «Р. по вообр» повлиял «Бригадир» Фонвизина, а «Р…» - на «Недоросля». Эта комедия скорее ирония, чем обличение.
Сюжет: Главными персонажами в ней выступает чета провинциальных мелкопоместных дворян с характерными именами -- Викул и Хавронья. Необоснованные подозрения Викула к супруге, погруженной в домашние дела барыне, чем-то напоминающей Бригадиршу Фонвизина, составляет основу многочисленных комических эпизодов. Сцены ревности возникают по ходу развития мелодраматического сюжета -- любви богатого графа к бедной девушке, воспитывающейся у этих добрых, но невежественных домоседов. Главный художественный интерес пьесы заключается в сочной бытописи нравов. Речевая индивидуализация образов Викула и Хавроньи произрастала из незатейливого жизненного уклада с его повседневными деревенскими заботами, хлебосольством. Этим людям свойственна непосредственность в выражении своих чувств, язык их -- яркий образец живой разговорной русской речи, насыщенной народными пословицами и поговорками ("Для милого дружка и сережка из ушка", "Не красна изба углами, красна пирогами", "Бывает и на старуху проруха", "Шила в мешке не утаишь" и т. д.). И завершается вся комедия пословицей, которую произносит Викул, примиряясь с невольно обиженной им женой: "Поцелуй меня, Хавроньюшка: а кто старое помянет, тому глаз вон". По яркости и фольклорной окрашенности стиля последние комедии Сумарокова вообще выделяются на фоне его более ранних пьес.
--
«Опекун». Действующие лица: Чужехват(дворянин), Сострата(дворянская дочь), Валерий(ее любовник), Ниса(дворянка и служанка Ч.), Пасквин(слуга Ч.), Палемон(друг покойного отца В.), секретарь, солдаты. Действие в Питере.
Сюжет: дворянин взял под опеку сирот, нещадно обобрал их. Он жаден, лицемерен, развратен, не понимает, как девушка может ему отказать, если он богат. Кстати, в нём – не 1 черта (а обычно у С. 1 характер с 1 чертой)
Чужехват считает, что «то, что взято, то свято», любит праздник всех святых.
--
В период написания этих комедий Сумароков уже несколько лет живет в Москве. Он весь в заботах о создании в Москве нового театра. Стареющий драматург не оставляет мысли о новых пьесах, хотя и сознает, что силы на исходе. О душевном состоянии Сумарокова в этот период красноречиво говорят его письма к императрице Екатерине II. В одном из них, от 30 апреля 1772 года, он делится с монархиней своими замыслами: "А я думаю, что и комедии мои не меньше поправки сделать могут, сколько принести увеселения и смеха, а комедии в Москве и ради прогнания невежества премудрому вашему правлению всеконечно угодны быти долженствуют, и России они всеконечно много плода принесут. А если время увядающей моей жизни и ослабевающие мои силы вашею монаршею милостию подкрепляемы будут, так я еще четыре года потрудиться уповаю и театру, а особливо комедиями услужить уповаю, ибо мне прозаические комедии сочиняти, имея и теорию и практику, и видя ежедневные в невежах глупости и заблуждения, очень легко" {Письма русских писателей XVIII века. Л., 1980, с. 153.}. И в последних комедиях Сумароков не перестает осознавать себя прежде всего сатириком. Хотя о памфлетности содержания этих пьес говорить нельзя, однако обличительный пафос их несомненен. И главным объектом обличения остаются по-прежнему пороки представителей правящего сословия, и прежде всего духовная ограниченность и сословное чванство дворян. Приемы сатирического осмеяния позорящих свое звание господ многообразны. Иногда это инвективы, попутно вкрапливаемые в речи нейтральных персонажей, вроде замечания служанки Нисы в адрес невежественных помещиков, кичащихся своим благородным происхождением: "Нет несноснее той твари, которая одною тенью благородного имени величается и которая, сидя возле квашни, окружена служителями в лаптях и кушаках... боярским возносится титлом" ("Рогоносец по воображению"). Гораздо чаще прямым объектом сатирического обличения оказываются сами главные персонажи комедий. Такова, например, стареющая кокетка и модница Минодора, ухаживающая за женихом своей дочери. А в образе дикой и своенравной помещицы Бурды (комедия "Вздорщица") по-своему предвосхищаются некоторые черты характера фонвизинской госпожи Простаковой.
--
Интерес к этому жанру в России XVIII века подтверждается обилием переводов и переделок европейских комедий и необычайной интенсивностью разработки жанра русскими авторами. У истоков этого процесса также стоял Сумароков. Популярность комедии в России была исторически обусловлена. Она покоилась на традициях смеховой культуры, которые сформировались на русской почве еще в XVII веке и которые особенно рельефно воплощались в демократической сатире этого столетия. И в системе теоретических взглядов Сумарокова предмет и функция комедии мыслятся неотрывно от сатирического задания:

Свойство комедии издевкой править нрав:
Смешить и пользовать прямой ее устав.
Представь бездушного подьячего в приказе,
Судью, что не поймет, что писано в указе,
Представь мне щеголя, кто тем вздымает нос,
Что целый мыслит век о красоте волос. <...>
Представь латынщика на диспуте его,
Который не соврет без ерго ничего...

Так пишет о цели и смысле жанра комедии Сумароков в своей "Епистоле о стихотворстве". Соответственно и в выработке структурных свойств комедии Сумароков исходит прежде всего из выполнения главной задачи,-- осмеяния обличаемого на сцене порока. Это наглядно проявляется уже в построении его самых ранних комедий, созданных в 1750 году: "Тресотиниуос", "Чудовищи" (первоначальное название комедии было "Третейный суд") и "Пустая ссора" (первоначальное название -- "Ссора у мужа с женой"). Две первые пьесы были тогда же представлены в Петербурге вместе с трагедиями.
Фабульная основа действия в ранних комедиях Сумарокова необычайно проста: выбор родителями жениха для дочери, руки которой добиваются несколько претендентов. И поскольку желания самой дочери обычно не совпадают с планами родителей, действие комедии сводится к дискредитации женихов и разрушению родительских намерений. Здесь сказывалось влияние традиций итальянской комедии масок, с репертуаром которой Сумароков мог достаточно хорошо познакомиться, когда итальянская труппа гастролировала в Петербурге на придворной сцене. Правда, в итальянской комедии важная роль отводилась интриге, строившейся на хитроумных проделках вездесущих Бригеллы и Арлекина. В сумароковских комедиях слуга обычно один и интрига как организующее начало комического действия также практически отсутствует.
Зрелищность комического действия понимается Сумароковым в духе традиции интермедий, то есть как сценическая портретизация пороков. Поэтому фабула выступает в его ранних комедиях всего лишь своеобразным каркасом для последовательного самовыявления обличаемых персонажей, олицетворяющих какой-нибудь порок. Это и педант Тресотиниус вкупе со своими коллегами Бобембиусом и Ксаксоксимениусом, это и хвастливый капитан Брамарбас из той же комедии; подьячий Хабзей ("Чудовищи"); галломанствующий щеголь Дюлиж, деревенский недоросль Фатюй, кокетка Деламида ("Пустая ссора"). В обрисовке отдельных типов Сумароков следовал традициям знаменитых европейских драматургов. Так, отдельные черты характера главного персонажа в первой комедии вместе с его именем заимствованы из комедии Мольера "Ученые женщины". Образ хвастливого офицера Брамарбаса подсказан немецким переводом комедии Л. Гольберга "Хвастливый солдат". В то же время в ряде фарсовых сцен драк, потасовок, обманов, переодеваний, шаржированных ученых диспутов комедийные принципы мольеровского театра сочетаются у Сумарокова с традициями народной интермедии.
Характерной особенностью содержания комедий Сумарокова, особенно ранних, является их памфлетность. На эту черту указывали все исследователи творчества Сумарокова. Он использует комедийный жанр как средство борьбы со своими противниками. В двух ранних комедиях объектом нападок Сумарокова служил его литературный противник В. К. Тредиаковский, выведенный в первой пьесе в образе ученого педанта Тресотиниуса, а во второй под именем педанта Критициондиуса. Позднее Сумароков расширит круг высмеиваемых им лиц, представив на сцене в карикатурном виде и известного романиста Ф. Эмина, и своего родственника А. И. Бутурлина, и др.
Говоря о ранних комедиях Сумарокова, нельзя не отметить специфической тенденции в подходе драматурга к изображению обстановки, в которой протекает действие пьес. В отличие от трагедий, строившихся, как мы помним, на материале легендарных событий древнерусской истории, в комедиях Сумарокова действие почти лишено национальной окраски. На сцене подписываются брачные контракты, слуги довольно развязно ведут себя со своими господами, обманывая, поучая их. Из пьесы в пьесу в ранних комедиях Сумарокова переходят традиционные для европейского театра имена комедийных персонажей: Оронт, Валер, Дорант, Клариса, Доримена, Деламида, слуги Пасквин и Арликин. Словом, действие совершается в каких-то условных, далеких от русского жизненного уклада формах. Правда, выводя своих литературных противников или обрисовывая характеры недоросля Фатюя, вздорной дворянки Гидимы ("Чудовищи"), Сумароков довольно удачно передает живые типы, порожденные национальными условиями жизни. Но это скорее исключения из правила. В чем же причина такого положения?
Сумароков стоял у истоков создания русской комедии нового типа. Он осознавал важность предпринимаемых им усилий по обогащению национального репертуара правильными пьесами, на что указывает, кстати, многозначительная реплика в его "Епистоле о стихотворстве", касающаяся предназначения жанра комедии:

Для знающих людей ты игрищ не пиши,
Смешить без разума -- дар подлыя души.

В этих стихах Сумароков фактически повторял мысли Буало, который в своем трактате "Поэтическое искусство" предостерегал авторов от перенесения в комедию традиций простонародного площадного фарса. На русской почве носителем сценической смеховой традиции, от которой предостерегал своих соотечественников теоретик французского классицизма, были в глазах Сумарокова, конечно же, интермедии, те "междувброшенные игрища", которые перекочевали из школьных драм на подмостки балаганных театров, обслуживавших простонародье. И когда Сумароков в своих первых комедиях выводил на сцену Оронтов, Дорантов, Кларис и Пасквивов, то это диктовалось его стремлением утвердить на русской сцене новый тип комических представлений. На первом этапе становления жанра задача состояла именно в размежевании с традициями низового театра, что и осуществлял Сумароков в своих ранних комедиях.
Однако при всем своем подчеркнутом неприятии духа простонародной сцены Сумароков в выработке структурных свойств жанра комедии оставался зависимым от нее. Между традициями фарсовости, воспринятыми Сумароковым из европейского театра, и традициями балаганного фарса школьных интермедий не было непроходимой грани. Поэтому совершенно справедливо наблюдение Г. А. Гуковского, заметившего в свое время, что "первые комедии-фарсы Сумарокова более походят на интермедии из тех, которые представлялись на подмостках народного театра при Петре Великом, чем на правильную комедию Мольера и Реньяра" {Гуковский Г. А. Русская поэзия XVIII века. Л., 1927, с. 11.}.
В 1760-е годы метод Сумарокова-комедиографа претерпевает изменения. Происходит переориентация в выборе источников фабульных схем. Комедии этого периода отмечены явным воздействием традиций "слезной" мещанской драмы - жанра, возникшего в Европе как отражение интересов буржуазного зрителя. Переходной в этом отношении является пьеса "Приданое обманом" (1756). Фабула ее еще сохраняет следы итальянской комедии масок, ибо главным персонажем выведен слуга Пасквин, обманывающий своего хозяина, скупого Салидара. Проделки Пасквина составляют основу интриги пьесы. Наследница Салидара, в интересах которой действует ловкий слуга, призвана воплощать добродетель, страдающую под гнетом порока. Подобный мотив был типичен для "слезной" драмы, и при всем резко отрицательном отношении Сумарокова к таким пьесам "Приданое обманом" означало сближение с данным жанром.
Комедии Сумарокова 1760-х годов ("Опекун", "Лихоимец", "Ядовитый") знаменуют новую ступень в эволюции его комедийной сатиры. Действие в этих пьесах освобождается от фарсового комизма. Сумароков прибегает к гротеску, сосредоточивая основное внимание на обличении центральных персонажей, воплощающих порочные страсти. Это коварный Чужехват, главное действующее лицо комедии "Опекун", претендующий на наследство сирот и незаконно превращающий в слугу молодого дворянина. Это доходящий до изуверства ростовщик Кащей (комедия "Лихоимец"), который из-за скупости содержит впроголодь своих слуг и заставляет их воровать дрова. Это, наконец, безбожный лицемер и злоязычник Герострат (комедия "Ядовитый"), шантажирующий дочь и отца, попавших от него в зависимость.
Соответственно в комедиях 1760-х годов складывается новый вид фабульного стереотипа: временно торжествующему пороку, персонифицированному в зловещих образах Чужехвата, Кащея и Герострата, противостоит страждущая добродетель. Утрата состояния, неизвестность происхождения, мнимая смерть родных увеличивают груз страданий, выпавших на долю добродетельных персонажей. Но порок неминуемо ожидает возмездие. При этом драматург пользуется традиционными для жанра "слезной" драмы приемами. Здесь и мотив узнавания по кресту, и появление на сцене очевидцев преступления, и внезапное обнаружение благородного происхождения невинно страждущих, и неожиданно справедливое решение суда. В финале порок наказан, а добродетель торжествует. Все действие комедий предстает своеобразным моральным уроком; теперь пьесы призваны не столько лечить зрителей смехом, сколько растрогать чувствительностью.
Установка на чувствительность и связанный с этим отказ от приемов фарсового комизма означали поворот к серьезной нравоучительной комедии. Сумароков отныне не удовлетворяется сочетанием сатиры с развлекательностью, но ставит обличение в центр идейного замысла. При этом памфлетность по-прежнему остается отличительной чертой его комедий. Целый ряд признаков в характере Чужехвата или Кащея дает основание считать, что в них Сумароков вывел карикатурный портрет своего зятя, А. И. Бутурлина, известного непомерной скупостью, ханжеством и жестоким обращением с дворовыми людьми. Можно со всей вероятностью предположить памфлетный характер комедии "Ядовитый", где в образе злоязычника Герострата одновременно угадываются черты личности писателя Ф. Эмина и поэта И. С. Баркова {Вопрос о прототипах памфлетных комедий Сумарокова подробно рассматривает П. Н. Берков в книге "История русской комедии XVIII века" (Л., 1977, с. 86--90).}. В идейном плане такая памфлетность дополнялась широкими обобщениями, вытекавшими из острокритического отношения драматурга к отдельным явлениям тогдашней действительности -- ростовщичеству, коррупции в судах, системе откупов, сословному чванству дворян. Если в трагедиях зрелого периода установка на современность проблематики проявлялась в усилении аллюзионного начала, то в комедиях актуализация содержания достигалась пародированием кодекса сословной морали, когда в устах порочных персонажей извращалась самая суть нравственных понятий, определяющих добро и зло. Таковы, например, тирады о "чести", звучащие в рассуждениях Чужехвата или Кащея.