Информация о летописи временных лет. Своеобразие «Повести временных лет» как летописного свода:

Повесть временных лет – древнерусская летопись, созданная в начале 12 века. Повесть представляет собой сочинение, которое рассказывает о событиях, произошедших и происходящих на Руси в тот период.

Повесть временных лет была составлена в Киеве, позднее переписывалась несколько раз, однако была не сильно изменена. Летопись охватывает период с библейских времен вплоть до 1137 года, датированные статьи начинаются с 852 года.

Все датированные статьи представляют собой сочинения, начинающееся со слов «В лето такое-то…», что означает, что записи в летопись добавлялись каждый год и рассказывали о произошедших событиях. Одна статья на один год. Это отличает Повесть временных лет от всех хроник, которые велись до этого. Текст летописи также содержит сказания, фольклорные рассказы, копии документов (например, поучения Владимира Мономаха) и выписки из других летописей.

Свое название повесть получила благодаря своей первой фразе, открывающей повествование - «Повесть времянных лет…»

История создания Повести временных лет

Автором идеи Повести временных лет считается монах Нестор, живший и работавший на рубеже 11 и 12 веков в Киево-Печерском монастыре. Несмотря на то, что имя автора появляется только в более поздних копиях летописи, именно монах Нестор считается первым летописцем на Руси, а «Повесть временных лет» - первой русской летописью.

Самый древний вариант летописного свода, дошедший до современности, датирован 14 веком и является копией, сделанной монахом Лаврентием (Лаврентьевская летопись). Изначальная редакция создателя Повести временных лет - Нестора утрачена, сегодня существуют только доработанные версии от разных переписчиков и поздних составителей.

Сегодня существует несколько теорий относительно истории создания «Повести временных лет». Согласно одной из них, летопись была написала Нестором в Киеве в 1037 году. Основой для нее послужили древние предания, народные песни, документы, устные рассказы и документы, сохранившиеся в монастырях. После написания эта первая редакция несколько раз переписывалась и перерабатывалась разными монахами, в том числе самим Нестором, который добавил в нее элементы христианской идеологии. Согласно другим сведениям, летопись была написана гораздо позже, в 1110 году.

Вопрос 41. Содержание и структура «Повести временных лет»

Жанр и особенности Повести временных лет

Жанр Повести временных лет определяется специалистами как исторический, однако ученые утверждают, что летопись не является ни художественным произведением, ни историческим в полном смысле этого слова.

Отличительная особенность летописи в том, что она не истолковывает события, а лишь рассказывает о них. Отношение автора или переписчика ко всему, о чем рассказывается в летописи определялось лишь наличием Божьей Воли, которая и определяет все. Причинно-следственные связи и интерпретация с точки зрения других позиций была неинтересна и не включалась в летопись.

Повесть Временных лет имела открытый жанр, то есть могла состоять из совершенно разных частей – начиная от народных сказаний и заканчивая записками о погоде.

Летопись в древние времена имела также юридическое значение, как свод документов и законов.

Изначальная цель написания Повести временных лет – исследование и объяснение происхождения русского народа, происхождение княжеской власти и описание распространения христианства на Руси.

Начало повести временных лет – рассказ о появлении славян. Русские представляются летописцем, как потомки Иафета, одного из сыновей Ноя. В самом начале повествования приведены рассказы, повествующие о жизни восточнославянских племен: о князьях, о призвании Рюрика, Трувора и Синеуса для княженья и о становлении династии Рюриковичей на Руси.

Основную часть содержания летописи составляют описания войн, легенды о временах правления Ярослава Мудрого, подвигах Никиты Кожемяки и других героев.

Заключительная часть состоит из описаний сражений и княжеских некрологов.

Значение Повести временных лет трудно переоценить – именно она стала первым документов, в котором была записана история Киевской Руси с самого ее становления. Летопись позднее послужила основным источником знаний для последующих исторических описаний и исследований. Кроме того, благодаря открытому жанру, Повесть временных лет имеет высокое значение, как культурный и литературный памятник.

Хронологический принцип изложения позволял летописцам включать в летопись разнородный по своему характеру и жанровым особенностям материал.

Простейшей повествовательной единицей летописи является лаконичная погодная запись, ограничивающаяся лишь констатацией факта. Однако само внесение в летопись той или иной информации свидетельствует о ее значительности с точки зрения средневекового писателя.

Например: «В лето 6377 (869). Крещена быстъ вся земля Болъгарьская...»; «В лето 6419 (911). Явися звезда велика на западе копейным образом...»; «В лето 6481 (973). Нача княжити Ярополк» и т. п. Обращает на себя внимание структура этих записей: на первое место, как правило, ставится глагол, который подчеркивает значимость действия.

В летописи представлен также тип развернутой записи, фиксирующей не только «деяния» князя, но и их результаты. Например: «В лето 6391. Поча Олег воевати деревляны, и примучив а, имаше на них дань, по черне куне» и т. п.

И краткая погодная запись, и более развернутая — документальны. В них нет никаких украшающих речь тропов. Запись проста, ясна и лаконична, что придает ей особую значимость, выразительность и даже величавость.

В центре внимания летописца — событие — «што ся здея в лета сил». За ними следуют известия о смерти князей. Реже фиксируется рождение детей, их вступление в брак. Потом информация о строительной деятельности князей. Наконец, сообщения о церковных делах, занимающие весьма скромное место.

Правда, летописец описывает перенесение мощей Бориса и Глеба, помещает сказания о начале Печерского монастыря, смерти Феодосия Печерского и рассказы о достопамятных черноризцах печерских. Это вполне объяснимо политическим значением культа первых русских святых Бориса и Глеба и ролью Киево-Печерского монастыря в формировании начальной летописи.

Важную группу летописных известий составляют сведения о небесных знамениях — затмениях солнца, луны, землетрясениях, эпидемиях и т. п. Летописец усматривает связь между необычными явлениями природы и жизнью людей, историческими событиями.

Исторический опыт, связанный со свидетельствами хроники Георгия Амартола, приводит летописца к выводу: «Знаменья бо в небеси, или звездах, ли солнци, ли птицами, ли етеромь чим, не на благо бываютъ; но знаменья сиця на зло бываютъ, ли проявленъе рати, ли гладу, ли смерть проявляютъ».

Разнообразные по своей тематике известия могут объединяться в пределах одной летописной статьи. Материал, входящий в состав «Повести временных лет», позволяет выделить историческую легенду, топонимическое предание, историческое предание (связанное с дружинным героическим эпосом), агиографическую легенду, а также историческое сказание и историческую повесть.

Связь летописи с фольклором. О событиях далекого прошлого летописец черпает материал в сокровищнице народной памяти.

Обращение к топонимической легенде продиктовано стремлением летописца выяснить происхождение названий славянских племен, отдельных городов и самого слова «Русь». Так, происхождение славянских племен радимичей и вятичей связывается с легендарными выходцами из ляхов — братьями Радимом и Вятко.

Эта легенда возникла у славян, очевидно, в период разложения родового строя, когда обособившаяся родовая старшина для обоснования своего права на политическое господство над остальными членами рода создает легенду о якобы иноземном своем происхождении.

К этому летописному сказанию близка легенда о призвании князей, помещенная в летописи под 6370 (862) г. По приглашению новгородцев из-за моря «княжить и володеть» Русской землей приходят три брата-варяга с родами своими: Рюрик, Синеус, Трувор.

Фольклорность легенды подтверждает наличие эпического числа три —три брата. Сказание имеет чисто новгородское, местное происхождение, отражая практику взаимоотношений феодальной городской республики с князьями.

В жизни Новгорода были нередки случаи «призвания» князя, который выполнял функции военачальника. Внесенная в русскую летопись, эта местная легенда приобретала определенный политический смысл. Она обосновывала права князей на политическую власть над всей Русью.

Устанавливался единый предок киевских князей — полулегендарный Рюрик, что позволяло летописцу рассматривать историю Русской земли как историю князей Рюрикова дома. Легенда о призвании князей подчеркивала политическую независимость княжеской власти от Византийской империи.

Таким образом, легенда о призвании князей служила важным аргументом для доказательства суверенности Киевского государства, а отнюдь не свидетельствовала о неспособности славян самостоятельно устроить свое государство, без помощи европейцев, как это пытались доказать некоторые ученые.

Типичной топонимической легендой является также сказание об основании Киева тремя братьями — Кием, Щеком, Хоривом и сестрой их Лыбедью. На устный источник внесенного в летопись материала указывает сам летописец: «Ини же, не сведуще, рекоша, якой Кий есть перевозник был».

Версию народного предания о Кие-перевозчике летописец с негодованием отвергает. Он категорически заявляет, что Кий был князем, совершал успешные походы на Царьград, где принял великую честь от греческого царя и основал на Дунае городище Киевец.

Отзвуками обрядовой поэзии времен родового строя наполнены летописные известия о славянских племенах, их обычаях, свадебных и похоронных обрядах.

Приемами устного народного эпоса охарактеризованы в летописи первые русские князья: Олег, Игорь, Ольга, Святослав.

Олег — это прежде всего мужественный и мудрый воин. Благодаря воинской смекалке он одерживает победу над греками, поставив свои корабли на колеса и пустив их под парусами по земле.

Он ловко распутывает все хитросплетения своих врагов-греков и заключает выгодный для Руси мирный договор с Византией. В знак одержанной победы Олег прибивает свой щит на вратах Царьграда к вящему позору врагов и славе своей родины.

Удачливый князь-воин прозван в народе «вещим», т. е. волшебником (правда, при этом летописец-христианин не преминул подчеркнуть, что прозвище дали Олегу язычники, «людие погани и невеголоси»), но и ему не удается уйти от своей судьбы.

Под 912г. летопись помещает поэтическое предание, связанное, очевидно, «с могилой Ольговой», которая «есть... и до сего дни». Это предание имеет законченный сюжет, который раскрывается в лаконичном драматическом повествовании. В нем ярко выражена мысль о силе судьбы, избежать которой никто из смертных, и даже «вещий» князь, не в силах.

В несколько ином плане изображен Игорь. Он также мужествен и смел, одерживает победу над греками в походе 944 г. Он заботлив и внимателен к нуждам своей дружины, но, кроме того, и жаден.

Стремление собрать как можно больше дани с древлян становится причиной его гибели. Жадность Игоря осуждается летописцем народной пословицей, которую он вкладывает в уста древлян: «Аще ся въвадить волк в овце, то выносить все стадо, аще не убъють его...»

Жена Игоря Ольга — мудрая женщина, верная памяти своего мужа, отвергающая сватовство не только древлянского князя Мала, но и греческого императора. Она жестоко мстит убийцам своего мужа, но жестокость ее не осуждается летописцем.

В описании четырех местей Ольги подчеркивается мудрость, твердость и непреклонность характера русской женщины. Д. С. Лихачев отмечает, что основу сказания составляют загадки, которые не могут разгадать незадачливые сваты-древляне.

Загадки Ольги строятся на ассоциациях свадебного и похоронного обрядов: несли в лодках не только почетных гостей, но и покойников; предложение Ольги послам помыться в бане — не только знак высшего гостеприимства, но и символ похоронного обряда; направляясь к древлянам, Ольга идет творить тризну не только по мужу, но и по убитым ею древлянским послам.

Недогадливые древляне понимают слова Ольги в их прямом значении, не подозревая о другом, скрытом смысле загадок мудрой женщины, и тем самым обрекают себя на гибель. Все описание мести Ольги строится на ярком лаконичном и сценическом диалоге княгини с посланцами «Деревьской земли».

Героикой дружинного эпоса овеян образ сурового, простого и сильного, мужественного и прямодушного воина Святослава. Ему чужды коварство, лесть, хитрость — качества, присущие его врагам-грекам, которые, как отмечает летописец, «лстивы и до сего дни».

С малой дружиной он одерживает победу над превосходящими силами врага: краткой, мужественной речью воодушевляет своих воинов на борьбу: «...да не посрамим земле Руские, но ляжем костьми, мертвый бо срама не имам».

Святослав презирает богатство, он ценит только дружину, оружие, с помощью которых можно добыть любое богатство. Точна и выразительна характеристика этого князя в летописи: «...легъко ходя, аки пардус, войны многи творяше.

Ходя, воз по себе не возяше, ни котьла, ни мяс варя, но потонку изрезав конину ли, зверину ли или говядину на углех испек ядяше, ни шатра имяше, но подъклад послав и седло в головах; такоже и прочий вой его ecu бяху».

Святослав живет интересами своей дружины. Он даже идет наперекор увещеваниям матери — Ольги и отказывается принять христианство, боясь насмешки дружины. Но постоянное стремление

Святослава к завоевательным войнам, пренебрежение интересами Киева, его попытка перенести столицу Руси на Дунай вызывает осуждение летописца.

Это осуждение он высказывает устами «киян»: «... ты, княже, чюжея земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабив (оставил), малы (едва) бо нас не взята печенези...»

Прямодушный князь-воин гибнет в неравном бою с печенегами у днепровских порогов. Убивший Святослава князь печенежский Куря, «взяша главу его, и во лбе (черепе) его съделаша чашю, оковавше лоб его, и пъяху из него».

Летописец не морализует по поводу этой смерти, но общая тенденция все же сказывается: гибель Святослава является закономерной, она следствие его ослушания матери, следствие его отказа принять крещение.

К народным сказаниям восходит летописное известие о женитьбе Владимира на полоцкой княжне Рогнеде, о его обильных и щедрых пирах, устраиваемых в Киеве,— Корсунская легенда.

С одной стороны, перед нами предстает князь-язычник с его необузданными страстями, с другой — идеальный правитель-христианин, наделенный всеми добродетелями: кротостью, смирением, любовью к нищим, к иноческому и монашескому чину и т. п.

Контрастным сопоставлением князя-язычника с князем-христианином летописец стремился доказать превосходство новой христианской морали над языческой.

Княжение Владимира было овеяно героикой народных сказаний уже в конце X — начале XI в.

Духом народного героического эпоса проникнуто сказание о победе русского юноши Кожемяки над печенежским исполином. Как и в народном эпосе, сказание подчеркивает превосходство человека мирного труда, простого ремесленника над профессионалом-воином — печенежским богатырем. Образы сказания строятся по принципу контрастного сопоставления и широкого обобщения.

Русский юноша на первый взгляд — обыкновенный, ничем не примечательный человек, но в нем воплощена та огромная, исполинская сила, которой обладает народ русский, украшающий своим трудом землю и защищающий ее на поле брани от внешних врагов.

Печенежский воин своими гигантскими размерами наводит ужас на окружающий. Хвастливому и заносчивому врагу противопоставляется скромный русский юноша, младший сын кожевника. Он совершает подвиг без кичливости и бахвальства.

При этом сказание приурочивается к топонимической легенде о происхождении города Переяславля — «зоне перея славу отроко тъ», но это явный анахронизм, поскольку Переяславль уже не раз упоминался в летописи до этого события.

С народным сказочным эпосом связано сказание о Белгородском киселе. В этом сказании прославляется ум, находчивость и смекалка русского человека.

И сказание о Кожемяке, и сказание о Белгородском киселе — законченные сюжетные повествования, строящиеся на противопоставлении внутренней силы труженик бахвальству страшного только на вид врага, мудрости старца—легковерию печенегов.

Кульминацией сюжетов обоих сказаний являются поединки: в первом — единоборство физическое, во втором—единоборство ума и находчивости с легковерием, глупостью.

Сюжет сказания о Кожемяке типологически близок сюжетам героических народных былин, а сказания о Белгородском киселе —народным сказкам.

Фольклорная основа явно ощущается и в церковной легенде о посещении Русской земли апостолом Андреем. Помещая эту легенду, летописец стремился «исторически» обосновать религиозную независимость Руси от Византии.

Легенда утверждала, что Русская земля получила христианство не от греков, а якобы самим учеником Христа — апостолом Андреем, некогда прошедшим путь «из варяг в греки» по Днепру и Волхову,— было предречено христианство на Русской земле.

Церковная легенда о том, как Андрей благословил киевские горы, сочетается с народным сказанием о посещении Андреем Новгородской земли. Это сказание носит бытовой характер и связано с обычаем жителей славянского севера париться в жарко натопленных деревянных банях.

Составители летописных сводов XVI в. обратили внимание на несоответствие первой части рассказа о посещении апостолом Андреем Киева со второй, они заменили бытовой рассказ благочестивым преданием, согласно которому Андрей в Новгородской земле оставляет свой крест.

Таким образом, большая часть летописных сказаний, посвященных событиям IX — конца X столетий, связана с устным народным творчеством, его эпическими жанрами.

Кусков В.В. История древнерусской литературы. - М., 1998 г.

Слово о Законе и Благодати

Кириллин В. М.

Памятники древнерусского церковного красноречия по их жанровой природе можно разделить на два разряда. Первый из них, - то, что называется обычно пастырской проповедью, - относят к дидактическому красноречию. Подобное ораторское творчество представлено поучениями, написанными в XI в. новгородским епископом Лукой Жидятой и игуменом Киево-Печерского монастыря Феодосием.

Совсем иное дело эпидиктическое, или торжественное красноречие. Для составления речей торжественного типа требовалось сравнительно высокая образованность, литературная культура и мастерство. Как правило, идейная целеустановка таких речей, в отличие от узкопрактических задач обычной пастырской проповеди, была связана со сферой "больших" проблем религиозной, церковной и общественной жизни. В художественном же отношении торжественные речи принадлежали к области высокого искусства. Именно поэтому для них характерна определенная сложность образно-идеологического содержания и обобщения, отточенность композиционно-стилистической формы и поливариантность патетики. В книжной традиции Древней Руси подобные произведения обычно обозначались термином "Слово". Работа над ними требовала соблюдения строгих литературных правил и сопряжена была с духом творческого вдохновения.

В этом отношении значительный интерес представляет "Слово о Законе и Благодати" - самый ранний памятник древнерусского торжественного красноречия. В источниках эта речь снабжена обычно полным названием без указания на ее жанровую принадлежность: "О Законе, Моисеемъ даньномъ, и о Благодети и Истине, Иисусемь Христомъ бывшиихъ; и како Законъ отъиде, Благодать же и Истина вьсю землю испълни, и вера въ вься языкы простьреся, и до нашего языка русьскаго; и похвала кагану нашему Володимеру, от него же крьщени быхомъ; и молитва к Богу от земле нашее. Господи, благослови, отьче!". Созданное в XI столетии, "Слово" сохранилось в нескольких десятках рукописных копий, древнейшая из них относится к концу XIV или началу XV в., но известен также фрагмент памятника по рукописи XII-XIII в.

Несмотря на то что среди древнерусских книжников означенное произведение было очень популярно и часто переписывалось, широкая научная общественность познакомилась с ним довольно поздно, лишь в 1844 г. Его первым публикатором и исследователем стал церковный историк и археограф А. В. Горский, впоследствии протоиерей и ректор Московской духовной академии, доктор богословия и член-корреспондент Императорской Академии наук. Текст произведения этот замечательный русский ученый нашел в рукописном сборнике XV в., разбирая книжную коллекцию Святейшего Синода (ныне ГИМ, Синодальное собр., № 591). В ней непосредственно к "Слову" примыкали ещё два текста - "Молитва" и "Исповедание веры" с завершительной записью от лица "мниха и прозвутера Илариона" относительно его посвящения в 1051 г. в киевского митрополита. Последняя деталь, а также древнерусская рукописная традиция, и позволили Горскому предположить, что автором "Слова" был этот церковный деятель.

К сожалению, об упомянутом иерархе сохранились лишь отрывочные сведения. Во-первых, "Повесть временных лет" в статье под 1051 г. сообщает, что одно время Иларион был священником в Свято-апостольской церкви в селе Берестовом под Киевом, загородной резиденции великого князя Ярослава Мудрого; что он был "муж благ, книжен и постник"; что на берегу Днепра он "ископа себе" для уединенной молитвы "печерку малу двусажену, кде ныне ветхый монастырь Печерскый", и что, наконец, именно его "постави Ярослав митрополитомь". Во-вторых, в начале "Устава князя Ярослава о церковных судах" сообщается о том, что работа по внедрению в русскую жизнь правил "греческого номокануна" велась князем совместно "с митрополитом Ларионом". В-третьих, в "Житии преподобного Феодосия Печерского" имеется сообщение о некоем "черноризце Ларионе", который был "книгам хытр псати, сий по вся дни и нощи писааше книгы в келии… Феодосия". Вот и все.

В 1055 г. "Новгородская первая летопись" упоминает уже другого киевского митрополита - Ефрема, грека по происхождению. Какова дальнейшая судьба Илариона, не известно. Высказывалось предположение, что его жизнь закончилась в стенах Киево-Печерского монастыря, где он жил под именем Никона, приняв схиму. Но отождествление Илариона и летописца Никона Великого документально никак не подтверждается. Очевидно однако, что Иларион был первым митрополитом, избранным на киевскую кафедру из числа русских в нарушение канонов византийской церкви, а также действовал как единомышленник великого киевского князя Ярослава Мудрого. Что же касается "Слова о Законе и Благодати", то некоторые упоминаемые в нем исторические реалии позволяют датировать его временем между 1037 и 1050 гг. То есть написано оно было еще до настолования Илариона.

Какова же написанная и, несомненно, произнесенная Иларионом речь - эта, по выражению крупного церковного историка Макария Булгакова, "драгоценность и, можно сказать, перл всей нашей духовной литературы первого периода"? Уже в названии произведения обозначено, что речь в нем идет о ветхозаветной и христианской вере, об их связи и взаимоотношении, о распространении христианства и, в частности, о крещении Руси благодаря великому князю киевскому Владимиру. Кроме того, "Слово" содержит похвалу Владимиру и молитву к Богу.

Итак, сочинение Илариона - тематически сложный текст. Первый его раздел начинается с догматического размышления о том, что иудеи ("израиль") и христиане исповедуют единого, общего Бога. Сначала он посредством Закона не дал погибнуть в языческом идолослужении только "племени Авраамлю", но затем, послав своего Сына, через его воплощение, крещение, проповедь о благе ("евангелие"), крестные страдания, смерть и воскресение привел все народы к вечной жизни. Критерием различия между Законом (иудаизмом) и Благодатью (христианством) является, согласно Илариону, представление о "будущем веке". Если Закон лишь приуготовил, привел иудеев к Крещению, - и этим его значение ограничено, то Крещение прямо открывает путь к спасению, к вечной жизни в Боге уже всем крестившимся. Ведь Моисей и пророки предрекали лишь о пришествии Христа, а вот Христос и затем его ученики уже учили о воскресении и будущей жизни. Далее в первом разделе "Слова" Иларион иллюстрирует эту мысль посредством длинного ряда развернутых образно-символических сопоставлений и противопоставлений. Материалом для его историософского размышления служит экзегетический пересказ библейских повествований. "Закон", согласно оратору, ассоциируется с понятиями лжи ("стень"), холода ("студеньство нощьное"), с образами "луны", "суши", а также ветхозаветных персонажей: Агари ("рабы"), Измаила (сына рабыни), Манассии (старшего сына Иосифа). Напротив, "Благодать" ассоциативно сопряжена с понятиями правды ("истина"), тепла ("солнечная теплота"), с образами "солнца", "росы" или ветхозаветных же персонажей: Сарры ("свободной"), Исаака ("сына свободной"), Ефрема (младшего сына Иосифа).

Определив таким соотносительным способом значение иудаизма и христианства, Иларион далее излагает догматическое учение о двуестественной, богочеловеческой природе Христа. И вновь иллюстрирует последнее длинным рядом сопоставительных образных пар типа: Христос "яко человекъ постися 40 днии, взаалка, и яко Богъ победи искушающаго… яко человекъ, оцьта вкушь, испусти духъ, и ако Богъ солнце помрачи и землею потрясе". Величие Христа состоит в том, что через свою крестную муку Он соделал людям спасение и уничтожил "преступление и грех" тех людей, кто его принял. Иудеи же, которые его, "яко злодея мучивше", тем самым вызвали на себя "гневъ Божий конечный": Иерусалим, по пророчеству, был разрушен римлянами, "иудейство оттоле погыбе", Закон "погасе", а его слуги рассеяны были по миру, "да не въкупь злое пребываеть". Напротив, христианство распространилась по всем странам: "...лепо бо бе Благодати и Истине на новы люди въсиати! Не въливають бо, по словеси Господню, вина новааго учениа благодетьна въ мехы ветхы, обетъшавъши въ иудействе. Аще ли то просядутся меси, и вино пролеется. Не могъше бо Закона стеня удержати, но многажды идоломъ покланявшеся. Како истинныа Благодати удержать учение? Нъ ново учение - новы мехы, новы языкы! И обое съблюдется".

Таким образом, цель всего первого раздела "Слова" полемическая. Автор стремился доказать превосходство христианства над ветхозаветной религией и посредством этого, вероятно, превосходство принявшей христианство Руси над потерявшей свое былое значение Хазарской империей.

Вероятно, в то время, когда произведение было создано и произнесено, эта задача осознавалась как особенно актуальная. В самом деле, во-первых, еще задолго до Илариона между Русью и Хазарским каганатом, правящая верхушка которого исповедовала иудаизм, сложились отношения типа соревновательных: сначала Русь платила дань хазарам, но потом роли поменялись, и в связи с этим, видимо, у русских князей возникла уверенность, что они являются восприемниками власти, принадлежавшей владыкам покоренного ими государства, отсюда и принятый великими русскими князьями титул - "каган". Во-вторых, в процессе развития отношений между Русью и Хазарским каганатом какая-то часть хазарских иудеев перекочевала в Киев и здесь, найдя для себя, очевидно, благоприятные условия, осела, а в дальнейшем, естественно, обрела какие-то контакты с киевлянами. В-третьих, известна попытка иудеев склонить Владимира Святославича к иудаизму, когда он задумался над выбором государственной религии. И хоть попытка эта была неудачной, она все же свидетельствует о непосредственном и живом характере отношений между иудеями и русичами. В-четвертых, такие отношения, видимо, не всегда были безоблачными, особенно после принятия Русью христианства. На это указывают, по крайней мере, два зафиксированных в древнерусской литературе и относящихся к XI в. предания. Так, в "Житии преподобного Феодосия Печерского", написанном в конце XI или в начале XII в., рассказывается, что этот подвижник имел обыкновение посещать слободы в Киеве, где жили иудеи, ради прения с ними о вере. А вот восходящие ко второй четверти XIII в. страницы "Киево-Печерского патерика" более определенно указывают на то, что иногда отношения между принявшими христианство русичами и иудеями складывались именно как враждебные. Например, новелла патерика о Евстратии Постнике свидетельствует, что проживавшие на Руси иудеи не только торговали русскими христианами как рабами, но и, случалось, пытались через истязания принудить их к отказу от своей веры в пользу иудаизма. Так что звучащая в "Слове о Законе и Благодати" полемическая тема была порождена не только религиозным сознанием, но и, несомненно, самой реальной жизнью.

Второй раздел речи Илариона - исторический. Это размышление о значении принятия Русью христианства. "Вера бо благодатьнаа, - говорит оратор, - по всей земли простреся и до нашего языка рускааго доиде. И законное езеро пресъше, еуагельскый же источникъ наводнився, и всю землю покрывъ, и до насъ разлиася". Все последующее рассуждение построено также на приеме со- или противопоставления, и все с той же полемической целью. Только теперь сравниваются факт славного приобщения Руси к христианскому миру и факт бесславия иудаизма. И вместе с тем, осмысляется преимущество христианской Руси перед Русью языческой: "Вся страны благыи Богъ нашь помилова и насъ не презре, въсхоте и спасе ны, въ разумъ истинный приведе. Пусте бо и пресъхле земли нашей сущи, идольскому зною исушивъши ю, вънезаапу потече источникъ еуагельскыи, напаая всю землю нашу…".. Иларион при этом опять-таки употребляет длинный ряд образно коррелятивных пар, в которых звучит антииудейская тема: "И тако, странни суще, людие Божии нарекохомся. И врази бывше, сынове его прозвахомъся. И не иудейскы хулимъ, нъ христианьски благословимъ. Не совета творим, яко распяти, нъ яко распятому поклонитися. Не распинаемъ Спаса, но рукы къ нему воздеваемъ. Не прободаемъ ребръ, но от нихъ пиемъ источникъ нетлениа…".

Далее оратор, приводя библейские изречения на тему вселенского значения промысла Божия о спасении человечества, обосновывает мысль о том, что открытое некогда ветхозаветным пророкам и сказанное ими о всеобщем, за пределами иудейства, признании Бога, касается в частности и Руси: "И събысться о насъ, языцех, реченое: "Открыеть Господь мышьцу свою святую пред всеми языки, и узрять вси конци земля спасение, еже от Бога нашего!…"" (Ис. 52: 10). Как видно, приобщение Руси к христианству трактуется Иларионом в контексте священного предания о промысле Божием относительно истории человечества. Определив таким образом смысл крещения Руси, автор "Слова" приступает к похвале князю Владимиру. Он выстраивает ее в форме личного обращения к нему и в интонации, исполненной воодушевленного патриотического пафоса. Главной темой этого третьего - панегирического - раздела произведения являются не столько личностные достоинства Владимира, - его благородство, мужество, ум, политическое могущество, милосердие (хотя всё это отмечено оратором), сколько феномен его духовного преображения в христианина и крестителя Руси.

Значение совершенного князем деяния Иларион раскрывает опять-таки с помощью приема сравнения - скрытого или прямого. "Хвалить же похвалныими гласы, - начинает он свое славословие, - Римскаа страна Петра и Паула, има же вероваша въ Иисуса Христа, сына Божиа; Асиа, и Ефесъ, и Пафмъ - Иоанна Богословца; Индиа - Фому, Егупетъ - Марка. Вся страны, и гради, и людие чтуть и славят коегождо ихъ учителя, иже научиша я православней вере. Похвалимъ же и мы по силе нашей малыими похвалами великаа и дивнаа сотворшааго, нашего учителя и наставника великааго кагана нашеа земли Володимера…". Уже в этом пассаже потаенно подчеркнута мысль об исключительном характере подвига русского князя. Если страны Востока и Запада благодарят за свое приобщение к Христу его непосредственных учеников и преемников, святых апостолов, то Русь обязана своим крещением государственному деятелю, слава которого была основана только на военных и политических победах. Его преимущество в том, что он сам, своей волей, без помощи со стороны, только лишь узнав о благоверной "земли Гречьске", "въждела сердцемь, възгоре духомь, яко быти ему христиану и земли его".

В риторическом восхищении Иларион обращается к Владимиру, моля его объяснить "дивное чюдо": как это он, никогда лично не видев Спасителя, не слыша в своей земле апостольской проповеди, не бывши свидетелем изгнания бесов одним только именем Иисуса, обрел веру и стал его учеником. Пытаясь понять это, Иларион подчеркивает духовные дарования Владимира, а также его "благой смыслъ и остроумие". Именно благодаря им князь сумел осознать, "яко есть Богъ единъ, творецъ невидимыимъ и видимыимъ, небесныимъ и земленыимъ, и яко посла в миръ спасения ради възлюбленаго Сына своего". Именно это осознание привело князя к Христу и "в святую купель". Но заслуга Владимира обусловлена не только его личным обращением, и даже не тем, что он кого-то еще привел в христианство! Господь, по убеждению оратора, сподобил его "славы и чести" "на небесехъ", прежде всего, за то, что он уничтожил "заблуждения идольскыя льсти" во всей своей "области". В этом отношении Владимир, или Василий, подобен основателю Византийского государства, святому равноапостольному Константину Великому. "Съ темь же, - говорит оратор, - единоя славы и чести обещьника сотворилъ тя Господь на небесех, благовериа твоего ради, еже име въ животе своемь". Этот вывод о равночестии цезаря Константина и князя Владимира основан на ряде приведенных Иларионом с целью сопоставления фактов церковно-политических трудов первого и второго. И такое сопоставление, и такой вывод естественно вытекают из ранее высказанной патриотической мысли о том, что русские князья "не в худе бо и неведоме земле владычствоваша, нъ въ Руське, яже ведома и слышима есть въсеми четырьми конци земли!". Кроме того, все историософское рассуждение Илариона утверждает, в сущности, хотя и не прямо, идею равенства Руси по отношению к Византии, идею особенно актуальную именно в эпоху Ярослава Мудрого, строившего свою внешнюю и внутреннюю политику отстраненно и независимо от Константинополя. И вполне уместно, что, образно обосновав мысль о самодостаточности Русской земли и продолжая свое обращение к Владимиру, Иларион заговаривает об этом его сыне - Георгии (крестильное имя Ярослава); и заговаривает о нем как о "верном послухе" Владимира и как о "наместнике" его власти. Последний продолжил начатое отцом дело распространения "благоверия" на Руси, "недоконьчаная твоя наконьча, акы Соломонъ Давыдова: ...дом Божий великый святый его Премудрости създа, ...яко же ина не обрящется въ всемь полунощи земнеемь ото востока и до запада. И славный град твой Кыевъ величствомъ, яко венцемь, обложилъ. Предалъ люди твоа и градъ святый, всеславний, скорей на помощь христианомъ святей Богородици, ей же и церковь на великыихъ вратехъ създа во имя первааго господскааго праздника - святааго Благовещениа".

В конце похвального раздела рассматриваемого произведения риторический пафос оратора возвышается до молитвенного апофеоза: "Въстани, о честнаа главо, от гроба твоего! Въстани, оттряси сонъ! Неси бо умерлъ, но спиши до общааго всем въстаниа! Въстани, неси умерлъ, неси бо ти лепо умрети веровавъшу въ Христа, живота всему миру! Оттряси сонъ, възведи очи, да видиши, какоя тя чьсти Господь тамо съподобивъ, и на земли не беспамятна оставил сыном твоим! Востани, виждь чадо свое Георгиа, виждь утробу свою, виждь милааго своего! Виждь, его же Господь изведе от чресл твоих, виждь красяащааго столъ земли твоей и възрадуйся, и възвеселися! К сему же виждь и благоверную сноху твою Ерину! Виждь внукы твоа и правнукы, како живут, како храними суть Господемъ…".

По существу, это молитва о благоденствии Руси и князя Ярослава Мудрого, выраженная в форме сочлененных в длинные цепочки и перемежающихся похвальных, благодарственных и просительных возгласов. Но молитва, обращенная именно к Владимиру как к пребывающему на небесах в сонме святых угодников Божиих. Ею и заканчиваются риторические по своей жанровой природе разделы "Слова о Законе и Благодати".

Далее в самом раннем списке произведения читается "молитва к Богу", как она обозначена в названии ко всему тексту. Однако иногда древнерусские книжники переписывали только ее текст в виде самостоятельного произведения Илариона. На этом основании, видимо, некоторые исследователи, издавая "Слово", не включали молитву в его состав. Тем не менее, кроме того, что ее принадлежность "Слову" в качестве составной части вытекает из самого названия последнего, об этом же говорит и ее содержание как логическое продолжение предшествующего текста. Если риторическая часть "Слова" завершается обращенным к Владимиру прошением помолиться перед Богом о своем сыне Георгии, дабы он принял "венець славы нетленныа съ всеми праведныими, трудившиимися его ради" (для Бога), то зазвучавший в этом конечном прошении мотив славы развивается в следующей далее молитве в виде славословия Богу: "Симь же убо, о владыко, царю и Боже нашь высокъи и славне человеколюбче, въздаяй противу трудомъ славу же и честь и причастникы творя своего царьства, помяни, яко благъ, и насъ, нищихъ твоих, яко имя тобе - человеколюбець!...". И затем следуют исповедно-покаянно-просительные по содержанию возгласы, главная тема которых - это упование на милосердие Божие.

Но среди них встречаются и тематически перекликающиеся с риторической частью произведения возгласы. Например, упоминание о еще не изжитом язычестве: мы "И стадо, еже ново начатъ пасти, исторгъ от пагубы идолослужениа, пастырю добрый… Не остави насъ, аще и еще блудимъ, не отверзи насъ!..."; или сопоставление с историей иудеев: "Тем же боимся, егда сътвориши на насъ, яко на Иерусалиме, оставлешиимъ тя и не ходившиимъ въ пути твоа. Нъ не сотвори намъ, яко и онемь, по деломъ нашимъ!..."; или, наконец, патриотический призыв-прошение: "И донеле же стоить миръ, не наводи на ны напасти искушениа, не предай нас въ рукы чюждиихъ, да не прозоветься градъ твой градъ плененъ и стадо твое пришельци въ земли несвоей, да не рекуть страны: "Кде есть Богъ ихъ?"". В целом эта молитва как бы подводит итог всему произведению и развернутой в ней цепи бинарных сопоставлений, выражающих идею преемственности и наследственного отношения к прошлому: иудаизм - христианство, Хазария - Русь, старые христианские народы - новые христианские народы, Византия - Русь, Константин - Владимир, языческая Русь - христианская Русь, начало христианства на Руси - продолжение христианства на Руси, Владимир - Ярослав-Георгий, молитва к Владимиру - молитва к Богу. А в целом все части "Слова о Законе и Благодати" - и догматическая, и историческая, и панегирическая, и молитвенная, - каждая по-своему, разрабатывают единую патриотическую тему независимости русского народа и - шире - равноправия всех христианских государств.

Составляющие "Слово" части неразрывно связаны в одно идейно целостное повествовательное здание. Это здание, как видно, отличается безупречной стройностью содержательной и композиционной структуры. Но вместе с тем оно обладает и высокими художественно-стилистическими качествами, орнаментально разветвленной красотой внешнего декора. Ему присущи яркая образность, торжественная патетика, эмоциональная взволнованность, публицистическая заостренность, возвышенная сила библейского языка, соотнесенность с контекстом христианской мысли и истории.

Соответственно, Иларион использует богатейший набор присущих Священному Писанию и церковной литературе средств художественной выразительности. Это и поэтические тропы (метафоры, сравнения, уподобления, символы, игра созвучными словами), и поэтические фигуры (вопрошания, восклицания, обращения, противоположения), и ритмическая организация текста (синтаксический параллелизм, анафорические повторы, глагольные рифмы, ассонирующие глаголы). Это и щедрое применение библейских образов, цитат и парафраз, фрагментов из церковных песнопений, а также различных заимствований из других источников. Приведенные выше примеры вполне отражают особенности литературной манеры Илариона. Но вот еще один фрагмент, в котором, как кажется, звучат все основные содержательные мотивы "Слова" и который достаточно ярко демонстрирует отмеченные формальные свойства речи древнерусского оратора:

"Се бо уже и мы со всеми христиаными славимъ святую Троицу, а Иудеа молчитъ. Христосъ славимъ бываетъ, а иудеи кленоми. Языцы приведени, а иудеи отриновени. Яко же пророкъ Малахиа рече: "Несть ми хотениа в сынехъ израилевехъ, и жертвы от рукъ ихъ не прииму, понеже ото въстокъ же и западъ, имя мое славимо есть въ странахъ, и на всякомъ месте темианъ имени моему приноситься. Яко имя мое велико въ странахъ!" (Ср.: Мал. 1: 10-11). И Давидъ: "Вся земля да поклонитъ ти ся и поетъ тобе: "И, Господи, Господь нашъ! Яко чюдно имя твое по всей земли!" (Ср.: Пс. 65; 4). И уже не идолослужителе зовемъся, нъ христиании; не еще безнадежници, нъ уповающе въ жизнь вечную. И уже не капище сотонино сограждаемъ, нъ Христовы церкви зиждемъ. Уже не закалаемъ бесомъ друг друга, но Христосъ за ны закалаемъ бываетъ и дробимъ въ жертву Богу и Отцю. И уже не жертвеныа крове вкушающе погыбаемъ, но Христовы пречистыа крове вкушающе спасаемъся. Вся страны благый Богъ нашъ помилова, и насъ не презре - въсхоте и спасе ны, и въ разум истинный приведе. Пусте бо и пресохле земли нашей сущи, идольскому зною исушивши ю, внезаапу потече источникъ еуагельскый, напаая всю землю нашу".

Хотя "Слово о Законе и Благодати", по утверждению самого автора, предназначалось не для простых людей, а для "избранных", "преизлиха насыштьшемся сладости книжныа", то есть для людей относительно образованных, оно все же обрело весьма широкую популярность среди древнерусских читателей. Его не только переписывали (сохранились десятки списков), но и перерабатывали (известно несколько его редакций). Более того, сочинение Илариона использовали в качестве источника при составлении новых произведений. Так, его следы обнаруживаются в ряде древнерусских текстов XII-XVII столетий: например, в проложной похвале князю Владимиру Святославичу (XII-XIII в.), в похвале князю Владимиру Васильковичу и его брату Мстиславу из "Волынской летописи" (XIII в.), в "Житии Леонтия Ростовского" (XII в.), "Житии Стефана Пермского" (конец XIV в.). Наконец, "Слово" использовали и в южнославянской литературе. Так, во второй половине XIII в. заимствования из него сделал сербский писатель-инок Доментиан при составлении "Житий" Симеона и Саввы Сербских. Так что, подобно тому, как, по мысли Илариона, Русь его времени была известна во всех концах света, так и его замечательная речь - несомненно, гениальное ораторское произведение - привлекала своей содержательной и художественной значительностью весьма широкий круг читателей Средневековья и на протяжении весьма длительного времени. Итак, уже первые самостоятельные проявления художественной мысли в творчестве древнерусских писателей, как можно судить по "Слову о Законе и Благодати" митрополита Илариона, оказались вовсе не ученическими. Наполнявшая их сила проницательного духа и интеллекта, источавшаяся ими сила высокой правды и красоты не иссякали и в последующем, причем в течение многих столетий. На это указывает даже то немногое, что дошло до нас вопреки тлетворному времени и разным обстоятельствам. Подобно книге книг "Библии", подобно иконе или храму, древнерусское искусство слова поражает своей удивительной серьезностью, глубиной, совершенно неистребимым стремлением к постижению самого главного, самого важного, самого нужного для человека, коль скоро он осознает себя как творение Божие и как дитя своей земли, своего народа и своей страны.

История создания Повести временных лет

Жанр и особенности Повести временных лет

Летопись в древние времена имела также юридическое значение, как свод документов и законов.

Основную часть содержания летописи составляют описания войн, легенды о временах правления Ярослава Мудрого , подвигах Никиты Кожемяки и других героев.

Заключительная часть состоит из описаний сражений и княжеских некрологов.

Таким образом, основу Повести временных лет составляют:

Предания о расселении славян, призвании варяг и становлении Руси;
Описание крещения Руси ;
Описание жизни великих князей: Олега , Владимира , Ольги и других;
Жития святых;
Описание войн и военных походов.

11.Историческая повесть в летописи. «Повесть об ослеплении Василька Требовльского».

"Повесть временных лет" проникнута патриотической идеей объединения русской земли против внешних врагов и осуждением братоубийственных усобиц. Этим объясняется введение в летопись исторических свидетельств княжеских преступлений. Например, приводится рассказ об ослеплении Василька Теребовльского.

Повесть эта написана иереем Василием и помещена в летописи под 1097 годом. В борьбе за власть два брата, князья Святополк и Давыд, решили устранить политического конкурента - князя Василька. Накануне описываемых событий на съезде в Любече князья клялись друг другу не допускать междоусобиц и скрепляли этот договор клятвой-крестоцелованием. Летописец отмечает, что это событие с одобрением было встречено народом. Он замечает: "рады были люди". С горечью пишет летописец, что их договор был нарушен и князья продолжали кровавые распри. Отталкиваясь от известного представления древнерусского человека, что дьявол толкает на неправедные поступки, летописец отмечает, что дьявол нашептывает Давыду "лживые слова": Владимир Мономах сговорился с Васильком о совместных действиях против него и Святополка Киевского. Давыд сеет сомнение в душе Святополка и склоняет его расправиться с Васильком и ослепить его.

Трижды, как в русском народном эпосе, призывает Святополк Василька в Киев. И только после третьего приглашения Василько садится на коня. Один молодой отрок предупреждает князя о коварном замысле Давыда и Святополка. Но не верит Василько о нарушении князьями клятвы: "Как им меня схватить? Только что целовали крест, говоря: если кто на кого пойдет, то на того будет крест и все мы". И, подумав так, перекрестился и сказал: "Воля господня да будет" 1 .

Встреча Василька со Святополком и Давыдом передается автором в трагических тонах. Сомневаясь в правильности решения, Святополк уходит из горницы. Давыд молчит. Летописец отмечает, что "не было у него ни слуха, ни голоса, ибо был объят ужасом и обман держал в сердце" 2 .

Василько понимает обман и ждет своей участи. Святополк колеблется. В изображении летописца он представлен слабым, нерешительным. Он призывает бояр решать судьбу Василько, те отказываются. Игумены умаляют его отпустить князя, а Давыд настаивает на ослеплении. Нерешительность Святополка приводит к трагедии - Василько ослеплен. Автор рисует, как торчин 3 точит нож, как к Богу с великим плачем и стенанием обращается Василько, как конюхи расстилают ковер, валят и связывают князя, положив на грудь ему доску. Подошли двое других, сняли другую доску с печи и сели, и придавили так сильно, что грудь затрещала. Затем ударили его в глаз ножом, "исторгли" глаз, потом другой, и, как мертвого, повезли его во Владимир.

Автор повести резко осуждает нарушение князьями своих договорных обязательств, которое приводит к страшным, кровавым преступлениям, приносящим зло всей русской земле. Эти преступления отражаются на судьбах русского государства. И только великий князь, воплощающий идеал автора, Владимир Мономах, ужасается и плачет, узнав о преступлении. Он говорит: "Не бывало еще такого на Русской земле ни при дедах наших, ни при отцах наших... да поправим зло, случившееся в Русской земле и среди нас, братьев, ибо брошен в нас нож. И если этого не поправим, то еще большее зло встанет среди нас, и начнет брат брата закалывать, и погибнет земля Русская, и враги наши, половцы, придя, возьмут землю Русскую" 4 . Автор утверждает патриотическую идею единства русской земли. Русский народ молит князей не погубить русскую землю. "Ибо если начнете войну между собой, то поганые станут радоваться и возьмут землю нашу, которую оборонили отцы ваши и деды ваши трудом великим и храбростью, борясь за Русскую землю и другие земли приискивая, а вы хотите погубить землю Русскую".

В "Повесть временных лет" включены и похвалы князьям и книгам. Так, например, в "Похвале князю Ярославу" прославляется начитанность князя, который к "книгам проявлял усердие, часто читал их ночью и днем. Собрал книгописцев множество, которые переводили с греческого на славянский язык. И написали они много книг..." 5 . Книги, по мнению летописца, приносят великую пользу: "велика ведь бывает польза от учения книжного: книгами наставляемы и поучаемы на путь покаянья, ибо мудрость обретаем и воздержание в словах книжных. Это реки, напояющие вселенную, это источники мудрости, в книгах ведь неизмеримая глубина; ими мы в печали утешаемся; они - узда воздержания". Книги - источник мудрости, они учат и наставляют на "путь покаяния", заставляют размышлять, оценивать свое жизненное поведение.

В "Повесть" включены разные жанры. Помимо кратких погодных записей - древнейшей формы летописного повествования по годам, - тексты документов, пересказы фольклорных преданий, новеллы, выдержки из памятников переводной литературы, житийные рассказы, исторические повести, воинские повести, поучения, похвальные слова. Природа летописи весьма сложна, поскольку этот жанр, по мысли Д.С. Лихачева, относится к числу объединяющих жанров.

"История в “Повести временных лет” предстает в качестве поучения... в виде конкретных, ярких художественных сказаний, повестей, фрагментарных статей, положенных “по ряду” и “временных лет”. Летописец глубоко убежден в конечном торжестве добра и справедливости, отождествляя добро и красоту. Он выступает в роли страстного публициста, выражающего интересы всей Русской земли".

"Повесть" послужила источником поэтических сюжетов и образов в литературе XVIII–XIX веков. Образы Владимира, Святослава, Олега отразились в романтических "Думах" К.Ф. Рылеева. Поэзию летописных сказаний передал А.С. Пушкин ("Песнь о вещем Олеге", "Борис Годунов"). И в наши дни летопись не потеряла своего значения как литературно-художественный и патриотический памятник. Она учит глубокому уважению к историческому прошлому нашего народа.

12. «Поучение» Владимира Мономаха.

Владимир Мономах, великий князь Киевский, был сыном Владимира Ярославича и византийской царевны, дочери императора Константина Мономаха. Сочинения Владимира Мономаха написаны в XI–начале XII века и известны под названием "Поучение". Они входят в состав Лаврентьевской летописи. "Поучение" - это своеобразное собрание сочинений князя, включающее само Поучение, автобиографию и письмо Мономаха князю Олегу Святославичу. Поучение явилось политическим и нравственным завещанием князя, адресованным не только его сыновьям, но и широкому кругу читателей.

В начале "Поучения" Мономах дает ряд моральных наставлений: не забывайте Бога, гордости не имейте в сердце и уме, старых людей уважайте, "на войну выйдя, не ленитесь, лжи остерегайтесь, напоите и накормите просящего... Убогих не забывайте, подавайте сироте и вдовицу рассудите сами, а не давайте сильным губить человека. Старых чтите, как отца, а молодых, как братьев. Более всего чтите гостя. Не пропустите человека, не приветив его, и доброе слово ему молвите" 1 . человека, в котором воплотился идеал князя, пекущегося о славе и чести родной земли.

Перед нами моральные наставления, высокие нравственные заветы, которые имеют непреходящее значение и ценны по сей день. Они заставляют нас задумываться о взаимоотношениях между людьми, совершенствовать свои нравственные принципы. Но "Поучение" – это не только свод бытовых нравственных советов, но и политическое завещание князя. Оно выходит за узкие рамки семейного документа и приобретает большое общественное значение.

Владимир Мономах выдвигает задачи общегосударственного порядка, считая обязанностью князя заботу о благе государства, о его единстве. Междоусобные распри подрывают экономическое и политическое могущество государства, только мир приводит к процветанию страны. Поэтому в обязанность правителя входит сохранение мира.

Постепенно "Поучение" перерастает в автобиографию, в которой князь рассказывает, что был участником 82 больших воинских походов. Свою жизнь он старался строить по тем же правилам, о которых пишет сыновьям. Мономах предстает в своем сочинении человеком необычайно деятельным, ревностным поборником просвещения. Он считает, что в быту князь должен быть образцом для окружающих, семейные отношения нужно строить на уважении. В "Поучении" Мономах охватывает широкий круг жизненных явлений, дает ответы на многие социальные и нравственные вопросы своего времени.

Третье произведение Владимира Мономаха - письмо к двоюродному брату Олегу Святославичу, написанное по поводу гибели своего родного сына Изяслава, убитого Олегом в бою. Письмо мудро и спокойно. Горько сожалея о смерти сына, князь тем не менее готов все понять и все простить. Война есть война. Сын его погиб, как погибают многие в бою. Беда не в том, что на поле брани погиб еще один князь. Беда в том, что княжеские распри и усобицы губят Русскую землю. Мономах считает, что пора прекратить эти братоубийственные войны. Князь предлагает Олегу мир: "Я тебе не враг, не мститель... И мир я тебе предлагаю потому, что не хочу я лиха, но добра хочу всей братии нашей и земли русской" 2 .

Д.С. Лихачев отмечал, что "письмо Мономаха поразительно. Я не знаю в мировой истории ничего похожего на это письмо Мономаха. Мономах прощает убийцу своего сына. Более того, он утешает его. Он предлагает ему вернуться в русскую землю и получить полагающиеся по наследству княжества, просит забыть обиды" 3 .

В целом "Поучение" окрашено личным чувством, написано в исповедальном, элегическом тоне 4 , а также отражает видение житейского быта и эпохи. Вопреки литературным канонам изображения князя, Владимир наделен индивидуальными человеческими чертами. Это не только воин, государственный деятель, но и чувствующий, страдающий, остро переживающий жизненные события человек. Для него важно, чтобы дети и другие люди, к которым обращены его слова, приняли наставление "в сердце свое". Его волнует проблема этической ответственности человека, сохранение таких чувств и качеств, как сострадание, справедливость, честь, трудолюбие.

Сам же Мономах эмоционально поглощен религиозными чувствами, воспевая божественную гармонию всего сущего, провозглашая человеколюбие, милосердие Бога, сотворившего своей милостью множество великих чудес и благ, подарившего людям землю и весь окружающий мир.

Восторженно говорит Мономах о "божьей мудрости" ради человека. Возвышенные слова следуют одно за другим: "Разум человеческий не может постигнуть чудеса твои. Велик ты, и чудны дела твои и благословенно и славно имя твое во веки по всей земле" 5 .

Идея покаяния, победы добра над злом не оставляет Мономаха. Она выражена в письме к Олегу Святославичу. Покаяться должен, по мысли князя, допустивший гибель его сына Олег, покаяться должен и сам Владимир, не предупредивший ее: "Следовало бы тебе, увидя кровь и тело его, увянувшее подобно цветку, впервые распустившемуся, подобно агнцу заколотому, сказать стоя над ним, вдумавшись в помыслы души своей: “увы мне, что я сделал! И, воспользовавшись его неразумием, ради неправды света сего суетного нажил я грех себе, а отцу и матери - слезы”" 6 .

Сам же Мономах готов к страшному суду: "На страшном суде, - пишет он, - без обвинителей сам себя обличу..." 7 .

Лирическое начало в послании приближает его к народной поэзии, к песенной лирике, придает эмоциональность повествованию. Так, уподобление тела сына цветку, впервые распустившемуся, или сравнение снохи, захваченной в плен Олегом Святославичем, с горюющей горлицей на сухом дереве, предвосхищающее плач Ярославны в "Слове о полку Игореве", соотносятся с элементами народной поэзии. А молитва Мономаха, включенная в "Поучение", по своей художественной сути близка к песенной лирике, к народным плачам. "Премудрости наставник и смысла податель, неразумным учитель и нищим заступник! Утверди в разуме сердце мое, владыка! Дай мне дар слова, отче, устам моим не запрещай взывать к тебе. Милостивый, помилуй падшего!.." 8 .

Высокие представления об этических ценностях автор "Поучения" старается внушить читателям. В произведении также находят отражение детали реального быта: с этнографической точностью передаются исторические события - борьба с половцами, походы князей. Географическое пространство обширно и отражает события русской истории в движении. Перечисляются битвы, города, земли, реки, имена русских князей и половецких ханов. Описывает Мономах и отдельные ситуации, моменты битв: "билась дружина моя с ними восемь дней за малый вал и не дала им войти в острог" 9 , или, например, драматическую картину похода дружины численностью около ста человек, с детьми и женами, из Чернигова в Переяславль. Автор отмечает, как "облизывались на них, точно волки, половцы, стоя у перевоза и на горах. Бог и святой Борис не выдали меня им на поживу, невредимы дошли мы до Переяславля" 10 .

Социальная практика и трудовая деятельность князя раскрывается в следующем его замечании: что надлежало делать отроку его, то сам делал - на войне и на охотах, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя. Сам делал, что было надо.

В целом "Поучение" раскрывает облик незаурядного государственного деятеля русского средневековья,

13. «Житие Феодосия Печерского» Нестора как образец древнерусской агиографии.

Феодосий Печерский был известным церковно-политическим деятелем и писателем XI века. В 1108 году он был официально причислен к лику святых, что и побудило Нестора взяться за описание его жития. Точная дата завершения этого труда не известна. В своей работе Нестор использовал легенды, устные рассказы и предания, бытовавшие в Киево-Печерском монастыре, основателем которого был Феодосий.

В литературном отношении это житие - образец жанра. Феодосий с первого своего появления предстает в образе "типичного святого", идеального положительного героя. Сын благочестивых родителей, он уже в раннем детстве поражал всех своим поведением: прилежно посещал церковь, сторонился сверстников, был нетребователен к своей одежде, рано выучил грамоту, и вскоре все были поражены его премудростью.

Так, в духе житийной литературы Нестор излагает обязательную биографию героя. Дальнейшее повествование разбито на ряд небольших рассказов-новелл 1 , связанных с центральным персонажем: 1) о вознице, который вез Феодосия из Киева в монастырь; 2) об ангеле, который дал Феодосию золотую гривну; 3) о разбойниках, напавших на монастырь Печерский; 4) о бочке, наполнившейся медом во славу Феодосия.

Каждая новелла, по замыслу Нестора, должна была явиться иллюстрацией святости и духовного совершенства Феодосия. Такой способ повествования позволил Нестору показать Феодосия во весь рост как праведника. Портрет святого дан в духе житийной литературы, но за ним просвечивают и реальные черты Феодосия: одетого в ветхую одежду, крайне нетребовательного в пище.

Нестор находит выразительные детали, создающие иллюзию достоверности изображаемого. Монастырская братия - это живые, земные люди с их делами, нравами, характерами. Автор характеризует их быт, общественный труд на строительстве монастыря, хозяйственные заботы, взаимоотношения с мирянами.

Сам Феодосий, с самого начала рассказа о нем, дан в окружении реальных бытовых деталей, создающих в итоге образ сурового и деятельного игумена. Он все дни трудился: "на работу он выходил прежде всех, и в церковь являлся раньше других и последним из нее выходил", с радостью помогал пекарям месить тесто или выпекать хлебы, носил из колодца воду, сам рубил дрова. На слова келаря Федора: "Прикажи, чтобы кто-либо из свободных монахов пошел и приготовил бы дров сколько нужно" – блаженный ответил: "Я свободен, я и пойду", "взял топор и начал колоть дрова".

Нестор создает образ подвижника-аскета. Как аскет, Феодосий носит на теле власяницу, спит "на ребрах своих", облекается в "свиту худу". Автор отмечает, что "одеждой ему служила власяница из колючей шерсти, а сверху носил другую свиту. Да и та была ветха".

Нестор подробно описывает духовные качества игумена, воссоздавая его психологический портрет. Он был прост, отличался святостью души, смирением и необыкновенной кротостью, с радостью выслушивал слова укоризны. "Был он заступник вдов и помощник сирот".

Психологический портрет Феодосия дополняет и описание его смерти, раскрывающее могучий дух игумена. Его трясет в ознобе, он пылает в жару, уже совсем обессилел, лишился дара речи, но собирается с силами и трижды призывает к себе братию, находя для нее слова утешения. Смерть Феодосия психологически мотивирована. Почти умирающий, "...он встал и склонился ниц, моля со слезами милостивого Бога о спасении души своей, всех святых призывая на помощь". Нестор пишет: "И снова, помолившись, лег на постель свою, и немного полежав, вдруг взглянул на небо и воскликнул громко с радостным лицом: “Благословен Бог, что так свершилось: вот уж не страшно мне, но радуюсь я, что отхожу от света сего!”" 2 . Автор заключает: "и можно думать, что сказал он так, увидев явление некое, потому что потом выпрямился, вытянул ноги, и руки крест накрест сложил на груди, и передал святую душу свою в руки божьи, и приобщился к святым отцам". "А благоверный князь Святослав, - пишет Нестор, - который находился недалеко от монастыря блаженного, вдруг увидел, что огненный столп поднялся до неба над тем монастырем" 3 .

Нестор заостряет внимание и на духовной эволюции героя, проводя его через череду жизненных перипетий (изнурительный труд и аскетизм, деспотизм матери, побег из дома и скитания), начиная с божественного предназначения Феодосия-ребенка до становления идеального положительного героя, "избранника Божия".

При этом особая роль отводится драматической коллизии: столкновению матери с сыном.

Согласно правилам литературного этикета, регламентировавшего изображение героев в литературе Древней Руси, образ святого требовал обязательного присутствия противоположного ему персонажа. Нестор противопоставил Феодосию его мать - воплощение материального, земного начала. Эта сильная мужеподобная женщина буквально одержима любовью к сыну, и чрезмерная любовь являлась источником постоянных столкновений между ними. Стремление сына посвятить себя служению Богу наталкивается на жестокое сопротивление матери. Она, как подчеркивает автор, уговаривает Феодосия отказаться от своих стремлений "то ласково, то угрозами, а иногда и побоями". В гневе мать хватает его, вцепляется в волосы, щиплет, швыряет на землю, топчет ногами, привязывает, запирает, сковывает ноги и бьёт его, пока не изнемогает сама.

Автор описывает ярость, охватившую женщину, и это не просто абстрактное чувство носительницы зла, жестокости. Нестор подчеркивает, что это выражение человеческих чувств матери, воплощение земного, материального начала. Мать "бьет себя в грудь", "горько плачет", для нее невозможно расставание с сыном. "Не могу жить, не видя тебя", - говорит она сыну, призывая его вернуться домой. Однако признание матери не может поколебать стремление Феодосия служить Господу, он молится за нее, призывая к покаянию, смирению и служению Богу. Психологический конфликт оттеняет характеры героев, углубляет нравственно-психологическую ситуацию, высвечивает их этические идеалы, например, неизменность чувств и поступков Феодосия как "избранника Божия". В итоге мать и сын обретают согласие в служении Богу.

Образ матери, запечатленный Нестором, свидетельствует о пробуждении интереса к человеку, его чувствам, миру душевной жизни в древней литературе.

"Житие Феодосия Печерского" содержит богатый материал, повествующий о жизни Руси XI века, о монастырском быте, хозяйстве, о взаимоотношениях игумена и князя. Перед нами житийная повесть, состоящая из отдельных эпизодов, объединенных образами главного героя и автора-повествователя в одно целое. Она характеризуется патриотическим пафосом. Этот памятник древнерусской письменности послужил образцом для создания житийных произведений в последующие эпохи.

14. Хождение как жанр в древнерусской литературе. Патриотизм «Хождения» игумена Даниила.

Хождения" - путешествия, описания паломничества к "святым местам"

Хождение-жанр , повествующий о реально существующем путешествии.

Различают: паломнические, купеческие, посольские и землепроходческие хождения. Признаки жанра хождения:

События - реально исторические;

По композиции - цепь путевых очерков, соединённых по хронологическому или топографическому признаку;

Повествователь - не обязательно образованный, но обладающий обязательными личностными качествами - смелостью, энергичностью, дипломатичностью, веротерпимостью, он не стремится приукрасить, идеализировать события;

Язык-простой, разговорный древнерусский, использование иностранных слов для номинативной функции, чаще всего используются сравнения. Первый образец этого жанра - «Паломническое хождение игумена Даниила в Палестину». «Хождение игумена Даниила» ценно как обстоятельный путеводитель для русских паломников и источник археологических сведений об Иерусалиме. В его произведении, первом в своём жанре, формировались основные каноны написания хождений, которые впоследствии стали отличительными признаками для этого жанра.

^ Особенности «Хождения игумена Даниила »: описания святых мест; множество реальных пейзажных зарисовок, он стремится к предельной конкретности изображаемого; пересказ или упоминание житийных, библейских или апокрифических легенд; повествование о самом путешествии и рассуждения о повествователе. Также поразительна разносторонность интересов игумена: помимо святых мест его интересуют практические вопросы - оросительная система Иерихона, добыча фимиама на острове Кипр, особая планировка Иерусалима, построенного в форме 4-х конечного креста. Для стиля произведения характерен лаконизм и скупость языковых средств. Даниил избегает абстрактных слов, предпочитая простую лексику конкретно-бытового характера. Эпитеты обычно носят описательный или оценочный характер. Простой язык объясняется тем, что игумен с самого начала дал себе установку писать просто и понятно для обычных людей. Хождение игумена Даниила» ценно как обстоятельный путеводитель для русских паломников и источник археологических сведений об Иерусалиме. В его произведении, первом в своём жанре, формировались основные каноны написания хождений, которые впоследствии стали отличительными признаками для этого жанра

«Хождение » Даниила – образец паломнических записок, ценный источник исторических сведений о Палестине и Иерусалиме. По форме и содержанию оно напоминает многочисленные средневековые описание путешествия западноевропейских пилигримов. Он подробно описал маршрут, увиденные достопримечательности, пересказал предания и легенды о святынях Палестины и Иерусалима, порой не отличая церковно-канонических рассказов от апокрифических. Даниил – крупнейший представитель паломнической литературы не только Древней Руси, но и всей средневековой Европы. Даниил выступает как патриот родной земли, не забывающий в дальних странах о ее интересах, заботящийся о ее престиже.

15. «Слово о полку Игореве». История создания, открытия и опубликования памятника.

16. Историческая основа «Слова…»

17. Основная идея «Слова…».

18. Сюжетно-композиционное своеобразие «Слова…»

19. Изображение князей в «Слове…»

20. Изображение природы в «Слове…»

21. Образ Русской земли в «Слове…»

22. Значение «Слова о полку Игореве».

23. Общая характеристика повестей о монголо-татарском нашествии.

В середине XIII столетия Русская земля подверглась нашествию монголов. Страшные полчища степных кочевников, объединенные Темучином - Чингиз-ханом, двинулись с Востока на Запад. В течение трех лет, с 1237 по 1240 г., русский народ вел мужественную борьбу с неисчислимыми силами врагов. Феодальная раздробленность Руси способствовала успеху завоевателей. «России,- писал А. С. Пушкин,- определено было высокое предназначение... Ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились на степи своего востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией».

События, связанные с монголо-татарским нашествием, получили широкое отражение в литературе той поры.

«Повесть о битве на реке Калке». Первое столкновение русских войск с кочевниками произошло в 1223 г. на реке Калке (Кальмиус). Летописная повесть об этой битве дошла до нас в двух редакциях.

Повесть обстоятельно излагает ход событий. Весть о появлении «языка незнаемого» (неизвестного народа) принесли в Киев половцы, с которыми первыми столкнулись отряды степных кочевников, шедшие с Кавказа под руководством нойонов (воевод) Чингиза Джебе и Сабутэ. В битве приняли участие только южнорусские князья, но между ними не было согласия и единства, что и явилось причиной разгрома на Калке, указывает повесть.

Она хорошо передает настроение русского общества при известии о появлении монголо-татарских полчищ. Весть эта была встречена с крайним недоумением: «Явились народы, которых как следует никто не знает, кто они, откуда пришли, каков язык их, какого они племени, какой веры, и зовут их - татары, а иные говорят - таумены, а другие называют их печенегами...» Автор повести ссылается на философско-исторический труд Мефодия Патарского «Откровение», созданный в Византии, по-видимому, во второй половине VII в. (в «Откровении» обозревались судьбы человечества от Адама до «второго пришествия»). На его основе и дается религиозно-моралистическая трактовка события: приход «языка незнаемого» - следствие попустительства божия «грех ради наших», предзнаменование конца мира.

Народное сознание связывало с битвой на Калке сказание о гибели русских богатырей. Отзвук былины о том, как перевелись богатыри на Русской земле, мы находим в списках повести XV-XVI вв. Эти списки сообщают, что на Калке погибли не только шесть Мстиславичей, но и Александр Попович, его слуга Торопец, Добрыня Рязанич Златой Пояс, а также 70 «храбрых» (богатырей).

«Повесть о приходе Батыя на Рязань». В 1237 г. основные силы Золотой Орды во главе с преемником Чингиз-хана Бату-ханом (Батыем) подошли к границам северо-восточной Руси. Первый удар степные кочевники нанесли Рязани, а затем был разгромлен Владимир.

События, связанные с героической защитой русским народом своей земли, получили яркое художественное отражение в «Повести и приходе Батыя на Рязань». Повесть дошла в составе летописных сводов XVI в. в тесной связи с циклом повестей о Николе Заразском. Она прославляет мужество и героизм защитников Рязани: князя Юрия Ингоревича, его братьев Давыда и Глеба и рязанской дружины - «удальцов-резвецов - достояния рязанского», славного богатыря Евпатия Коловрата. Причину поражения рязанцев автор усматривает в феодальной обособленности русских княжеств, в эгоистической политике князей. Тщетно Юрий Ингоревич взывает к владимирскому князю Юрию Всеволодовичу - последний отказывает в помощи рязанцам, он решает самостоятельно бороться с Батыем.

Органически не связанными со всем содержанием повести являются религиозно-моралистические рассуждения о причинах гибели Рязани: попустительство божие, наказание за грехи. Эти рассуждения автора не могут заслонить главной причины - забвение владимирским великим князем интересов всей Русской земли.

«Повесть о приходе Батыя на Рязань» состоит из четырех частей: 1. Появление Батыя на границах Рязанской земли, посольство рязанцев к Батыю во главе с князем Федором, гибель Федора и его жены Евпраксии. 2. Героическая зашита Рязани Юрием Ингоревичем, гибель защитников и разорение Батыем Рязани. 3. Подвиг Евпатия Коловрата. 4. Обновление Рязани Ингварем Ингоревичем.

Героями первой части повести выступают сын Юрия Ингоревича рязанского князь Федор и его молодая супруга Евпраксия. Федор отправляется к царю Батыю во главе посольства. Он бесстрашно вступается за честь не только своей супруги, но и всех рязанских жен. Дерзко и со смехом бросает Федор вызов «нечестивому царю»: «Не полезно бо есть нам, христианам, тобе, нечестивому царю, водити жены своя на блуд. Аще нас приодолееши, то и женами нашими владети начнеши».

Гордый ответ русского князя вызывает ярость Батыя. По приказанию хана Федор и все посольство перебиты.

Горестная весть поражает молодую жену Федора княгиню Евпраксию. Она, стоя в превысоком своем тереме с малолетним сыном Иваном на руках, «...услыша таковыя смертоносный глаголы, и горести исполнены, и абие ринуся из превысокаго храма своего с сыном своим со князем Иваном на среду земли, и заразися (разбилась.- В. К.) до смерти». Так лаконично прославляется подвиг верности, мужества, силы супружеской любви русской женщины.