Полевой П. Н

Петр Николаевич Полевой (1839–1902) – писатель и историк, сын Николая Алексеевича Полевого. Закончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, где в дальнейшем преподавал; затем был доцентом в Новороссийском университете, наконец профессором Варшавского университета. В 1871 г. Полевой переселился в Санкт-Петербург, где занялся литературной деятельностью. В журналах публиковал много критических статей по истории русской литературы. В 1880-х гг. Полевой издавал «Живописное обозрение». Большой успех имели его «История русской литературы в очерках и биографиях» и «Учебная русская хрестоматия»; из беллетристики – многократно переизданные «Исторические рассказы и повести», а также романы «Государев кречотник», «Братья-соперники», «Корень зла», «Избранник Божий», «Под неотразимой десницей» и другие. Главные герои романа «Братья-соперники», публикуемого в этом томе, – двоюродные братья Голицыны, князья Борис и Василий, игравшие видную роль в государственной жизни России, но принадлежавшие к разным партиям: Борис Алексеевич – к партии Нарышкиных, выдвинувшей на трон Петра I, Василий Васильевич – к партии Милославских, поддерживавших царевну-правительницу Софью и ее брата Иоанна.

Из серии: Россия державная

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Братья-соперники (П. Н. Полевой, 1890) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

Наконец в половине мая собраны были все надлежащие справки в Приказах о том, как в прежние годы награждались бояре за свои службы при посольствах и при заключении договоров, и всем лицам, участвовавшим в заключении вечного мира с Польшей, князю Василию Васильевичу с товарищи, назначены были награды, щедростью своею далеко превосходящие всякие чаяния и упования. Эта щедрость, как все очень хорошо понимали, вызвана была желанием царевны наградить своего любимца так, как еще никто не бывал награжден до него; но само собою разумеется, что на это никто из его товарищей не жаловался: напротив, по особому свойству человеческой природы, все ощущали даже некоторую признательность по отношению к вельможе, на счастии которого создалось и их общее благополучие.

И вот закипела работа в Приказах: пошли подьячие выводить свои крючки и росчерки и писать с дьяческих черняков жалованные грамоты красным почерком и красным слогом. И значилось в тех грамотах после подробного изложения всех обстоятельств, сопровождавших заключение вечного мира, что «великие государи и самодержцы для того вечного мира и святого покою пожаловали такого-то за службы предков и отца его и за его, которые службы ратоборство и храброе и мужественное ополчение, и крови, и смерти, предки и отцы его, и он сам показали в прошедшую войну в Коруне Польской» и, всю «тое службу похваляя», утвердили за ним такое-то «поместье в вотчину». Любопытно, что такая грамота дана была, между прочим, и Емельяну Игнатьевичу Украинцеву, который никогда на своем веку не проливал никаких кровей и воевал только со своими подчиненными, уча их деловитости и порядку.

Раздача наград и чтение грамот в присутствии великих государей и всей Боярской думы назначены были на 22 мая; но уже за неделю всем было известно, какие кому сверх вотчин и грамот будут выданы подарки в виде серебряных сосудов, шуб, дорогих материй на платье и соболей. Никто не знал только, что будет назначено сверх вотчин и прибавки жалованья Оберегателю, потому что подарок ему еще не был избран царевною Софией из Большой государевой казны. На всезнающей площадке на этот счет только втихомолку подсмеивались и острили:

– Хоть и неведомо, что ему подарят, одначе ведомо, что не обидят.

– Хорошо тому, братцы, на свете жить, кто в сорочке родился! – говорили на это одни.

– Ну что там пустое толковать о сорочке, братцы! – у него царь в голове, оттого ему и удача во всем.

– Царь -тo у него в голове есть, да удача не от «царя» , а оттого, что его счастье в кике ходит, – лукаво добавляли другие.

Как только стало известно, что награды будут раздаваться 22 мая, князь Василий решился в этот день позвать к себе на обед патриарха, всю знать и всю родню; он знал, что все и без того к нему, как к первому вельможе, явятся поздравить с царскою милостью, что всех и без того придется угощать и дарить, а потому задумал придать этому празднеству по возможности блестящий и торжественный характер. И повод к празднеству был давно готов: дело о свадьбе сына Алексея с дочерью боярина Исая Квашнина было совсем слажено, и на 22 мая можно было назначить сговор. Как только это решение созрело в голове князя Василия, он сообщил о нем для сведения и исполнения своей супруге-княгине и сыну-князю, а сам озаботился о важнейших приготовлениях к празднеству.

И заботы эти были настолько значительны, что отняли немало времени у Оберегателя. Подобное празднество в то время было недешево устроить, и мы это поймем, если примем во внимание существовавшие в то время обычаи. Князю Василию предстояло принять у себя не менее тысячи человек гостей изо всех слоев общества и каждого из них угостить сообразно его положению, да сверх того посадить за стол человек двести почетнейших гостей и родни и, кроме обеда в пятьдесят – шестьдесят блюд, каждому из этих гостей поднести подарок, соответствующий его состоянию и служебному положению.

Князю Василию предстояло решить очень нелегкую задачу, несмотря на все громадные материальные средства, бывшие в его распоряжении. Василий Васильевич Голицын, в описываемое нами время, был уже страшно богат и любил жить широко, любил блеск и роскошь в своей домашней обстановке; но при этом он все же был расчетлив и, как истый русский боярин XVII века, не пренебрегал никакими средствами для увеличения богатства. Кроме доходов с громадных имений, которые почти ежегодно разрастались от новых придач, прирезок и приобретений, кроме большого по тому времени жалованья и беспрестанных подарков от великих государей (то в виде дорогих мехов и платья, то в виде мебели, то в виде золотой и серебряной посуды), Оберегатель получал добровольные дары и приношения со всех концов России. По общему обычаю времени, он не брезгал не только «благодарностью» со стороны людей, которым доставлял места и должности, но даже и остатками казенных дворцовых кормовых и погребных запасов. Когда же случался пожар в одном из его четырех московских домов или в одном из его двенадцати подмосковных имений, то он без всякого стеснения подавал государям челобитную и получал от них пособие на «погорелое».

При такой запасливости и таких способностях к приобретению князь Василий был прекрасным хозяином, всему знал цену и не любил тратить деньги по-пустому. Даже и во время своих долговременных отлучек из Москвы по делам службы князь Василий получал самые подробные сведения о каждой мелочи в своем хозяйстве и всем распоряжался сам через близких и доверенных людей. В доме его был образцовый порядок, и всей его громадной движимости велись весьма подробные переписные книги, в которые заносилась каждая, даже и самая незначительная, вещь. Сверх того, за многие годы сохранялись сметы и записи расходов, произведенных по поводу семейных празднеств, освящения домашней церкви, больших приемов и других случаев ежегодного обихода, сопряженных с угощениями и затратами.

И вот за несколько дней до празднества князь Василий, предоставив своей матушке Татьяне Ивановне и своей супруге Авдотье Ивановне ведаться с поварами и всякого рода приспешниками, позвал к себе главного своего приказчика Матюшку Боева, человека весьма ловкого, оборотливого, опытного в житейских делах и уже обладавшего довольно кругленьким достатком, чтобы при его помощи ознакомиться с наличным количеством всяких запасов, хранившихся в его княжеских кладовых, погребах и на житных дворах, и составить приблизительную смету предстоящим расходам.

Матюшка (всем известный при дворе князя под именем Матвея Ивановича) немедленно предстал пред князем со связкою ключей на поясе и с полудюжиной толстых записных книг и тетрадей под мышкою.

– По нонешнему весеннему времени, – обратился к нему князь, – есть ли у нас достаточно запасов, чтобы к сговору сына такое же угощенье учинить, как на дочкиных крестинах было или освящении нашей церкви?

– Как, государь, запасу не быть? У тебя дом – море; где ни черпни, все полно.

– Да вот, мне кажется, мы рыбой-то не богаты, да и запас-то такой, что похвалиться нечем! А ведь тут сам святейший будет…

– Помилосердуй, государь! У нас ли рыбы не быть, когда нашим новгородским Приказом и при государском дворе вся рыба держится – вся через наши руки на кормовой дворец поступает. Как бы и тут, опомнясь, нижегородский целовальник Логинка Брызгалов с товарищи и оханную рыбу великим государям привез, так и твоей милости двумя бочками поклонился; а в них – и мякотные осетрьи косяки, и хрящевые, и тешки, и башки белужьи, и осетрики просольные. Да он же привез две кадки икры, пудов до пяти, да визиги, да клею, да пуд молок, да два пуда пупков белужьих и осетрьих. Да двинский целовальник Петко Онегин, как привозил государям десятинную красную рыбу семгу просольную, тоже твоей милости двумя бочками челом ударил. Да в пруду нашем на Загородном дворе под Девичьим монастырем есть еще с прошлого года запас живой рыбы – стерляди мерные шехонские да сырти новгородские, которых митрополит Корнилий тебе в дар прислал.

– Это рыбный запас! А мясного-то да живности хватит ли?

– Если бы ты, князь, и завтра затеял своих гостей созвать, так и тогда бы всех ублаготворили; а как тут до сговора князь Алексеева пять дней осталось, так мы еще из двух мест обозы живности получим, потому я во все твои ближние вотчины грамотки с нарочными посыльщиками отправил и в них именно прописал: «Как только ся моя грамота придет, собрали бы с крестьян на наш обиход, в счет денежных доходов, столько-то быков, да баранов, да гусей, да уток, да поросят, да куров индейских, да куров русских, да столько-то тысяч яиц, да сыров самых добрых, да…»

– Ну хвалю за обычай! Запас беды не чинит. Так вот теперь пораскинуть бы умом надо: кого чем угостить? кому что подавать? кого чем дарить? Чай у тебя сохранны записи за прошлые годы, чтобы нам и теперь против тех записей поступать.

– Как не сохранны, государь! И теперь с собой захвачены… Вот, примерно, если с духовенства начать, как мы их прежде угащивали и даривали, хоть бы при освящении церкви. Так вот тут у меня в записи значится, что тогда отцу патриарху один сорок соболей поднесен ценою в пятьдесят рублев, а пестрым властям тридцать семь рублев семь алтын да две деньги розданы. А питей про пестрых и про всяких святейшего патриарха чиновных людей – полтретья ведра ренского, да романеи тож…

– Не много ли будет? И того и другого им по ведру довольно?

– Не маловато ли будет? Потому ведь пить-то они все не плохи!.. Разве что будет их нынче поменьше?

– Вина церковного семь ведер…

– И трех довольно…

– Да двойного два ведра, да простого восемь; а пив и медов сколько ты сам, государь, укажешь.

– По десяти пива и меда за глаза с них будет. И то сказать: утробисты!

– А яствы на них записано: двадцать осетров просольных, да четыре пуда икры черной, да провесной рыбы.

Но тут любопытная запись Матвея Ивановича, свидетельствовавшая о гомерическом аппетите пестрых властей, была прервана приходом Кириллыча, который доложил, что золотописец Карп Золотарев закончил свою работу на подволоке большой столовой палаты и просит князя взглянуть «на его дело». Князь приказал Матюшке подождать своего возвращения, а Кириллычу велел принести в большую столовую палату из особой казенки верхнего жилья всю сложенную там серебряную и вызолоченную посуду.

Карп Золотарев, специальный золотописец Посольского приказа, великий мастер и художник своего дела, благодаря современной моде был постоянно занят работами в Теремном дворце и в других загородных дворцах, где вместе с артелью своих рабочих расписывал стены и потолки хором под стать различных мраморов, золотил карнизы и рамы, покрывал золотыми лучами и травами притолоки дверей и амбразуры окон. Ему же поручалось золочение мебели и расписывание ее разными цветами по золоту, если ей хотели придать особенную ценность и изящество; а между делом он успевал исполнять и заказы Посольского приказа, разрисовывая заголовки и прописные буквы грамот или поля священных книг, подносимых царевнами и вельможами в дар различным храмам и обителям. Ему-то и поручил князь Василий расписать стены и подволоку в своей большой столовой палате – самом обширном и самом видном из покоев его дома.

Эта палата, освещенная сорока шестью окнами, расположенными в два ряда, свободно могла вместить в себя двести пятьдесят – триста человек гостей. Князь вступил в это громадное зало и, ответив на поклон Карпа Золотарева приветливым кивком головы, бросил беглый взгляд кругом.

Большая столовая палата производила очень приятное общее впечатление, потому что все в ней свидетельствовало о тонком вкусе хозяина, и побывавшие в ней иноземцы недаром говорили, что она могла бы украсить собою дворец любого итальянского принца. Стены палаты были с трех сторон расписаны под мраморы различных цветов, а с четвертой, украшенной девятью портретами русских государей, – обиты золочеными немецкими кожами. В окнах все оконницы были не только стеклянные (что было большою редкостью и диковинкой по тому времени); но в двух крайних окнах стекла были даже расписные. Вся мебель состояла из опрометных скамей, обитых красным сукном, и двух огромных столов с мраморными досками. Над столами спускалось с потолка изумительное по резьбе большое костяное паникадило о пяти поясах. Около одной из стен стояли органы и басистая домра в футляре; около другой, увешанной зеркалами, возвышались раскрашенные и раззолоченные поставцы, уставленные серебряною и хрустальною посудой и немецкими кувшинами и кружками самых причудливых форм. И все это роскошное убранство столовой палаты завершалось пестрою и оригинальною живописью потолка, на котором по углам и вокруг, в двадцати медальонах, были писаны по золотому фону «пророки» и «пророчицы», а в середине, по одну сторону – ярко вызолоченное солнце с лучами, по другую – бледный месяц, а вокруг солнца «беги небесные с зодиями и с планеты, писаны живописью».

Князь Василий залюбовался затейливым рисунком и почти не слушал доклада Карпа Золотарева, который подробно пояснял ему, как он выполнял его заказ, как покрывал холст левкасом и золотил по левкасу и сколько недель потом, лежа навзничь на подмостках, расписывал по золоту «лики» и «беги небесные».

А в то время как князь осматривал свою столовую палату, Кириллыч со слугами вносил корзину за корзиной и, вынимая из них серебряные чарки, чаши, кубки, стопы и ковши, расставлял их в ряд по столам для осмотра боярского. Но боярину было не до того…

Под впечатлением всего, что было испытано и пережито за последние дни, под впечатлением ожиданий предстоящего торжества князь Василий представлял себе эту палату залитою светом, полною бояр и первейших сановников, в аксамитах и алтабасах, в жемчугах и каменьях, за столами, которые гнутся под тяжестью золотой и серебряной посуды… И себя он видел между ними на первом месте. И слышал он кругом себя веселый шум, говор и почтительный шепот удивления перед тем, чего он достигнул, что он совершил. А вон сквозь толпу, с трудом протесняясь, шествуют дьяки в золотах, держат писанную на пергаменте жалованную грамоту, несут торжественно золотую чашу, обсыпанную каменьями, несут шубу атласную на бесценных соболях… А в той грамоте четко приписано, что им, князем Василием, «преславному имени Царского Величества учинено многое повышение, а православной вере – умножение, а державе Российской великая прибыль и по всему свету вечная слава и хвала…».

«Слышите ли вы, враги и супротивники? Сознаете ли вы свое ничтожество?!.»

И поднимаются с мест царевичи крещеные и все боярство, и кланяются ему, князю, в пояс, и громко славят его имя, его бескровную победу! И гремит музыка, гудят колокола церковные – и шумно ликует кругом его светлых боярских палат всенародное множество, выхваляя щедрость и милость боярскую. А почему ликует? Кто виновник всего этого торжества и ликованья? Он – князь Василий … Да то ли еще будет, когда он выступит во главе всего воинства русского на попрание исконных врагов христианства – на злых татаровей… Он одолеет их, сотрет их с лица земли – он должен вернуться победителем! И тогда он оживит пустыни, населит их, проложит в них пути мирному землепашцу и предприимчивому купцу…

И вдруг золотая нить мечтаний князя порвалась столкновением с действительностью…

– Государь всемилостивый, – раздался сзади голос старого Кириллыча, – изволь сам назначить, какие кому золотые и серебряные сосуды даровать изволишь, чтобы потом каких оглядок не вышло.

И князь Василий, пробужденный от обаятельных грез тщеславия, перешел к рассматриванию и взвешиванию серебряной и вызолоченной посуды, делая указания Кириллычу и тщательно соразмеряя ценность назначаемого дара со значением и весом лица, которому дар предстояло поднести.

В суетном мечтателе и ненасытном честолюбце опять проявился практический и сметливый московский боярин.

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Пётр Николаевич Полевой

180px
Имя при рождении:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Псевдонимы:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Полное имя	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата рождения:
Годы творчества:	с Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). по Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Направление:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Жанр:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Язык произведений:
Дебют:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Премии:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Награды:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Подпись:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
[[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). \|Произведения]] в Викитеке
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Пётр Никола́евич Полево́й ( (1839 ) -) - русский литературовед и переводчик, автор исторических романов. Сын Н. А. Полевого .

Биография

После защиты магистерской диссертации «Опыт сравнительного обозрения древнейших памятников народной поэзии германской и славянской» (СПб., 1864) был приват-доцентом Санкт-Петербургского университета по кафедре всеобщей литературы, затем доцентом русского языка и литературы в Новороссийском университете , наконец профессором Варшавского университета по кафедре языков русского и церковно-славянского. Подготовленная им докторская диссертация «Исторические очерки средневековой драмы» (СПб., 1865) осталась незащищённой.

В 1871 году вышел в отставку, чтобы целиком отдаться литературной деятельности. По собственному признанию Полевого, был «самопишущей машиной, которую кто-нибудь заведет, а она пишет что угодно: драму, повесть, историю, критику». Составленные Полевым истории русской и всемирной литературы носят компилятивный характер. От биографического метода эволюционировал к культурно-исторической школе.

Под редакцией П. Н. Полевого в петербургском издательстве Маркса вышел в 1893 году перевод знаменитого сборника братьев Гримм «Детские и семейные сказки». В 1895 г. переиздан под названием «Сказки, собранные братьями Гриммами». Также Полевой первым перевёл на русский язык классический роман «Годы учения Вильгельма Мейстера ».

Могила Полевого находится на Литературных мостках Волковского кладбища.

Труды

«История русской литературы в очерках и биографиях» (СПБ, 1871, изд. 2-e, 1874)
«История русской словесности с древнейших времен до наших дней» (3 тт., 12 вып.; изд. А. Ф. Маркса, СПБ, 1900).
«Исторические очерки средневековой драмы» (СПб., 1865)
«Учебная русская хрестоматия».
«Очерки русской истории в памятниках быта» (СПб., 1879 - 80; есть и 2-е изд.),
«Русская история»,
«Художественная Россия» (СПб., 1884),
«Исторические рассказы и повести» (СПб., 1893),
«Государев кречотник» (1893),
«Братья-соперники» (1890),
«Чудо-Богатырь Суворов-Рымникский» (народное изд., М., 1892),
«Корень зла» (исторический роман, «Нива», 1891),
«Под неотразимой десницей» («Исторический Вестник», 1893),
«Тальянская чертовка» (там же, 1891),
«Птичка-невеличка» (там же, 1892),
«Типы Смутного времени» (там же, 1889)
«Царевна София», историческая пьеса (совместно с В. А. Крыловым)
«Девичий переполох», историческая пьеса (совместно с В. А. Крыловым)

Журнальные публикации

Напишите отзыв о статье "Полевой, Пётр Николаевич"

Литература

Беллетристические произведения П. собраны частично в «Собр. сочин.», 6 тт., СПБ, 1910-1911.
Михневич В. О. , Наши знакомые, Фельетонный словарь современников, СПБ, 1884;
Доброев А. П., Биографии русских писателей, СПБ, 1900;
Мезиер А. В., Русская словесность с XI по XIX ст. включительно, ч. 2, СПБ, 1902, стр. 300-301;
Быков П. В., П. Н. Полевой. «Живописное обозрение», 1902, № 6;
Его же, Критико-биографический очерк при «Собр. сочин.», т. I;
Либрович П. Ф., На книжном посту, П., 1916, стр. 116-121 («Литератор, умеющий работать»).

Ссылки

Отрывок, характеризующий Полевой, Пётр Николаевич

– Слышать-то не услышат... Но каждая созревшая мысль формирует твоё сознание, Светленькая. А когда твои мысли меняются, то меняешься с ними и ты... И если мысли у тебя правильные, то они могут очень и очень кому-то не понравиться. Далеко не всем людям нравится думать, видишь ли. Очень многие предпочитают сваливать это на плечи другим, таким как ты, а сами остаются лишь «исполнителями» чужих желаний на всю свою оставшуюся жизнь. И счастье для них, если те же «думающие» не бьются в борьбе за власть, потому что тогда в игру идут уже не настоящие человеческие ценности, а ложь, бахвальство, насилие, и даже преступление, если они хотят избавиться от думающих с ними «невпопад»... Поэтому, думать может быть очень опасно, моя Светлая. И всё зависит лишь от того, будешь ли ты этого бояться или предпочтёшь страху свою человеческую честь...
Я взобралась к папе на диван и свернулась рядом с ним калачиком, подражая (очень этим недовольному) Гришке. Рядом с папой я всегда чувствовала себя очень защищённо и умиротворённо. Казалось, ничто плохое не может до нас добраться, как и ничто плохое не может со мной случиться, когда я нахожусь рядом с ним. Чего, конечно же, нельзя было сказать про взъерошенного Гришку, так как он тоже обожал проводимые с папой часы и не выносил, когда кто-либо в эти часы вторгался... Он шипел на меня очень недружелюбно и всем своим видом показывал, что лучше бы мне было поскорее отсюда убраться... Я рассмеялась и решила оставить его спокойно наслаждаться таким дорогим для него удовольствием, а сама пошла чуточку поразмяться – поиграть на дворе с соседскими ребятами в снежки.
Я считала дни и часы, оставшиеся до моего десятого дня рождения, чувствуя себя уже почти что «совсем взрослой», но, к своему большому стыду, была не в состоянии ни на минуту забыть мой «деньрожденческий сюрприз», что, конечно же, ничего положительного к той же самой моей «взрослости» не прибавляло...
Я так же, как и все дети на свете, обожала подарки... И теперь целыми днями гадала, что же это такое могло быть, что, по мнению бабушки, с такой уверенностью должно было мне «очень понравиться»?..
Но ждать оставалось не так уж долго, и очень скоро полностью подтвердилось то, что делать это очень даже стоило…
Наконец-то наступившее, моё «деньрожденческое» утро было холодным, искристым и солнечным, как и подобало в настоящий праздничный день. Воздух «лопался» от холода цветными звёздочками и буквально «звенел», заставляя пешеходов двигаться быстрее обычного... У всех нас, выходя на двор, захватывало дух, и от «всего живого» вокруг буквально валил пар, смешно делая всех похожими на разноцветные паровозы, спешащие в разных направлениях...
После завтрака я уже просто не могла усидеть на месте и ходила «хвостом» за мамой, ожидая, когда же уже наконец-то увижу свой долгожданный «сюрприз». К моему величайшему удивлению, мама пошла со мной к соседскому дому и постучалась в дверь... Несмотря на то, что наша соседка была очень приятным человеком, какое отношение она могла иметь к моему дню рождения – для меня оставалось загадкой...
– А, наша «праздничная» девочка пришла! – открыв дверь, весело произнесла соседка. – Ну, пойдёмте, Пурга вас ждёт.
И тут у меня буквально подкосились ноги... Пурга (или вернее – по-литовски, Пуга) была изумительно красивой соседской лошадкой, на которой мне очень часто разрешалось кататься верхом. И я её просто обожала!.. В этой чудесной лошади было красиво всё – и внешний вид, и её чуткая «лошадиная» душа, и спокойный, надёжный характер. По моему понятию, она вообще была самой красивой и самой чудесной на свете лошадью!.. Она была серебристо-серого цвета (что ещё называлось – седой), со снежно-белым длинным хвостом, вся «усыпана» светло-серыми и белыми яблоками. Когда я приходила, она всегда здоровалась, тыкаясь своим удивительно мягким носом мне в плечо, как бы говоря:
– Ну, вот я какая хорошая, возьми меня кататься!!!
У неё была очень красивая морда, очень изящная, с огромными, мягкими, добрыми глазами, которые, казалось, понимали всё. И было бы просто «преступлением» её не любить...
Несмотря на то, что наш двор был очень большим, и в нём всегда было полно всякой домашней «живности», коня мы не могли держать по той простой причине, что его не так-то просто было купить. Арабский жеребец стоил для нас (по тогдашним меркам) очень дорого, потому что мой папа в то время работал в газете намного меньше часов, чем обычно (так как, по общему согласию семьи, был занят писанием пьес для русского драматического театра), и поэтому, большими финансами мы в тот момент не располагали. И хотя это было уже подходящее время для меня по-настоящему учиться конской езде, единственная возможность это делать была проситься иногда выезжать на прогулку с Пургой, которая почему-то меня тоже очень любила и всегда с удовольствием выезжала со мной кататься.
Но в последнее время Пурга была очень грустной и не выходила со своего двора. И, к моему большому сожалению, уже больше трёх месяцев как мне не разрешалось выезжать с ней на прогулки. Чуть более трёх месяцев назад её хозяин скоропостижно скончался, а так как они всегда жили с Пургой «душа в душу», то его жене видимо было тяжело какое-то время видеть Пургу с кем-либо другим. Так она бедненькая и проводила в своём (правда очень большом) загоне целые дни, безмерно тоскуя о своём, вдруг куда-то неожиданно исчезнувшем, любимом хозяине.

СПб: изд. А.Ф. Маркса, 1900.

Т. 1: От начала письменности до начала царствования Екатерины II. VIII, 650, , 10 с., ил.

Т. 2: Век Екатерины. 656 с., ил.

Т. 3: Период Пушкина и Гоголя. Новейший период. , 708, с., ил.

В трех издательских составных п/к переплетах с золотым и конгревным тиснением. На передней крышке конгревным тиснением: растительный орнамент; тиснением золотом: имя автора и название издания. Золотая головка. Форзацы бумаги растительного орнамента. Торшонированные обрезы. 27,5х19,2 см.

Богато иллюстрированное первое издание историка литературы Петра Николаевича Полевого. Издание пользовалось большой популярностью и несколько раз переиздавалось. Бумага для «Истории русской словесности» изготавливалась фабрикой К.П. Печаткина. Иллюстрации выполнены литографическим, автотипическим и цинкографическим способами в издательстве Маркса. Фотографии с натуры и рукописей были исполнены в Петербурге Буллой, в Москве - Гробовским.

Главная цель настоящего монументального исследования – в общедоступной форме изложить "наиболее полную картину умственной и духовной жизни русского народа, насколько она проявилась в устном, рукописном или печатном русском слове", многочисленные исторические очерки, начиная с древнейших литературных памятников до последних ко времени написания книги произведений российских писателей и поэтов, ученых, историков и публицистов.

Излагая историю русской словесности в тесной связи с теми различными условиями и влияниями, которые в разное время способствовали ее развитию или задерживали ее рост, П.Н. Полевой первый, кто даёт полное представление о том, как постепенно, в различные эпохи, видоизменялся и развивался русский язык и книжно-литературная лексика, от древнейших времен до конца XIX столетия!

«…В основе всякой словесности несомненно лежит слово - это чудное детище пытливого разума и творческой силы, вложенной Богом в душу человека; слово, служащее выражением всей внутренней жизни человека и всех его многообразных отношений к окружающей природе. Без слова не было бы словесности, которая представляет собой общую сложность всех произведений ума и души человека, выраженных словом…»

Труд Петра Николаевича Полевого можно смело назвать лучшим исследованием по истории русской словесности. Его отличают глубина и масштаб авторского замысла и воплощения. Успеху книги в немалой степени способствовало и качество самого издания (одного из лучших в дореволюционной России), прежде всего - тщательно подобранный богатейший иллюстративный материал (множество рисунков, гравюр, портретов, а также цветные хромолитографии), что позволяет сравнить труд Полякова с лучшими российскими энциклопедиями. Главная цель настоящего исследования – в общедоступной форме изложить наиболее полную картину умственной и духовной жизни русского народа, насколько она проявилась в устном, рукописном или печатном слове, начиная с древнейших литературных памятников до последних ко времени написания книги произведений российских писателей и поэтов, ученых и публицистов.

Короткая справка: Полевой, Пётр Николаевич (1839-1902) - историк всеобщей и русской литературы, беллетрист, исторический романист, переводчик, популяризатор, критик и редактор. Сын известного журналиста Николая Алексеевича Полевого. Окончил 5-ю Санкт-Петербургскую гимназию (1857); затем - историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. После защиты магистерской диссертации «Опыт сравнительного обозрения древнейших памятников народной поэзии германской и славянской» (СПб., 1864) был приват-доцентом Санкт-Петербургского университета по кафедре всеобщей литературы, затем доцентом русского языка и литературы в Новороссийском университете, наконец профессором Варшавского университета по кафедре языков русского и церковно-славянского. Подготовленная им докторская диссертация «Исторические очерки средневековой драмы» (СПб., 1865) осталась незащищённой. В 1871 году вышел в отставку, чтобы целиком отдаться литературной деятельности. По собственному признанию Полевого, был «самопишущей машиной, которую кто-нибудь заведет, а она пишет что угодно: драму, повесть, историю, критику». Наиболее популярными в свое время работами Полевого были: "История русской литературы в очерках и биографиях" (СПб, 1871, изд. 2-е, 1874) и "История русской словесности с древнейших времен до наших дней" (3 тт., 12 вып.; "роскошное" изд. А.Ф. Маркса, СПб, 1900). В первом из этих трудов преобладает биографический метод. Во втором труде Полевой стал ближе к культурно-исторической школе. Для реакционных идейных позиций Полевого характерно его сожаление по поводу вольнолюбивых стихов Пушкина, который "растрачивал свой дивный поэтический дар, щедрой рукой рассыпая блестки своего остроумия и довольствуясь дешевой славой злого и находчивого сатирика и либерала". О том же говорит полемика с Чернышевским, Салтыковым, преклонение перед Фетом и т. п. Компилятивные "истории" Полевого представляют рассчитанную на широкую обывательскую публику популяризацию историко-литературных знаний, не стоявшую даже на уровне современной науки. Другие сочинения Полевого; "Очерки русской истории в памятниках быта" (СПб., 1879-80; есть и 2-е изд.), "Русская история", "Художественная Россия" (СПб. 1884), "Историч. рассказы и повести" (СПб., 1893), "Государев кречотник" (1893), "Братья-соперники" (1890), "Чудо-богатырь Суворов-Рымникский" (народное изд., М., 1892), "Корень зла" (исторический роман, "Нива", 1891), "Под неотразимой десницей" ("Исторический вестник", 1893), "Тальянская чертовка" (там же, 1891), "Птичка-невеличка" (т. же, 1892). "Типы Смутного времени" (там же, 1889) и т. д. В "Историческом вестнике" и "Ниве" Полевой поместил много критических статей по истории русской литературы.

Первое прижизненное издание автора! Коллекционный экземпляр!

Многолетнее монументальное исследование автора, главная цель которого, впервые, в общедоступной форме изложить: "наиболее полную картину умственной и духовной жизни русского народа, насколько она проявилась в устном, рукописном или печатном русском слове", многочисленные исторические очерки, начиная с древнейших литературных памятников до последних ко времени написания труда произведений российских ученых, историков, публицистов, писателей и поэтов.

Излагая историю русской словесности в тесной связи с самой историей России и с теми различными условиями и влияниями, которые в разное время способствовали ее развитию, представлены исторические описания с древнейших времен до конца XIX столетия!

Труд Петра Николаевича Полевого считается лучшим исследованием по истории русской словесности. Его отличают глубина и масштаб авторского замысла и воплощения. Успеху издания в немалой степени способствовало и качество полиграфии. Оно по праву стало одним из лучших в имперский период. Тщательно подобранный фактический материал, впервые представленный в полном объеме по эпохам, великолепное оформление, позволило поставить труд П.Н.Полевого в один ряд с лучшими российскими историческими трудами.

Прекрасный иллюстрированный материал и высокое качество полиграфии издания:
. Бумага для издания была заказана на "Фабрике К. Печаткина" в Красном Селе!
. Текст, рисунки и хромолитографии отпечатаны литографическим, автотипическим и цинкографическим способами в "Артистическом заведении А.Ф. Маркса"!
. Фотографии с натуры и рукописей были исполнены в С.Петербурге - "Буллой", в Москве - "Гробовским"!
. Кр аски для печати на "Фабрике братьев Шмидт и К°" в Бокенгейме, краска для хромолитографий у "Леннингса и Гюзинга" в Гамбурге!
. Для издания использовалась особая плотная /мелованной, "слоновая"!/ бумага! Для изготовления иллюстраций были специально заказаны клише, а цветные хромолитографии печатались особым способом печати /с золочением!/ , отдельные раскладные иллюстрации выполнены способом фототинтогравюры!

В издании представлено множество цветных и тоновых рисунков, цветных хромолитографий /с "золочением"!/, отдельных гравюр и больших раскладных факсимиле выполненных в цвете и в обычном исполнении на плотных тонированных листах - / факсимиле Петра I, Императрицы Екатерины, Ломоносова, Пушкина, кн. Дашковой, Марии Федоровны, митрополитов и др. видных русских деятелей - графа Сперанского, кн. Голицына, Трубецкого и мн. др./ , а также отдельных портретов и иллюстраций с картин русских художников, цветные цинкографические приложения, снимки и мн. др.!

Полевой Петр Николаевич - русский историк, известный литератор, беллетрист, /сын Николая Алексеевича Полевого - видного русского историка, писателя и критика/. Занимался преподавательской деятельностью в Петербургском и Новороссийском университетах. Видный деятель, автор многочисленных трудов наиболее популярными в свое время работами Полевого были: « История русской литературы в очерках и биографиях» (СПБ, 1871, изд. 2-e, 1874) и « История русской словесности с древнейших времен до наших дней » (3 тт., «роскошное» изд. А.Ф.Маркса, СПБ, 1900). Полевой стал ближе к культурно-исторической школе, получил широкую известность именно после выхода первого издания " История русской словесности " в 1900 году. Издание пользовалось огромным спросом и неоднократно переиздавалось!

Богато иллюстрированное издание - имеет историческую и коллекционную ценность!

Год издания - 1900 /1-е прижизненное издание!/

Издание - А.Ф.Маркса, Санкт-Петербург

Сохранность - очень хорошая! Издательский художественный переплет, роскошное золотое и конгревное тиснение, бинтовые корешки, золоченные /издат.!/ форзацы, шелковое лясее, вощенные /"мраморный"!/ обрез блока, увеличенный энциклоп. формат: 29 х 21,5см., (вес ≈12кг.!)

В издании представлено - множество цветных иллюстраций, больших раскладныйх хромолитографий и факсимиле /в цвете!/, многочисленные портреты, гравюры, фототипии, рисунки, табл. и мн. др..! Издание художественно оформлено стилизованными заставками и концовками, виньетками, рамками и пр.! Отпечатано на толстой мелованной /"слоновой"!/ бумаге! Комплектный коллекционный экземпляр! Редкость!