В главе 10 происходит открытый идеологический конфликт между Базаровым и братьями Кирсановыми. Разберемся в их споре.
Как вы думаете, что преобладает в главе: описание, повествование, диалог?
(Диалог этой главы и большинства других является характерной особенностью композиции романа.)
Как можно объяснить такое количество диалогов в романе?
(Большое количество споров обусловлено содержанием романа. Наличие острого конфликта придает произведению драматичность, а преобладание в манере изложения диалогов с авторскими замечаниями, напоминающими ремарки, говорит об известной сценичности романа; вот поэтому роман много раз инсценировался.)
(Основные линии спора:
- об отношении к дворянству, аристократии и ее принципам;
- о принципе деятельности нигилистов;
- об отношении к народу;
- о взглядах на искусство и природу.)
Первая линия спора.
Первая мысль спора, возникшая случайно, была важной и для Базарова, и для Павла Петровича. Это был спор об аристократии и ее принципах. Глава 8 - зачитайте отрывок по ролям, прокомментируйте; кто победил в споре?
(Из этого диалога мы видам, что Павел Петрович именно в аристократах видит основную общественную силу. Значение аристократии, по его мнению, в том, что когда-то она Англии дала свободу, что в аристократах сильно развито чувство собственного достоинства, самоуважения; их самоуважение важно, так как общество строится на личности. Эту кажущуюся стройной систему Базаров разбивает простыми доводами. Разговор о том, что аристократия даровала Англии свободу - старая песня многое изменилось после 17 века, поэтому эта ссылка Павла Петровича не может служить доводом. Убеждения, что аристократы - основа общественного блага, разбиваются наголову меткими замечаниями Базарова, что от аристократов нет никому никакой пользы, ах основное занятие - ничегонеделание («сидят сложа руки»). Они заботятся только о себе, о своем внешнем виде. В этих условиях их достоинство и самоуважение выглядят как пустые слова. Аристократизм - бесполезное слово. В безделье и пустой болтовне Базаров видит основной политический принцип всего дворянского общества, живущего за чужой счет.)
Каков итог этого спора?
(Павел Петрович «побледнел» и не заводил больше разговора об аристократизме, - тонкая психологическая деталь Тургенева, передающая поражение Павла Петровича в этом споре.)
Вторая линия спора.
Вторая линия спора - о принципах нигилистов. Зачитаем отрывок из текста. Павел Петрович еще не сложил оружия и хочет опорочить новых людей в беспринципности. «В силу чего вы действуете?» - спрашивает он. И оказывается, что у нигилистов есть принципы, есть убеждения.
Каковы принципы нигилистов, что они отвергают?
(Нигилисты действуют обдуманно, исходя из принципа полезности деятельности для общества. Они отрицают общественный строй, то есть самодержавие, религию, таков смысл слова «все». Базаров замечает, что свобода о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет впрок; в этой фразе содержится намек на готовившиеся реформы. Базаров не принимает реформу как средство изменения общественного положения. Отрицание воспринимается новыми людьми как деятельность, а не болтовня. Эти высказывания Базарова можно назвать революционными. Тургенев сам понимал нигилизм Базарова как революционность.)
Но какие недостатки можно заметить во взглядах Базарова?
(Строить на разрушенном листе он не считает своим делом. У Базарова нет положительной программы.)
Каково отношение Кирсанова к этой позиции Базарова?
(Позднее в этом споре Павел Петрович стоит за сохранение старых порядков. Ему страшно представить разрушение всего в обществе. Он согласен пойти лишь на мелкие изменения при сочетании основ существующего строя, на приспособления к новым условиям, как это делает брат. Они не реакционеры, они либералы по сравнению с Базаровым.)
Есть ли в романе единомышленники Базарова?
(Нигилистами себя считают Ситников и Кукшина.)
Что мы знаем об этих героях?
(Ситников хлопочет по откупам отца; Кукшина «действительно помещица», - так говорит она о себе, исправно управляет своим имением.
Оба героя восприняли лишь внешнюю форму нигилизма. «Долой Маколея!» - гремит Ситников. Но тут же остановился. «Да я их не отрицаю», - проговорил он. (Маколей - английский буржуазный историк, защищающий интересы крупной буржуазии). Так коротко Тургенев показывает вздорность этого отрицания. В Кукшиной все неестественно. И за этой поддельностью все некрасиво и пошло.)
(Тургенев с уважением относится к Базарову и с иронией, пренебрежительно к Ситникову и Кукшиной, потому что убеждения Базарова глубже и искреннее, а у этих людей она фальшивы. Кукшина - карикатура на тех, кто рядится под новых людей. Подобные ей не могут быть настоящими учениками Базарова, так как у них нет идеологической основы нигилизма. Ситников и Кукшина - подражатели Базарова, оттеняют серьезность, искренность, глубину подлинного нигилиста Базарова.)
Третья линия спора о русском народе.
Каким же представляют себе характер русского народа Павел Петрович и Базаров? Зачитайте и прокомментируйте.
(По мнению Павла Петровича, русский народ - патриархальный, свято ценит предания, не может жить без религии. Эти славянофильские взгляды (при образе жизни на английский лад) говорят о реакционности. Он умаляется отсталостью народа и в этом видит залог спасения общества.
Положение народа вызывает в Базарове не умиление, а гнев. Он видит неблагополучие во всех областях народной жизни. Базаров оказывается дальновидным и осуждает то, что потом станет символом веры народничества. Не случайно он говорит, что русскому народу не нужны бесполезные слова типа «либерализм», «прогресс».
У Базарова трезвое отношение к народу. Он видит необразованность и суеверие народа. Эти недостатки он презирает. Однако Базаров видит не только забитость, но и недовольство народа.)
Кого же крестьяне скорее признают? докажите текстом.
(Базаров вставал утром рано (не как баре), со слугами разговаривает без барского тона, хотя и подтрунивает над нами; Дуняшу не могло не привлечь, что Базаров обратился к ней на «Вы» и спросил ее о здоровье. Фенечка чувствует себя с Базаровым тоже свободно. Павел Петрович не умеет разговаривать с крестьянами, он сам признает это. Для него крестьяне - грязные мужики, без которых, правда, не обойтись.
Н. П., вынужденный больше общаться с крестьянами, более демократичен, он называет камердинера «братцем», но сами простые люди относятся к Кирсановым, как к господам, а Павла Петровича боятся.)
Ярким свидетельством связи героя с народом может служить их речь. Что вы можете отметить в языке Базарова и Павла Петровича?
(Для речи Базарова характерны простота, меткость и точность выражений, обилие народных пословиц, поговорок (песенка спета; слыхали мы эту песню много раз...; туда и дорога; от копеечной свечи Москва его сгорела). Павел Петрович не использует в речи пословицы, искажает слова (эфто), использует много иностранных слов.)
Четвертая линия спора.
Четвертое направление в споре - расхождения во взглядах на искусство и природу.
Задание.
Павел Петрович, побежденный во всем остальном, нашел слабое место у Базарова и решает взять реванш. Он считает, что нигилизм, «эта зараза», уже далеко распространился и захватил область искусства. Зачитайте. Прав ли Павел Петрович, говоря так о художниках шестидесятниках?
(И да, и нет. Прав, понимая, что новые художники-передвижники отказываются от застывших академических традиций, от слепого следования старым образцам, в том числе и Рафаэлю. Не прав же Павел Петрович в том, что художники-передвижники, как он считает, абсолютно отказывались от традиций. Он говорит, что новые художники «бессильны и бесплодны до гадости».
Базаров же отрицает и старое, и новое искусство: «Рафаэль гроша медного не стоит, да и они не лучше его».)
Вспомните, что еще Базаров говорит об искусстве в других главах? Как можно оценить эту позицию?
(Базаров плохо знает искусство, он не занимается искусством не потому, что не мог, а потому, что его интересовала только наука, так как он видел в науке силу. «Порядочный химик в 20 раз лучше всякого поэта». Пушкина не знает и отрицает. Это было свойственно части демократической молодежи 60-х гг., которая отдавала предпочтение изучению науки. Но Павел Петрович так как не может судить об искусстве, прочитав штук 5-6 французских книг в молодости и кое-что по-английски. Русских современных художников же он знает только понаслышке.)
Кто же является противником Базарова в споре? Как показана ошибочность представлений об искусстве и Базарова и П. П.?
(Не Павел Петрович является противником Базарова в этом споре, а Николай Петрович. Он особенно благоприятствует искусству, но не осмеливается вступить в спор. Это делает сам Тургенев, показывая ощущение органического влияния стихов Пушкина, весенней природы, сладостную мелодию игры на виолончели.)
Как же смотрит Базаров на природу?
(Он не отрицает ее вообще, а видит в ней только источник и поле человеческой деятельности. У Базарова хозяйский взгляд на природу, но он тоже односторонен. Отрицая роль природы как вечного источника красоты, воздействующего на человека, Базаров обедняет человеческую жизнь. Но Аркадий и Николай Петрович не спорят с ним, а возражают в форме робких вопросов.)
Как решается эта линия спора?
(В 11 главе появляются пейзажи. Все приметы вечера утверждают существование вечной красоты. Так решается последняя линия спора.)
V. Итог урока
Закрепление знаний по теме «Идейные разногласия Базарова и Кирсановых старших» может быть проведено в форме опроса.
Выделите основные вопросы спора. Есть ли между ними связь?
Докажите, что аристократизм - «бесплодный принцип».
Есть ли у нигилистов принципы? Докажите.
Прав ли Тургенев, называя Базарова революционером? Каково отношение героя к реформам?
Какова позиция Кирсановых по отношению к реформам? В чем слабая сторона взглядов Базарова?
Как относятся к народу Базаров и Кирсановы? Чьи взгляды являются прогрессивными?
Прав ли Базаров в своем отрицании искусства? Почему у него такие взгляды?
Чувствует ли Базаров красоту природы? Из чего он исходит в своем отношении к ней?
Чувствуют ли себя Кирсановы побежденными?
Выпишите из романа цитаты, объясняющие отношение главных героев (Н. П., П. П., Аркадия, Базарова, Одинцовой, Кати, Фенечки, княгини Р.) к любви и к ее месту в жизни человека.
Споры Базарова с Павлом Петровичем: кто же прав? (Роман И.С. Тургенева "Отцы и дети")
Роман "Отцы и дети", по определению русского писателя Владимира Набокова, - это "не только лучший роман Тургенева, но и одно из самых блистательных произведений XIX века". Центральное место здесь занимают долгие споры молодого разночинца нигилиста Евгения Базарова и стареющего аристократа Павла Петровича Кирсанова.
Эти герои отличаются друг от друга всем: возрастом, социальным положением, убеждениями, внешностью. Вот портрет Базарова: "высокого роста в длинном балахоне с кистями", лицо "длинное и худое с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум"; у героя тонкие губы, а "его темно-белокурые волосы, длинные и густые, не скрывали крупных выпуклостей просторного черепа". А вот портрет главного базаровского оппонента: "...вошел в гостиную человек среднего роста, одетый в темный английский сьют, модный низенький галстух и лаковые полусапожки, Павел Петрович Кирсанов. На вид ему было лет сорок пять; его коротко остриженные седые волосы отливали темным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и легким резцом, являло следы красоты замечательной; особенно хороши были светлые, черные, продолговатые глаза. Весь облик... изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большею частью исчезает после двадцатых годов".
Павел Петрович лет на двадцать старше Базарова, но, пожалуй, даже в большей степени, чем он, сохраняет в своем облике приметы молодости. Старший Кирсанов - человек, чрезвычайно заботящийся о своей внешности, чтобы выглядеть как можно моложе своих лет. Так и подобает светскому льву, старому сердцееду. Базаров, напротив, о внешнем виде нисколько не заботится. В портрете Павла Петровича писатель выделяет правильные черты
и строгий порядок, изысканность костюма и устремленность к легким, неземным материям. Этот герой и будет отстаивать в споре порядок против базаровского преобразовательского пафоса. И все в его облике свидетельствует о приверженности норме. Даже рост у Павла Петровича средний, так сказать, нормальный, тогда как высокий рост Базарова символизирует его превосходст-во над окружающими. И черты лица у Евгения подчеркнуто не- . правильные, волосы неухоженные, вместо дорогого английского костюма Павла Петровича у него какой-то странный балахон, рука красная, грубая, тогда как у Кирсанова - красивая рука "с длинными розовыми ногтями". Зато широкий лоб и выпуклый череп Базарова выдают в нем ум и уверенность в себе. А у Павла Петровича лицо желчное, и повышенное внимание к туалету выдает в нем тщательно скрываемую неуверенность в собственных силах. Можно сказать, что это постаревший лет на двадцать пуш-. кинский Онегин, живущий в другую эпоху, в которой этому типу людей скоро уже не будет места
Какую же позицию отстаивает в споре Базаров? Он утверждает, что "природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник". Евгений глубоко убежден, что достижения современного естествознания в перспективе позволят решить и все проблемы общественной жизни. Прекрасное - искусство, поэзию - он отрицает, в любви видит только физиологическое, но не видит духовного начала. Базаров "ко всему относится с критической точки зрения", "не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип". Павел Петрович же провозглашает, что "аристократизм - принсип, а без принсипов жить в наше время могут одни безнравственные или пустые люди". Однако впечатление от вдохновенной оды принципам заметно ослабляется тем обстоятельством, что оппонент Базарова на первое место ставит наиболее близкий себе "принсип" аристократизма. Павел Петрович, воспитанный в обстановке безбедного усадебного существования и привыкший к петербургскому светскому обществу, не случайно на первое место ставит поэзию, музыку, любовь. Он никогда в своей жизни не занимался никакой практической деятельностью, исключая короткую и необременитель- ную службу в гвардейском полку, никогда не интересовался естественными науками и мало что в них смыслил. Базаров же, сын небогатого военного врача, с детства приученный к труду, а не к праздности, кончивший университет, увлекающийся естественными науками, опытным знанием, очень мало в своей короткой жизни имел дело с поэзией или музыкой, может быть, и Пушкина-то толком не читал. Отсюда и резкое и несправедливое суждение Евгения Васильевича о великом русском поэте: "...Он, должно быть, в военной службе служил... у него на каждой странице: На бой, на бой! за честь России!", кстати говоря, почти дословно повторяющее мнение о Пушкине, высказанное в беседе с Тургеневым писателем-разночинцем Н.В. Успенским (автор "Отцов и детей" называл его "человеконенавидцем").
Базаров не имеет и такого опыта в любви, как Павел Петрович, потому и склонен слишком упрощенно относиться к этому чувству. Старшему Кирсанову уже довелось изведать любовные страдания, именно неудачный роман с княгиней Р. побудил его на долгие годы осесть в деревне у брата, а смерть возлюбленной еще сильнее усугубила его душевное состояние. У Базарова любовные муки - столь же неудачный роман с Анной Сергеевной Одинцовой еще впереди. Потому-то в начале романа он столь уверенно сводит любовь к известным физиологическим отношениям, а духовное в любви называет "романтической чепухой".
Базаров -.реалист, а Павел Петрович - романтик, ориентированный на культурные ценности романтизма первой трети XIX века, на культ прекрасного. И его, конечно, коробит от базаровских высказываний насчет того, что "порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта" или что "Рафаэль гроша медного не стоит". Здесь Тургенев с базаровской точкой зрения, безусловно, не согласен. Однако он не дает победы в этом пункте спора и Павлу Петровичу. Беда в том, что рафинированный аристократ-англоман не обладает не то что способностями Рафаэля, но вообще никакими творческими способностями. Его рассуждения об искусстве и поэзии, так же как и об обществе, - пустые и тривиальные, часто комичные. Достойным противником Базарову Павел Петрович никак не может быть. И когда они расстаются, старший из братьев Кирсановых "был мертвец", конечно, в переносном смысле. Споры с нигилистом хоть как-то оправдывали смысл его существования, вносили некое "бродильное начало", будили мысли. Теперь же Павел Петрович обречен на застойное существование. Таким мы его и видим за границей в финале романа.
Тургеневскому замыслу вполне отвечала победа Базарова над аристократом Кирсановым. В 1862 г. в одном из писем по поводу "Отцов и детей" Иван Сергеевич особо подчеркивал, что "вся моя повесть направлена против дворянства, как передового класса... Эстетическое чувство заставило меня взять именно хороших представителей дворянства, чтобы тем вернее доказать мою тему: если сливки плохи, что же молоко?.. если читатель не полюбит Базарова со всею его грубостью, бессердечностью, безжалостной сухостью и резкостью - если он не полюбит, повторяю я, - я виноват и не достиг своей цели. Но "рассыропиться", говоря его словами, я не хотел, хотя через это я бы, вероятно, тотчас имел молодых людей на моей стороне. Я не хотел накупаться на популярность такого рода уступками. Лучше проиграть сражение... чем выиграть его уловкой. Мне мечталась фигура сумрачная, дикая, большая, до половины выросшая из почвы, сильная, злобная, честная -и все-таки обреченная на гибель, - потому
что она все-таки стоит в преддверии будущего..." Сам Тургенев был представителем того же поколения, что и Павел Петрович, но из героев своего романа наибольшие симпатии испытывал к молодому нигилисту Базарову. В 1869 г. в специальной статье, посвященной "Отцам и детям", писатель прямо указывал: "Я честно, и не только без предубежденья, но даже с сочувствием отнесся к выведенному мной типу... Рисуя фигуру Базарова, я исключил из круга его симпатий все художественное, я придал ему резкость и бесцеремонность тона - не из нелепого желания оскорбить молодое поколение (!!!)... "Эта жизнь так складывалась", - опять говорил мне опыт, - может быть, ошибочный, но, повторяю, добросовестный... Личные мои наклонности тут ничего не значат; но, вероятно, многие из моих читателей удивятся, если я скажу им, что, за исключением воззрений Базарова на художества, - я разделяю почти все его убеждения. А меня уверяют, что я на стороне "Отцов"... я, который в фигуре Павла Кирсанова даже погрешил против художественной правды и пересолил, довел до карикатуры его недостатки, сделал его смешным!" Тургенев был честен как художник в той же мере, в какой честен как человек был созданный его воображением персонаж. Писатель не хотел идеализировать Базарова и наделил своего героя всеми теми недостатками, которыми в избытке обладали его прототипы из радикальной разночинной молодежи. Однако Тургенев не лишил Евгения и русских корней, подчеркнув, что наполовину герой вырастает из русской почвы, коренных условий русской жизни, а наполовину формируется под влиянием привнесенных из Европы новых идей. И в споре с Павлом Петровичем Базаров, по убеждению писателя, да и любого вдумчивого читателя, прав в основных своих позициях: в необходимости подвергать сомнению сложившиеся догмы, неустанно трудиться на благо общества, критически относиться к окружающей действительности. Там же, где Базаров не прав, в утилитарных взглядах на природу прекрасного, на литературу, на искусство, победа все равно не остается на стороне Павла Петровича. Аркадий и Базаров
После выхода в свет в 1862 году роман Тургенева "Отцы и дети" вызвал буквально шквал критических статей. Ни один из общественных лагерей не принял новое творение Тургенева. Либеральная критика не могла простить писателю того, что представители аристократии, потомственные дворяне изображены иронически, что "плебей" Базаров все время издевается над ними и морально оказывается выше их. Демократы восприняли главного героя романа как злую пародию. Критик Антонович, сотрудничавший в журнале "Современник", назвал Базарова "асмо-деем нашего времени".
Но все эти факты, как мне кажется, как раз и говорят в пользу И. С. Туг генева. Как настоящий художник, творец, он сумел угадать веяния эпохи,
появление нового типа, типа демократа-разночинца, который пришел на смену передовому дворянству.
Главная проблема, поставленная писателем в романе, уже звучит в его названии: "Отцы и дети". Это название имеет двойной смысл. С одной стороны, это проблема поколений - вечная проблема классической литературы, с другой, - конфликт двух социально-политических сил, действовавших в России в 60-е годы: либералов и демократов.
Действующие лица романа группируются в зависимости от того, к какому из социально-политических лагерей мы можем их отнести.
Но дело в том, что главный герой Евгений Базаров оказывается единственным представителем лагеря "детей", лагеря демократов-разночинцев. Все остальные герои находятся во враждебном лагере.
Центральное место в романе занимает фигура нового человека - Евгения Базарова. Он представлен как один из тех молодых деятелей, которые "драться хотят". Другие - люди старшего поколения, которые не разделяют революционно-демократических убеждений Базарова. Они изображены мелкими, слабовольными людьми, с узкими, ограниченными интересами. В романе представлены дворяне и разночинцы 2-х поколений - "отцов" и "детей". Тургенев показывает, как действует демократ-разночинец в чужой ему среде.
В Марьине Базаров - гость, который отличается своим демократическим обликом от хозяев-помещиков. И с Аркадием он расходится в главном -в представлении о жизни, хотя поначалу они считаются друзьями. Но их взаимоотношения все-таки нельзя назвать дружбой, потому что дружба невозможна без взаимопонимания, дружба не может быть основана на подчинении одного другому. На протяжении всего романа наблюдается подчинение слабой натуры более сильной: Аркадия - Базарову. Но все-таки Аркадий постепенно приобретал свое мнение и уже переставал повторять слепо за Базаровым суждения и мнения нигилиста. В спорах он не выдерживает я выражает свои мысли. Однажды их спор дошел чуть ли не до драки. Разница между героями видна в их поведении в "империи" Кирсанова. Базаров занимается работой, изучением природы, а Аркадий сибаритствует, ничего не делает. То, что Базаров человек дела, видно сразу по его красной обнаженной руке. Да, действительно, он в любой обстановке, в любом доме старается заниматься делом. Главное его дело - естественные науки, изучение природы и проверка теоретических открытий на практике. Увлечение науками является типичной чертой культурной жизни России 60-х годов, значит, Базаров идет в ногу со временем. Аркадий - совершенная противоположность. Он ничем не занимается, из серьезных дел его ни одно по-настоящему не увлекает. Для него главное - уют и покой, а для Базарова - не сидеть сложа рук, трудиться, двигаться.
Совершенно разные суждения складываются у них в отношении к искусству. Базаров отрицает Пушкина, причем необоснованно. Аркадий пытается доказать ему величие поэта. Аркадий всегда аккуратен, опрятен, хорошо одет, у него аристократические манеры. Базаров же не считает нужным соблюдать правила хорошего тона, столь важные в дворянском быту. Это сказывается во всех его поступках, привычках, манерах, речах, внешнем виде. Крупное разногласие возникло между "друзьями" в разговоре о роли природы в жизни человека. Здесь уже видно сопротивление Аркадия взглядам Базарова, постепенно "ученик" выходит из-под власти "учителя". Базаров ненавидит многих, а у Аркадия нет врагов. "Ты, нежная душа, размазня", - говорит Базаров, понимая, что Аркадий уже не может быть его сподвижником. "Ученик" не может жить без принципов. Этим он очень близок к своему либеральному отцу и Павлу Петровичу. Зато Базаров предстает перед нами как человек нового поколения, которое пришло на смену "отцам", не способным решить основные проблемы эпохи. Аркадий -человек, принадлежащий старому поколению, поколению "отцов".
Писарев очень точно оценивает причины разногласий между "учеником" и "учителем", между Аркадием и Базаровым: "Отношение Базарова к его товарищу бросает яркую полосу света на его характер; у Базарова нет друга, потому что он не встретил еще человека, который бы не спасовал перед ним. Личность Базарова замыкается в самой себе, потому что вне ее и вокруг нее почти нет вовсе родственных ей элементов".
Аркадий хочет быть сыном своего века и напяливает на себя идеи Базарова, которые решительно не могут с ним срастись. Он принадлежит к разряду людей, вечно опекаемых и вечно не замечающих над собой опеки. Базаров относится к нему покровительственно и почти всегда насмешливо, он понимает, что их пути разойдутся.
Русское дворянство, при всех своих положительных и отрицательных сторонах, сыграло главенствующую роль в истории России, составляя подавляющий процент в офицерской среде, в чиновничестве, на дипломатической службе. Дворяне, с самых низов и до вершины императорской власти, определяли внутреннюю и внешнюю политику Российской империи на протяжении нескольких веков. От генерал фельдмаршала до гарнизонного капитана, от канцлера империи до коллежского регистратора эти люди своими делами и службой укрепляли государство, способствуя его превращению из третьестепенной державы, Московского царства XVII в., в империю, с которой считались все европейские государства.
Без сомнения, главенствующую роль в этом сыграл Петр Великий, сумевший своими реформами поднять Россию на новую ступень развития. В этот период рядом с древними аристократическими родами появляются новые лица, вышедшие в дворяне из других сословий только благодаря службе и личным способностям: Меншиков, Шафиров, Ягужинский. Все служившие в армии офицеры не из дворян по указу царя становились таковыми. Закончилось слияние вотчинного (потомственного) и поместного (пожалованного за службу) землевладения. Новое же дворянство слилось со старым, столбовым дворянством и боярством в один класс. Выводя Россию на европейскую арену, Петр I ввел новые титулы для своих подданных, которые до этого знали только царский и княжеский титулы. Появляются титулы графов и баронов, заимствованные из Европы, сам царь принимает императорский титул, ставя себя в один ряд с императором Священной Римской империи и тем самым поднимая международный престиж государства.
На протяжении всего XVIII в. получение дворянского титула было зачастую волей случая. Фавориты Елизавеиы Петровны, братья Разумовские, становятся не только дворянами, но и графами. Вся 1я рота Преображенского полка, которая возвела на престол императрицу, получает дворянство, пополняя собой ряды господствующего класса. Возможность выслужиться в классный чин, сохранявшаяся для небольшого числа выходцев из других сословий, открывала им дорогу в дворянство и служила стимулом для дальнейшей службы. Россия стала уникальной страной, в которой благодаря службе можно было перейти из одного сословия в другое только потому, что человек прослужил определенное количество лет, необходимых для получения классного чина. Из представителей других сословий вырастали государственные и военные деятели, которые своей многолетней службой и отличиями достигали не только дворянства, но и более высоких титулов. Из нижних чинов выслужился генерал и граф Евдокимов, а генерал Деникин и адмирал Макаров были сыновьями простых солдат.
Контрреформы Александра III
Ключевым элементом старого порядка в России была сохранявшаяся до 1860-х гг. патерналистская роль дворянства по отношению к крестьянству и сельской жизни в целом. Члены первого сословия исполняли эту роль индивидуально, как владельцы крепостных, и коллективно, через губернские общества и избираемых ими должностных лиц. Фактическое упразднение этой роли вследствие Великих реформ составляло главную заботу традиционалистов, и большая часть их энергии была направлена на поиск путей восстановления в той или иной форме роли дворянства в деревенской жизни.
Уже в начале 1870-х гг. генерал Фадеев настаивал, что уездное управление «должно бы находиться исключительно в руках лиц, избранных дворянством» или в крайнем случае в руках местных дворян, назначенных в должность правительством. С реализацией этого предложения пришлось ждать до тех пор, пока с воцарением Александра III не возникла благоприятная атмосфера. В 1884 г. саратовский предводитель дворянства П. А. Кривский совершенно серьезно выдвинул идею нового типа чиновника, назначаемого из числа местных дворян, который осуществлял бы попечительство по отношению к крестьянству. Его предложение было благосклонно воспринято рядом традиционалистски настроенных губернаторов, земских деятелей и предводителей дворянства, включенных в ноябре 1884 г. в Кахановскую комиссию по реформе местного управления.
В составе этой группы был А. Д. Пазухин, которого после роспуска Кахановской комиссии в мае 1885 г. министр внутренних дел Толстой пригласил для работы над усилением сословных различий в системе местного управления, что Пазухин и предлагал в своей знаменитой статье в январе 1885 г. Сформулированный Пазухиным в 1886 г. план создания должности земского начальника был по духу очень близок предложению Кривского (последний, кстати говоря, участвовал в обсуждении проекта Пазухина в министерстве внутренних дел).
Большинство Государственного совета поддержало идею сохранения новой должности для дворян, но отвергло два принципиальных для Пазухина предложения: слияние административной и судебной власти в одном официальном лице и распространение ее только на крестьян, так, чтобы остальное население уезда этой властью затронуто не было. Большинство Государственного совета опасалось, что новая административная структура будет воспринята «в смысле меры, направленной к восстановлению, хотя бы и в измененном виде, тех прав дворянства над крестьянами, которые утрачены первыми с освобождением последних от крепостной зависимости и во всяком случае как закон, вредный для полноправности крестьян и их самоуправления» (что, собственно, и было целью проекта). Вместо этого Государственный совет большинством 3:1 принял предложение министра императорского двора Воронцова-Дашкова о создании института уездных начальников, своего рода мини-губернаторов, в ведении которых находилось бы все население уездов, без различия сословий. Уездному начальнику должны были быть подчинены участковые начальники со сходными полномочиями на уровне участков. Ни первые, ни вторые не должны были иметь судейских полномочий. Под влиянием Толстого и Мещерского Александр III встал на сторону меньшинства Государственного совета и 12 июля 1889 г. утвердил проект закона Пазухина.
Земские начальники заменили не только уездные и губернские по крестьянским делам присутствия в роли опекунов сословных крестьянских организаций, но и мировых судей, выбиравшихся уездными земскими собраниями. Каждый земский начальник отвечал за свой участок, которых в уезде могло быть до пяти. Кандидат на пост земского начальника выбирался совместным решением губернатора и губернского предводителя дворянства (последний должен был предварительно проконсультироваться с уездным предводителем дворянства и членами губернского дворянского собрания от данного участка), после чего его утверждал в должности министр внутренних дел. В принципе кандидатами на этот пост могли быть бывшие предводители дворянства, отслужившие в этой должности не менее трех лет, а также потомственные дворяне в возрасте двадцати пяти лет и старше, земельные владения которых составляли не менее половины земельного ценза для личного голоса на дворянских и земских выборах, а также либо окончившие высшее учебное заведение, либо отслужившие три года в качестве мирового посредника, члена местного по крестьянским делам присутствия или мирового судьи. При отсутствии отвечавшего этим критериям потомственного дворянина, разрешалось назначить личного дворянина - при условии, чтобы он соответствовал определенным требованиям собственности, образования или службы. Если не было подходящего кандидата из потомственных или личных дворян, министерство внутренних дел могло назначить дворянина из другого уезда или губернии, в крайнем случае даже человека из низших сословий. Действие закона 1889 г. было ограничено территорией Европейской России без прибалтийских и девяти западных губерний, где дворянские выборы были временно приостановлены.
С момента своего создания институт земских начальников не удовлетворял наиболее откровенных сословников. «Гражданин» Мещерского настаивал, что земских начальников следует назначать решением дворянских собраний, а не по соглашению губернаторов и губернских предводителей дворянства, многие из которых имели репутацию чрезмерно либеральных и потому доверием сословников не пользовались. «Московские ведомости» сомневались в том, что предоставленные земским начальникам полномочия достаточны для поддержания порядка среди крестьян.
Противники привилегий критиковали этот же институт с иных позиций. «Вестник Европы» опроверг аргументы, приводившиеся в статье Пазухина 1885 г., напомнив читателям, что за столетие, предшествовавшее освобождению крестьян, дворянство никак особенно не проявило себя в области местного управления. В том же самом журнале в 1887 г. анонимный землевладелец указал на полную алогичность решения закрепить местное управление исключительно за дворянами, тогда как лица из низших сословий участвовали в работе более высоких уровней управления. Не было большого смысла и в попытке возродить монополию дворянства в области местного управления, учитывая, что монополия на владение землей была давно утрачена. Перестраивать систему местного управления в надежде остановить исход дворян с земли таким образом, каким Пазухин предлагал это сделать, будет хуже, чем просто бесполезно.
Нечто похожее высказывалось человеком, относившимся к вопросу о привилегиях с куда большим сочувствием, чем авторы и читатели «Вестника Европы». По словам Ф. Д. Самарина, предводителя дворянства Богородского уезда Московской губернии и племянника знаменитого славянофила, «было бы большим заблуждением думать, что этим путем государство может сколько-нибудь поддержать дворянское сословие. Ведь несомненно, что, где еще сохранилось довольно многочисленное и не совсем разорившееся дворянство, там и все уездные должности, замещаемые по выбору, остаются в его руках. В прочих же местностях и при действии нового закона едва ли удастся обойтись без замещения многих вакансий земских начальников лицами недворянского происхождения». Даже дворянин из другого уезда или губернии, назначенный на должность из-за отсутствия подходящих кандидатур среди местных, «при отсутствии всякой связи с местностью… будет таким же чиновником, как и всякий другой», - указывал Самарин.
Спустя несколько лет граф Витте высказал куда более циничный приговор всей затее с земскими начальниками. Согласно Витте, Александр III «был соблазнен мыслью, что… в каждом участке будет почтенный дворянин, который пользуется в данной местности общим уважением… На практике оказалось, что эта идиллия о благородном помещике, который в земском участке судит и рядит, была иллюзией. Таких помещиков и с самого начала оказалось незначительное число, а в настоящее время их почти совершенно нет».
«Числа» действительно являлись проблемой. В январе 1889 г. император заявил, что корпус сельских мировых судей придется распустить, «чтобы обеспечить наличие необходимого числа надежных земских начальников». Несмотря на упразднение мировых судей, набрать от 2200 до 2300 местных помещиков, удовлетворявших требованиям образовательного или служебного ценза, оказалось невозможным. В конечном итоге эти вакансии пришлось заполнять оказавшимися в стесненных обстоятельствах дворянами-землевладельцами, для которых 1600 рублей годового жалованья плюс 600 рублей на служебные расходы были самой привлекательной частью новой работы. Были использованы для заполнения вакансий и отставные армейские офицеры, чужие для местного общества и «неизвестно откуда появившиеся», а также и чиновники, из которых некоторые даже не были дворянами. К 1893 г. «Гражданин» с презрением писал о земских начальниках, которые превратились «в чиновников, в автоматов, живущих изо дня в день, читающих губернские циркуляры, отписывающихся, ставящих на подобающих местах запятыя». Проведенное правительством в 1903 г. обследование десяти губерний, в которых числилось 584 земских начальника, подтвердило нехватку квалифицированных дворян: у 21 % земских начальников не было законченного среднего образования, а 5 % не являлись ни потомственными, ни личными дворянами. По оценкам уже нашего времени публикации, процент местных дворян-землевладельцев среди земских начальников сократился от двух третей или более в начале 1890-х гг. до «много ниже половины» в 1905 г., и в последующие годы этот показатель продолжал снижаться.
Создание института земских начальников никаким образом не удовлетворило желания традиционалистов восстановить право первого сословия на контроль над местной администрацией. Только нехватка дворянских землевладельцев во многих уездах помешала в 1898 г. петербургским дворянам потребовать установления монополии первого сословия на должности в местном управлении. Вместо этого они предложили провести закон, по которому право делать назначения на эти должности имели бы только местные дворяне. Отсутствие подходящих кандидатур, однако, не помешало публицисту Н. П. Семенову в том же году настаивать на том, что исключительно потомственные дворяне должны иметь право служить в местных органах власти, иначе они потеряют свою основную характеристику служилого сословия.
Даже в 1904 г. публицист Владимир Палтов, не обескураженный очевидными трудностями, связанными с отсутствием подходящих людей на посты земских начальников, предложил детальный план, по которому 30 тыс. не получающих жалованья чиновников, приходских начальников, избирались бы уездными дворянскими собраниями из числа дворян, владеющих в соответствующем приходе не менее чем 200 десятинами земли. При нехватке же подходящих кандидатур правительство должно было их создать, наделив чиновников из дворян участками из состава казенных земель или из заложенных земель, владельцы которых утратили право на их выкуп. На приходских начальников предполагалось возложить функции сборщиков налогов, полицейских, судей и администраторов, в помощь им следовало выбирать должностных лиц от местных дворян, священнослужителей и глав крестьянских хозяйств. Существовавшие полицейские власти на уровне волости и уезда подлежали упразднению; уездное земское собрание предполагалось заменить собранием приходских и земских начальников уезда, возглавляемым предводителем дворянства. Проект Палтова являлся чистейшим воплощением мечты традиционалистов об идеальном устройстве сельского мира, свободного от влияния купцов, кулаков и чиновников-недворян и вверенного отеческому попечительству помещиков, осуществляющих власть от лица государства.
После революции 1905 г. институт земских начальников претерпел два важных изменения. В мае 1913 г. министерство внутренних дел признало, что принятый в октябре 1906 г. указ об упразднении «всех особых преимуществ на занятие… должностей в зависимости от сословного происхождения» распространяется на земских начальников. Таким образом, эта должность утратила свой особый характер и превратилась в еще один элемент чиновничьего аппарата. Тем же указом 1906 г. у земских начальников (равно как и у глав семьи, сельского общества и волости) была отнята власть над отдельным крестьянином. А в июне 1912 г. был восстановлен институт сельских мировых судей, в юрисдикции которых оказались как крестьяне, так и все остальные, и тем самым земские начальники были лишены судебных полномочий, принадлежавших им с 1889 г. Но последняя перемена проводилась в жизнь медленно, особенно после начала войны, так что к 1917 г. ею были охвачены не более двадцати губерний.
В той мере, в какой система попечительства по отношению к крестьянству была идеалом традиционалистов, земство было для них проклятием. Фадеев выражал мнение многих сословников, когда выступил за «сосредоточение всего земского самоуправления в руках дворянства, отрицая всякую мысль о всесословности в современной России, как вопиющую, сочиненную и опасную ложь против русской действительности».
Идея перестройки земств по сословному принципу была одобрена традиционалистами с энтузиазмом; в 1884 г. Толстой ввел их в Кахановскую комиссию по реформе местного управления, в которой до этого доминировали либералы. Возникший в результате этого раскол среди членов комиссии дал Толстому повод убедить императора распустить Комиссию после того, как последняя опубликовала доклад, предложивший ликвидировать крестьянские сословные учреждения на уровне волости и сельского общества с тем, чтобы заменить их всесословными волостными организациями под управлением должностного лица, избираемого уездным земским собранием. Доклад этот едва ли являлся «обращенным в прошлое документом, полным ностальгии по дореформенной России» и выражением «дворянских предубеждений», как его охарактеризовали уже в наше время в некоторых монографиях. Уездные земские учреждения действительно находились под контролем дворян-землевладельцев, только в большинстве своем они были либералами, а не ностальгирующими традиционалистами. Более того, сословники питали отвращение к земству именно за то, что там собственники были представлены группами по типу собственности, а не по сословной принадлежности. Предложение пренебречь сословными различиями и на уровне волости едва ли можно назвать реакционным или предубежденным в пользу дворян в каком бы то ни было смысле, который устроил бы традиционалистов.
К 1886 г. Пазухин подготовил проект нового положения о земских учреждениях, в котором недвусмысленно закреплялись традиционные формы социальных различий и неравенства. Основными пунктами его плана были: (1) новое определение трех курий, которые избирали бы уездные земские собрания по сословному признаку, а не по типу собственности, как это было по положению 1864 г.; (2) распределение мест в уездных земских собраниях таким образом, чтобы первая курия (потомственные и личные дворяне и чиновники недворяне) получила преимущество над второй (купцы и мещане) и были бы сокращены представители третьей курии (крестьяне); (3) понижение имущественного ценза, дающего личное право голоса в первой курии, чтобы компенсировать сокращение дворянского землевладения в период после 1864 г.; (4) повышение площади земельного владения, дающего право мелким землевладельцам участвовать в избрании выборщиков в первую курию; (5) предоставление уездным предводителям дворянства, председательствующим на уездных земских собраниях, членства в губернских земских собраниях (ранее состоявших исключительно из депутатов, выбираемых уездными собраниями); (6) автоматическое предоставление членства в земских собраниях обоих уровней собственникам крупных (более определенной установленной величины) поместий, владеющих собственностью более десяти лет, почти 80 % из которых были дворянами; и (7) замена избираемых земскими собраниями губернских и уездных земских управ исполнительными присутствиями из предводителей дворянства и трех человек, состоящими на уездном уровне из назначаемых губернатором гласных, - по одному от дворянства, городского сословия и крестьянства, а на губернском уровне - из председателя, назначаемого императором, и из трех дворян, назначаемых совместным решением губернатора и губернского предводителя дворянства.
В 1887 г. проект Пазухина получил широкую поддержку дворянских собраний; на некоторых из них предлагали сделать еще один шаг и совсем ликвидировать земства. В январе следующего года Толстой внес проект закона на рассмотрение Государственного совета с объяснением, что, обращаясь еще раз к дворянам за помощью в местном управлении, государство тем самым публично признает тот факт, что именно сословная система остается в основе политической и социальной организации России. Толстой настаивал на изменении состава курий, особенно первой, в земских выборах, сетуя на то, что «существующий порядок избрания земских гласных передает все земское дело в руки безсословной массы плательщиков земских налогов». В 1860-х гг. первая курия состояла почти исключительно из дворян, но «теперь возник новый разряд землевладельцев, преимущественно из торгового класса, с интересами и стремлениями, совершенно противоположными дворянскому землевладению, и с каждым годом увеличивается число случаев вытеснения из земства коренного дворянского сословия этим пришлым элементом».
Новое положение о земстве, после прохождения через Государственный совет и утверждения императором 2 июня 1890 г., только в трех важных пунктах отличалось от проекта Пазухина. Положение переместило крестьян-собственников из третьей курии во вторую, не дало крупным землевладельцам автоматического права участия в земских собраниях и сохранило выборность земских управ на уездном и губернском уровнях. Таким образом, земские учреждения воплотили сословный принцип (хотя не столь полно, как этого хотелось Пазухину). Земства сохранили несколько более автономии, чем предусматривал Пазухин, но их деятельность в каждой губернии попала под надзор вновь созданного губернского по земским делам присутствия, в которое, среди прочих, входили вице-губернатор и губернский предводитель дворянства, под председательством губернатора.
По положению 1890 г. 55 % мест в уездных земских собраниях закреплялось за первой курией; в 1883–1886 гг. только 42 % мест было занято дворянами, потомственными и личными, и чиновниками недворянского происхождения. В губернских земских собраниях доля мест, принадлежавших этим социальным группам, возросла от 82 % в 1883–1886 гг. до 90 % в 1897 г.; представленность этих групп в уездных и губернских земских управах возросла от 56 до 89 % соответственно, в 1883–1886 гг. до 72 % и 94 % в 1903 г., Статистика Российской империи (9 (1890): 50–51) дает следующие оценки участия потомственных и личных дворян в 1883–1886 гг.: 35 % в уездных собраниях и 70 % - в губернских, 44 % в уездных управах и 74 % - в губернских.
Но увеличение количества дворян, при том, что они уже были представлены довольно значительно, никак не сказалось на деятельности земских учреждений, которые, вообще говоря, в 1890-х гг. постоянно демонстрировали растущую неприязнь к сословным различиям. Дворянство явно не использовало своего численного превосходства в составе земских учреждений, как этого ожидали Пазухин и другие сословники. Более того, земство продолжало привлекать к себе либерально настроенных дворянских землевладельцев, одушевляемых идеями служения обществу, тогда как большинство их собратьев по классу, в том числе приверженцы традиций, продолжали его игнорировать.
Контрреформы 1889–1890 гг. не достигли поставленных традиционалистами целей - восстановить влияние дворян на крестьянство и сельскую жизнь в целом - по ряду причин: быстро уменьшалось число помещиков, имеющих право и желающих служить; земский начальник в конечном итоге был больше чиновником, чем землевладельцем, наслаждающимся уважением ниже себя стоящих; и даже реформированное земство не стало привлекательным для традиционно ориентированных помещиков. Но проблема была еще глубже: корпоративные учреждения самого дворянства, бывшие прежде жизненно важным элементом его руководящей роли в деревне, также вызывали глубокую озабоченность сословников.
Дворянские общества
За четыре десятилетия, прошедшие после Великих реформ, демографическая база губернских дворянских обществ и сфера влияния последних резко сузились: первая постепенно, по мере того как сокращалось дворянское землевладение, вторая - неожиданно, вследствие самих реформ. Все вместе привело к росту равнодушия, которое в общем-то всегда отличало отношение дворянства к своим корпоративным учреждениям.
Освобождение крепостных, перераспределение земель и, как следствие, сокращение совокупной площади дворянских поместий сделали необходимым пересмотр имущественного ценза, определявшего участие в трехгодичных выборах губернских обществ. На 1870 г., чтобы располагать правом личного голоса, дворянину требовалось иметь, в зависимости от уезда, от двухсот до восьмисот десятин земли (приблизительно на 10 тыс. рублей по ценам 1870 г.), та же величина, что была шестью годами ранее установлена как имущественный ценз личного голосования в первой курии на уездных земских собраниях; как вариант, нужно было иметь несельскохозяйственной недвижимости на пятнадцать тысяч рублей. Чтобы участвовать вместе с другими мелкими землевладельцами своего уезда в избрании выборщика, дворянину надлежало иметь минимум от десяти до сорока десятин земли. В 1877 г. из примерно 88 тыс. помещиков тридцати семи губерний Европейской России, в которых проводились дворянские выборы, предположительно 20 % имели собственность, дававшую право лично участвовать в выборах, а еще 50 % могли по своему имущественному положению участвовать в избрании выборщиков. Остальные 30 % дворян-землевладельцев могли голосовать на собрании по всем вопросам, кроме избрания должностных лиц. Продолжала действовать практика, установленная в конце 1830-х гг., когда право личного голоса на выборах предоставлялось и дворянам, имевшим в силу имущественного положения право только на непрямое участие, но достигшим шестого класса на военной службе (полковник) или четвертого на гражданской (действительный тайный советник), а также дворянам (вне зависимости от того, были ли они землевладельцами), которые отслужили три года в должности предводителя дворянства.
До 1875 г. не только владение землей, но и достижение определенного чина или награждение почетным орденом давали право голосовать на дворянском собрании. А в 1875 г. было признано, что полное среднее образование, а также трехлетний срок службы в одной из таких заново созданных должностей, как мировой судья, член земской или городской управы, в правовом смысле являются эквивалентом достижения чина. Совершенно несомненно, что потребность в этих переменах была обусловлена тем, что расстояние между помещиками, владевшими значительной земельной собственностью, и дворянами, состоявшими на государственной службе, продолжало увеличиваться.
Между 1875 и 1889 гг. правом на выборные должности могли обладать только дворяне, обладавшие чином, имевшие полное среднее образование или отслужившие три года в земских, городских и подобных местных учреждениях; от занимающих выборные должности владения землей не требовали с 1831 г. Однако в 1889 г., одновременно с созданием института земских начальников, все взрослые потомственные дворяне мужского пола опять получили право претендовать на выборные должности, как это и было до 1875 г. Но даже при таком расширении числа возможных претендентов было трудно, а порой и невозможно найти соответствующих выборным должностям дворян.
В 1890 г. пересмотренное положение о земстве понизило имущественный ценз для личного голосования в первой (теперь вполне помещичьей) курии; в 1896 г. Сенат распространил это изменение также на дворянские собрания. С этого момента для прямого участия в проводившихся каждые три года дворянских выборах достаточно было иметь от 125 десятин (в некоторых уездах черноземного центра) до 475 десятин (в некоторых восточных и северных уездах), т. е. в ценах 1890 г. достаточно было иметь земель сельскохозяйственного назначения (или другого недвижимого имущества) на сумму примерно в пятнадцать тысяч рублей. Владение, равное одной двадцатой доле этой площади, давало собственнику право на участие в непрямых выборах, как это было до 1831 г. Понижение имущественного ценза помогло удержать на прежнем уровне число тех, кто имел право личного голоса, но уменьшение количества дворян-землевладельцев вообще привело к значительному сокращению имевших право на участие в непрямых выборах. В 1905 г. из примерно 73 тыс. дворянских имений тридцати семи губерний, в которых проводились дворянские выборы, около 25 % имений были достаточно большими, чтобы дать своим владельцам право участвовать в прямых выборах, а еще 45 % могли участвовать в непрямых выборах. И в 1877 и в 1905 гг. численность первой группы составляла предположительно 18 тыс. имений, тогда как численность второй сократилась с 44 до 33 тыс.,
В 1905 г. эти 18 тыс. дворян, обладавшие всей полнотой избирательных прав, являлись частью группы в 31 тыс. дворян из пятидесяти губерний Европейской России, имения которых отвечали тому же имущественному цензу, который был включен в тот год в закон о выборах в Думу. Эти 31 тыс. землевладельцев, семьи которых составляли только 12 % потомственных дворян Европейской России, выдержали переход от системы производства на основе крепостного труда и в условиях ограниченного земельного рынка к рыночной системе хозяйства, в которой цены на труд, на землю и на сельскохозяйственные продукты определялись соотношением спроса и предложения. Хотя эта группа являлась лишь крошечной частью первого сословия, но эта 31 тыс. помещиков составляла доминирующий элемент в группе тех, кто владел 200 и более десятинами: на 1905 г. им принадлежало 59 % таких имений, составлявших 69 % от суммарной площади всех крупных и средних имений. Отделенная от подавляющего большинства дворян родом занятий и стилем жизни и отнюдь не всегда сочувствующая обращенной в прошлое программе сословников, эта небольшая группа состоятельных помещиков контролировала корпоративные учреждения, созданные для всего первого сословия в царствование Екатерины Великой, когда статус дворянина и владение землей являлись практически синонимами.
Губернские дворянские общества, представлявшие и обслуживавшие интересы все уменьшавшейся группы первого сословия, сами пережили период резкого сокращения своей деятельности после отмены крепостного права, когда от них больше не требовалось обеспечивать людьми местную администрацию, полицейские и судебные органы, и их существование свелось почти исключительно к узкосословным заботам. За предпринятой рядом дворянских обществ в 1859–1865 гг. неудавшейся попыткой играть активную политическую роль последовали десятилетия апатичного существования.
Приглашенные правительством для избрания комитетов, которые должны были прорабатывать детали отмены крепостного права и посылать выборных представителей в Петербург для консультаций с работавшим над новым законодательством чиновничеством, дворянские общества вскоре обнаружили, что правительство не намерено было терпеть никакой критики основных принципов реформы. Гневный запрет Александра II в ноябре 1859 г. на дальнейшее дебатирование крестьянского вопроса в дворянских собраниях только стимулировал в последующие два года обширные дискуссии во многих собраниях на темы политического, социального и административного устройства пореформенной России, кульминацией которых стала серия предложений о создании некоего представительного законодательного собрания. Когда в январе 1865 г. дворянское собрание Московской губернии проголосовало за то, чтобы послать императору адрес с просьбой создать две отдельные палаты - одну от представителей земства, другую от дворянства, - Александр ответил рескриптом министру внутренних дел П. А. Валуеву, протестуя против того, что «Московское Губернское Дворянское Собрание вошло в обсуждение предметов, прямому ведению его не подлежащих, и коснулось вопросов, относящихся до изменения существенных начал государственных в России учреждений». Настаивая на том, что «ни одно сословие не имеет законного права говорить именем других сословий. Никто не призван принимать на себя, перед Мною, ходатайствовать об общих пользах и нуждах всего государства», Александр наказал, чтобы ему не пришлось «встречать впредь никаких затруднений со стороны русского дворянства…». В результате этих инструкций императора было аннулировано дарованное дворянским собраниям в 1831 г. право обращаться к правительству с представлениями относительно злоупотреблений и недостатков местной администрации, даже когда такие злоупотребления затрагивали интересы не дворянства, а других сословий.
Если не считать прибалтийских губерний, где до 1880-х гг. дворянские собрания (Landtage) играли более значительную роль в разрешении местных политических вопросов, чем где бы то ни было в дореформенный период, и девяти западных губерний, где вследствие польского национального восстания 1861–1863 гг. дворянские собрания и выборы были запрещены на неопределенное время, все остальные дворянские общества после 1865 г. вели спокойное существование и занимались вопросами, не способными вызвать интерес большинства своих членов. Вероятно, наиболее важной из выполняемых ими сословных функций была опека над собственностью сирот, душевнобольных, одряхлевших и по разным иным причинам юридически недееспособных дворян. Число находившихся в опеке дворянских имений в 1885 г. достигло 15 670, а в 1895 г. - 16 429; совокупная стоимость этих имений в 1895 г. составляла более 243 млн. рублей, валовой доход от них был равен 16 млн., а чистый доход - 3,6 млн. рублей. В каждом уезде или группе уездов вопросами опеки ведал Комитет в составе от двух до четырех человек, избиравшийся Губернским дворянским собранием во главе с уездным предводителем дворянства. На протяжении всей последней трети XIX столетия дворянство успешно сопротивлялось повторявшимся попыткам со стороны чиновничества передать все дела об опеке, независимо от их сословной принадлежности, в ведение единого административного органа.
В составе бюджета, утвержденного в 1890 г. Московским губернским дворянским собранием, расходы на осуществление опеки были крупнейшей статьей расходов - 53 100 рублей, или 29 % всех расходов. Второй по значению статьей были расходы на нужды депутатского собрания, т. е. на ведение родословной книги и внесение в нее имен новых семей после тщательного изучения их личных данных, - 42 720 рублей, или 24 % бюджетных расходов. Следующей по величине статьей (34 500 рублей, или 19 % бюджета) были расходы на содержание пансионов для дворянских мальчиков, обучавшихся в средних учебных заведениях Москвы. Кроме того, дворянские общества участвовали в благотворительной деятельности в пользу финансово нуждающихся членов - они выплачивали пенсии и пособия вдовам и престарелым, стипендии - учащимся, содержали сиротские приюты, дома для престарелых и места в больничных приютах. В 1890-х гг. Петербургское дворянское собрание за три года отпустило на эти цели почти 12 тыс. рублей, а Московское - еще более того.
Благотворительная деятельность дворянских обществ проводилась, отчасти, на проценты с капиталов разных фондов, учреждаемых членами этих обществ на протяжении целого ряда лет. В 1898 г. в Петербурге таких фондов с общим капиталом в 360 890 рублей было шесть. Но примерно 90 % бюджета этих обществ составляли поступления от 1-процентного ежегодного налога на доход городского и сельского недвижимого имущества в губернии, которое принадлежало равно приписанным и неприписанным потомственным и личным дворянам. Московская и Петербургская губернии были нетипичны тем, что в них находилось неординарно большое количество городского недвижимого имущества, принадлежащего дворянам этих и других губерний, и потребность в благотворительных ресурсах в них была необычайно высокой. В 1880-е гг. ряд дворян-домовладельцев в Москве, все еще крепко связанных с родными губерниями, безуспешно пытались оспорить законность взимания с них налога в пользу членов Московского дворянского общества.
Уже в первой половине XIX в. правительство было чрезвычайно обеспокоено безразличием дворянства к проходившим раз в три года дворянским собраниям, но после Великих реформ ситуация значительно ухудшилась. Даже в начале 1860-х гг., на пике политической активности губернских дворянских обществ, голосовавшие по принципиальным вопросам в собраниях дворяне часто составляли лишь небольшой процент от обладавших этими правами: например, 20 % в Рязани в 1859 г., во Владимире в 1860 г. - 29 %, в Твери в 1859 г. - 34 %, а в 1862 г. - всего лишь 15 %. Избирательная активность была выше только в столицах: в Москве в 1862 г. участвовало 50 %, а в 1865 г. - 43 %; в Петербурге в 1860 г. участвовало 88 %, а в 1862 г. - 64 %.
Дворянским собраниям было особенно трудно пробудить серьезный интерес со стороны своих членов к своей деятельности после того, как они утратили роль поставщика местных кадров для государства и право ходатайствовать перед правительством по важным для сельского общества общим вопросам в целом. В 1869 г. либеральный славянофил А. И. Кошелев именно этими явлениями объяснял тот факт, что «собрания дворянства бывают столько же малочисленны, сколько и пусты». Кошелев привел в пример несколько случаев, когда в определенных уездах дворяне не могли составить кворума для выбора предводителя или Комитета дворянской опеки, так что решение этого вопроса приходилось передавать на объединенное дворянское собрание двух уездов или даже на губернское собрание в целом. Согласно Кошелеву, только дворянские собрания Петербургской и Московской губерний благодаря тому, что в столицах проживало много дворян, и тому, что эти города притягивали себе дворянских обитателей провинции, отличались хорошей посещаемостью. По данным Особого совещания по делам дворянского сословия на конец 1890-х гг., в двадцати шести губерниях из 91 % дворян с правом прямого участия в выборах на проходивших каждые три года дворянских собраниях только 21 % дворян это право использовали.
Этот уровень участия подтверждается имеющимися данными по ряду других губерний. В Московской губернии в 1905 г. из 1842 дворянских имений самых разных размеров примерно 550 давали право прямого участия в дворянских выборах. В 1890 г. за губернского предводителя дворянства здесь было подано 283 голоса, в 1899 г. - 312 голосов и в 1902 г. - 256 голосов. Если внести поправки на то, что отдельные дворяне владели несколькими имениями и что некоторые землевладельцы по своему образовательному уровню и неучастию в государственной службе не имели права голоса, получим, что в выборах принимало участие примерно 50 % из имевших на это полное право. В Саратовской губернии в 1905 г. было 1275 дворянских имений разного размера, из которых примерно 600 были достаточно большими, чтобы давать своим владельцам право напрямую участвовать в выборах. На выборах губернского предводителя дворянства в этой губернии в 1902 г. было подано 225 голосов, т. е. участвовавшие составляли примерно 40 % от имевших на это право. Вопросы менее актуальные, чем выборы должностных лиц, привлекали еще меньшее внимание. Только половина тех, кто в Саратове в 1902 г. участвовал в выборах предводителя, присутствовали в 1896 г. на собрании, посвященном обсуждению упадка дворянского землевладения в губернии. Когда в начале 1890-х гг. на внеочередных дворянских собраниях обсуждался вопрос о снижении барьеров к установлению заповедных имений, менее 15 % дворян-землевладельцев Пензенской и всего лишь 5 % Херсонской губерний приняли участие в составлении ходатайства правительству по этому вопросу.
Ведущий защитник сословных привилегий А. А. Плансон, владевший имениями в пяти губерниях и служивший предводителем дворянства в Уфимском уезде, сетовал на то, что проводившаяся правительством с 1860-х гг. политика настолько деморализовала дворянство за прошедшие три десятилетия, что «большинство не принимает никакого участия в делах своего сословия и мало-помалу становится совершенно чуждым дворянским интересам». В пример Плансон приводит собственный уезд, где в феврале 1892 г. на созванном внеочередном собрании дворянства из 167 обладавших всеми избирательными правами дворян в нем приняли участие только три человека. Сетует Плансон и на то, что из четырех действительных статских советников, которые участвовали в земских выборах, все дворянского происхождения и давно живущие в своих имениях, лишь он «один оказался причисленным к местному дворянству, остальные же пролетные птицы относительно местного дворянства; в земских же делах они принимают постоянное и деятельное участие потому, что с делами этими связаны их денежные и личные интересы».
И в самом деле: мало того что большинство дворян уезжало из сельских местностей в поисках городских карьер, но и среди сокращающегося количества остававшихся на земле либерально ориентированные дворяне вплоть до 1905 г. предпочитали в качестве форума для своей общественной деятельности земство, оставляя дворянские собрания для традиционалистов типа Плансона. Последние часто использовали собрания для оглашения своих притязаний по таким вопросам, как заповедность, дворянский кредит и наделение дворянским достоинством недворян, но большинству эти сюжеты были неинтересны, и деятельность собраний они просто игнорировали. Именно это отсутствие согласованности между взглядами сословников, бывших в 1880-х и 1890-х гг. источником многих ходатайств по дворянскому вопросу, с одной стороны, и отношением подавляющего большинства имевших землю дворян, не говоря уже о не имевших ее, и было ахиллесовой пятой традиционалистского дела. И этот фактор куда серьезнее искажал цели сословников, чем надуманные объяснения вроде потери «чувства ориентации» дворянами или даже их «социальной разнородности».
Ни в коей мере не подействовал на равнодушие дворянства к своим собраниям и символический акт доверия к ним со стороны Александра III. В ответ на заявленные в 1881 г. ходатайства нескольких дворянских обществ, император рескриптом от 14 апреля 1888 г. восстановил принадлежавшее губернским дворянским собраниям в 1831–1865 гг. право обращаться к губернаторам и высшему правительству с представлениями «о прекращении местных злоупотреблений или об устранении неудобств, замеченных в местном управлении, хотя бы они происходили и от общего какого-либо постановления», т. е. затрагивали интересы не только дворянства, но и других сословий. На самом деле этот жест даже встревожил некоторых традиционалистов. «Московские ведомости» пришли к выводу, что дворянству «необходимо теперь гораздо больше думать о своих обязанностях, нежели о своих правах», и они предостерегали дворян, что восстановление права на ходатайства не следует истолковывать как право ходатайствовать «не только по вопросам сословным и местным (курсив в подлиннике), но и по делам общего значения». Другие требовали дальнейшего движения в этом направлении и хотели, чтобы дворянским собраниям было даровано право непосредственно обращаться к императору по местным вопросам, затрагивающим интересы других сословий. За предоставление такого права выступили Особое совещание по делам дворянского сословия и Государственный совет, и 10 июня 1902 г. утвержденный императором закон включил это право.
В этом же законе была сделана слабая попытка решить давнишнюю проблему увеличивающейся неявки на проходившие каждые три года собрания: штраф до 75 рублей за первое неучастие и выговор со стороны губернского предводителя - за второе (порядок, обратный принятому до этого). Наказание за третий прогул осталось неизменным - исключение из членов собрания на период как максимум одной сессии. Возглавлявшаяся Сипягиным Комиссия при Особом совещании была против штрафов за первый прогул, да и вообще против системы дисциплинарных взысканий. Председатель Комиссии и восемь членов ее полагали, что «замечаемое в настоящее время неохотное посещение собраний дворянства является признаком некоторого упадка сословных интересов…», и верили, что, «как только последует то оживление местной дворянской жизни, которой можно ожидать как результат предпринятых в настоящее время правительством работ по улучшению экономического и политического положения этого сословия, несомненно снова прильют в губернские центры те дворянские элементы, которые в настоящее время не находят в них достаточного поля деятельности для приложения своих знаний и своего труда». На деле оживление, которого ожидала Комиссия, так и не наступило, и вплоть до потрясений 1904–1906 гг. дворянство заметного интереса к губернским дворянским собраниям так и не проявило.
Два других раздела закона 1902 г. были результатом проходившей между сословниками в течение нескольких лет дискуссии о путях и способах усиления дворянских обществ. В одном из разделов закон впервые наделил общества статусом юридических лиц, имеющих право владеть и распоряжаться собственностью, заключать контракты, возбуждать судебные иски и быть ответчиком по судебным искам. Второе изменение состояло в следующем: чтобы обеспечить функционирование обществ в трехгодичных перерывах между губернскими собраниями, собрание предводителей и депутатов дворянства (созданное в 1831 г. в основном для подтверждения права отдельных дворян голосовать на выборах) получило новую для себя роль исполнительного комитета, которую оно неформально и так при случае осуществляло. Другие решения проблемы функционирования дворянских собраний в промежутках между выборами, в том числе предложение об ежегодных губернских собраниях и об использовании в качестве исполнительного комитета либо Собрания губернских и уездных предводителей, либо Губернского дворянского депутатского собрания (с одним представителем от каждого уезда и являющееся чем-то вроде секретариата общества), Особое совещание отвергло. Закон 1902 г. расширил полномочия Собрания предводителей и депутатов дворянства, наделив их следующими правами: (1) обсуждать и решать вопросы, возбуждаемые правительством или губернским предводителем (председательствовавшим в этом собрании); и (2) готовить повестку дня для губернского собрания, включая любые ходатайства на имя императора.
Пока подавляющее большинство дворян, включая землевладельческое меньшинство, не проявляло большого интереса к дворянским обществам, результаты структурной реформы 1902 г. не имели практически никакого значения. Но до известной степени эта реформа помогла подготовить дворянские общества к их новой роли после 1905 г., когда они выступили в качестве лобби не столько дворянского сословия, сколько всего класса крупных и средних землевладельцев, господствующим элементом которого являлись дворяне. Вообще говоря, некоторые из ходатайств, посылавшиеся дворянскими обществами в конце 1880-х и в 1890-х гг. в Петербург, особенно связанные с вопросами о легком кредите и о доступности его вообще, о зернохранилищах, железнодорожных тарифах для сельскохозяйственной продукции и т. п., можно рассматривать как первые проявления этой новой роли.
Предводители дворянства
Хотя в 1860-х гг. дворянские собрания по большей части лишились роли в политической жизни на уровне уездов и губерний, институт предводителей дворянства, особенно его уездное звено, развивался в ином направлении. В дореформенный период предводитель являлся прежде всего представителем, выразителем интересов и главой избравших его дворян, хотя время от времени из-за нехватки собственного административного персонала правительство возлагало на него и другие обязанности. Административные обязанности предводителя были не столь обширны, чтобы требовать постоянного внимания, и в его отсутствие их исполнял уездный судья. Последний, подобно предводителю, избирался на дворянских выборах, но, в отличие от него, получал жалованье и должен был неотлучно находиться в уездном городе.
Для координации работы и надзора за земством, за органами крестьянского самоуправления и другими местными организациями, созданными в ходе Великих реформ, правительство все в большей степени полагалось на уездных предводителей дворянства. Не имея надежного представителя своей власти на уездном уровне, правительство сделало предводителей дворянства фактическими руководителями уездной администрации. Предводитель дворянства выполнял функции председателя уездного земского собрания и играл важную роль на земских выборах в качестве председателя в первой курии, объединявшей помещиков, владения которых превышали установленный законом минимум, и уполномоченных от землевладельцев, владения которых были ниже этого минимума, а также съезда мелких землевладельцев, на котором избирались уполномоченные для первой курии. Кроме того, уездный предводитель дворянства председательствовал в уездном съезде мировых посредников, выдвинутых дворянством для проведения землеустроительных работ в соответствии с отменой крепостного права, а с 1874 г. - в сменившем его уездном по крестьянским делам присутствии. Когда в том же году была введена всеобщая воинская повинность, предводитель стал председателем уездного по воинской повинности присутствия; кроме этого, он председательствовал в уездном по питейным делам присутствии, созданном в 1885 г., а затем руководителем уездного комитета попечительства о народной трезвости, сменившего в 1895 г. это присутствие. Начиная с 1887 г. он являлся и председателем уездной оценочной комиссии, устанавливавшей компенсацию землевладельцам за недвижимость, экспроприированную для решения общественных нужд.
Поучительный пример отношения правительства к предводителям дворянства в период реформ относится к 1873–1874 гг. Озабоченный ростом активности популистов и стремясь остановить распространение вредных для благополучия семьи, общества и государства идей, Александр II принял предложение своих консервативных советников передать надзор над начальными школами губернским и уездным предводителям дворянства. В указе на имя министра народного просвещения графа Д. А. Толстого император призвал «верное мое дворянство стать на страже народной школы… [против] тлетворных и пагубных влияний», сохранить «дело народного образования в духе религии и нравственности», напоминая, что члены первого сословия всегда служили «примером доблести и преданности гражданскому долгу…». И уездный предводитель дворянства законом 1874 г. был сделан председателем уездного училищного совета, несущего ответственность за открытие новых школ и поддержание порядка в уже действующих, с правом увольнения неугодных учителей. Одновременно же на губернского предводителя дворянства возложили наблюдение за всеми начальными школами его губернии.
Как признание его расширенных обязанностей, сделавших обязательным его постоянное пребывание в уездном городе, в 1878 г. чин уездного предводителя был повышен с шестого класса до пятого, - правда, для получения пятого класса нужно было отслужить в этой должности три срока и быть переизбранным на четвертый. Предводители не получали жалованья от дворянских обществ, но земства нередко выплачивали им денежное содержание в качестве компенсации за время и энергию, которые они тратили помимо своих непосредственных предводительских функций и которые стали более трудоемкими, чем их чисто сословные обязанности. Помимо этого, некоторые дворянские собрания оплачивали предводителям дорожные и административные расходы. В самом прямом смысле слова, уездные предводители дворянства были «теперь не столько представители дворянства, сколько органы правительственного режима, исполнители его воли и разных административных распоряжений».
Поскольку на губернском уровне органы государственной власти были представлены в большем объеме, чем на уездном, губернский предводитель дворянства являлся в первую очередь руководителем и представителем первого сословия и только во вторую - агентом правительства. Тем не менее он также оказывался членом различных губернских административных образований и непременным председателем двух органов - земского собрания и училищного совета, по поводу чего Свод законов справедливо отметил, что он «в случае общих присутствий с губернскими чинами, занимает первое место после Губернатора».
По свидетельству А. Романовича-Славатинского, автора образцовой работы по истории дворянства, до освобождения крестьян немногие дворяне стремились занять должность предводителя, поскольку она требовала больших расходов, включая ожидаемые дворянами роскошные обеды, особенно в период проводимых каждые три года собраний, и поэтому «могла манить только весьма богатых, досужих помещиков». Небольшое число достаточно богатых и готовых служить дворян, пишет автор, переизбирались по нескольку раз - три срока были почти правилом, не редки были пять сроков, но и семь или девять сроков тоже не были чем-то неслыханным. Предводители, замечает также Романович-Славатинский, обычно принадлежали к ничем не выделяющимся, провинциальным семьям - без титула и не древнего происхождения. Эта характеристика дореформенных предводителей дворянства хорошо согласуется с их изображением Терпигоревым, которое относится к первому пореформенному десятилетию: «Наш уездный предводитель, бессменно прослуживший четыре трехлетия, месяца за два умер, и теперь предстояло многотрудное дело выбрать человека, который удовлетворял бы в одно и то же время и всем „партиям“ и всем требованиям предводительского ранга, т. е. чтобы это был человек сильный и умный, стоящий выше всех сословий, или чтобы это была бесцветная личность; но в том и в другом случае чтобы был человек если и не богатый, то уж во всяком случае с хорошими средствами». Писавший в начале двадцатого века исследователь права барон С. А. Корф также утверждал, что предводители дворянства служили по много сроков подряд, но при этом он, в отличие от Романовича-Славатинского, объяснял это тем, что небольшая группа видных дворян, имеющихся в каждой губернии, стремилась занять эту должность и практически монополизировала ее, привлекаемая к ней сопутствующими этому положению властью и почетом. Об этом же пишет и советский исследователь, утверждающий, что в пореформенный период треть губернских предводителей дворянства оставалась на этом посту дольше чем по три срока.
Это общепринятое представление нуждается в корректировке, по крайней мере в отношении губернских, а вероятно, и уездных предводителей дворянства. Между 1777 и 1910 гг. в сорока семи губерниях Европейской России, в которых в те или иные годы существовала эта должность, 983 дворянина служили на посту губернского предводителя. Из них 888 были избраны, а остальные назначены - сорок девять в западных губерниях, где по причине польского восстания с 1860-х гг. выборы были приостановлены, четыре в Олонецкой губернии между 1812 и 1858 гг., и сорок два, назначенные губернаторами временно, чтобы заполнить неожиданные вакансии до конца срока, но так и не избранные своим электоратом. Существенно более половины всех выбранных на свой пост предводителей были избраны только на один срок и более трех четвертей - не дольше чем на два срока (см. табл. 22).
Таблица 22.
Губернские предводители дворянства, избранные в Европейской России: распределение по срокам пребывания в должности (1777–1910) {430}
(Число сроков …… Число предводителей / В % к суммарному числу предводителей)
1 …… 521 / 58,7
2 …… 163 / 18,4
3 …… 90 / 10,1
4 …… 54 / 6,1
5-7 …… 53 / 6,0
8-10 …… 7 / 0,8
Распределение по срокам пребывания в должности примерно одинаково для предводителей, избранных в первый раз до и после 1861 г. Приблизительно один из пяти губернских предводителей дворянства принадлежал к семье, среди членов которой один человек, а иногда и больше также занимал должность предводителя. Только в Могилевской губернии в течение некоторого времени этот пост стал фактически собственностью одной семьи: И. О. Голынский, его брат и трое сыновей занимали должность предводителя в течение сорока восьми лет из шестидесятитрехлетнего периода, с 1781 по 1844 г. В считанных случаях семья поставляла предводителей для двух или более губерний. Но это были исключения. В подавляющем большинстве случаев пост губернского предводителя не становился исключительным достоянием какой-либо одной семьи или группы семей, и нормой была регулярная сменяемость людей на этом посту, а не длительное пребывание в должности.
Аналогичного анализа длительности пребывания на посту уездных предводителей по всем губерниям Европейской России не существует, но если считать Московскую губернию типичной, мы получаем сходную картину продолжительности пребывания уездных предводителей в остальных губерниях (см. табл. 23). В Московских уездах чаще, чем на уровне губерний, случалось так, что должность предводителя переходила от отца к сыну. В двух уездах из тринадцати пост предводителя на долгое время стал достоянием одной семьи. И если в Москве частота сменяемости уездных предводителей была почти такой же, как губернских предводителей в Европейской России, здесь несколько чаще случалось, что этот пост оказывался монополией определенных семей.
Таблица 23.
Уездные предводители дворянства Московской губернии: распределение по срокам пребывания в должности (1782–1910) {431}
Число сроков …… Число предводителей / В % к суммарному числу предводителей
1 …… 189 / 61,2
2 …… 55 / 17,8
3 …… 28 / 9,1
4 …… 20 / 6,5
5-7 …… 10 / 3,2
8-10 …… 7 / 2,3
Чтобы получить типичный портрет дворянина, избиравшегося на пост губернского предводителя в конце XIX в., я проанализировал послужные (формулярные) списки 29 человек, занимавших пост губернского предводителя в двадцати шести губерниях Европейской России с января 1899 г. по декабрь 1904 г. В выборку вошли двадцать девять (57 %) из группы в пятьдесят один человек, занимавших пост в тот период в тридцати семи губерниях, в которых проходили выборы предводителей. Большинство людей в этой группе были впервые избраны на пост предводителя в возрасте 45 лет или моложе (см. табл. 24).
Таблица 24.
Распределение губернских предводителей по возрасту первого избрания на эту должность, 1899–1904 {433}
(Возраст …… Число / %%)
31-35 …… 5 / 17,2
36-40 …… 4 / 13,8
41-45 …… 8 / 27,6
46-50 …… 7 / 24,1
51-55 …… 3 / 10,3
56-60 …… 1 / 3,4
61-65 …… 0 / 0,0
66-70 …… 1 / 3,4
Восемнадцать предводителей (62,1 %) имели то или иное высшее образование, из них тринадцать в то или иное время побывали студентами университета. Из одиннадцати предводителей со средним образованием семь являлись выпускниками пажеского или кадетского корпуса. Двадцать два предводителя (75,9 %) прошли через государственную службу - тринадцать в составе гражданской бюрократии, один - армейской, а восемь служили и по гражданской и по военной части. Средняя выслуга лет у двадцати одного человека, служивших по гражданской части, составляла одиннадцать лет, а девять бывших военных прослужили в среднем только по пять лет. Все, кроме пятерых, имели опыт службы в качестве почетных мировых судей или смотрителей уездных училищ, либо, в ряде случаев, членов земского собрания, земской управы или городской думы. У двадцати был семилетний (в среднем) опыт службы в качестве уездных предводителей дворянства.
Все двадцать девять предводителей из нашей выборки были землевладельцами. Только в двух случаях нам неизвестна площадь их владений (см. табл. 25).
Таблица 25.
Распределение губернских предводителей по размеру землевладений, 1899–1904 {434}
(Площадь , десятин …… Число предводителей (или их жен) / %%)
500-1000 …… 3 / 11,1
1001–5000 …… 10 / 37,0
5001-10 000 …… 6 / 22,2
10 001-20 000 …… 3 / 11,1
20 001-50 000 …… 3 / 11,1
50 001-80 000 …… 2 / 7,4
Большинство имели от 1000 до 10 000 десятин. Двадцать пять унаследовали свои имения, четырнадцать - купили землю, у семерых землей владели жены, а десять имели землю не только в тех губерниях, где их избрали предводителями, но и в других.
Из нашей выборки следует, что спустя сорок лет после освобождения крестьян типичный губернский предводитель происходил из умеренно богатой семьи провинциального землевладельца и обладал университетским образованием. Начинал он свою карьеру на гражданской службе, довольно быстро после тридцати лет выходил в отставку и удалялся в родительское поместье, имевшее 5000–6000 десятин земли в одной губернии. В течение следующих десяти лет он служил местному сельскому обществу, занимая самые разные должности, после двух сроков в качестве уездного предводителя, лет в сорок пять, избирался на пост губернского предводителя, в пятьдесят выходил в отставку. Эта схема типичной карьеры предводителя не подтверждает утверждения Мэннинг, что дворяне зачастую использовали должность предводителя как «ступень к высокой должности в государственном аппарате». Предводители, как бывшие, так и пребывающие в должности, часто призывались к участию в правительственных комиссиях, таких, как Кахановская комиссия и Особое совещание по делам дворянского сословия, но это уже совсем другая история.
На стыке столетий губернский предводитель, подобно возглавлявшейся им корпоративной организации, никоим образом не был характерным порождением сословия, официальным представителем которого он являлся. Он был землевладельцем в то время, когда большинство дворянских семей стали безземельными; он совмещал службу государству с участием в жизни сельского мира, как того и требовал долг дворянина, в то время как подавляющее большинство других дворян его поколения уже отказались от одной из этих двух форм выполнения сословного долга перед обществом, а почти половина отказались от обоих. Далее, он принадлежал к явному меньшинству (менее 9 % всех помещиков и примерно 4 % всех дворян) тех, чьи имения превышали 1000 десятин. Как пост предводителя дворянства, так и вся корпоративная организация первого сословия превратились в представительство не сословия и даже не его большинства, а всего лишь незначительного меньшинства, образовавшего доминирующий элемент нового класса богатых сельских землевладельцев.
Эту перемену не признали ни самодержавие, ни защитники привилегий. И Александр III, и Николай II начинали царствование с превознесения предводителей дворянства как естественных руководителей не только дворянства, но и всего сельского мира. Предводители дворянства, особенно уездные предводители, являлись ключевым компонентом всех традиционалистских планов реформ местного управления, составлявшихся в двадцатипятилетие, предшествовавшее 1905 г. Пазухин, благодаривший судьбу за то, что «институт предводителей дворянства был каким-то чудом не снесен реформенным ураганом» 1860-х гг., рассматривал его как пример бескорыстного и честного служения обществу и государству. Он утверждал, «что из многочисленных властей нынешнего уездного управления предводитель дворянства есть самый популярный человек среди крестьян». Его план сделать предводителя председателем уездного съезда земских начальников увенчался успехом. Уездный предводитель должен был также председательствовать в назначаемом присутствии, которым Пазухин (безуспешно) попытался заменить уездную земскую управу.
В целом традиционалисты разделяли пазухинскую идеализацию предводителей дворянства и были заняты проблемой привлечения способных людей к исполнению должности предводителя, особенно уездного, несмотря на продолжающийся исход дворян из деревни. Достичь этого они рассчитывали разными методами, среди которых наиболее серьезно рассматривались три следующих: назначение жалованья, назначение помощника и предоставление статуса и чина государственного служащего с соответствующим пенсионным обеспечением.
Идея жалованья уездным предводителям дворянства сипягинской Комиссией при Особом совещании по делам дворянского сословия была отвергнута. В мае 1899 г. Комиссия признала все увеличивающееся число дворян, вполне удовлетворявших требованиям этой должности, но не обеспеченных нужными для исполнения ее средствами. Тем не менее группа Сипягина продолжала настаивать на том, что суть службы предводителя по природе своей оплачена быть не может, что на этом именно и держится в местном самоуправлении авторитет предводителя, и такое положение следует сохранять как можно дольше. Тем дело и кончилось.
Другим средством облегчить личные и финансовые тяготы, связанные с должностью уездного предводителя, считалось назначение ему помощника, который взял бы на себя исполнение рутинных обязанностей. Весной 1900 г. Особое совещание одобрило идею, что процедура избрания помощника уездного предводителя должна была быть точно такой же, как избрание самого предводителя. В отличие от схожего, выдвинутого за семь лет до этого публицистом Плансоном, данное предложение по рекомендации Совещания не обещало помощнику жалованья. Государственный совет в 1902 г. к плану Совещания отнесся настороженно, возражая, что разделение ответственности ослабит авторитет должности. Поэтому Государственный совет постановил, что помощник предводителя должен брать на себя его обязанности в тех случаях, когда предводитель будет не в силах их исполнять сам, но не являться его действительным помощником. Николай II, однако, принял сторону меньшинства Государственного совета и Особого совещания; закон от 10 июня 1902 г. позволял вводить должность помощника уездного предводителя в тех уездах, в которых дворянские общества считали эту должность нужной, а каждому предводителю давалось право использовать своего помощника по усмотрению. На практике лишь немногие общества использовали разрешение облегчить своим предводителям бремя должностных обязанностей. И дворянские собрания, и сами предводители к любому разделению власти предводителя относились с подозрительностью.
Хотя Особое совещание отвергло идею выплаты предводителям жалованья, оно высказалось за то, чтобы присваивать им чин и назначать пенсии. После избрания на четвертый срок уездным и губернским предводителям дворянства, имевшим до этого меньший или никакой чин, присваивали соответственно чин статского советника (пятый класс) и действительного статского советника (четвертый класс). Совещание рекомендовало присваивать уездным предводителям чин коллежского советника (класс шестой) после двух полных трехлетних сроков и статского советника после трех полных сроков; губернский предводитель после двух полных сроков получал чин статского советника и действительного статского советника после трех сроков. Все предводители дворянства имели право на государственную пенсию, определяемую сроком пребывания в должности. Государственный совет все эти предложения отклонил, мотивируя это тем, что дворянин должен служить предводителем в силу обязательств перед сословием и что она сама по себе уже является наградой; рассматривать же ее как средство продвижения по лестнице чинов нельзя. Но и в этом случае император пошел против решения большинства Совета, и в соответствии с рекомендациями Особого совещания закон 1902 г. закрепил за всеми предводителями право на получение чинов в гражданской службе после двух и трех полных сроков пребывания в должности.
Некоторые сословники относились к предводителям с поразительным пренебрежением. В качестве примера можно процитировать А. И. Елишева, горько сетовавшего на тот факт, что «предводитель дворянства - радикал, проповедующий уничтожение сословности вообще и своего сословия в частности, - совсем не редкость в наше время». Необязательно соглашаться с использованием Елишевым термина «радикал», но не приходится отрицать, что позиция предводителей дворянства нередко шла вразрез с требованиями традиционалистов о защите сословных различий. Далеко не исключительным является пример новгородского губернского предводителя дворянства князя Б. А. Васильчикова, который в 1897 г., отвечая на вопросник, разосланный Особым совещанием, заявил: «интересы каждого отдельного дворянина гораздо полнее выражаются интересами той профессии, к которой он принадлежит, нежели интересами сословия… Ждать в конце девятнадцатого столетия пробуждения в этой разнохарактерной массе сословного самосознания не представляется возможным».
Важнейшим форумом для выражения подобного рода либеральных, равно и традиционалистских, взглядов дворянскими предводителями были общенациональные совещания губернских предводителей, которые начиная с 1896 г. собирались регулярно. Уже в 1884 г. Полтавское дворянское общество при поддержке дворян нескольких других губерний ходатайствовало о созыве общенационального совещания губернских предводителей дворянства, на котором, в ознаменование первого столетия дарования Екатериной Великой Жалованной грамоты дворянству, они выступили бы в качестве выразителей интересов и нужд первого сословия. Правительство, проявив обычную для него сверхчувствительность к малейшей угрозе политического соперничества, отказалось от предложения увенчать сеть сословных дворянских учреждений организацией общеимперского уровня. Министр внутренних дел Толстой отверг ходатайство Полтавского дворянского общества на том основании, что: (1) поскольку это предложение затрагивает интересы всего первого сословия, оно выходит за границы компетенции полтавского дворянского собрания, да и (2) Свод законов не предусматривает созыва совещания губернских предводителей дворянства. Самодержавие никогда не позволяло каким-либо социальным интересам, в том числе дворянским, отодвинуть на второй план свои собственные, если чувствовало малейшую возможность конфликта интересов, и верность этому принципу оно сохраняло до конца. Но в январе 1896 г., когда дворянство Петербургской губернии в очередной раз призвало к проведению совещания предводителей дворянства, правительство уступило. Николаю II хотелось превратить в дело свои прекраснодушные слова о ведущей роли дворянства, и, помимо этого, М. А. Стахович, орловский губернский предводитель и видный выразитель идей дворян-землевладельцев умеренного направления, предупредил Николая, что, если правительство не поспешит на помощь дворянам, члены этой группы вскоре окончательно утратят возможность служить государству.
Министр внутренних дел И. Л. Горемыкин соответственно созвал в Петербург в феврале и марте 1896 г., сроком на месяц, двадцать семь губернских предводителей дворянства на совещание, на котором обсуждались различные меры поддержки дворянского землевладения, а также вопросы возведения представителей низших сословий в дворянское достоинство и корпоративной роли дворянства в системе местного управления. Горемыкин пристально наблюдал за ходом совещания и по окончании его наложил восьмимесячный запрет на публичное обсуждение записки, представленной предводителями императору. Этот документ содержал обвинение правительства в том, что начиная с 1860-х гг. его действия наносили материальный ущерб первому сословию, а позднейшая политика поощрения и поддержки промышленности, банков и железных дорог велась за счет интересов сельского хозяйства.
В последующие тринадцать лет совещания губернских предводителей проходили в Москве раз или два раза в году и длились по четыре-пять дней. В отличие от организованной правительством конференции 1896 г., все последующие, в которых участвовало от пятнадцати до двадцати пяти предводителей, представляли собой «частные, неофициальные обсуждения». Для созыва каждого очередного совещания, по крайней мере до 1905 г., они получали предварительное согласие министра внутренних дел и обычно информировали его о результатах обсуждений. Но разрешение не означало безоговорочного одобрения собраний, поскольку ощущение беспокойства, вызываемое потенциальной угрозой этих собраний монополии правительства на власть, правительство не покидало. В 1902 г. министр внутренних дел В.К. фон Плеве следующим образом выразил это двойственное отношение: «…Полагаю, что съезды господ предводителей дворянства для обмена мыслей по вопросам сословного характера могли бы быть полезны не только для установления общности взглядов и единства действий, но и для обеспечения должного соответствия сих действий видам Правительства… Проходившие до настоящего времени беседы в Москве некоторых губернских предводителей дворянства не дали достаточного материала для заключения о том - возможно ли при установлении программы подобных собраний провести грань между делами сословными и вопросами общегосударственными». Сомнения Плеве вполне оправдались три года спустя, когда совещания губернских предводителей дворянства, в которых задавали тон люди, разделявшие взгляды князя Васильчикова на приоритет профессиональной и классовой принадлежности перед сословной, стали влиятельным лобби конституционных реформ.
Закрытие Особого совещания
Закон от 10 июня 1902 г., посвященный корпоративным учреждениям первого сословия, был последним крупным законодательным актом, подготовленным Особым совещанием по делам дворянского сословия. Последнее заседание этого Совещания состоялось 24 ноября 1901 г. Предвидя, что по закрытии Особого совещания внимание к нуждам дворянства ослабнет, «Московские ведомости» весной 1897 г. выдвинули идею создания постоянного государственного учреждения, через которое можно было бы осуществлять связь с губернскими дворянскими обществами. В 1900 г. эту идею подхватил новый министр внутренних дел Д. С. Сипягин, который предложил создать в своем министерстве особый департамент по делам дворянства. Высочайший рескрипт, распустивший 1 января 1902 г. Особое совещание, также указывал, что Николай II «признал за благо, чтобы дальнейшее упрочение судеб первенствующего в империи сословия, оставаясь предметом Моего особого попечения, заняло приличествующее ему место в текущей деятельности государственного управления и преподал необходимые к осуществлению таковой Моей воли указания Министру Внутренних Дел».
Но идея Сипягина быстро увязла, наткнувшись на безразличие и даже противодействие Государственного совета. Большинство Совета чувствовало, что задуманное учреждение не будет служить никаким полезным целям, и опасалось, что такой акт официального покровительства по отношению к дворянству может вызвать негативную реакцию других сословий. Кроме того, большинство беспокоило равнодушие дворянства к новому учреждению; январское 1902 г. совещание губернских предводителей дворянства возражало, что такое учреждение может стать только бюрократическим барьером между дворянством и самодержавием. В. К. фон Плеве, занявший место Сипягина после убийства последнего в апреле 1902 г., отмахнулся от аргументов большинства на том основании, что (1) оппозицию губернских предводителей дворянства не следует считать за несогласие всего дворянства, и (2) даже если большинство дворянства было действительно против предлагаемого учреждения, правительство имеет полное право действовать ради достижения своих высших интересов. Последний аргумент очень многое открывает в отношениях между самодержавием и дворянством. 12 июня 1902 г. император одобрил создание при министре внутренних дел Канцелярии по делам дворянства. Новое учреждение оправдало пророчество Государственного совета: за шесть лет своего существования оно не создало ничего, кроме бумажной канцелярщины.
Относительно интенсивный период публичных дискуссий и законодательной активности, длившийся с середины 1890-х гг., оставил традиционалистов в состоянии раскола. На одном полюсе были деятели типа А. А. Чемодурова, самарского губернского предводителя дворянства, который в сентябре 1902 г. возмущался тем, что «Особое совещание по делам дворянского сословия не выработало радикальных мер по спасению дворянства». Чемодуров призывал к созданию в каждой губернии комитетов дворян-землевладельцев, которые бы обсуждали меры по спасению, как это делали губернские дворянские комитеты, образованные в конце 1850-х гг. для разработки законодательных проектов в период освобождения крестьян. У большинства защитников привилегий, однако, интерес к дальнейшей помощи государства в области законодательства неожиданно исчез, как только Особое совещание продемонстрировало незначительность того, чего оно могло достигнуть в этой области. И в дворянских обществах, и в прессе обсуждение дворянского вопроса потеряло свою интенсивность по сравнению с пиком напряженности в конце 1890-х гг. Противоположную Чемодурову позицию занимал бывший наставник Александра III сенатор Ф. Г. Тернер, с удовлетворением отметивший в 1903 г., что «острый период дворянских стяжаний окончился; все, что правительство считало возможным сделать в удовлетворение желаний дворянства, - сделано, и дворянский вопрос можно считать получившим, по крайней мере временно, свое завершение».
Сенатор Тернер заблуждался. Проведенные Особым совещанием по делам дворянского сословия законодательные меры были в лучшем случае паллиативами, а не панацеей от недугов, которыми, по диагнозу сословников, страдало российское общество. Даже при самых благоприятных обстоятельствах эти меры не смогли бы остановить или даже заметным образом замедлить превращение России из общества, основанного на сословных привилегиях, в общество, базирующееся на равенстве граждан перед законом. Неудача программы традиционалистов в значительной степени объясняется тем, что российские дворяне, не ожидая, когда государство защитит их от ветров перемен, сами стали активными участниками процесса своих экономических и социальных преобразований. К концу столетия первое сословие уже утратило целостность и единство. Его место в сельской жизни занимал отчетливо понимающий свои интересы класс крупных и средних землевладельцев. И революция 1905 г. ускорила этот процесс.
Янв 06 2012
Написание романа «Отцы и дети» совпало с важнейшими реформами 19 века, а именно отменой крепостного права. Век знаменовал собой развитие промышленности и естественных наук. Расширилась связь с Европой. В России стали принимать идеи западничества. «Отцы» придерживались старых взглядов. Молодое поколение приветствовало отмену крепостничества и реформы.
Базаров, нигилист, представляет «новых людей», в качестве главного противника ему противопоставлен Павел Петрович Кирсанов. Павел Петрович-сын боевого генерала 1812 года. Окончил пажеский корпус. Имел красивое лицо, юношескую стройность. Аристократ, англоман, был смешлив, самоуверен, сам себя баловал. Живя в деревне у брата, сохранил аристократические привычки. Базаров - внук дьячка, сын уездного лекаря. Материалист, нигилист. Говорит он»ленивым, но мужественным голосом», походка «твёрдая и стремительно смелая». Говорит ясно и просто. Важными чертами мировоззрения Базарова являются его атеизм и материализм. Он «владел особенным умением возбуждать к себе доверие в людях низших, хотя он никогда не потокал им и обходился с ними небрежно». Взгляды нигилиста и Кирсанова были совершенно противоположными. С первой встречи они почувствовали друг друга врагами. Павел Петрович, узнав, что Евгений будет гостить у них, спросил: «Этот волосатый» А Базаров вечером заметил Аркадию: А чудоковат у тебя дядя». Между ними всегда возникали противоречия. «У нас ещё будет схватка с этим лекарем, я это предчувствую»,-говорит Кирсанов. И она произошла. Нигилист не обоснованно доказывал необходимость отрицания как жизни и естественно, в силу своей низкой филосовской культуры, наталкивался на логически верные заключения противника. Это и являлось основой неприязни героев. Молодёжь пришла разрушать и обличать, а построением займётся кто-то другой.»
Вы всё отрицаете, или, выражаясь вернее, вы всё разрушаете. Да ведь надобно и строить»,-говорит Евгению Кирсанов. «Это уже не наше дело. Сперва нужно место расчистить»,-отвечает Базаров. Или на вопрос, что же вы отрицаете, последовал краткий ответ:»Всё».Они спорят о поэзии, искусстве, философии. Базаров поражает и раздражает Кирсанова своими хладнокровными мыслями об отрицании личности, всего духовного. Но всё-таки, как бы правильно не мыслил Павел Петрович, в какой-то степени его представления устарели. Тем более, его противник имеет преимущества: новизна мыслей, народу он ближе, ведь тянутся же к нему дворовые люди. Безусловно, принципы и идеалы отцов отходят в прошлое. Особенно наглядно это показано в сцене дуэли Кирсанова и Евгения.»Дуэль, писал Тургенев,- введена для наглядного доказательства пустоты элигантно-дворянского рыцарства, выставленного преувеличенно комическим». Но с мыслями нигилиста тоже согласиться нельзя. Любовь к Одинцовой вызвала окончательное поражение его взглядов, показала несостоятельность идей. В конце романа герой умирает от заражения трупным ядом. Природа берёт своё. После этих размышлений хочу не согласится с замечанием
И. Репина: «Из литературы два - как образчики для подражания - преобладали в студенчестве. Базаров и Рахматов.» По-моему, не всякий захотел бы взять себе в образец такого человека, как Базаров. раскрывает жестокий и сложный процесс ломки прежних социальных отношений. Этот процесс предстал в романе, как разрушительная стихия, меняющая привычное течение жизни. Тургенев так строит роман, что нигилист и Павел Кирсанов всё время находятся в центре внимания. Современники остро реагировали на появление произведения. Реакционная печать обвинила писателя в заискивании перед молодёжью, демократическая упрекала автора в клевете на молодое поколение. Однако роман «Отцы и дети» имел бешенный успех в российских литературных кругах
Очень холодно относится к человеку, который благоговеет перед ним - к Аркадию Николаевичу Кирсанову. Вдобавок, своим невниманием причиняет много страданий родителям: Василию Ивановичу и Арине Власьевне Базаровым. И все это подчеркивается чересчур флегматичным, на первый взгляд, характером. Но сила натуры Базарова изменяет и автора. В процессе повествования можно отметить перемену в отношении автора к своему герою. Если в начале произведения И. С. Тургенев его недолюбливает, то к концу открыто симпатизирует. Писарев сказал: «Вглядываясь в своего Базарова, Тургенев, как и как художник, растет в своем романе, растет на наших глазах и дорастает до правильного понимания, до справедливой оценки созданного типа». Читатель отдаленно повторяет работу, проделанный самим писателем. Он постепенно, не сразу, осознает насколько красив и строен внутренний мир Базарова. Конечно же, приходится преодолевать много препятствий.
Большую часть информации, необходимой для правильной оценки любого персонажа можно почерпнуть из его разговоров. Базаров говорит крайне мало, и вряд ли уважает кого-нибудь настолько, чтобы из разговора с ним можно было понять его характер достаточно хорошо. Нам остается довольствоваться недомолвками. Только двум персонажам удается вынудить Базарова на откровенность: Павлу Петровичу Кирсанову - дяде Аркадия, и Анне Сергеевне Одинцовой, молодой вдове, с которой Аркадий, друг Базарова, познакомился в городе на бале у губернатора. Причем последней удалось гораздо ближе узнать Базарова, хотя только в разговоре с Павлом Петровичем Базаров открывает свои жизненные позиции. После первой встречи Павла Петровича с Базаровым между ними возникает взаимная неприязнь. Впоследствии она только усиливается и доходит до «сильнейшей антипатии». Павла Петровича можно назвать главой (или «полюсом») лагеря «отцов».
В нем собрано большинство предрассудков отмирающего аристократизма. Он не принимает, да и, наверное, не может принять понятий Базарова. Он отмечает сильные стороны характера Базарова, но считает их недостатками «Мы (старое поколение) не имеем той дерзкой самонадеянности», - говорит Павел Петрович, не осознавая того, что для Базарова эгоизм и самонадеянность стали почти единственными движущими силами. Павел Петрович - «человек желчный и страстный, одаренный гибким умом и сильной волею», который «мог бы, при известных условиях, явиться ярким представителем сковывающей, леденящей силы прошедшего». Он обладает деспотической натурой: пытается подчинить себе всех окружающих, причем делает это скорее по привычке, чем из холодного расчета. Именно поэтому он «рисуется и злится, зачем на него не любуется Базаров, единственный человек, которого он уважает в самой ненависти своей». В свою очередь, Базаров «мог бы явиться представителем разрушительной, освобождающей силы настоящего».
Он в отличие от Павла Петровича никого, по-моему, подчинить не пытается. Он не противится тому, чтобы его любили или уважали, если это приносит пользу или хотя бы не ущемляет его личные интересы, ведь «не богам же горшки обжигать». В Базарове все вертится вокруг огромнейшего эгоизма и самомнения. Именно этим качествам своего характера Базаров обязан всем. Он живет «по расчету», исходя только из своих интересов и потребностей. Он не нуждается ни в ком, не имеет высокой цели впереди, ни к чему не стремится, а сил и энергии хоть отбавляй (в этом и заключается основной аргумент для доказательства трагизма натуры Базарова). Он понимает, что он не такой как все, но не пытается быть похожим на других. Он «полон собой, своей внутреннею жизнью и не стесняет ее в угоду принятым обычаям и церемониям. Здесь достигает полного самоосвобождения, полной особенности и самостоятельности». Конечно же, между такими разными, но одновременно похожими людьми, как Евгений Базаров и Павел Петрович Кирсанов, по всем законам диалектики, должны возникать бурные прения. Так и происходит: Павел Петрович оказывается единственным человеком, которому удается вызвать Базарова на спор, часто против воли последнего. В этих спорах, несмотря на немногословность, Базаров рассказывает очень многое.
Он сам раскрывает Павлу Петровичу свои взгляды и принципы. Д. И. Писарев выразил его мысли во время основного спора следующими словами: «Я не могу действовать теперь, не стану и пробовать; я презираю все, что меня окружает, и не стану скрывать этого презрения. В борьбу со злом я пойду тогда, когда почувствую себя сильным. До тех пор буду жить сам по себе, как живется, не мирясь, с господствующим злом и не давая ему над собою никакой власти. Я - чужой среди существующего порядка вещей, и мне до него нет никакого дела. Занимаюсь я хлебным ремеслом, думаю - что хочу, и высказываю - что можно высказать». В этом заключается сущность Базарова (это еще один аргумент, который доказывает, что Базаров - трагическая личность: «он «чужой среди существующего порядка вещей»). Совершенно другие черты Базарова проявляются в его отношении к Одинцовой. Эти черты показывают, как он может чувствовать. Базаров оказываться самым любвеобильным героем романа.
Нужна шпаргалка? Тогда сохрани - » Тема дворянства, его роль в жизни по роману «Отцы и дети» . Литературные сочинения!
